Loe raamatut: «Закон оружия»

* * *

Я не люблю утепляться. С самыми кручеными московскими и иными морозами борюсь быстрым бегом. Это любимая фраза моего знакомого мафиози. Он великий шутник, бродит на срезе ствола, обожает свою несчастную семью и уверяет близких, что жив до сих пор лишь потому, что умеет вовремя унести ноги от разборок. Быстрым бегом. С бандитами не якшаюсь почти два года и поэтому если и бегу, то лишь от мороза. В последнее время я мало занимаюсь спортом, и лишь ноги мои не знают покоя. И все потому, что поменял профессию – стал журналистом. Получилось все до банальности просто. Ощутив в очередной раз подсасывающую нехватку родного инфляционирующего рубля, стал усиленно читать объявления работодателей и натолкнулся на сообщение в «Московском комсомольце» – есть такая «коммунистическая», по выражению нашего любимого президента, газета. Редакция предлагала юным талантам испробовать себя в различных жанрах. И я спешно бросился за мемуары. Описал события в Закрытой Даче и ее постояльцев – представителей генофонда, которые придумывали немыслимые махинации и мошенничества самой высокой пробы, рассказал о том, как кинули тысячи акционеров банка «Евразия», и много чего другого. С этим багажом, написанным вручную, пришел в «Комсомолец». После тщательного допроса меня допустили к стриженой малолетке в ленноновских очках. Дж. Леннона я любил. С девушкой было сложнее. Она торопливо и, словно теряя терпение, осведомилась, приходилось ли мне писать хотя бы заметку для газеты. Я, конечно, ответил отрицательно, пояснив, что желание писать в газеты – это возрастной казус, своеобразное отклонение, пока еще не изученное психиатрией. И, увы, это время для меня настало. Газетная девушка возмутилась, сильно побагровела (она была крашеной блондинкой), но сдержалась, брезгливо заметила, что ни одна уважающая себя редакция не берет рукописные материалы. На что я ответил:

– Девушка, когда вы прочтете мою писанину, тут же забудете о своих словах.

Кажется, она посчитала меня сумасшедшим или по крайней мере нахалом.

Девочка взяла мои бумаги, стала бегло их просматривать, листочки, как блошки, споро перелетали из одной кучки в другую. Наконец она подняла на меня прохладные глаза и вынесла улыбчивый вердикт:

– Здесь нет информационного повода, темы изъезжены и, извините, нуждаются в затратной перепроверке.

После чего эта маленькая дрянь придвинула стопку ко мне и поблагодарила за «внимание к нашей газете».

– Как ваша фамилия, девушка? – спросил я.

– Вы что-то хотите оспорить?

– Нет, я хочу вас… читать.

Она пожала плечами, назвала фамилию, которую я тут же забыл, начиналась и заканчивалась она на «ш», и добавила:

– Письменная журналистика не входит в мои функции.

Безусловно, я не сдался. Конечно, одно дело – писать личные дневники, другое – изобразить что-то для привередливого московского читателя.

У ближайшего развала с периодикой я тормознул. Решение было принято за десять шагов: купить газету, лежащую с краю, и, не читая, идти по адресу редакции, добиться аудиенции с главным, дабы не нарваться на очередную измученную лоском финтифлюшку, всучить рукописи и не слезть до тех пор, пока не прочитает. Возможно, применить и силовой маневр. Ведь два дня не кушал, так и до воровства недалеко.

Меня ожидало разочарование: первой в ряби газет лежало невзрачное издание на серой бумаге под названием «Человек и закон». «Что за белиберда, – подумал я. – Неужели кто-то покупает газеты с таким тоскующим названием?» Продавец ответил, что покупают, да еще как! Сказал бы он по-другому…

Я отправился на Беговую. Редакция располагалась на первом этаже ветхого здания недалеко от ипподрома. Это соседство меня развеселило. Я представил, как буду просаживать гонорары на тотализаторе. Пахнуло лошадиным потом, и, кажется, послышалось призывное ржание. Возможно, славный коняка Пегас уже пытался вдохновить меня на творческие порывы.

