Loe raamatut: «Сказка для Алисы», lehekülg 42
Он может исследовать какие-то объекты, даже «понять», какое влияние они на него оказывают. Но он никогда не познает Истины, не выйдет за рамки… А если выйдет, то своим взглядом просто не сможет объять необъятное… Он слишком мал, поэтому всегда будет видеть не материю, как таковую, а лишь пространство, что разделяет ядро и крутящиеся вокруг него электроны…
– Всем известно, что атом – это наименьшая частица вещества, – назидательно произнёс профессор. – Так что не пойму, о чём вы говорите…
– То, что нам известно – не есть истина в последней инстанции, – парировал Йотт. – Неужели то, как стремительно меняются наши представления об устройстве мира, ничему людей не учит? Нет! Каждое поколение продолжает считать, будто оно что-то «знает»… Вот они, дикари, заблуждались, а мы-то знаем! А пройдёт ещё миллион лет? Попали бы в будущее – смеялись бы сами над собой…
– Но есть вещи незыблемые… – возразил профессор Моргимерт.
– Нет незыблемых вещей… – ответил Йотт. – Ни одной… Есть лишь наши незыблемые представления о них… Может, Большой взрыв – это появление чужеродной органики из одной маленькой клетки, а расширение Вселенной – рост этого «организма». А может, это вообще следствие нагревания вещества, к примеру, на кузнечной наковальне, и наш мир «живёт» лишь до тех пор, пока тот «кузнец» не погрузит его в ледяную воду, и тогда всё движение здесь застынет… Наш мир запросто может оказаться и "лабораторным экспериментом высшего разума"… Или аттракционом для заскучавших "реальных людей"… Находясь внутри, мы никогда ничего не узнаем, а выйти наружу никогда не сможем…
Профессор поморщился и махнул рукой.
– Ну, знаете… – он хмыкнул, собираясь с мысями.
На самом деле, споры профессора и Йотта обычно и занимали столько времени потому, что оппоненты то и дело перескакивали с одного предмета на другой. Но на этот раз Йотт был не в настроении затягивать, да и обстановка не располагала…
– Давайте завершать это, – вздохнул он. – Я считаю, что нам суждено жить в вечном неведении, тешась обрывками и неверными трактовками, своими иллюзиями… Многие наши представления никогда не будут ни подтверждены, ни опровергнуты. А потому они бессмысленны. И если мы не можем познать главного – своего Предназначения, то и остальное смысла не имеет… Вот поэтому я, как и почтенный магистр Фрай, не уважаю всю эту «тягу к знаниям»…
– Хорошо, допустим, что вы правы, – поборов негодование, произнёс профессор, сделав вид, что смирился. – А в чём тогда смысл, по-вашему?
– В вере… – тихим голосом ответил Йотт. – В вере, в любви, в надежде… И больше ни в чём… Нам нужно обратить свои взгляды и свои искания не наружу, а внутрь… Мы не там ищем, и не то…
Профессор хлопнул себя ладонью по лицу.
– Опять вы за своё! – воскликнул он, – Вы каждый спор пытаетесь закончить этим самым!
– Потому, что это так! – твердо произнёс Йотт.
– Сколько раз я вам говорил, что некоторым просто приятно думать, что их существование, якобы, угодно каким-то там высшим силам! – завёлся профессор. – Это же просто перекладывание ответственности, отказ от самостоятельности…
– Давайте не будем об этом, – примирительно произнёс Йотт, – хотя бы не сейчас… Я уже много раз говорил вам, что атеистом быть проще, но разум мне не позволяет. Ведь иначе, если сконцентрироваться на познании, которого не достигнуть, то, как я уже сказал, наше существование бессмысленно. А я не хочу, не могу в это верить… Без искры внутри мы, так или иначе, просто погрязнем в насилии, перегрызем друг другу глотки…
Вспомните историю моего народа! А ведь мы были иными… Не ведавшие насилия и не вынужденные добывать себе пропитание убийством, не могут принять сущность этого мира. Для них является жутким то, по каким законам он создан и функционирует… Может, мы были каким-то сбоем системы, потому нас и постигла такая участь, словно в назидание…
Профессор хотел было ответить, но внезапно передумал, решив, что дальнейший спор на эту тему сейчас будет неуместен.
