Цзян Куй. И был мне сон. Стихи. Перевел с китайского Сергей Торопцев

У стены обветшавшей.

Мелодия «Иэхун»

В День человека года бин-у⁶ я гостевал в Чанша⁷ и осмотрел резиденцию помощника правителя области. У подножия стены, с западной ее стороны, где из мглы бамбуковой рощицы посверкивали золотистые искорки кумкватов⁸, прихотливо извивался пруд, обвитый тропой. Сад резиденции зарос сливовыми деревьями с цветками, похожими на душистый перец или на бобы, и ветви чуть колыхались, сплетая красное с белым. В своих сандалиях на деревянной подошве я с наслаждением шлепал по мшистым каменьям, и вдруг мне захотелось взойти на курган с древней кумирней Дин-вана, а потом пересечь реку Сян и подняться на вершину Юэлушань. Река Сян подо мной неторопливо катила свои волны, и неизъяснимая грусть нахлынула на сердце. Вот тогда я и написал это стихотворение.

У стены обветшавшей

кущи слив затаились в тиши,

а бутоны юны, их сорвать не спеши.

Пруд покрыла шуга,

снега талого шапки,

и плывут, и плывут тяжело облака.

Зелен мой посошок,

с ним иду по тропе сквозь бамбуки,

мой веселый смешок

птиц срывает в испуге.

Так бредет старичок

вдоль журчащего родничка,

а с кургана – зовут века.

Что мне в этих полдневных, полночных пределах?

Бесприютен, как тучка над чуской волной,

в дымке даль, и печаль овладела душой.

А окрест петушками красны ворота⁹,

и касатка уже прилетела,

я ж один и грущу, и кругом – пустота.

Не забыть, как с тобой

нас под дивной луной

плети ивы плакучей

укрывали, как тучей.

Чтоб вернуться туда, я взнуздал бы коня,

да, боюсь, уж уходит весна.

Стихи о красных сливах в Таньчжоу.

Мелодия «Сяо чуншань лин»

Я шел вдоль берега, луна спустилась.

Средь кособоких слив

уныло.

Чем объяснить, что я весной тосклив?

Ветрило

развеет дух цветов, мне милых.

Уж боле нет ни встреч былых, ни чаек,

цветы уйдут, оставив мне печали,

неясный сон,

плач бедных дев¹⁰, туманный горный склон,

где кровь любовных мук

окрасила бамбук¹¹.

Посетить хотел я пять озер.

Мелодия «Сян юэ»

Кормчий из Чанша¹² Ян Шэнбо жил у реки Сян, и из окна ему открывались чарующие виды, напоминающие картины Янь Су и Го Си¹³. Шэнбо пригласил меня вместе с Чжао Цзинлу, Цзинваном¹⁴, сродниками Сяо Хэ, Юем, Ши, Гуном¹⁵ полюбоваться луной с реки Сян в новолуние седьмого месяца года бин-у¹⁶. Мы вышли на стремнину, от воды веяло прохладой, сквозь дымку пробивалась луна – настоящая осень. Все гости были тепло одеты, в шапках, кто перебирал струны цинь, кто напевал, кто прикладывался к чаше, кто сочинял стихи. А я написал эту мелодию – чуть переделанную «Няньнуцяо» – и напевал в стиле шуандяо. Кто владеет бамбуковой дудкой, сумеет исполнить ее.

Посетить хотел я пять озер,

минул год, а это не свершилось,

ждут меня красоты до сих пор.

Днесь, лишь тьма сгустилась над вершиной,

улыбнулось счастье мне –

прогуляться на челне.

Сети сушат рыбаки,

птицы спят в своих гнездовьях,

лунный луч улегся на пески.

Безмятежна гладь реки,

волновать веслом ее не стоит.

Как нам вызвать фею сих глубин

с непокорною копной

и скорбящею струной¹⁷?

Мудрствовали так

гости на бортах,

умники, таланты, как один.

И шуршали ветви в темноте,

и летели звезды с высока,

ночь ждала от осени вестей…

А сейчас бы – окунька

и других домашних прелестей.

В Сян проводил Ху Дэхуа.

Мелодия «Ба гуй»

Духмяный лотос пал, и с ветки

платан листок роняет редкий,

дождь моросящий стих под вечерок.

Вдруг пригрустнулось что-то, светлячки

из тьмы мигают мне сквозь бамбучки,

во мху ступеней щелкает сверчок.

Гость мой сокрылся в западную даль.

Кто ж музицирует тебе на лютне?

Усугубив печаль,

там, на вершине смутной

кукушка голосила бесприютно.

Так грустно, что не долги наши встречи!

Ах, для чего же ветер

опять нас лепестками разметал?

Туманы на воду осели,

челнок уходит вдаль,

как жухлый лист осенний.

Твоя Вэньцзюнь¹⁸ выходит за порог

в бамбуки, и чулок совсем промок.