Я потряс дверь и обнаружил шершавый звонок, под ним – подпаленный листок: «Снабженцы слесарей – один раз. Редакция – два раза. АО „Тритон“ – три раза». Увы, я не успел нажать второй раз, дверь распахнулась, красноносый скороговорщик с ходу набросился на меня:

– Володька?

– Я, – пришлось сознаться.

– Сколько тебя ждать! Я уж думал, смерть вырвала из наших рядов лучшего из лучших, преданнейшего и непоколебимого, – выпалил он с болью и яростью одновременно, взял мой «дипломат» и, несмотря на свой маленький рост, живо затолкал меня в полуслепую комнатушку. Средь дыма и гула обнаружился стол с мутной компанией. Сосчитать людей я не смог. Лишь на мгновение все замолкли, скороговорщик по мановению ока извлек из воздуха фанерный ящик, поставил его на попа, решительно усадил меня. Тут же в руке я почувствовал теплый стакан с водкой – запах красноречивей вида. Сразу выпил за свалившуюся дружбу. Усохший желудок жадно набросился на водку, да не тут-то было – все равно что без объявления получить по балде кувалдой. А дальше еще понятней – всасывание: как вбрасывание в хоккее. Только шайба опять-таки стуком по голове. Задурела моя головушка, и то – никудышно пить натощак. Тут с меня истребовали сингапурские прокладки, итальянские «елочки», американские болты без нарезки, израильские смесители и иорданские уключины к унитазам. Компания нетрезвомыслящих людей (почему-то все они были в клетчатых рубашках) расслабленно ждала, пока я открою «дипломат».

– Гы-гы, – сказал я. – Нет у меня ваших уключин. А за водку спасибо.

– Хорош тюленина ломать! – лениво сказал патлатый увалень времен затянувшейся битловской молодости.

Красноносый стянул чемоданчик, открыл его и недоуменно обвел взглядом собравшихся.

– Куда дел? – хмуро спросил он.

– Ребята, я вообще-то редакцию искал. А меня тут затащили…

– А чего врал, что Володька?

– Я и есть Володька. Паспорт показать?

– Сиди, не у прокурора… – позволил «битл».

Тут пришел с чемоданом настоящий Володька, он принес уключины, прокладки и прочую канитель, его тоже усадили за стол… А я читал свои произведения, ребята скрежетали зубами, кричали: «Правильно! Выведи их, бандюг, на чистую воду. Режь матку!» Потом все дружно повалили на улицу – играть в снежки, а я, собрав на полу и столе разбросанные листы, незаметно скрылся в темноте коридора. Дверь редакции подалась с первого раза. Ее не закрывали. Более того, в приемной не было олицетворения скуки – непременного секретаря. Откуда-то из-за поворота появился грузный мужчина лет пятидесяти с широкой лысиной.

– Тебе ч-чего? – спросил он, слегка заикаясь. Было такое впечатление, что он куда-то торопился, хотя и стоял на месте.

– Мне главного редактора! – сказал я как можно суровей, не стараясь скрыть свежего запаха водки.

– З-заходи! – он прошел первым в узкую комнатушку, которая сразу уменьшилась, сел за стол, кивнул на диван с пролысинами, как и у него на голове. Тут же закурил, спохватился, протянул мне.

Я взял предложенную «Яву» и, пока прикуривал, ощущал быстрый и пристальный взгляд.

– Военный?

– Бывший… Пограничник.

– А чего уволился?

– Не захотел присягу второй раз принимать, – ответил я неохотно. Надоело ворошить старое, надоело как бы подспудно показывать себя этаким «честьимеющим» – столько бесчестья и подлости вокруг, что присягнуть второй раз – просто житейская формальность по сравнению с всеобщим предательством кумиров.

– На Украине? – угадал мой собеседник.

– Да.

– И правильно сделал. Я хоть и хохол, но вот этого идиотизма не пойму: присягать вторично – уже одновременно предавать. Значит, можно и дальше пойти по кругу. Прецедент гнусности… Ладно, вижу, на хрен тебе нужны эти разговоры… Показывай, чего принес!

