Loe raamatut: «Мертвый дрейф»
Сила стаи – волк. Сила волка – стая.
Киплинг Р. Закон джунглей
22 июня, 2012 год.
К ночи разгулялся серьезный шторм. Шесть баллов по шкале Бофорта, скорость ветра одиннадцать метров в секунду. Море пучилось, вздымалось, белые барашки превращались в пенистые гребни. Тучи дрейфовали над Тихим океаном – лохматые, оборванные, как бродяги, отливающие глубокой синевой, – на вид зловещие, однако не те, что извергаются потопом и служат причиной неприятностей и перемены планов.
Малому противолодочному кораблю 114-й бригады охраны водного района волнение в шесть баллов было что слону дробина. Волны разбивались о борт, жадно вылизывали стальную обшивку, но судно даже не покачивалось. Корабль, принадлежащий 117-му дивизиону – МПК-107 с бортовым номером 333, – вышел из Авачинской бухты вчера утром, к полуночи прибыл в заданный квадрат – 250 миль южнее Крысьих островов Алеутской гряды – и лег в дрейф. На палубе производились последние приготовления к отправке вертолета. Пилоты поисково-спасательного «Ка-27ПСД», вертолета увеличенной дальности, уже разогревали винты. Заурядная тактическая задача – взять на борт группу людей, доставить в нужный квадрат – порядка шестисот километров на восток, – высадить на объекте и вернуться на базу. Молчаливый штурман уже прокладывал маршрут на бортовом компьютере, борттехник «прокачивал» приборы. Командир экипажа равнодушно смотрел, как серые фигурки людей, размытые ночным полумраком, по одному перебираются в нутро вертолета, загружают оружие и снаряжение. Вот последний человек забрался в салон, захлопнул дверцу. Отступили «провожающие»; офицер из команды корабля, ответственный за отправку транспортного средства, поднял руку, давая «добро» на взлет. Черные шасси оторвались от палубы, зависло белое брюхо с широкими красными полосами, стало разворачиваться…
В салоне вертолета было тесно. Командир экипажа этой ночью выполнял несвойственную задачу. Но это был не повод выгружать из салона все «лишнее» – дополнительные топливные баки, надувные пояса, спасательные резиновые лодки, маркерные буи, ориентирные морские бомбы, надувные матрасы с насос-помпами. Не маленькие, долетят – спецназу тесно не бывает. Модификация вертолета имела увеличенную до 12 тонн взлетную массу, что позволяло взять на борт большую группу людей. Этой ночью, помимо членов экипажа, в салоне находились семеро…
Майор морского спецназа Глеб Дымов, в отличие от некоторых, долго не гнездился. Выбрал место поближе к кабине – отсюда он видел людей, пристроил «всё свое» на колени и под ноги. Снарядили боевых пловцов по полной амуниции – такое ощущение, что отправляют на год воевать против превосходящих сил «морских котиков». Кто-то решил перестраховаться – тематика задания не располагала к ведению полномасштабной войны (что было еще одним поводом призадуматься). Боевая группа под командованием Дымова насчитывала пятерых. Усиленное вооружение и боепитание: компактные «ПП-91» – пистолеты-пулеметы «Кедр», популярные в силовых структурах родного государства, конструкцией и внешностью напоминающие израильские «узи». Затейливые двухсредные «АДС» – автоматно-гранатометные комплексы с системой «булл-пап», созданные на основе автоматов «А-91», – способные, помимо автоматического огня, выбрасывать гранаты – для чего в автомате имелся собственный прицел и отдельный спусковой крючок. Двенадцать снаряженных магазинов на каждое автоматическое изделие, наступательные гранаты, устрашающие «катраны» – без этих ножей российский боевой пловец – всего лишь водолаз-курортник. У Глеба такая штука висела на боку в суровых ножнах («Обтянутых шкурой предыдущего командира отряда», – удачно пошутил любитель юмора Никита Бородач). Плотные водоотталкивающие комбинезоны, непромокаемые бутсы, утепленные головные уборы с застежками под горлом (погода в океане, невзирая на лето, оставляла желать лучшего), пресная вода, по два комплекта сухого пайка, термическое белье, «усиленные» аптечки, включающие обеззараживающие средства…