Вот ты вернешься, вместе

отведав доброго вина,

под звень хрустальных штор окна

до света налюбуетесь на месяц¹⁹.

В подпитии бродил, ветрами полн.

Мелодия «Хуань си ша»

Я жил у старшей сестры в Шаньян, что в районе Мянь²⁰. Слева виднелось озеро Байху, справа – Юньмэнские топи, и на тысячи ли раскинулся весенний разлив. К горизонту уходили сохлые травы, кое-где обнажались остывшие за зиму пески. А по осени года бин-у²¹ мы с племянником Анем брали лодку и собирали водяные орехи, а то занимались ночным ловом или же раскидывали бамбуковые садки. Тешили душу сочинением стихов на горных тропах, но, умолкнув, отчего-то унывно замирали в бескрайних просторах.

В подпитии бродил, ветрами полн,

следил, как сокол пал на сохлый дол.

Под вечер душу истерзала мука.

Иссохнув, ты вверяешь грусть струне,

в тревожном сне кручинясь обо мне.

Не надо было торопить разлуку.

Необозримо распахнулась даль.

Мелодия «Нишан чжунсюй ди-и»

В год бин-у²² я остановился в Чанша²³ и поднялся на пик духа огня Чжужун²⁴. Там-то и прочувствовал мелодии «Хуандиянь» и «Сухэсян», обращенные к духам. […] Странник, я невольно проникся их грустью.

Необозримо распахнулась даль,

где пали лотосы, а мне возврата нету.

Недугов несть числа, я духом пал,

не нужно мне шелковых опахал,

пора сменить одежды лета.

Дня жизни мимолетен свет,

и под стропилами

залетных ласточек уж нет.

Так где ж ты, милая?

На штору лунный луч проник,

и мнится – это милый лик.

Трещат сверчки,

забившись в уголки,

напомнив мне юйсиневы стихи²⁵,

сплетающие нить тоски.

О, вы, скитаний давних тени,

на горных тропах плач свирели

под ивы сенью.

Все минуло, все лепестки слетели

на гладь реки,

сверкавшей бирюзой.

Я обездолен,

чего же ждать мне боле?

Лежу хмельной, и лишь кувшин со мной²⁶.

На жухлых травах – дымка грусти.

Мелодия «Таньчунь мань»

В детстве у меня была мечта послужить в древнем Мянь²⁷, в те края и сестру выдали замуж. Когда вырос, лет двадцать наезжал туда, и не только потому, что любил сестер и племянников. А зимой года бин-у²⁸ почтенный Цяньянь²⁹ пригласил меня прогуляться по рекам Тяо и Чжа. Конец года грозил снегом, так что я даже хотел было отказаться от поездки. А эту мелодию написал, прощаясь с друзьями Чжэн Цыгао, Синь Кэцином, Яо Ганчжуном.

На жухлых травах – дымка грусти,

закат сошел в вороньем грае,

песчаные воронки ветер крутит.

Бывало, в теплом малахае,

беспутен, гарцевал в Чжантае³⁰,

сбивая плетью комья снежной мути.

По свету странствовал немало…

И что осталось?

От грусти кисть устала.

Здесь, на челне, – давнишние друзья,

им душу отворить сумею я.

Так мало встреч! Разлук сплошная мука.

И в павильоне меж бамбуков³¹

не удержал слезы тоски.

Спят гуси на притихшем плесе,

уходят рыбаки,

и старцам отдых тут совсем не весел.

Ну, что же… Над рекой луна

к востоку хочет

направить путь челна.

Когда еще нам встреча суждена

в смятенье слив весенней ночью?

Над пустыней луна холодна.

Мелодия «Цуйлоу инь»

Зимой года бин-у³² периода чунь-си³³ в Учане³⁴ была возведена башня Аньюань. Мы с Лю Цюйфэем и еще несколькими приятелями участвовали в церемонии ее открытия, и я написал эту мелодию. Через десять лет я снова приехал в Учан, и приятель рассказал мне, что как-то, пришвартовав лодку на отмели Попугаев³⁵, услышал, как юная певичка поет мою давнюю мелодию. Это умилило меня в моем нынешнем одиночестве.

Над пустыней луна холодна,

тихий град окружает стена,

царской милостью нынче гулять дозволяют народу³⁶.

За стеною распелась зурна,

кочевая музыка слышна

из шатрового свода.

Башня взмыла к небесному свету,

парапетом багряным одета

до стрехи изумрудного цвета.

Там полно чаровниц,

нарумяненных лиц,

шелестит ветерок до рассвета.

В месте этом

оказаться и должно поэту,

на святом журавле снизойдя с поднебесья

для забавы со всеми вместе.

С башни яшмовой вижу вдали,

что душистые травы легли

протяженностью в тысячи ли

до небесной границы…

Ритуальным вином можно горечи смыть,

поумерить в цветах свою прыть.

А за склоном заката

сумрак скрылся куда-то,

и вот-вот прояснится.