– А вы – главный редактор? – решил уточнить я.

– Тебе что – моя рожа не нравится? – хозяин кабинета поднял на меня крепкую голову, мощно блеснула лысина.

– Рожа как рожа, – ответил я уклончиво.

Хозяин рассмеялся, протянул мне руку:

– Сидоренко Владимир Михайлович. Главный редактор.

– Раевский Владимир, – представился я и отдал пачку.

Он нацепил очки, которых, как мне показалось, стыдился, мгновенно сосредоточился. Время от времени он затягивался, клубы дыма окутывали его широкое лицо, крепкий подбородок. Он хмыкал, покачивал головой, иногда посматривал на меня, но ничего не говорил. Прошло полчаса. Сидоренко, не подымая взгляда, нащупал карандаш, решительно что-то вычеркнул, поставил на полях закорючку. Я не стал вытягивать шею. Разборки – впереди. Хотя главный мне положительно нравился – не рисовался и не пытался показать свою значимость. Наконец он перевернул последнюю страницу, отодвинул стопку листов в сторону.

– Откуда такое знание материала?

– От жизни, – пояснил я.

– Да-а, кое-что тянет на сенсацию. Знать бы, что не переврано… Но ты не обижайся, – тут же добавил он, заметив мою реакцию. – В нашем деле всякое бывает… Беру все материалы. Слог у тебя хороший, но надо чуть подработать, патетику убрать. Сейчас это не модно. Сам от этого еле отучился. А вообще – молодчина.

Он сказал это так, будто давно меня знал и я, блестяще выполнив задание, оправдал его особое редакторское доверие.

– Ты где работаешь? – спросил редактор, щурясь от сигаретного дыма.

В комнате уже было не продохнуть, я встал, открыл дверь.

– Нигде.

– Безработный?

– Что-то вроде…

– Пойдешь ко мне спецкором? – Сидоренко скрестил пальцы в замок, глянул пристально, будто предлагал идти в разведку.

– Вот так сразу? – усмехнулся я. – Ведь вы меня не знаете, а я толком не представляю, о чем пишет ваша газета.

– А чего ж ты пришел к нам?

И я вынужден был рассказать, как вышел на редакцию.

– Что ж, ты не ошибся дверью…

На следующее утро меня представили коллективу. В двенадцатиполосной газете, выходившей раз в неделю, кроме редактора, работало еще пять человек: грузный парнишка под потолок ростом – его почему-то звали Нинзя; Валера – сухощавый человек в крупных очках, за которыми блестели черные глаза-горошины; Ольга, смешливая женщина с внешностью удалой грузинки; Николай, мужик лет сорока, длинноносый, с хитрой усмешкой и внешне простоватыми манерами. Еще был курьер Лешка – двадцатилетний балбес с гривой рыжих волос. Все тут же отразились и запечатлелись в моей профессиональной памяти.

Вечером я с новыми коллегами устроил фуршет. В ходе него узнал, что мой новый шеф – полковник запаса, работал редактором отдела в военной газете «Красная звезда», объездил все «горячие точки» бывшего Союза, потом, как ветеран, попал под сокращение…

Сидоренко слово сдержал. Через два дня вышел очередной номер, в котором были напечатаны все мои статьи. Правда, порядком урезанные. В этот же день я получил аванс и гонорар. Аванс был мизерным, зато гонорар вполне приличным. Я рассчитался с долгами за коммуналку, заплатил хозяйке тете Дусе за месяц вперед, накупил продуктов и даже потратился на пару носков.

Утром, как покорный служащий, приплелся на работу. Мороз стоял под двадцать градусов, я резво хрустел по снежку, помахивая китайским «дипломатом». Как уже говорилось, я не люблю утепляться. Мужчина всегда должен излучать энергию жизни. Теплая одежда затрудняет движения, сковывает инициативу и, разумеется, мешает в приступах интимного экстаза.

Владимир Михайлович оглядел меня с ног до головы и, не дав раздеться, сунул два листка.

– Читай!

Не раздеваясь, я присел, на ходу сосредотачиваясь.

