Loe raamatut: «Схимник»

Лесник

Третий день продолжалось мое путешествие и куда ни кинь взгляд – всюду степь с десятком белых сел, разбросанных на взгорках. Все это время безжалостное солнце палило нещадно. Даже ночи не могли спасти от страшной духоты. На этот раз, пройдя очередную деревушку, я вышел к реке и невольно затаил дыхание от удивительной картины, представшей передо мной. Посреди широкой излучины расположился довольно большой остров, сплошь поросший густым сосновым лесом. От изумрудной зелени невозможно было отвести глаз. Нестерпимо потянуло под этот животворный полог, где я, наконец-то, мог бы отдохнуть от нестерпимого зноя.

Оглядев берег, заметил старый челнок, который одиноко лежал в невысокой траве. Рядом никого не было и я с оглядкой, несколько смутившись, направился к нему. Спустив лодку на воду, достал свою тетрадь, вырвал страницу и быстро написал, что, извиняюсь за то, что воспользовался лодкой без спроса. А также уверил, что завтра ее верну. Подумав, я достал несколько банкнот и вместе с запиской оставил на видном месте, придавив камнем.

Лес возвышался могучей стеной, словно древнерусская застава из позабытых былин. Берег крутой, песчаный, но я легко поднялся по нему и со вздохом повалился на траву. Как же приятно было окунуться в прохладную зелень, под кроны вековых исполинов. Сосновый шатер слегка колышется, деревья поскрипывают. Лесные запахи успокаивают. Так, незаметно, и задремал. Пробудившись, начал готовиться к ночлегу. Собрав дров, развел костер и сварил себе ужин. Нарубив лапника для постели, я с удовольствием попивал чай, позабыв и про жару и про пыльную, сухую степь.

Я еще издали заметил его. Он шел не спеша по пустынному берегу; заметив мой костер, стал подниматься ко мне. Высокий и сухой. Длинные и гладкие черные волосы спадали на полинявшую солдатскую плащ-палатку. Чисто выбритое, загоревшее лицо. В умных глазах застыла печаль.

– Вечер добрый, – поздоровался незнакомец. Осмотрел мой лагерь. Долго глядел на огонь.

– Надолго обосновался?

Он не внушал опасности. Я указал ему на место у костра.

– Завтра утром, думаю, обратно. А вы местный?

Он легонько кивнул.

– Лесник я здешний. И обвел взглядом вокруг.

– Чудесное место, – воодушевился я.

– Да, лес чудесен.

Он устремил взгляд за реку, где струилась серая степь. Все та же печаль в глазах.

Незаметно наступил вечер. Над рекой поднимался густой туман, скрыв с наших глаз соседний берег. Наш костерок бойко горел. Смолистые ветки потрескивали в тишине. В черное небо тянулся сизый дымок.

– Об этом острове и сосновом боре, ходят множество слухов. По ночам здесь слышатся голоса, детский плач и стоны. В полнолуние остров и сам лес окутывает густой туман. В это время и происходит всякая чертовщина.

«Какой-то странный разговор он затеял». Я поежился.

– Вы о чем?

Он, как будто, не слушал меня.

– Там, – незнакомец махнул в сторону чащи, – в глубине острова, жил отшельник, и к тем, кто приходил за дровами, начинал ломать лес, он потом сам наведывался в их дом. И в доме кто-то умирал. Его называли Хозяином. Некоторые вообще считали, что он не человек.

– А кто?

– Порождение адово.

Он продолжал что-то говорить о величии царства деревьев, а я подумал, что перебраться на остров было самой большой моей ошибкой. Что он там сказал? «В полнолуние, когда поднимается туман…»

Незнакомец не спускал с меня глаз.

– «Деревья обижать нельзя», – говорил Хозяин. Лес рубить нельзя. Ни костров, ничего, что может навредить лесу. Те, кто ослушался – пропадали навсегда.

Я вскочил. И чуть не упал. Корни деревьев опутали мои ноги. Как я ни старался, но выбраться не мог.

Он поднялся вслед за мной.