– Ладно… – примирительно буркнул он. – Надеюсь, у нас с вами ещё будет возможность продолжить… Хватайтесь покрепче за подол, буду дальше пробовать…
Кряхтя, профессор Моргимерт поднялся на ноги. Он выпрямился и поднял руки над головой.
Йотту показалось, что прошла целая вечность. Озираясь по сторонам, он видел всё ту же непроглядную, душную Тьму…
Профессор боролся изо всех сил, но силы его были на исходе. Он весь взмок от напряжения, и хотел было взять очередную паузу, как вдруг…
– Смотрите! – воскликнул Йотт. – Смотрите, профессор! Впереди! Вон там!
Профессор прищурился. Пока он ничего не видел.
– Где? – спросил он. – Что вы там увидали?
– Точка! – ответил Йотт. – Вон там, впереди! Ну, это уже кое-что…
И правда, впереди появилась маленькая серая точка… Она была еле различимой, но в то же время совсем не такой, как окружавшая её Тьма. Она была словно воплощением Бытия… Теперь уже и профессор Моргимерт разглядел её.
– Не опускайте руки, профессор! – Йотт дёрнул его за подол мантии. – Я в прямом смысле… Не упустите это, слышите?!
Профессор с силой тер виски.
– У меня руки совсем затекли, – пожаловался он, – дайте отдохнуть немного…
– А вдруг она исчезнет? – с тревогой спросил Йотт.
– Не думаю… – погладил бороду профессор. – Вернее, надеюсь на это…
И действительно несмотря на то, что профессор Моргимерт прекратил пялится в темноту и размахивать руками, точка никуда не делась. Напротив, как показалось Йотту, она стала даже чуть ярче…
– Пойдёмте туда, к ней! – позвал профессора Йотт.
Они медленно побрели туда, где мерцала маленькая светящаяся точка. Казалось, что она где-то на горизонте, хотя никакого горизонта здесь не было и быть не могло…
«Ну, хоть что-то у него стало получаться, – старался приободрить себя Йотт. – Глядишь, может куда и выведёт. А то я уже чуть с жизнью не распрощался…»
«Жизнь… – думал он. – Жизнь и правда – хорошая штука… И чтобы я ещё раз подписался на такую авантюру? Нет уж, увольте! Найдём Синту, и просто буду нежиться в гамаке, глядя на звёзды…»
Впереди всё также светилась серая точка, а вокруг была непроглядная темнота…
«И всё же я непроходимый глупец, что сунулся сюда, – рассуждал он. – Жизнь и так слишком коротка, а порой внезапно заканчивается… Твоё тело изнашивается, и вновь становится частью Природы. А ведь действительно, появление человека из одной маленькой клетки – настоящее Чудо… И какие же замысловатые процессы управляют этим? Ведь кто-то сделал это возможным… А этот невежда ещё спорит о том, есть ли Бог…»
Собственные мысли подхватили Йотта, закружили, унесли куда-то…
«Впрочем, сложнейшие ли процессы управляют Миром? – думал он. – Или это творение какого-то “студента”, основанное на принципе: “если-то”… Ведь мы можем судить лишь со своей точки зрения, и если что-то сложно для нашего понимания, это не означает его абсолютной сложности. Всё относительно… А если это действительно конец? Если они никогда не найдут дорогу обратно? Достойно ли он сам прожил свою жизнь, со всеми своими поисками Истины, спорами, книгами, друзьями… А если им суждено вернуться, изменит ли он хоть что-нибудь?.. Жизнь одна, – думал Йотт, – и нужно успеть сполна насладиться ею… Одна ли жизнь? – оборвал он сам себя. – Я же вроде верю в другое… Ладно, не сейчас…. Так на что же достойно её потратить, эту жизнь?»
«Ты уже потратил, глупец, – будто отвечал ему внутренний голос. – Так что теперь поздно думать об этом…»
«И всё же… – отогнал эти мысли Йотт. – Когда же ещё подводить итог, как не в конце?..