«В Министерство внутренних дел РФ. Срочно!

9.01 с. г. в 4.35 утра группа боевиков неустановленной численности, просочившись с сопредельной территории, совершила нападение на аэродром, уничтожила два вертолета, затем вошла в г. Кизил, расстреляв из гранатометов и стрелкового оружия три милицейских поста.

5.45 – бандиты выгоняют людей из домов, хватают людей на базаре.

В 6.20 банда ориентировочной численностью в триста человек захватила больницу. Боевиками взяты в заложники до трех тысяч человек».

«В МВД РФ. СРОЧНО!!! Бандиты расстреливают заложников. В больнице слышны выстрелы. Главарь банды Шамиль Раззаев выдвинул требование немедленного вывода федеральных войск из Независимой Республики, освобождения пленных боевиков, предоставления крупной денежной суммы, размер которой им не уточнен…»

– По факсу друг из МВД скинул… Надо срочно ехать. Готов?

– Готов… На чем?

Владимир Михайлович стал звонить, как я понял, каким-то воздушным генералам, накоротке справлялся о здоровье, тут же переходил к делу. Наконец разрешение было получено.

– На два дня, не больше, – сказал он, когда мы садились в машину. – От инструктажа принципиально отказываюсь.

Шеф сунул мне триста тысяч рублей, рванул с места, и я понял, что имею дело с первоклассным ездоком. Менее чем за час на «волжанке» мы добрались до Чкаловского аэропорта, машину тут же пропустили, что меня удивило: на здешнем КПП всегда был бардак: кого надо не пускали, а всякие деловары-жулики проезжали вполне свободно.

Давненько я тут не бывал… Мы промчались по заснеженным дорогам, выехали прямо к взлетке. У здания таможни томилась масса вооруженного люду. Сидоренко выскочил из машины, его кто-то окликнул, тут же оба замерли в крепких объятиях. За короткие пять-десять минут шеф успел обняться и поздороваться еще с добрым десятком человек. Тут он вспомнил обо мне и стал представлять меня, причем подчеркивая мои лучшие качества.

Здесь были люди в серых камуфляжах с надписями на спинах «СОБР» – специальный отряд быстрого реагирования. Почти все сосредоточенно курили. Старшего я определил сразу – статного мужика с черными усами и в сдвинутом набок берете, этакого героя Сопротивления товарища Че.

Сидоренко сказал, что это генерал Кудряшов – начальник Регионального управления по организованной преступности Центрального экономического региона. Черный берет в трескучий мороз – признак стиля мужчины.

Пока я оглядывался, мой шеф успел договориться с командиром «Ил-76» и эфэсбэшным генералом Крайновым – меня посадили на борт.

– Не высовывайся! Поаккуратней, – крикнул мне на прощание Владимир Михайлович.

Вот так я стал журналистом – благодаря Сидоренко. Попал, что называется, под влияние. Теперь мне надо было изменять себя, совать нос не в свои дела и при этом не испытывать никаких угрызений совести.

Через десять минут после взлета я установил, что мужики в зимних камуфляжных куртках и черных вязаных шапочках, которые они называли фесками, из антитеррористического подразделения «Альфа».

Спустя два с половиной часа мы приземлились в аэропорту Махачкалы, еще час ждали автобусы. На центральную площадь города добрались только к вечеру. Сведений о бандитах и заложниках не было. У кого-то засвербил транзисторный приемник, удалось узнать, что бандиты по-прежнему удерживают заложников и требуют на переговоры премьер-министра Черномырдина.

Компания попалась веселая и энергичная, парни молодые, двадцати трех – двадцати пяти лет, офицеры ФСБ. Каждый имел опыт работы с террористами, освобождали школьников из автобуса, вытаскивали заложников из самолетов, вспоминали памятную историю Буденновска – тот же сценарий с захватом больницы.

Около полуночи прошел слух, что будет горячий ужин. И точно: расстаралось местное управление ФСБ. Меня прихватили с собой. В небольшую столовку набилось около сотни человек, стояла плотная очередь, выдавали гречневую кашу с тушенкой. Самые практичные и сообразительные уже сидели за столами, весело разливали водку и закусывали.