Лететь предстояло не меньше трех часов. Вертолет бросало в воздушные ямы, немилосердно трясло, действовал на нервы разношенный мотор. Подбиралась дремота, но пока еще не досаждала мозгам. Глеб наблюдал за людьми из-под прикрытых век. На этот раз он знал всех членов своей группы и мог им безоглядно доверять! После «вакханалии» на море Сулавеси минуло чуть более месяца. «Готов выполнять любое задание Родины, товарищ капитан первого ранга, – заявил по возвращении Глеб своему наставнику и товарищу Григорию Ильичу Бекшанскому. – Пусть она посылает меня куда угодно – все исполню и не посрамлю родную фирму. Но отныне я работаю лишь с проверенными и лично отобранными людьми! И больше не подсовывать мне изменников Родины! Не нравится – увольняйте к чертовой матери! Думаете, огорчусь? Ничего подобного! Женюсь на невестке опального олигарха – имеется тут одна на примете, открою дельфинарий в турецком Кемере – заживу как белый человек на старости лет…»
«Тридцать четыре – еще не старость, товарищ капитан третьего ранга, – сурово изрек товарищ и наставник. – А в турецкий Кемер в качестве дельфина ты поедешь только через мой труп. Или через собственный. С невесткой олигарха можешь крутить сколько вздумается, но в свободное от работы время, и никаких «предательских» настроений, уяснил? В принципе, ты прав, Глеб, – признал правоту подчиненного Бекшанский. – Такой специалист, как ты, имеет право на некоторые, м-м, льготы. Работать нужно с проверенными людьми, но этого добра у нас хватает, согласись. Мы же, как и эти… в телевизоре – бережно отбираем только лучшие дары природы. Только они ни хрена не отбирают, а мы – еще как… Исчезни с глаз моих, Дымов! Двухнедельный отпуск! Но если узнаю, что за это время ты женился на невестке олигарха, – на глаза мои лучше не показывайся!»
Хорошо, хоть дали отгулять, не вытряхивали из постели в самые интересные моменты… Но только вернулся в строй – весь такой трепещущий и задумчивый, – как срочное задание: никаких отныне южных морей, немедленно подобрать группу и вылететь на Дальний Восток! Из севастопольского отряда по борьбе с подводными диверсионными силами и средствами он привез двоих: молодого паренька Вадима Морозова и Юрку Крамера. Первому едва исполнилось двадцать пять – парень из кожи лез, чтобы казаться серьезным и степенным. Способности у лейтенанта имелись – безупречный пловец, отличный стрелок, неплохо ладил с головой. Неженатый, в гульбе и возлияниях не замечен, упорно и трудолюбиво осваивал военно-учетную специальность – чтобы в тридцать получить капитана третьего ранга, в сорок – контр-адмирала, в пятьдесят – возглавить, ну, хотя бы Черноморский флот, если не будет других выгодных предложений…
Крамер – полная противоположность Вадику. Тридцать три года, человек, полностью разочаровавшийся в жизни («Но не во флоте, Глеб, успокойся…»). Три месяца назад Крамер потерял двухлетнюю дочь, которую обожал больше всего на свете. Супруга с дочуркой на руках переходила дорогу – сбил какой-то мерзавец и даже не остановился. Мерзавца не нашли, дочурка погибла на месте, супругу отбросило на газон, почти не пострадала. Через месяц они расстались – не было смысла в дальнейшем созерцании своих постных физиономий. Крамер почернел, осунулся, ушел в себя, если и открывал рот, то говорил лишь по существу, на внешние раздражители не реагировал. «Будешь служить?» – в упор спросил Глеб, знающий наизусть этого высококлассного специалиста. «Буду», – хмуро отозвался Крамер. «Тогда собирайся…»