– Ты никогда не замечал, что рисунок на коре дерева напоминает человеческое лицо? Тебе не приходило в голову, что это реальные люди? Здесь каждое дерево – это могила. А весь этот бор – один сплошной могильник.

Все попытки вырваться из капкана были напрасными. Мне казалось, что уже не корни, а сами мертвые хватают меня за лодыжки своими трухлявыми пальцами.

– Люди вежливо называли отшельника Хозяином.

Он впервые улыбнулся и посмотрел мне в глаза.

– А еще Лесником.

Притворись мёртвой

– Кошмары меня измучили, бабушка. Нет сил моих больше, – Надюшка уткнулась в рукав и зарыдала.

– Да что ты, девка? – ведьма недоверчиво смотрела на молодую. – Что за беда у тебя?

– Спать боюсь, бабушка. Видится бес с кикиморой, да с русалкою бесстыжей. Ходят за мною, зовут. А от бессонницы и того хуже. Хворая вся стала, болит кругом. Мысли греховные, как руки наложить на себя. Как найти выход, если все кругом темно? Страшно.

Надюшка вновь зарыдала, упала на колени и поползла к ведьме.

– Меня начали обходить стороной. Боятся. Что-то во мне изменилось. И продолжает меняться. Сначала незаметно – здесь ты говоришь невпопад, там – посмотрела не так. За мной вечно кто-то ходит. Следит. Ожидает любой оплошности. Желает, чтобы я оступилась и погубила себя. Помоги, бабушка.

И, всплеснув руками, девушка повалилась на пол.

Старуха ворожея закряхтела.

– Угораздило же тебя, дуреху. А ну, правду мне говори. Где шастала по ночам? Говори, а то худо будет. Тебе же худо будет.

– На Черную гору давеча с подругами ходила. Через костер прыгала, да венок из сон-травы по воду пускала. Утомилась и заснула там. Утром домой пришла и слегла.

Надя испуганными глазами уставилась на старуху. Прижав кулачок ко рту, девушка присела на скамью и застыла, словно оледенелая.

Поплевав на огонь, ведьма поклонилась на все четыре стороны и зашептала:

– Типун тебе, огнище. Типун тебе, ветрище. Не расскажешь, не покажешь окаянному. Надюшку – умницу не выдашь.

Поворотившись три раза через левое плечо, ведьма задумалась.

– Обряд, – наконец проговорила она, – обряд хитрый тебе нужен. Приглядел бес тебя.

– Зачем это все, бабушка?

– Хоронить тебя буду. Чтобы силы бесовские тебя за свою приняли – самой бесовкой стать должна.

Надюшка отшатнулась и затряслась вся.

– Что ворошишься? Боязно теперь? Раньше думать надо было, дуреха. Кто же на Черной горе спать удумает? Там и приглядел тебя вражина. А теперь неча трепыхаться. Он все равно явится к тебе. Уж лучше для тебя будет, если я его встречу. Не горюй, отважу от тебя нечистого. Только запомни – многие отвернутся от тебя. Готова ли ты потерять любовь близких, не взыграет в тебе обида черная?

– Готова, бабушка. На все готова, лишь бы ушел проклятый.

– Ну, смотри. Только никому ни слова. Народ болтливый у нас. Скажешь одному – другие прознают. Так и до беса слух дойдет.

– Никому не скажу, вот те крест.

– Будет тебе креститься-то. Не к месту это. Вот что нужно сделать…

Как и было приказано, Надя вернулась в дом ведьмы к полуночи. Весь день просидела девушка в своей комнате. Отвечая невпопад домашним, что хворает, никого к себе не впускала. Молилась, что было мочи. Хоть и говорила ведунья, что молитвы теперь не помогут, но все равно молилась, потому что и не могла ничего больше. Как начало смеркаться, оделась в новое платье. Собрала фату и чепец белый, что матушка к свадьбе готовила. Плакала уткнувшись в наряд подвенечный, проклиная себя за глупость молодую. Наконец, слезы утихли, но тоска и страх остались. Надюшка тихо отворила окно и выскочила в синюю июньскую ночь.