Саша, мой сосед по автобусу, предложил занять очередь, а сам пошел искать стаканы. Получив по тарелке дымящейся каши, мы прочно уселись, Саня достал бутылку, разлили по стаканам.

– За удачу!

– Вы, журналисты, хорошие ребята, – разглагольствовал Саша, вытягивая изо рта пленку от мяса. – Но с вами надо осторожней. Помнишь ту операцию с корейскими заложниками на Васильевском спуске в Москве? Один из участников переговоров, кстати, он не наш, из МВД, болтанул лишнее, а журналисты растрезвонили: и про гранату «Заря», которую бросили в окно, чтобы ослепить, и про задымление, и про скрытый в мешке с деньгами микрофон, которым прослушивали террориста. Нельзя так, есть же профессиональные секреты.

Я согласился, заметив, что сам был в свое время в системе КГБ. Спецназ погранвойск…

– А ты был на той операции? – спросил я.

– Был. Кувалдой окно разбивал. Интеллектуально и тонко.

Водка и горячий ужин разморили нас, не хотелось выходить на студеный ветер, но засиживаться было нельзя, очередь подпирала.

Через час поступил приказ, и мы рванули, будто тетива из оттаявших рук. Старший автобуса пригрозил: никому не спать, оружие зарядить. Все облачились в каски-сферы с мощными забралами, «броники», «разгрузки», набив их до предела магазинами, гранатами, «черемухой», ножами и прочим военным скарбом.

– В случае обстрела автобус увеличивает скорость, – вещал старший. – Если задний автобус останавливается или наш останавливается – выбиваем окна и по установленному порядку выходим наружу, отражаем нападение.

Но равнина миролюбиво мигала дальними огоньками – здесь жили люди, варили ужин, а вернее, уже засыпали, притулившись к теплому боку соседа по кровати. В этот час горели только лампочки на мирных колхозных подворьях. Но мы ехали не на крестьянский праздник – бешеная банда ждала нас во всеоружии. Они были готовы встретить нас свинцом, не зная нас, не желая знать. Возможно, лет десять назад мы могли вместе учиться за одной партой, совершать мальчишеские подвиги… Впрочем, лет десять назад тоже существовали определенные проблемы. И только умные и не черствые душой могли находить общий язык, невзирая на некоторые различия в оттенках кожи и языка.

Однако идиоты всегда обожали конфликты.

Больница махала белыми флагами – это были простыни. Спецподразделение не могло стрелять. «Альфа» никогда не вела огонь по безоружным, даже когда за их спинами укрывались кровавые волки. Так прошел час и другой.

Появилось местное руководство, люди в фетровых шляпах безбоязненно пошли к корпусам. Навстречу вышли двое в черных масках. Они шли осторожно, будто по минному полю, автоматы в руках, бешеные глаза угадывались в темноте ночи. Мне разонравилась чертова журналистика. Я бы срезал этих мерзавцев, чувствующих себя мессиями подлой акции. Чтобы они кровью харкали, сплоченные своей сволочной идеей.

Люди в шляпах и в масках долго совещались, потом «гутарили» начальники. Меня, конечно, не допустили. Альфовцы ждали. Автоматы с выверенными мушками прицелов, ракеты «муха», огнеметы «шмель» ждали своего часа… «Подождем», – сказал человек в зимней шапке военнослужащего. «Хорошее лицо, – подумал я, – невзрачное, незапоминающееся, в толпе увидишь – и тут же забудешь». Командир «Альфы» жалел своих ребят, а они жалели потерянное время. Они рвались в бой. Но местное начальство, руководствуясь исламом, народными традициями и аксакальской выдержкой, не дало зеленый свет. Через три минуты в предрассветных сумерках появились колышущиеся фигуры, несчастные люди шли под дулами автоматов, им не повезло, их вырвали из теплых постелей, внезапно, вдали от безумной войны, других схватили на базаре, волоком притащили в больницу. Сколько там осталось, кого расстреляли? Мы ведь слышали приглушенные выстрелы…

«Командир, чего мы ждем? Опять повторится Буденновск!»