Еще двоих он подобрал в третьем отдельном полку морской пехоты, дислоцированном в Петропавловске-Камчатском – к этой части было приписано подразделение боевых пловцов. Служили в разных частях света – но это сейчас, просто жизнь разбросала. Данных экземпляров он знал как облупленных. Вместе когда-то работали, общались, выпивали – не было нужды составлять психологические портреты и оценивать потенциальные возможности. Никита Бородач относился к жизни беззаботно – стоит ли все усложнять в неполных тридцать лет? Но с работой ладил и в деле преображался – проверено на собственной шкуре. Платон Лодырев был попроще, изображал из себя деревенского простака – прятался за собственноручно возведенной ширмой. Простецкие словечки, сермяжное «чё» в конце практически каждой фразы – а на самом деле мастер на все руки и вполне работоспособный мозг…
Он наблюдал за ними из-под смеженных век. Гамма эмоций цвела на физиономии Никиты. Он всё еще не мог угнездиться, вертелся, перекладывал оружие – толкал соседей, стрелял по сторонам глазами, что-то напевал под нос. Платон – тридцатишестилетний мужик с вытянутым воблообразным лицом – заразительно зевал, отчего его выпуклые глаза вылезали из орбит еще больше. Сосредоточенно хмурился Вадик Морозов – парнишка с детским лицом и взрослыми глазами – видно, восстанавливал в памяти параграфы устава, должностные инструкции и скудную информацию по текущему заданию – дабы в деле не сплоховать. Юрка Крамер сидел напротив Глеба – невысокий, с неподвижным осунувшимся лицом, резко очерченными скулами. Он находился в параллельном мире и, возможно, неплохо себя в нем чувствовал. Но в этом мире его точно не было – и Глеб старательно себя уговаривал, что это не повод начинать нервничать…
Беспокойство доставляли лишь двое последних членов группы. Он не знал этих людей и по инструкции не имел права ими повелевать – за исключением случаев, касающихся их безопасности и непосредственно выполнения задания. Мужчина и женщина, в плотных штормовках, закутанные в противодождевые накидки, хмурые, нервозные, – они старались казаться спокойными, но получалось плохо. На корабле они жили в отдельной каюте, но супругами определенно не являлись и интимные отношения не поддерживали – они практически не смотрели друг на друга, хотя и показывались везде вместе. Мужчина представился односложно: «Котов» и рукопожатие у него было вялое. Под сорок, долговязый, впалые глаза и остро очерченное лицо. На голове он носил жесткий ежик – который недавно постриг до практически исчезающего состояния. Женщина была моложе – возможно, ей было под тридцать. Нормальное, в чем-то даже привлекательное лицо, настороженные серые глаза, короткая стрижка с челочкой – не такая радикальная, как у коллеги, но тоже довольно «критическая». Назвать худышкой ее было нельзя, но и до состояния сдобной булочки даме было далековато – нормальное телосложение со всеми положенными впадинами и выпуклостями. «Дарья Ольшанская, – скупо представилась дама, – специалист российского филиала международной компании «Глобал Транзит». – «Трудитесь в области контейнерных перевозок, мэм? – куртуазно осведомился Никита. – А давайте пообщаемся? Не поверите, но под этим невзрачным обликом скрывается замечательный собеседник и собутыльник». Дарья зацвела, потупила глазки и всю дорогу их практически не поднимала – и правильно, поскольку на нее таращились все кому не лень…
Задание выглядело странным, и информации по нему было мало. Еще эти двое, приданных к группе с непонятной целью… Приказы, конечно, не обсуждаются, но… Перед глазами до сих пор стояло «рандеву» в штабе Тихоокеанского флота, когда Глеб впервые почувствовал, что дельце попахивает. По ковровой дорожке вышагивал какой-то нервный, обильно потеющий капитан второго ранга с плешивой головой и грозно хмурил слипшиеся брови. «Нам известно, товарищ капитан третьего ранга, что вы высококлассный специалист своего дела. Вы проделали долгий путь, вас специально сюда вызвали… Но и мы здесь, представьте себе, не пимы катаем. С вами поедут двое, особо ими не командуйте – это не входит в область вашей компетенции. Это представители компании-перевозчика – партнера Министерства обороны. Контейнер… если таковой обнаружится, могут вскрыть только они. Лишь эти двое знают идентификационный номер. Мы считаем, что контейнер не