Надя медленно вошла и чуть от страха не упала в обморок. Освещенный лампадами, на скамье посреди комнаты стоял черный гроб. Старая ведунья ходила из угла в угол, собирала пыль и паутину по углам, ворошила угли. Старческий рот беззвучно шевелился. Ведьма шептала заклятия, ограждая себя от нападок нечистого.

– Ложись в гроб, – скрипучий голос вывел Надю из оцепенения.

Наденька часто-часто завертела головой.

– Б-боюсь, – с побелевших губ сорвался еле слышный стон.

– Сейчас не время. Одевайся и ложись. Но перед этим выпей зелье. Оно поможет заснуть и ты не увидишь того, кого не стоит видеть.

Старуха протянула девушке стеклянный пузырек. Надя открыла крышку и почувствовала сильный запах лесных трав. Зажмурившись, она торопливо отхлебнула из бутылочки. Голова сразу сделалась тяжелой, веки напряглись и тут же ослабли. Ноги не слушались Надюшку, и ведунья помогла ей лечь. Надя уже ничего не понимала. Не чувствовала, как старуха накрывает ее фатой, словно мертвую невесту. Не слышала слов черной молитвы. Еще через минуту девушка уже крепко спала.

Тонкий, как волос, обжигающий лучик пронзил застывшее сознание девушки. Надя чувствовала, как что-то меняется вокруг нее, но никак не могла сосредоточиться. Так сладко спать ей давно уже не приходилось. Но этот лучик беспокоил ее, звал за собой. Мучительно медленно, секунду за секундой, она вспоминала эту ночь. Как она стояла в наряде невесты возле страшного гроба, как пила из мутного пузырька, запах трав. Странные и страшные слова ведьминой молитвы… Ведунья! Где она? Надя распахнула глаза. С трудом приподняла голову и посмотрела по сторонам. Скорченное тело старухи темнело в углу. Что с ней? Надя попыталась подняться, но холодная рука вдавила ее обратно на дно гроба. Надюшка задохнулась, увидев лицо старой ведьмы, склонившейся над ней. Но кто же тогда лежит там, у обшарпанной стены? Девушка в последний раз посмотрела в глаза существа и поняла, что погибла. Лицо стало меняться. Кожа поплыла, как воск, обнажив кровоточащее мясо. Нос отвалился и на его месте появилось свиное рыло. Рот превратился в черную пасть. Бес длинным языком облизнул волосатые губы.

– Обмануть меня решила?

Срок

Смерть молодого поэта, конечно, потрясла всех нас. Мы все любили Андрея и его внезапная кончина породила кучу вопросов. Многие согласились с версией полиции, что Андрей Хорошев убил сам себя. Но, все равно, это не укладывалось в голове. Фортуна благоволила ему: Андрея читали, хвалили, редакторы бились за его новые творения. Он купался в лучах славы и ничто не предвещало беды. И вдруг… пуля в висок. Ходили слухи о его разрыве с дочкой генерала Потехина, и что сам старый вояка приложил к этому руку, и что поэт пережил серьезное потрясение. Это могло сподвигнуть впечатлительного человека на такой поступок. Полиция ухватилась за эту версию и, что тут скрывать, все выглядело вполне правдоподобно. Я и сам придерживался подобного мнения. Темпераментный юноша не справился со своими чувствами и избрал для себя такой исход, оставив нам еще одну загадку.

Я хорошо запомнил тот день. Завязался спор о человеческом страхе и его влиянии на психику. Я редко вступал в дискуссии, предпочитая наблюдать и слушать. В этот раз тему подал доктор Пауль. О причинах страха и его влиянии на людей. Андрей Хорошев высмеивал доказательства доктора о мистической природе этого чувства и его противоестественности.

Но доктор Пауль был непреклонен:

– Наш мозг – дикое, неконтролируемое животное. Мозг дикаря. Почему, вы думаете, дети прячутся под одеялом? Почему мы забиваемся в страхе в самый темный угол, в надежде, что нас не заметят? Наш мозг сохранил в себе память наших диких пращуров, жителей холодных пещер, которые и носа боялись высунуть из своей норы. Первобытный, неизведанный мир окружал их и пугал больше, чем всевозможные лесные твари. От животных можно найти спасение, но как вы будете защищаться от неведомых и пугающих сил, что блуждают вокруг?