Бандиты прошли в масках, дрожа от возбуждения и страха, они навязывали свою волю – что может быть слаще и приятней павшего на колени города?

Заготовленные автобусы раскрыли двери, толпа рванула, перегруженные боевики суетились, полевые командиры заботливо и торопливо перемежали бойцов телами заложников, мы видели все: оружие на плечах, в руках, автоматы, гранатометы, «мухи», «шмели», ящики, цинки. Банда готовилась воевать.

Трудно было просчитать, сколько боевиков у Шамиля. Зеленые повязки сливались с грязью предутреннего мрака.

Одиннадцать автобусов развернулись, выехали из города.

У старшего, на командирском сиденье, затрещала рация: «Вперед за ними!»

А за рулем, кто за рулем! Сказать смешно – мы погнали на рейсовом автобусе, снятом с линии Джамбул – Нью-Хатки. Правда, и бандиты удирали на таких же… Впереди подпрыгивала милицейская машина с безумным маячком на крыше.

Мы видели, как на город наступала колонна автобусов, – собровцы прилетели. Тут передали команду – они покорно ушли на обочину. Ну а мы шли в хвосте, вслед за кавалькадой – не зная, как и когда будем атаковать.

По светлому времени суток обгонять – дурное дело, мы шли на расстоянии около трехсот метров.

Я почувствовал острую нехватку автомата. Журналистика вдруг показалась мне глупой и никчемной, я был глупцом и балластом среди этих упругих и близких мне по духу ребят. Они забыли обо мне, горячие глаза высматривали шоссе, старший автобуса подгонял водителя, но когда впереди прорисовывался последний автобус колонны, приказывал отставать.

– Неужели никакая сволочь не догадается перегородить дорогу? Блин, пару «КамАЗов» развернуть поперек дороги, по полю они далеко не уйдут, увязнут.

«Коню понятно, – подумал я, – в степи автобусы встанут, их окружить ничего не стоит, боевички свои условия будут глаголить, а мы им мозги пудрить, а ночью или вечерком, не дожидаясь, пока они начнут трупы заложников выбрасывать, всеми силами наброситься на автобусы, задымить все к чертовой матери…»

Хотя все, может, и не так… Сколько их там, черт разберет! Двести, триста… Одиннадцать автобусов – по пятьдесят человек – пятьсот пятьдесят, если с оружием, набитым доверху, – четыреста? Естественно, не менее половины заложников – каждая подлая натура должна взять себе по «ангелу-хранителю». Значит, не менее двухсот бандитов?

Так мы преследовали около часа. Нас обогнали два вертолета «Ми-8» по прозвищу «коровы». Бандиты уходили в зону боевых действий, а нам оставалось ждать решения командования.

Утреннее солнце слепило глаза, вокруг простирались поля, а вдали проступали отрожья Малого Кавказского хребта. В такую славную погоду под ясным небом мысли о смерти как-то по-особенному тоскливы. А может, это только меня посещали подобные неприятные думы, привычка к войне и опасности стерлась, для альфовцев же это обычная работа. Риск и обезличенная слава. Автомат и черные маски. Железные ребята – одушевленные орудия специального назначения. Рыцари справедливости. Карающий меч для террористов.

Впереди простиралось село, поблескивал купол мечети.

– Это Первотравное! – сказал водитель.

А я впервые подумал, что этот местный «рейсовик», которого все звали Ургун, ни за что ни про что рискует головой, крутит баранку, возможно, втайне думая, что наградят хотя бы медалькой.

Автобусы с заложниками остановились. Впереди можно было разглядеть сооружение из бетонных плит.

– Там блокпост с милиционерами, – пояснил небритый человек Ургун.

Воцарилась нервная тягучая тишина.

– Вымерли, что ли, там? – прошептал мой сосед.

Прошло еще пять минут, десять. Старший автобуса приник к биноклю.

– Выводят!

– Кого? – раздалось сразу несколько голосов.

– Милиционеров… Под конвоем… Почему они сдались?