…Вечное противоречие – привязанность к этой жизни, и вера в то, что это лишь один эпизод в череде подобных… Со временем понимаешь, что истинная ценность – это найти того, с кем твоя душа не будет одинока… – мелькнула мысль у него в голове. – Да, ничего другого, стоящего, здесь просто нет…
Вот только это – не его случай… Он остался один, его народа нет, и нет по-настоящему родственной души… А другие – они всё же другие, даже если такие замечательные, как Синта, чудаковатый профессор или Домиан…
Или дело вовсе не в этом, не в его народе? А может, он думает об этом, потому что, как и многие, просто жаждет недостижимого?
Да, пожалуй, – он кивнул сам себе, – Но всё же в этом есть смысл… Встретить по-настоящему родственную душу… Вот только понять, что нашёл Настоящее, очень трудно. Часто мы просто выдаем желаемое за действительное…
Встретить настоящую дружбу, настоящую любовь, без всяких компромиссов и сомнений – большая редкость. Это то доброе и светлое, что делает нас чище. И все сразу становится предельно ясно…
Можно отдать жизнь за то, чтобы ещё хоть немного побыть с тем, кто тебе по-настоящему дорог…
Или отдать жизнь за друга, такого, как Синта…
Или не стоит? Имеет ли он право вот так распоряжаться собственной жизнью? Или должен, как законченный трус, цепляться за неё изо всех сил? Что из этого угодно Богу? Если отринуть этот бесценный дар, не проявить должного уважения – это же грех? А если пожертвовать всем ради кого-то другого, будет ли это оправданием?
Но может быть тот, кто готов ради другого пожертвовать не только этой жизнью, но и абсолютно всем, даже тем, о чём ещё не знает, истинно ценит то, ради чего все это затевалось? Может он, презрев страхи о пропащей душе, становится ближе к Богу? Или это правило незыблемо, и раскидываться этим даром всё же нельзя?
Проверять это очень не хочется… Ответ – в самом конце пути, в том конце, который конец… Конец всему… И предыдущие оценки могут оказаться ложными… Ведь мы – заложники своей ограниченной сути, неспособные выйти за рамки…
Что наши друзья, наши возлюбленные? Просто части одной нашей жизни… Если нас ждёт череда воплощений, то пожертвовать всем, своей душой, ради одной-единственной жизни, это всё равно, как пожертвовать всей жизнью ради одного дня… Как отдать всё за незрелую юношескую любовь, без надежды встретить Настоящее на склоне лет…
И что такого должно быть в этом дне, в этой жизни, чтобы жертва была оправдана? Купание в роскоши? Неземные наслаждения? Или та самая душевная близость? Что должно быть в жизни, чтобы ради неё принести в жертву Вечность?
А может, и нет никакой Вечности?..»
Мысли эти, скачущие и хаотичные, были обычным делом для Йотта, склонного многократно переосмысливать каждый аспект своего существования. Впрочем, ему это нравилось, его это просто развлекало… Он знал, что никогда не найдёт ответов, но сам поиск был для него занимательным, как решение головоломки или теоремы, а скорее, гипотезы, которая не имеет решения… Пока не имеет…
Сейчас же он, семеня своими крошечными лапками рядом с профессором, просто хотел подальше отогнать страх, что стал одолевать его.
«Страх, – подумал он. – Вот что уж точно движет нами…»
Вдруг профессор Моргимерт резко остановился, и Йотт чуть не выпустил из своей пушистой лапки подол грубой чёрной мантии.
– Это так не работает! – вздохнул профессор. – Она всё ещё на том же месте. Тут надо иначе…
Йотт, погруженный в собственные мысли, и не заметил, что точка действительно не стала к ним ближе, хотя ему казалось, что шли они очень и очень долго.
Отдохнув немного, профессор вновь постарался сконцентрироваться. И на этот раз дело пошло заметно быстрее – не успели наши горе-путешественники заметить, как уже стояли у стены, где в призрачном тумане соединились свет и тьма. За пеленой виднелся серый, будто сотканный из дыма, город.