– Все наши страхи – это порождение наших мыслей.

Андрей прошел в середину залы, оглядел всех присутствующих и продолжил:

– Но наши чувства, как и наши мысли можно контролировать. Человеку с сильной волей это не доставит затруднений.

– Мой любезный друг, вы не сможете двадцать четыре часа держать в узде свои чувства. Это требует колоссального напряжения и невероятной сосредоточенности. А паника и ужас настигает человека внезапно. Как-бы извне. Странно, что вы, поэт, рассуждаете о чувствах в таком, несколько приземленном ключе.

– Дорогой доктор, я досконально изучил сей предмет.

– Наши чувства исходят не от сердца или ума. Это отклик нашей души на невидимые и, порою, смертельно опасные силы.

– А наш доктор, оказывается, мистик.

– Просто я не категоричен в своих взглядах и многое допускаю.

Молодой человек на время задумался. Мы же с нетерпением ожидали, что он ответит.

А тем временем доктор подлил масла в огонь:

– Вы слышали про дом инженера Краузе? Скорее всего – нет. Это одна из тех историй, которая вряд ли заинтересует такого прагматичного человека.

При слове «прагматичный», Андрей вздрогнул. Он болезненно относился ко всякого рода намекам на его отношения с дочкой генерала.

– И, все же…, – продолжал доктор, – ходят слухи, что этот дом убивает своих постояльцев. Конечно же не сам дом. Жильцы, измученные страхами и всевозможными предрассудками, сами накладывают на себя руки. Ужас настолько проникает в них, что они, не в силах больше терпеть эти муки, уходят из жизни. Самыми поразительными способами.

Хорошев презрительно махнул рукой:

– Опять вы со своей мистификацией. Люди умирают не от потусторонней силы, их убивает собственная слабость.

– Ничего подобного, – доктор выпрыгнул из своего кресла, – ничего подобного. Его вздернутый палец грозил кому-то невидимому.

И тут кто-то предложил пари. Андрей отправляется в дом инженера и проводит там ночь в полном одиночестве. Хорошев тут же согласился. Он на собственном примере докажет всю абсурдность теоретических раскладов доктора. А на утро его нашли с простреленной головой. До этого дня никто не видел его с оружием и все случившееся оказалось для нас всех полной неожиданностью.

Я уже упомянул, что почти все в нашей компании согласились с полицейскими. Но оставались двое, кто имел на этот счет свое мнение. Одним был, что не удивительно, доктор Пауль. Бедный доктор, он во всем винил себя. Вторым человеком была Агриппина Матвеевна Тушинская, которую мы между собой называли Королевой Курьезов.

Агриппина Матвеевна была личностью незаурядной. Статная и красивая, графиня Тушинская, всегда была желанным гостем. Путешественница, писатель, мастер остроумных идей и сюжетов, она была единственной женщиной в нашем клубе. Ее выбор отказаться от богемного общества в пользу мужского собрания, говорил многое о ее характере. Не вынося фальши фешенебельных салонов, она предпочла жаркие дискуссии на темы, которые ее живо интересовали.

И если о смерти ученого я мог говорить лишь в общих чертах, что обсуждалось всеми, то о трагической гибели Агриппины Тушинской, я мог бы рассказать намного больше. Ведь это я сопровождал ее в той злосчастной поездке к дому Краузе. И это я ждал своего часа, стоя во дворе особняка. И это именно я обнаружил ее мертвой. Она сама попросила о помощи и я не готов был ей в этом отказать.

Это случилось ровно через месяц. Вечером, после собрания, на котором обсуждался случай с Андреем, она подошла ко мне и попросила об услуге, лишь намеком указав на цель поездки. В тот же вечер, заехав домой и взяв все необходимое, я забрал ее у входа в парк, и только тогда по-настоящему осознал всю серьезность ее намерения. На ней был охотничий костюм и шутить она не собиралась. Нотки тревоги проскальзывали в ее голосе, но в глазах я видел огонь отваги и решимости.