пострадал, поскольку находился не на палубе, а в грузовом трюме. И вас абсолютно не касается, что в нем находится. Задача вашей боевой группы – обезопасить объект от притязаний со стороны, исследовать объект на предмет посторонних, убедиться в сохранности груза, связаться со штабом условным сигналом и ждать прибытия подводной лодки, которая заберет груз и вас. А также вы должны гарантировать… безопасность груза и представителей компании-перевозчика, с которыми в доверительные отношения попрошу не вступать. С материка ваша группа стартует на одном из боевых кораблей Камчатской флотилии, а в заданный квадрат вас доставят с борта судна вертолетом. Надеюсь, вы понимаете, что боевой корабль не может, во избежание скандала, подойти слишком близко к американской территории. Да, то место, где зафиксирован объект, находится пока еще в нейтральных водах, но довольно близко к Аляске. И не следует забывать, что объект непрерывно дрейфует…»
Глеб неоднократно выполнял странные задания за свою карьеру – так что особого значения не придал. Мутят всегда, мутят везде, но раз уж этим занимаются официальные структуры, он обязан подчиняться. А с неприятностями следует бороться по мере их обнаружения и локализации. Непонятно только, почему такое бряцанье оружием, если досконально известно, что объект принадлежит исключительно НАМ?
– А не спеть ли мне песню? – зевнув, задумался Платон и как-то невыразительно покосился на Дымова. – Чё…
– Не вздумай, светик, здесь дамы… – отозвался Никита. Он наконец-то «свил гнездо», справился со своим объемным скарбом и развлекался с «Командирскими» часами, снабженными компасом, фонариком и уймой прочих бесполезных вещей. Заметив, что Глеб обратил на него внимание, он постучал по компасу и пожаловался: – Вечная история, командир: хочу на юг, а эта бестолочь постоянно показывает на север…
Он снова что-то бормотал, и под это бормотание, под рваное гудение двигателя, под непрерывную езду по кочкам Глеб начал куда-то проваливаться – засасывала липкая пелена. Он не уснул окончательно, завис между грезами и унылой реальностью, заново переживал события прошлого. Странная женщина, выловленная им в море Сулавеси, вставала перед глазами. В ней имелось что-то – и чем больше он ее узнавал, тем сильнее это «что-то» проявлялось. Когда он поцеловал ее впервые, она задумалась, нахмурилась, проанализировала ощущения и спросила надтреснутым голосом: «У тебя что, проблем мало?» Проблем было море, и появление дополнительной уже не являлось чем-то актуальным. Он так и признался. «Ну, смотри, я предупредила», – сказала окончательно сломавшимся голосом «злая блондинка», сладострастно вздохнула… и повалила его на ближайшую горизонтальную поверхность… Это был великолепный, сравнительно длинный отпуск, из которого он впервые в жизни не хотел возвращаться на службу. Но должен был. Он понятия не имел, как сложится жизнь после, имеется ли перспектива у всего «этого», но так хотелось – и жизни, и перспективы… «Мы влюбились, какой ужас, – обобщила ситуацию избранница за несколько мгновений до разлуки. – Как же жить теперь?.. Надеюсь, дорогой, ты влюбился в МЕНЯ, а не в мои потенциальные миллиарды, которых, кстати, у меня нет, и неизвестно, когда будут!» – «Ничего, я подожду», – уверил Глеб, запечатлел на устах избранницы «всепроникающий» поцелуй и со щемящим сердцем побежал на самолет…
– А командир все спит и спит, – услышал он сквозь варево в голове ехидный смешок в исполнении Никиты. – Дрыхнет, как хорек, по двадцать часов в сутки…
«Не хорек, а лев, – лениво подумал Глеб. – Только лев может позволить себе спать по двадцать часов в сутки…»
А Платон и Никита что-то разговорились. Перемыли косточки своей зарплате, придя к консенсусу, что в каждой зарплате есть доля зарплаты. Обсудили планы на дальнейшую холостяцкую жизнь, виды на очередной отпуск, который, может быть, удастся заполучить к декабрю и радостно провести его дома с видом на сугробы и ледяные штормы.
