Тоска юйсинева стиха.
Мелодия «Цитянь лэ»
В год бин-чэнь112 мы с Чжан Гунфу, бражничая в доме Чжан Дакэ113, услышали пение сверчка под стеной. Гунфу решил, что надо написать об этом стихи и спеть их. Он закончил первым, и станс был прекрасным. Медитируя, мы бродили по жасминовому саду, смотрели на осеннюю луну и сочиняли. Сверчков в городе именовали «подгоняющими ткачих» и устраивали для них состязания. Любители отваливали за сверчка по 200-300 тысяч монет и держали в коробах, украшенных слоновьей костью.
Тоска юйсинева стиха114
на грусть похожа шепотка
цвирикающего сверчка
везде – от влажных врат дворца
до мшистых камней студенца.
Его кручина столь грустна,
что сирой ночью не до сна
ткачихе у станка115.
Средь гор, что на картине в спальне,
она совсем одна, и так душа печальна!
Но отчего капель за тьмой окна
созвучна стрекоту сверчка
и стуку мерному валька?
Встречают осень с ним в корчмах
и под луною во дворцах –
везде, где на душе лежит тоска.
Об этом – строки древнего стиха116,
и лишь голыш наивный у плетня
смеется, увидав сверчка.
А уж моя печальная струна
тем более горька.
С другом взяли зелья жбан.
Мелодия «Юэся ди»
С другом взяли зелья жбан,
за ночь слива вдруг опала –
ливень, ветер, ураган.
Где-то птичка щебетала.
Нежный пестик поклевала
и из сада улетела.
Всех весна изящно приодела,
только, сделанные мастерски,
разлохматились стежки,
облетели бусинки-цветки.
Крепко заперты врата,
не войти уж мне туда.
Вот
здесь мы и гуляли,
к иве тут уздечку привязали,
попугай меня как будто признаёт.
От былого сна очнулся я,
где ты, тучка легкокрылая моя?
Расспроси, поэт, касатку под стропилами –
где она сейчас, танцорка милая?
Знать юнцу бы ране,
что любовь обманет
и весна пустою станет117.
Одиннадцатой ночью новогоднего месяца любуюсь фонарями.
Мелодия «Чжэгу тянь»
Народу просто тьма на площадях,
все ждут парада фонарей, ржут кони.
Седой анахорет, один, изгоем
тащу девчушку на своих плечах.
И фонарей немало,
и так луна сияла…
Но старцу грусть то, что юнцу – отрада.
На берегу прохладно к ночи стало,
гулякам, видно, расходиться надо118.
И был мне сон на Новый год.
Мелодия «Чжэгу тянь»
Теченью Фэй-реки119 предел не ведом…
Зачем взлелеял я любви неволю?
Уж не такой, как с давнего портрета,
вошла ты в сон, разбитый птичьим воплем.
Весна не расцвела,
а голова бела,
в разлуке долгой даже боль ушла.
Но чьей-то волей в праздничной тиши
летят друг к другу наши две души.
В первый вечер новогоднего Праздника фонарей остался дома.
Мелодия «Чжэгу тянь»
Фонарики готовили вчера,
не замечая, что уж зреют почки.
А вот сегодня погулять пора,
да, кажется, похолодало к ночи.
И занавесь недвижна,
луна все ниже, ниже…
Любовь моя осталась в стансах давних.
Фонарик-лотос гаснет близ утра,
а за окном – соседкин смех забавный120.
В шестнадцатую ночь нового года вышел из дома.
Мелодия «Чжэгу тянь»
В блудилище вдоль тракта все зашторено,
там тысячи свечей колышат тьму.
Влететь туда бы ветерком задорным!
Поймут ли, что я был и есть – Ду Му121?
Всяк в эту ночь
побуйствовать не прочь!
К утру по персикам пройдет весенний бум,
гуляки разбредутся, стихнет шум.
Луне одной поверю грусть тоскливых дум122.
Пою пион.
Мелодия «Цэфань»
Весна кончается. Уныло.
Хоть тут, в Янчжоу, задержись на миг123!
Заморосило,
бутоны – кисти, что рождают стих.
А над десятками мостов124,
как феи, тучи зыбки.
С полуулыбкой
пион раскинул свой изысканный покров.
Пузаны-лепестки, тонки,
танцуют с ветром томно.
Ну, кто же вспомнит,
что у меня седы виски,
предложит яства и бокал наполнит?
Но неизбежен день,
когда цветы закроет листьев сень,
и, как пиит во время оно125,
я воспою в тиши пионы126.
Стихи к подлунному ручью в саду семейства Цянь.
Мелодия «Мо шаньси»
Я чаек гость, лесные дали
хранят следы моих сандалий.
Роняют беспросветно ивы тень,
которые в тот день
с почившим вместе мы сажали.
В осиротевшем павильоне
сгустилась горькая тоска,
поникла лотосова крона,
заледенели облака,
зажаты радугою небосклона.
Года промчались,
и мне не спеть вам новых песен.
Сей сад чарующе прелестен,
но здесь давно звучали
окрестных гор мелодии печали.
О вас я воздыхаю много лет,
но слышит только этот дивный парапет.
Конца моим поэзам нет,
один в челне,
все, что во мне, вверяю лишь луне127.
В шутку – Пинфу.
Мелодия «Шаонянь ю»
Пара черных бровок – мотыльки,
да власы не собраны в пучки.
Дом ее – в далекой глухомани.
Из объятий выскочила мамы,
бросилась скорей за муженьком,
чтобы Персиковым стать листком128.
Дева села в легкий челночок
уплыла поспешно с мужем,
приютил в ночи их ближний ручеек.
Ивы с берега свисали,
у стены цветы раскрыли груши…
Что там было, лишь они и знали129.
Я помню челн и лотосово пламя.
Мелодия «Няньну цзяо»
Я гостевал в Улине130, к северу от озера, где стояла тюрьма. Ветхие стены окружала канава и дерева, уходящие к небесам. Как-то мы с парой приятелей завели туда лодку, будто в какой-то запредельный мир, и выпили. Осень была засушливой. Листы лотосов тянулись ввысь, и мы расположились под ними так, что они затеняли солнце. Легкий ветерок покачивал листья. В просветы проглядывали нечастые прогулочные лодочки. А еще я бывал в Усин131. И плавал по ночному Сиху132, это было волшебно. Так и возникло это стихотворение.
Я помню челн и лотосово пламя,
тогда
утицы беззаботно плыли с нами
по тридцати шести озерам и прудам133.
А чашечка цветка – что перстенек,
ее качает ветерок
и омывают капли с тростника,
струят нектары.
И обольстительные чары
влетают в плоть моих стихов.
В час темноты
листы восстали, как зонты,
головка скрылась милая моя.
Неужто снова в путь отправлюсь я?
Как горько знать, что сей наряд изящный
сомнет на лотосах ветрило вящий.
Тень высоченных тополей
и струйки рыбьих пузырей
влекут меня в цветник блестящий.
Ах, лотосы, здесь столько вас!
На этот плес я возвращусь не раз.