«Тесно стало моему дедушке жить в Симбирской губернии, в родовой отчине своей, жалованной предкам его от царей московских; тесно стало ему не потому, чтоб в самом деле было тесно, чтоб недоставало лесу, пашни, лугов и других угодьев, – всего находилось в излишестве, – а потому, что отчина, вполне еще прадеду его принадлежавшая, сделалась разнопоместною. Событие совершилось очень просто: три поколения сряду в роду его было по одному сыну и по нескольку дочерей; некоторые из них выходили замуж, и в приданое им отдавали часть крестьян и часть земли…»
В несколько минут весь дом был на ногах, и все уже знали, что старый барин проснулся весел. Через четверть часа стоял у крыльца стол, накрытый белою браною скатерткой домашнего изделья, кипел самовар в виде огромного медного чайника, суетилась около него Аксютка, и здоровалась старая барыня, Арина Васильевна, с Степаном Михайловичем, не охая и не стоная, что было нужно в иное утро, а весело и громко спрашивала его о здоровье: "Как почивал и что во сне видел?" Ласково поздоровался дедушка с своей супругой и назвал ее Аришей; он никогда не целовал ее руки, а свою давал целовать в знак милости. Арина Васильевна расцвела и помолодела: куда девалась ее тучность и неуклюжесть! Сейчас принесла скамеечку и уселась возле дедушки на крыльце, чего никогда не смела делать, если он неласково встречал ее. "Напьемся-ка вместе чайку, Ариша! -- заговорил Степан Михайлович, -- покуда не жарко. Хотя спать было душно, а спал я крепко, так что и сны все заспал. Ну, а ты?" Такой вопрос был необыкновенная ласка, и бабушка поспешно отвечала, что которую ночь Степан Михайлович хорошо почивает, ту и она хорошо спит; но что Танюша всю ночь металась. Танюша была меньшая дочь, и старик любил ее больше других дочерей, как это часто случается; он обеспокоился такими словами и не приказал будить Танюшу до тех пор, покуда сама не проснется. Татьяну Степановну разбудили вместе с Александрой и Елизаветой Степановнами, и она уже оделась; но об этом сказать не осмелились. Танюша проворно разделась, легла в постель, велела затворить ставни в своей горнице и хотя заснуть не могла, но пролежала в потемках часа два; дедушка остался доволен, что Танюша хорошо выспалась
Ум человеческий всё растолкует так, как ему хочется.
Получила большое удовольствие прочитав книгу " Семейная хроника " Аксакова. Автор интересно и очень живо описывает жизнь семьи в России 18 века, ее быт, традиции, отношения между близкими людьми. Проблемы между мужем и женой, родителями и детьми актуальны до сих пор.
Интересно бытописание России 18 века, различий в укладе жизни в городе и в загородном поместье.
Ещё и ещё раз наслаждаюсь языком, которым повествует автор. Читаю С.Т.Аксакова с огромным удовольствием.
Очень интересно изложена жизнь и быт в описываемые времена. Читается легко. Это вторая книга из серии которую я прочел. Пойду читать следующую)
Очень живой и тёплый язык, все передано так как будто ты сам находишься в гуще событий. Спасибо большое за возможность прочитать классику,особенно в условиях карантина
Мне кажется, одна из мучительных травм, которую получает благополучный ребенок в процессе социализации, – узнать, что у него родители – обычные. Мать, оказывается, отнюдь не самая красивая женщина в мире, а отец – не самый умный. Банальность про отсутствие Деда Мороза не мучит юных сердец. Но, свалившееся вдруг, объективное знание, что мои папа и мама – среднестатистические, серенькие люди, а вокруг – толпа великолепных чужих отцов и матерей, переживается тяжело.
Герою «Детства Багрова-внука» – пять-шесть лет. Книга написана от первого лица, и тот, пятилетний, Аксаков страстно идеализирует свою мать. Его привязанность к «маменьке» носит характер болезненного обожания, крайней экзальтации. Их разлуки вызывают смертельную тоску, а воспоминания становятся актом душевного самоистязания. Но мы, взрослые, читаем книгу и понимаем, что «маменька» ведет себя чаще всего как эгоистичная, крайне избалованная дура.
Она была из тех барышень, которые всегда бледны, болезненны, от любой дурной вести падают в горячку, разочарованы в жизни, потому что считают себя недооцененными, мужа – бесконечно ниже себя по «нравственным понятиям» и которые тиранят детей чрезмерной опекой. И всегда на волосок от истерики. Она не любила деревенской жизни, перед тем как сесть на траву посылала за подушками, своего Сережу, как от чумных, держала подальше от крестьян. Презирала весь тот помещичий быт, из которого выдут славянофилами ее внуки, Константин и Иван Аксаковы. Но, правда, любила книги.
Я пишу об этом потому, что параллельно с «Багровым-внуком» я почитал биографию С.Т. Аксакова, изданную в серии ЖЗЛ, и ее автор описывает, как раздражительная, мнительная, ревнивая любовь матери мучила сына. Она не пускала его на улицу, если там было сыро, и ребенок по неделе сидел в четырех стенах. Она кормила его какой-то «здоровой» ерундой вместо человеческой пищи. Запрещала разговаривать с дворней. Она отбирала у него книги, чтобы ребенок не утомлялся. Не пускала удить, когда сын слишком возбуждался. Но, если Сереже удавалось поймать рыбу, он, не помня себя, бежал показать ее матери.
Я не берусь судить эту женщину из далекого XVIII века. Я ничего не смыслю в воспитании, и мне не дано понять, что такое «материнство». Не в этом суть. В истории Аксакова меня поражает фантастический кредит доверия, который дети дают своим родителям. Их безотносительная любовь.
Однако, несмотря на любовь, сам Сергей Тимофеевич Аксаков воспитывал своих сыновей-славянофилов противоположным образом.
Отзывы 13