– Да кончайте вы трещать, воробьи, – пробормотал Глеб. – Если нечем заняться, то займитесь этим в другом месте…
– Т-ссс, командир изволят почивать… – зашипел Никита.
Отдохнешь, пожалуй, с такими… Глеб открыл глаза. В вертолете было душно, холодно, трясло, как на вибростенде. Мигали лампочки, вырывая из темноты бледные лица пассажиров. И когда он наконец научится справляться со своими дурными предчувствиями? Вадик Морозов клевал носом, временами открывал глаза и хмурился с самым серьезным и ответственным видом. Крамер напротив Дымова созерцал пространство и не собирался покидать обжитый параллельный мир – кожа на скулах напряглась, становилась какой-то тонкой, эфемерной. «Нельзя его надолго оставлять в одиночестве, – опасливо подумал Глеб. – Общаться нужно с человеком, тормошить, демонстрировать прелести жизни…» Чужак Котов напоминал похмельного кощея. Сизые пятна гуляли по гладко выбритому лицу, подергивался глаз, кадык совершал возвратно-поступательные движения – человека тошнило, но пока он с этим справлялся. А вот Даша уже с трудом держалась. Женщина, обронившая за сутки одну короткую фразу, покрывалась смертельной бледностью. Тошнота подступала к горлу, лицо казалось распухшим, круги очертились вокруг замутненных глаз. После каждого подпрыгивания ее лицо искажалось сильнее, слезы потекли по щекам.
– Смотри, Глеб, – толкнул его в бок Никита, – сейчас будет картина «Женщина в разрезе». Мэм! – повысил он голос. – Если вам плохо, то не надо этого стесняться, здесь все свои! Возьмите пакет – он у вас за спиной, сделайте свои дела, а мы на минуточку отвернемся! О’кей?
Она посмотрела на него с такой злостью, что Никита притих. Глеб не стал дожидаться, чем закончится пикантная сцена – дама явно (невзирая на ряд внешних достоинств) была не в его вкусе, закрыл глаза… и тут же закружило, куда-то поволокло. Он уснул, и… время пролетело незаметно. Он очнулся от гортанного возгласа пилота:
– Эй, парашютисты, подъем, подлетаем! Чертовщина справа по борту!
Все завозились, стали приходить в себя – не только командира группы сразил беспокойный сон. Заерзал глазами пробудившийся Котов, тяжело и с натугой задышала Даша. «Трупных» пятен на симпатичной мордашке поубавилось, но здоровьем и бодростью барышня пока не цвела.
– А чего сразу «парашютисты»? – занервничал Никита. – Мы так, между прочим, не договаривались. У нас и парашютов-то нет…
– Ничего, Родина прикажет – прыгнешь и без парашюта, – проворчал Глеб, поворачиваясь к иллюминатору.
Из промозглой предутренней серости действительно выплывала какая-то чертовщина. Нечто химерическое, абсурдное, вполне подходящее для съемок фантастического триллера… Пилот включил четыре фары мощностью по 1000 ватт, а в дополнение – для пущего эффекта и наглядности – активировал ручной сигнальный прожектор. Машина медленно снижалась по мере приближения к дрейфующему объекту, и он выбирался из тени, озарялся мерцающим дрожащим светом.
– Ну, точно, фигня какая-то… – зачарованно шептал вернувшийся к жизни Крамер. Он перебрался с противоположного борта и завис у Глеба над душой, оттирая его от иллюминатора. Судно приближалось – огромное, ржавое, с заметным дифферентом на корму. С высоты птичьего полета, по мере приближения, оно смотрелось эффектно, завораживающе – аж мороз по коже. И Глеба уже охватывало неприятное, какое-то скользкое чувство – опаска, робость, невольное благоговение. Что за бред такой плавучий? «Летучий голландец»? «Летучий японец»? Возможно, это был не самый крупный в мире контейнеровоз, но разве существуют в наше время маленькие контейнеровозы?