– Что вам известно об этом доме? Вы ведь выросли неподалеку. Наверняка что-то знаете.

– На самом деле – немногое. Лишь то, что говорят мальчишки в подворотне, да шепчут кумушки на лавках. Мне пришлось уехать в юном возрасте, но кое-что могу вспомнить.

До сих пор мы молча ехали в экипаже, каждый думая о своем. Мне с самого начала эта идея провести ночь в доме казалась сумасбродством. Но угадывая настроение графини, я не знал как переубедить ее.

– И что же вы помните?

Задав вопрос, она заставила меня припомнить кое-что из своего прошлого. В нашей семье ни Краузе, ни его дом не вспоминали. Раз или два отец в разговоре с матерью упоминал, что пора уже властям задуматься и снести этот особняк и построить что-нибудь более достойное. Мне источник его возмущения был неведом, поэтому у меня остались лишь смутные воспоминания. Позже, уже учась в классах, среди наших ребят ходила легенда о часах, которые смастерил инженер и о непонятных случаях в доме.

Я рассказал об этом графине.

– Ходили слухи, что стоит переступить порог дома, как часы в кабинете инженера начинали обратный отсчет. Никто не знал, сколько ему суждено. И этот страх довлел над несчастными, доводя их до самоубийства. И никто не дожил до рассвета.

– Вы же не верите во всю эту чертовщину. Так что же теперь? Вы изменили свое мнение?

Я не знал, что ответить.

– Вы позвали меня. Значит что-то вас все-таки смущает.

– Спокойней на душе, когда рядом кто-то есть. Но, довольно об этом! Вы же согласились.

– Графиня, вы подвергаете себя опасности.

– Вы говорите это женщине, которая только что спустилась с Гималаев. Не смейте мне перечить. Я выбрала вас, потому что вы самый хладнокровный и трезвый из всей этой братии. Ваша задача охранять вход, чтобы никто снаружи не смог войти в дом. И вы ни при каких обстоятельствах не должны входить внутрь, пока я не позову. Вы должны сейчас же мне поклясться, что выполните то, о чем я вас прошу.

Под ее яростным натиском мне пришлось дать клятву, о которой я вскоре пожалел.

– Вот мы и на месте, – собственный голос напугал меня. Никогда не думал, что окажусь здесь. Ворота скрипнули, и мы оказались в заросшем саду. Повеяло могильной сыростью. Вряд ли это могло остановить графиню. Продравшись сквозь заросли, мы быстро оказались возле дома инженера. Графиня обошла меня и вышла на площадку перед особняком. Запрокинув голову, она оглядела верхние окна.

– Я долгое время гонялась за тайной. Объездила полмира, искала доказательства.

Я не видел ее лица – луна светила нам в спину.

– Доказательства чего?

Она повернулась ко мне, в ее глазах запрыгали чертики:

– Что наш бренный мир – всего-лишь отголосок потрясающего замысла Создателя. И нам под силу приоткрыть его тайну.

– И вам не страшно?

– Друг мой, я открою вам секрет, – она слегка потянула меня за лацкан пальто, – именно за этим я и пришла.

Я был бессилен. Мне всегда был непонятен этот азарт и эта страсть, какое-то мальчишеское пренебрежение опасностями. Меня это смущало и приводило в неловкое положение.

Я нашел ее под балконом у подножия лестницы со свернутой шеей.

В очередной раз обойдя дом, я услышал как открылось окно. Я напрягся, страшась, что сейчас услышу крики о помощи. Вместо этого – шорох платья, треск ветвей, а затем глухой удар о землю.

Я покинул клуб, не вынеся острых, кинжальных взглядов друзей. Все они знали характер графини и вряд ли каждый из них смог бы отказать ей, обратись она к ним, но меня они не могли простить. Что мне оставалось делать? Полиция меня подозревала, друзья отвернулись. Чем я мог оправдать себя? Существовал единственный способ доказать свою невиновность – это самому отправиться в страшный дом. И пусть моя жизнь или смерть послужат доказательствами моей невиновности.

Пока шло разбирательство, мне удалось поговорить с Паулем. Мы встретились с ним случайно. Он шел навстречу, по обыкновению уставившись в мостовую.

