Loe raamatut: «ночные тени»

Все чувства выложил свои…

Все чувства выложил свои я на алтарь стола.

Щепоть в конвульсиях кропила кровью синей,

рука дрожала, корчилась, узорно нить плела;

из вен сплетений чувства на ладонь сочились

и – дальше ручейком от пальцев расточились.

Вдоль белого подножия вились они, лились,

на нем засохшими следами оставались,

когда путем извилистым сочились ручейки.

Вмерзали в гладкий, белый наст следы моей руки –

души трепещущей простые отпечатки:

ногтей, и пальцев скрюченных, и кожи гладкой.

Вселенной внутренней тогда все раны сразу вскрылись

и кровью голубой текли, и на листе застыли;

Налипла тишина-печать на облака,

изнемогла – все силы растеряв – рука;

в бесчувственной пустыне сердце онемело.

И умер я тогда, и пребывал не здесь,

а пульс мой начал биться на бумаге белой,

и, погребённый, там он пребывает днесь.

* * *

Спокойный зимний день, устало солнце светит;

Уже едва-едва наметился снежок.

Не слышно во дворе, чтобы шалили дети,

Как будто их собрал и посадил в мешок

Тот, кем пугали нас в наивном детстве мамы.

Здесь в комнате тепло, а за окном – зима.

И градусника ртуть сползает вниз как гамма:

От ноты дальше к ноте. И с себя снимать,

С прогулок возвратясь, избыток некий платья,

Как будто с кочана капустного листы,

Надоедает. Впрочем, время можно тратить

Еще каким-нибудь занятием пустым:

Страницы например перебирать, и с ленью

Бороться кое-как, глазея из окна

На зиму, и, когда осточертеет чтенье

Вконец, плеснуть в стакан нескучного вина.

Смотрю на метель из окна

Вот опять заметает в конце февраля.

Но отсюда – куда в нас метели летят –

После тихого «бля», после звонкого «ля»

Зажигалки «Дюпон»,

Еле слышно, как ветры там тонко свистят,

За стекольцем оконным; скулят и визжат,

И отступишь лишь шаг от окошка назад –

Тишины слышишь звон.

Там, снаружи, подсказки стирает метель.

Все дорожки, тропинки, следы замело;

Ни земли, ни деревьев, ни звезд в темноте,

И в снегу не видать.

Тонкой струйкой пустив сигаретный дымок –

Так, корабль обреченный, сигнал подает,

Только, вместо того, чтоб спуститься на дно,

Отправляешься спать

* * *

Бродяжная, Улиссова тоска

Горчичным цветом все вокруг покрыла,

И связи стали тоньше волоска,

И чувствуешь, как все давно постыло.

Постыли все предметы. За окном

Невыносимо мокрое пространство.

Противна тишина, стакан с вином,

И раздражает даже мысль о пьянстве…

Прохладно в доме, ибо в октябре

Здесь бьют истопники еще баклуши;

Теперь темнеет рано во дворе,

И тишина, как сплетня лезет в уши.

В груди так пусто… Виснет лампы ком

Послушным факелом у изголовья;

Пусть сон порхает рядом мотыльком,

Я не предам бессонное сословье!

Как тяжело в квартире одному,

Но общество – еще, пожалуй, хуже!

И только стоит веки мне сомкнуть,

Как ветром вдруг закладывает уши,

И где-то волны темные шумят,

И парус ветра зачерпнул холстиной;

Всю ночь костры бессонные горят,

И утра ждут отважные эллины.