– И какого только хлама не сносит после цунами из Японии к Америке… – уважительно пробормотал Платон Лодырев. – Я слышал, через год Америку просто накроет: все приплывет – суда, автомобили, мосты с эстакадами, смытые строения, мертвые люди…
– Не светится случайно? – опасливо осведомился Вадим. – Ну, в плане этой самой… радиоактивности?
– Ага, – хмыкнул Никита, – Фукусима и Нагасаки, блин.
– Точно, мужики, – хихикнул Платон. – Русское слово «песец» по-японски звучит красиво и возвышенно – «Фукусима», мать ее…
– Дурьи ваши головы, товарищи офицеры, – не очень-то любезно сказал Глеб. – Как эта штука может излучать радиоактивность, если она и в японских водах-то не была?
– А, ну да, – сказал Вадим. – Считайте, что успокоили, товарищ майор. А почему оно в Японии-то не было?
И снова стремительная ретроспектива. Срочный вызов к непосредственному начальству – еще в Севастополе. Григорий Ильич Бекшанский был угрюм, подавлен и испускал ядовитые флюиды – что свидетельствовало о его прочных интимных отношениях с высоким руководством. «Извини, Глеб Андреевич, с ликеро-водочного заявок сегодня не поступало, – заявил он в своей неподражаемой манере. – Поедешь на Дальний Восток – там тебя с нетерпением ждут». И поведал очередную невероятную историю из серии «чего только в жизни не случается». 5 марта 2011 года – год и три месяца тому назад – контейнеровоз относительно малого водоизмещения, класса Handysize, под названием «Альба Майер», вышел из порта Петропавловска-Камчатского и взял курс на Филиппины. Судно принадлежало российскому филиалу компании «Глобал Транзит» и выполняло регулярный рейс по перевозке грузов. Команда – двадцать три человека, больше и не нужно, поскольку судно предельно автоматизировано. Вместимость судна – восемьсот 20-футовых контейнеров стандарта TEU, но, по имеющейся информации, «Альба Майер» была загружена едва наполовину. Почему – история темная. Похоже, кто-то торопился и оплатил компании крупную неустойку. Порядка двухсот контейнеров располагалось на палубе – между полубаком и смещенной к корме надстройкой, и сотни полторы – в грузовых трюмах. Судя по всему, одна из единиц хранения в трюме была засекречена и имела отношение к поставкам Министерства обороны. Данный объект перевозился обособленно, имел внушительную вооруженную охрану – но почему-то не из лиц, состоящих на воинской службе, а из работников некой частной охранной фирмы. В общем, мутное судно, мутный рейс, и все происходит под «грифом» таинственности. Днем 11 марта «Альба Майер» проходила в нескольких сотнях миль от восточного побережья острова Хонсю, когда и разразилось в Тихом океане то страшное землетрясение, вызвавшее разрушительное цунами и гибель не менее двадцати тысяч человек в нескольких японских префектурах и позднее названное Великим землетрясением Восточной Японии…
Эпицентр землетрясения находился несколько западнее «Альбы Майер», и волны цунами если и не потопили ее в одночасье, то погнали куда-то на восток. Связь с контейнеровозом пропала. Дальнейшая его судьба неизвестна. Наблюдение со спутников ничего не выявило. Такое ощущение, что крупное судно бесследно кануло в какую-то черную дыру. Только Богу известно, где оно блуждало больше года и какими течениями его носило. Но в середине июня насквозь проржавевшее судно-призрак с характерной надписью на борту «Альба Майер», без признаков жизни, с пустой палубой, было зафиксировано американской береговой службой в нейтральных водах – в трехстах милях южнее штата Аляска – между одноименным полуостровом и одноименным же заливом. Воды нейтральные, местность безлюдная, судоходных путей в квадрате нет. «Альба Майер» – изрядно потрепанная, осевшая, с сильным креном на корму – потихоньку дрейфовала на север и через несколько дней могла уткнуться в скалисто-лесистые острова небольшого безымянного архипелага, отделяющие океан от залива Аляска. Представители российских структур забили в набат и категорически запретили американским официальным лицам приближаться к судну, принадлежащему российскому перевозчику. Засуетились фигуры в оборонном ведомстве, в указанном квадрате стали появляться российские «МиГи» из 865-го отдельного истребительного авиаполка, дислоцированного в Елизово. Подготовилась группа боевых пловцов с приданной ей парочкой «специалистов по контейнерным перевозкам»…
– А что, нормально сохранилось… – как-то неуверенно изрек Никита, прилипший носом к иллюминатору. – Правда, с пробегом… вернее, с проплывом по Тихому океану…
– Давайте его продадим? – предложил Платон.