– Доктор.

Он поднял глаза, чуть заметно кивнул и как-то неловко обошел меня. Я обернулся. Его сутулая спина все дальше растворялась в тумане.

– Я хочу войти в дом.

Он сделал пару шагов и остановился. Еще больше сгорбился.

– Я догадываюсь, зачем вам это.

Мы сидели в темном подвале рюмочной. Пьяный хор собутыльников казался призрачным и далеким эхом реального мира. Доктор низко склонившись над столом и временами оглядываясь через плечо, хотя нас никто не слушал, рассказывал мне историю дома:

– Он выбирал бродяг, опустившихся, которых никто не будет искать. На них испытывал свои часы.

– Часы? Я думал, это все сказки.

– Хм, сказки… Послушайте меня… я не знаю, что происходит в этом доме, что происходит с людьми. Но вот вам факт – вся семья инженера и он сам поплатились за его опыты. Семь человек плюс работники. Об этом известно. А сколько других, неизвестных бедолаг? Не верите? А вот графиня верила… По моему разумению, эти часы вступают в контакт с психическими элементами этого места и каким-то образом вызывают на свет неведомые, и потому страшные, силы. Именно они убивают людей. Они реальны.

– Так что же это? Не могут же часы убивать.

– Убивают не часы, а силы, которые они пробуждают. Часы запускают некий процесс, который уже не остановить.

– Опять вы за старое…

Он отстраненно посмотрел в мутное окно подвала.

– Если дело в часах, почему их просто не разбить?

– Даже если их сломать – ничего не изменится. Срок уже определен.

Он умолк. Затем вскочил, начал собираться.

– Мой вам совет – бросьте это. Не ходите в тот дом. Вы не выйдите оттуда.

Серые стены хранили тайны, разгадку которых никто из живых не знал. Ради этого я здесь. Широкая лестница вела к обшарпанной двери. Клыкастая пасть темного крыльца нацелилась на меня. Схватившись за холодное кольцо, я почувствовал как тысячи тонких иголок вонзились в мою ладонь. Стоило мне перешагнуть порог дома, как я услышал бой часов. Что-то наверху начало отсчет. Я зажег свечу и быстро осмотрев первый этаж (многие комнаты оказались заперты), по скрипучей лестнице начал подниматься на второй, где и располагался кабинет инженера.

Пыль и паутина вокруг… Запах старого дерева и плесени… Я медленно пробирался сквозь горы обвалившейся штукатурки по черному тоннелю коридора. Единственная дверь вела в убежище сумасшедшего мастера. Она была открыта и оттуда доносился ритмичный звук, словно призыв в неизвестность. Нити страха опутали меня. Я вошел и замер, пытаясь успокоится. В дальнем углу, словно какой-то древний монумент, возвышались часы, отсчитывая, быть может, мои последние мгновения. Неужели я поверил? Поверил всему, что рассказывал доктор Пауль? Там, снаружи, все казалось смешным и нелепым. А здесь, в этом адовом логове, все стало настоящим. И, да, в этот момент я поверил.

Часы были старые. Позолота поблекла, но тихий лунный свет, пробивавшийся сквозь заплесневелые шторы, освещал побитый временем циферблат.

Когда войдя в дом часы начали свой бой, я насчитал двенадцать ударов. Полночь. Сейчас они показывали одиннадцать часов. Время пошло.

Сидя в старом потертом кресле, я наблюдал за ними. Маятник ритмично покачивался. Десять часов. Чертовщина! Кто перевел стрелки? Я сам? Невидимые пальцы. Сколько еще?

«Даже если ты их разломаешь – ничего не добьешься. Срок уже определен». Заложник времени. Заложник страха.

По дому прошла вибрация. Словно морская волна прокатилась. Дом вздыхал и стонал. Это часы разбудили его. Паутина стала скручиваться в тугой жгут. Как будто белые черви заползали по дому. Я поднял взгляд – на потолке, в такт дьявольскому механизму, раскачивалась петля.

(Рассказ доктора Ф. Пауля, опубликованный в журнале «Медиум», № 5, 1901)