– Это же дом Синты… – растерянно произнёс Йотт. – Что это значит?
Собравшись с духом, они оба ступили в круг света, будто от висящего на столбе фонаря.
Дом Синты пропал. И теперь, вместо темноты, вокруг всё было серым. Но и темнота никуда не делась. Она клубилась там, на границе круга…
Но вдруг этот самый круг света стал разрастаться, а темнота подвинулась куда-то «на край».
Йотт сглотнул. Эти метаморфозы пространства вызывали у него легкую тошноту.
– И что дальше? – спросил он профессора.
– Подождите, любезный, – буркнул тот. – Дайте сосредоточится…
«А и правда, – подумал Йотт, – может и мне стоит сосредоточится? А то целиком и полностью вверил себя в руки этого мага-недоучки…»
Он закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел, что стоит на краю какого-то обрыва, а перед ним, во всем своем величии, раскинулся необъятный Космос…
Йотт зажмурился и снова открыл глаза.
На этот раз перед ним была зелёноватая планета, вокруг которой гроздьями висели инопланетные корабли…
Отсюда планета казалась безмятежной, но Йотт просто прирос к скале от ужаса – он знал, что там сейчас происходит…
…Их убивали всеми возможными способами, складывая обезображенные пушистые тела в огромные бесформенные кучи… Убивали с наслаждением, давали охотиться на них своим детям… Они даже не забрали их планету, просто решили поразвлечься по пути, после долгих лет странствий… А после просто взорвали её, со всеми, кто уцелел… Жуткие на вид ублюдки, что сотворили это, называли себя «грабберы», и они благополучно продолжили свой путь…
Йотт не мог оторвать взгляда от этой картины. Ему казалось, что он слышит вопли своих братьев и сестер… Голова наполнялась этими воплями, и вот уже он сам кричал, кричал, что было силы…
…
– Что с вами?..
Кто-то тряс его за плечо.
– Что случилось? – услышал он тревожный голос профессора Моргимерта.
Йотт открыл глаза. Видение пропало. Перед ним было всё то же пустынное серое пространство, на котором чёрным пятном выделалось одеяние профессора. Стоял он теперь в нескольких шагах, но Йотт пересилил себя и не стал снова хвататься за подол его мантии.
– Будьте осторожны, любезный, – рассеянно произнёс профессор, – похоже, что в этом месте воплощаются наши глубинные страхи, навязчивые мысли… Так что не стоит сейчас…
– А раньше предупредить не могли, друг мой?! – накинулся на него Йотт. – Поверьте, я сейчас испытал такое…
– Ну, я ещё не разобрался, что к чему, – ответил профессор. – Но пытаюсь… Кстати, я тут тоже испытал не самые приятные чувства…
Подумав немного, профессор решил поделиться с товарищем своими страхами, считая, что, говоря об этом, сумеет взять над ними верх.
– Представьте, – начал он, – что я был единственным из собравшихся, кто знал Истину, и видел вещи трезво… А остальные… Весь этот сброд обвинял меня в ереси… Они несли полную чушь, но так как их было много, а я был один, то их мнение и было правдой!
– Да уж, – покачал головой Йотт, – мне бы ваши страхи, дорогой профессор.
– Но самое страшное в том, – не обратив внимания на комментарий собеседника, продолжал профессор, – что большинство из них знало, что они неправы, но срабатывала круговая порука – никто не хотел прослыть дураком, коим якобы они считали меня… Меня, вы слышите?! И они были все повязаны… Они глумились надо мной, строили мне рожи, плевали в лицо… И, наконец, сами свято поверили в собственную ложь…
– Ну да, – согласился Йотт. – Тоже приятного мало…
– А потом Брисби, этот бугай, толкнул меня… – сжав губы, процедил профессор Моргимерт. – Толкнул у неё на глазах…
Йотт вперил в него испытующий взгляд.