Судно-призрак неумолимо приближалось. Нарастала «изометрическая проекция»… Изъеденная ржавчиной глыба – метров тридцать в ширину и больше сотни в длину – мерно покачивалась на штормовой волне. По нынешним меркам действительно малютка – нынешние контейнеровозы корейского производства достигают в длину четырехсот метров, полсотни в ширину и способны взять на борт до 18 тысяч стандартных двадцатифутовых контейнеров. Но и «Альба Майер» производила впечатление – гнетущее, пугающее. Облупленные борта, насквозь проеденные коррозией, в отдельных местах отвалилась обшивка. Высота бортов – порядка восьми метров, прогнувшиеся отбойные козырьки для защиты палубных контейнеров от морской волны. На полубаке, возвышающемся над основной палубой и отделенном от нее металлической перегородкой, царил хаос. Валялись обломки радиомачты, какой-то металлический хлам. На основной грузовой палубе – шкафуте (по морской терминологии) – было не лучше. Ни одного контейнера за год и три месяца не сохранилось – все смыло в море. Выделялись продолговатые крышки люковых закрытий, прикрытый мятыми листами выезд из трюма на верхнюю палубу, искореженные опорные стойки для крепления контейнеров. Т-образная надстройка с кокпитом и навигационным мостиком, смещенная к корме, выглядела жалко. Зияли пустые оконные глазницы, вмятины в корпусе – такое ощущение, что надстройку обстреливали из артиллерийских орудий. Задняя палуба между надстройкой и кормой выглядела относительно целой, но и там не сохранилось ни одного контейнера. Можно представить, в какую серьезную болтанку попало судно – оставалось лишь изумляться, почему оно осталось на плаву. Корма с гребным винтом просела в воду, механизмы кормовой аппарели, выступающие над полуютом, практически развалились…
– Что-то плющит меня… – признался, передернув плечами, Никита. – Странное ощущение, мужики… – И задумался. Потом быстро глянул на Глеба: – Ты как, командир?