Странные события продолжались. Бандиты с новыми заложниками скрылись в селе. Нам дали команду на отход. Мы развернулись, проехали пару километров. На перпендикулярной дороге стояло уже около трех десятков автобусов. Вооруженный народ разминался после долгого пути, дорога подмерзла, вскоре на свежем снегу появились пустые банки от каши из сухпая, кто-то пытался развести костерок из веток.

Я тоже вылез из автобуса. Честное слово, я не знал, чем заняться. Журналистика – это такой вид деятельности, когда нужна если не сенсация, то хотя бы какое-то развитие событий. Я решил потолкаться возле начальства. Но генерал Крайнов отмахнулся от моих вопросов. Видно, он сам не представлял, что делать, и ждал распоряжений из Москвы.

Вернулся в автобус. Мои попутчики вовсю ругались: теперь в заложниках оказалось все село, и выкурить оттуда бандитов будет в несколько раз труднее.

Мне дали банку кильки, есть не хотелось, положил ее под сиденье. Тут поступила звенящая команда: по боевой тревоге из автобуса!

Ребята высыпали, тут же рассредоточились под откосом шоссе. На дорогу, ведущую к селу, выехала и остановилась боевая машина пехоты. Автобусы уехали метров на триста в сторону. Народ занимал позиции. Второй эшелон занял оборону в ста пятидесяти метрах за нашими спинами. Прошел слух, что боевики будут прорываться. Все сразу занервничали, местный милиционер попросил меня уйти подальше от дороги – могут убить. Я не стал ему ничего говорить: он не знал, что такое опасность на войне. Прошел час, другой – боевое напряжение и нервозность рассосались сами по себе. Военный организм, не подпитываемый реальной боевой обстановкой, взрывами, стрельбой, автоматически расслабляется. Иначе не избежать стрессов.

Многие уже побывали у арыка и принесли охапки камыша. Я поступил точно так же. Лежать на соломке – истинное удовольствие. К четырем часам я проголодался и съел кильку в томатном соусе с куском хлеба. Воды не было, но жажду я почти не ощущал. Главное, об этом не думать.

А силы продолжали прибывать. Здесь были упругие ребята в синих меховых куртках из охраны Президента России, лихие собровцы из Москвы, Краснодара, Ставрополя, отряд «Витязь».

Вечером мне намекнули, чтобы я поискал себе другое место: все-таки спецподразделение, особые задачи. Я взял сумку и пошел искать. Но московские собровцы меня не пустили в свои автобусы: не было мест. Я это и сам знал: братва вповалку лежала вместе с автоматами, гранатометами, «мухами», «шмелями», ящиками с патронами. Я продрог как последняя собака. Как помните, мой принцип был – не утепляться. Тонкие черные джинсы, рубашка со свитером и кожаная куртка без теплой подкладки, полуботинки, правда, из крепкой кожи. Наутро в этом месте будет первая жертва – бедолага-журналист, который поехал за сенсацией, забыв надеть кальсоны. И мои коллеги наперегонки побегут сообщать эту приятную новость. Я прыгал, похлопывал в ладони, притопывал, приседал, едва-едва не пускаясь в пляс; мимо меня проходили люди, я мешался, был на фиг ни кому не нужен. Мои мольбы не тронули ни командира московского городского СОБРа, ни генерала Кудряшова. Тут еще прошел слух, что меняем место дислокации. Быстро стемнело, в автобусах что-то жевали. Меня туда не пускали, и правильно делали, от журналистов надо держаться подальше. Я сам всегда относился к ним настороженно; скажешь им пару слов, а они раздуют такую гадость – в голову не придет…

Из темноты появился знакомый силуэт – человек в берете. Я демонстративно скрестил руки и встал так, чтобы меня было трудно обойти. Он недружелюбно глянул на меня, даже в темноте я почувствовал.

– Завтра к утру будет первая потеря! – громко объявил я. – От переохлаждения!

– Что ты от меня хочешь? Я тебя сюда не приглашал.

– Нас всех сюда не приглашали. Нам приказали…

– Ты что, не понимаешь, ни одного места нет, ребятам отдохнуть негде перед боем?