– Но это и к лучшему, – вздохнул профессор. – Любовь – подвиг дураков… Человек теряет способность здраво рассуждать и превращается в полного идиота. И если жизненный опыт подсказывает тебе, что предмет твоей страсти на поверку оказывается недостойным, то только законченный болван будет снова и снова попадать в подобную ситуацию. Это надо лечить…
Йотт не верил собственным ушам – неужели у профессора Моргимерта когда-то была возлюбленная? Впрочем, а что в этом такого удивительного? Но всё же профессор и женщины…
– Вот с чем я всецело согласен, любезный Йотт, – продолжал профессор, – так это с тем, что любовь – это просто инстинкт размножения, как у бактерий. И у всего этого единственная цель – завоевать как можно больший ареал… Так что любовь – это полная блажь…
– И тем не менее, друг мой, – покачал головой Йотт, – любовь, или игра в любовь – это одно из самых интересных приключений, на которые ты можешь здесь рассчитывать… Иначе все получается слишком просто и скучно. Но согласен – каждому своё…
Закончив разговор, профессор вновь постарался сосредоточиться.
– Тьфу ты, пропасть! – в сердцах воскликнул он. – Что за ерунда в голову лезет?
– Что такое? – спросил Йотт, который изо всех сил старался не думать о чём-то плохом, представляя себе лишь идеалистические картины – к сожалению, они почему-то не воплощались…
– Я будто видел сон наяву, – нахмурив свои седые брови, произнёс профессор. – Я был один, в круглой комнате без окна. И какой-то странный человек предложил мне выбрать себе «личину». Они находились будто на каком-то конвейере, и чего там только не было, скажу я вам… Я остановился на одном из них, и тут вдруг будто увидел свою собственную шкуру… А он, чьего лица я не видел, сказал, что этим я уже играл… Но я всё же попросил ещё раз… Ерунда какая-то…
Не зная, отчего, Йотт вдруг ощутил, как по его спине, покрытой густым белым мехом, пробежали мурашки.
– А не кажется ли вам, любезный профессор, что мы всё же умерли и сейчас в аду? – спросил он. – Уж больно не нравится мне это место…
Профессор наклонился и пристально взглянул на него, поправив пенсне. А затем в его руке вдруг блеснул острый серповидный нож, как у тех, кто…
…
– Что с вами? Что с вами, друг мой! – будто сквозь сон, услышал Йотт знакомый голос. – Вы опять кричали…
Йотт крутил головой во все стороны. Взгляд его при этом вполне можно было назвать очумелым.
– Что… что происходит? – задыхаясь, обратился он к профессору.
– Видимо, вы опять увидели один из этих кошмаров, – ответил тот. – Постарайтесь не думать о плохом. Мне кажется, вскоре у меня должно получиться…
– А вы? Вы не видите кошмаров? – дрожащим голосом поинтересовался Йотт.
– Вижу, один чуднее другого, – ответил профессор.
Он был сосредоточен, взгляд его был устремлен куда-то вдаль.
– А видели, как выбирали себе личину? – спросил Йотт.
– Нет, любезный, – покачал головой профессор. – Но на этот раз я не хочу говорить об этом. Так только хуже…
По верованиям народа, к которому когда-то принадлежал Йотт, не было никакого ада… Само это слово Йотт узнал уже тогда, когда покинул родную планету.
А они, его народ… Они считали, что есть только Светлый мир и Сумерки, где ты будешь наедине с собой. И от тебя самого, от твоих собственных мыслей и будет зависеть, насколько страшным будет твоё пребывание там… Никто, кроме тебя самого, не будет тебя мучить – только твои страхи, только твоя совесть… И тогда ты точно получишь ответ, как прожил свою жизнь. И проведешь там столько времени, сколько понадобится на то, чтобы осознать всё и очиститься… И это справедливо. А потом ты сможешь возродиться, и снова наслаждаться жизнью…
«Сумерки… – пронеслось в голове у Йотта, – так это они и есть… Но что-то я не вижу больших отличий от того, что они называют адом…»
Он ещё раз окинул взглядом унылое серое пространство.