– Давайте в мистику поверим, – презрительно фыркнула Даша, и все изумленно на нее уставились. Заговорила, надо же. Девушка старательно обуздывала свой страх, но было видно, как она боится и переживает. Она кусала губы, неустанно сглатывала и демонстративно не смотрела в иллюминатор. Покрывался серой краской ее коллега Котов. «Да что тут происходит? – с каким-то вдруг нахлынувшим раздражением подумал Глеб. – Во что нас снова угораздило ввязаться?» Натура бравого вояки, не боящегося ни Бога, ни черта, самым замечательным образом уживалась в майоре Дымове с тонкой душевной организацией, чувствительно реагирующей на источники опасности – пусть даже не имеющие объяснения. В чертовщину он не верил, но вдруг почувствовал, как в душе просыпается предательский страх перед неизвестным, в желудке воцаряется вакуум, а поджилки начинают нервно подрагивать. Товарищи аналогично ни во что не верили, но и с ними происходило что-то непонятное. Никита обеспокоенно чесал живот, прислушивался к внутренним ощущениям и явно не находил в них ничего утешительного. Бледнел и облизывал губы Вадик Морозов – он, не моргая, смотрел в иллюминатор и по мере приближения к объекту становился каким-то сморщенным. Крамер скептически почесывал подбородок и поскрипывал зубами. Хмурился Платон – пытаясь подстроить организм к новым ощущениям. Происходило в действительности что-то странное. Хотя, если хорошенько призадуматься, не происходило ровным счетом ничего…
– Послушайте… – пробормотал Крамер, выбираясь из своей трехмесячной депрессии. – А не может быть такого, что эта штука затонула, полежала какое-то время на дне, а потом вдруг решила всплыть и с тех пор неприкаянно болтается по океану?.. Посмотрите на нее – это ведь настоящий сгнивший мертвец…
– Ну, если исходить из законов мистики, а не физики, – расклеил губы Глеб, – то вполне вероятно. Но готов поспорить: для того чтобы достичь теперешнего состояния, этой посудине вовсе не обязательно было уходить на дно. Постоянный ветер, вода, брызги, волны заливают палубу… Не исключено, что пару раз «Альба Майер» на что-то наталкивалась – возможно, на мель, откуда ее потом благополучно срывало…
– Слушайте, по-моему, там что-то шевельнулось… – внезапно насторожился Вадик, продолжавший пожирать глазами корабль-призрак. Вертолет уже висел над палубой и медленно снижался в свете собственных фар. – Ей-богу, мужики, мне не могло померещиться – это там, на самом носу… Товарищ майор, Глеб Андреевич… – Он оторвался от иллюминатора и глянул на командира покрасневшими глазами: – Вы сами посмотрите…
Спецназовцы, не сговариваясь, прильнули к иллюминаторам. Прерывисто вздохнул Котов, издала какой-то булькающий утробный звук его спутница… «Чертовщина, ей-богу, чертовщина…» – думал Глеб, покрываясь тонкой корочкой ужаса – и испытывая по этому поводу невиданную злобу к самому себе!
Неизвестно, что там привиделось Вадиму на вздернутом полубаке, но сколько спецназовцы ни всматривались, не заметили ничего подвижного. Какие-то искореженные железные листы, обросшие плесенью штуковины, наподобие швартовочных кнехтов, сломанная пополам радиомачта – причем край отломанного конца был защемлен в неровностях палубы, и вряд ли его колебания могли насторожить Вадима.
– Не понимаю… – заупокойно бормотал Вадик. – А ведь сначала мне показалось, что мне не показалось… А сейчас даже не знаю, мужики…
– Ну, в натуре, клиника, – фыркнул Крамер. – Вадька, ты глючишь, как мой редуктор от акваланга, а ведь и без тебя кошки на душе скребут.
– Не думаю, что кто-то выжил на этой штуке, – рассудительно изрек Платон. – Больше года мотаться по океану – без воды, без жратвы… Да там, наверное, полные трюмы мертвецов… А че…
– Да типун тебе на язык, вот че, – разозлился Вадик. – Чего несешь-то полную чушь?
– Главное, чтобы не расплескал, – ухмыльнулся Глеб.
– А что, в контейнерах пожрать нечего? – не понял Никита. – Вскрывай все подряд да живи нормальной жизнью.
– Не проживешь, – возразил Глеб. – С едой в этом призрачном хозяйстве, полагаю, действительно туго. Провиант, как правило, морем не отправляют – тем более из Камчатки на Филиппины. Бананы, что ли? На судне имелся ограниченный запас продуктов – в расчете на дальность плавания. Максимум на две недели. Но никак не на пятнадцать месяцев… – Глеба передернуло – он представил, как страдали тут люди, оставшись в океане без провизии. Друг дружку, поди, кушали…
– Эй, вояки, поздравляем, у нас, кажется, связь крякнула! – подал голос усатый бортинженер, щелкая тумблерами и вертя допотопные ручки настройки радиостанций. – Вот дьявол, сплошные помехи… А ведь минуту назад все работало, зуб даю…