– Я постою…

Кудряшов понял, что хватка у меня, как у борцовского пса – не отцеплюсь.

– Ладно, – сдался он, – иди к старшим автобусов, если они посадят – пожалуйста, а нет – извини. Скажи, Кудряшов разрешил.

Я знал, к кому идти – к краснодарским собровцам. Рослый командир – старший автобуса – встретил мое появление выдержанно. И я покривил душой:

– Кудряшов распорядился взять меня с вами.

– Прямо именно нам сказал?

– Угу, – подтвердил я.

– Ладно, постараемся что-то сделать. На улице не оставим.

К этой минуте я перестал дрожать – на это уже не было сил…

В последующие два дня произошли события, которые, укладываясь в сиюминутную логику, заранее были абсурдными. Инициативу отдали местным властям, и все свои усилия они приложили к тому, чтобы выдворить бандитов за пределы региона, вернее, разрешить им уйти в обмен на заложников. Центральные власти этот местечковый вариант не устраивал, к тому же Шамиль Раззаев плотно зацепился в селе. Разведка доносила о концентрации групп боевиков, которые спешили на выручку. Потом стало известно, что по окрестным селам собирают добровольцев на штурм села. Было еще одно странное событие. Местные нувориши, коммерсанты, влиятельные люди на полусотне разнообразных иномарок совершили гордый вояж в село. Боевики милостиво отдали им двух женщин и двух детей, после чего посоветовали проваливать. Кавалькада, вытянувшись в огромную змею, прошуршала мимо нас. Рожи, однако, у них были не менее бандитские.

Мы поменяли дислокацию: темной ночью, не включая фар, выехали к южным окраинам села. Автобусы остались в селе Советском, в котором советского было не больше, чем в других окрестных деревнях: грязные дороги, каменные дома за железными заборами, нищий сельмаг.

Мы спустились с пригорка, пошли вниз, уминая слегка схваченную морозом грязь, потом вышли на асфальтовую дорогу. Она стрелой вела прямо в село. До него было меньше четырехсот метров. Подложив ящики с боеприпасами, перешли арык с водой, поднялись, ухватывая стебли камыша. Здесь и обосновались, снова подстелили камыш, но и он не спасал, через полчаса меня стал разбирать колотун. Чтобы согреться, я одну за другой курил сигареты. Огромное поле продувалось всеми ветрами. Но самое страшное – мы были открыты, как на ладони, и как только мы начнем выдвижение, боевики тут же станут нас щелкать. Триста метров отделяло нас. Пять минут хода. Триста секунд смысла жизни, великой цели, грязи или величия.

Никто не стрелял. Над головами жужжали вертолеты: распугивали мух и птиц. Впрочем, мух не было.

Я уже многих знал по именам. Мне присвоили кличку Корреспондент. Командира, серьезного мужика с оспинками на лице и звонким голосом, звали Игорь Байбаков, его заместитель, по кличке Бабай, внешностью вполне мог сойти за аборигена Новой Гвинеи: темная кожа, вывернутые губы, вьющиеся волосы. Еще я запомнил Витю Рогожина, он тоже служил в погранвойсках. У моего нового соседа по автобусу все было русским – рыжеватые волосы, круглая простецкая ряха, глаза – пилотками, нос – свекла. Ну и фамилия под стать – Саша Иванов. Утром он сунул мне флягу с водкой и предложил отхлебнуть за удачу. Такое начало согревало.

Село было как село. Я попросил бинокль и внимательно стал рассматривать подходы к нему. Прямо перед нами тянулся стометровый бетонный забор. Что он огораживал – колхозный двор, тракторную станцию – значения не имело. Сейчас забор представлял для нас укрепленный участок – инженерное сооружение для войны. Мне сразу вспомнились крепостные дувалы в Афганистане. Впрочем, мы никогда не брали их штурмом. Воевать приходилось в горах… Теперь Афган у нас под окнами. И мы имеем то, что хотели.

Я насчитал несколько фигурок, отчетливо видимых даже невооруженным глазом. Боевики, или кто там были, усиленно отрывали окопы.