«Я умер, это почти наверняка, – подумал он. – Может быть, сразу, как перешагнул ту злополучную раму… Так что никакого профессора здесь нет… Это – лишь плод моих фантазий, иллюзия… А это значит, что вскоре он просто исчезнет, и я останусь здесь совсем один… Бедный, бедный глупый Моргимерт! Где теперь он сам? Как там, в его аду?»
Он в который раз тяжело вздохнул.
«Но ведь, раз я здесь, значит я не прошёл проверку… Действительно, лишь единицам из бессчётного числа суждено привлечь к себе внимание, показать себя достойными, выбраться из этого круга… А я? Как же я? Я ведь, вроде, был неплохим…»
Йотт поморщился. Он вынужден был признать, что, как он ни старался, помыслы его отнюдь не всегда были чисты.
«Да, – горестно кивнул он сам себе. – Конечно… Этого мало…»
– Дайте руку! – услышал он вдруг повелительный голос. – Быстрее!
Йотт с изумлением обнаружил, что снова видит рядом с собой профессора.
– Что случилось?! – воскликнул он.
– Кажется, я нащупал… – ответил профессор, – и сейчас…
Профессор искал Синту, всецело концентрируясь на ней. И вдруг её огромная тень предстала перед ними… Она медленно поворачивала голову в их сторону, и было в этом что-то зловещее…
Йотт вскрикнул, и профессор сжал его пушистую лапку.
Внезапно Синта стала уменьшаться, пока не сделалась совсем маленькой и плоской, будто игральная карта… Порыв ветра подхватил её и понес, а вместе с ней – множество других, порой довольно странных персонажей, магов и волшебников всех мастей. Они, словно в калейдоскопе, сменяли друг друга. Всё роилось и кружилось…
И вдруг всё пропало.
Свет…
Такой яркий, что захотелось зажмуриться…
Но вот свет чуть потускнел, и стало видно, что исходит он из маленького Семечка… Но почему вдруг оно такое необъятное? Размером со Вселенную…
Но вот оно уже просто свечой горит в центре, и свет его очерчивает ровный круг… А за пределами этого круга света, утопая во мгле, стоят величественные троны… Они все разные, и каждый будто отражает чью-то суть…
«… Девятнадцать… Двадцать… Двадцать один, – считал профессор Моргимерт, который, в отличие от Йотта, старался сохранять спокойствие. – Надо запомнить это, за этим я здесь…»
На огромных тронах шевельнулись фигуры… Некоторые из них были почти прозрачны, другие – почти материальны…
Один трон, прямой, чёрный и будто зеркальный, был полностью материален. И он был пуст…
И тут вдруг потянуло чем-то неистово-чёрным и мрачным… Троны закачались и стали падать, будто костяшки домино. Свет, что горел в центре круга, задрожал, а затем погас…
И будто чёрная волна неумолимо надвигалась откуда-то извне, грозя разрушить само Мироздание, поглотить Свет, погрузить всё во Мрак…
Шерсть у Йотта встала дыбом.
– Сделайте что-нибудь… – еле слышным голосом обратился он к профессору. – Это же… Откуда это всё…
Профессор, борода которого развевалась, будто от шквального ветра, молча смотрел на надвигающуюся на них чёрную волну.
Поверхность, на которой они стояли, задрожала. Казалось, что там, на горизонте, где Сумерки встречаются с Тьмой, она рушится и падает в бездонную пропасть… И это – всё ближе и ближе…
Послышался гул, будто какой-то исполинский вулкан готов был выплеснуть наружу океан раскаленной лавы.
– Простите… – прокричал профессор, стараясь перекричать нарастающий шум. – Простите меня, друг мой! Моё упрямство всё же сгубило нас…
Они молча наблюдали, как волна Небытия стремительно приближается к ним.
«Нужны ли сейчас банальные слова? – подумал Йотт. – Мы оба знаем, что каждый из нас хотел бы сказать другому…»
Но тут внезапно будто порыв свежего ветра прорвался к ним… Ветра с запахом земли, моря и солнца… С ароматом травы и цветов…
Он подхватил их, закружил, увлекая куда-то вверх…
И в этом вихре, что будто тонкой иглой пронзал толщу Тьмы, мелькало оранжевое платье и непослушные рыжие пряди…
