«Жизнь человеку даётся один раз, и прожить её нужно… весело!» —

народная мудрость.

«Умный в гору…

высотный ход не погонит!» —

топографическая мудрость.

I

Едва я прошёл внутрь вокзала, как ко мне подлетел какой-то шустрячок:

– Эй, парень, сколько времени?

– Семь, – мельком глянул я на часы.

– О, какие часики кайфовые! Можно взглянуть?

– Чего на них глядеть, часы как часы. – И я пошёл было прочь, но шустрячок схватил меня за руку:

– Извини, браток, я ведь спец по часам, это всё издержки профессии. Дай сигаретку, если не жалко.

Я дал ему сигарету и всё-таки решительно направился к выходу в город, но зачем-то ещё раз решил уточнить время.

– Вот это да! А где же часики? – сказал я негромко.

– Какие часики? – послышался низкий хриплый голос.

Я повернул голову и увидел сержанта милиции.

– Товарищ сержант, – как я был рад! – вот только что часы стащили! Прямо с руки! Совсем на лету!

– Щёлкать меньше надо!

– Вообще-то я не щёлкал, – недоуменно пробубнил я и, глядя в абсолютно спокойное лицо сержанта, понял, что нужны ему мои часики точно так же, как мне его дети от первого брака!

Сержант посмотрел на меня очень внимательно:

– Документы есть?

Я молча вынул из кармана паспорт.

– Так. Вроде всё нормально. А зачем к нам в Череповец приехал?

Я забрал у сержанта документ и весело улыбнулся:

– Да вот, мне в Питере все уши прожужжали: ах, какие в Череповце люди радушные и гостеприимные! Решил проверить.

– Ну и как?

– Полное соответствие! Кстати, как проехать в Заречье?

– Понятия не имею.

– Огромное вам спасибо!

Я изо всех сил толкнул дверь. Она, нежно скрипнув, широко распахнулась. Я быстро шагнул раз, но второй не успел – массивная дверь, теперь уже без каких-либо нежностей, своим возвратным движением кинула меня обратно. Тогда я осторожно отжал дверь плечом и боком просочился наружу.

На автобусной остановке было человек пятнадцать.

– Товарищи! Как доехать до Заречья? – спросил я менее уверенно, чем сделал бы это, не повстречайся мне сержант.

– На «пятёрке», до конца, – бросил белобрысый парень лет двадцати.

– Ты что дуру гонишь? – возразил ему брюнет в костюме-тройке и галстуке с пальмами, – на «семёрке» надо ехать!

– А я говорю, на «пятёрке», урод!

– Сам ты урод!

И брюнет с белобрысым, без дальнейших выяснений красоты лиц и тел, начали азартно молотить друг друга руками и ногами.

Толпа на остановке развеселилась, а мне стало дико тоскливо: это ж надо, приехать в незнакомый город и в мгновение ока лишиться имущества и доверия к властям, а найти только сомнения в нормальности местных жителей!

Тем временем к брюнету и белобрысому подключились ещё двое парней, помоложе, и дело у них пошло энергичнее. На асфальт остановки летели капли крови, осколки зубов, клочья волос и рубах, а так же незамысловатые эпитеты.

В разгар зрелища кто-то потянул меня за рукав:

– Молодой человек, – рядом стояла симпатичная женщина средних лет, – вот подходит «семёрка», вам нужно на неё.

– Значит, всё-таки на «семёрке»?

– А это безразлично, и «семёрка», и «пятёрка» идут до Заречья.

– Так что ж тогда эти придурки передрались? – задал я вопрос немного риторический.

– А это так называемый местный колорит. Вы, я вижу, приезжий?

– Да, из Ленинграда.

– О, тогда многие вещи вам будут здесь не совсем понятны!

II

– Серёга! Ё-моё! Неужели это ты?!

Я смотрел и не верил своим синим глазам: Андрей, мой друг, с которым в технаре сидели за одним столом, а потом попали в одну экспедицию, стоял передо мной, широко разверзнув объятия и вонзаясь в меня своими чёрными цыганскими очами! После всех утренних плевков судьбы меня как будто умыли ключевой водичкой. На душе и внутри организма стало тепло, как после ста граммов водки, а на глаза почему-то навернулись слёзы.

– Серж, что с тобой? Ты плачешь?

– Нет, Андрэ, это просто акклиматизация к новым условиям обитания.

Как оказалось, Андрюха торчит здесь, на базе экспедиции, уже три дня, но чем дальше, тем меньше ясности.

– Понимаешь, Серж, мы ведь с тобой практически первый сезон работаем, ни черта не знаем. А здесь у них – впрочем, как и везде – всё через задницу делается. То бишь, не они нам рабочих будут искать, а мы сами должны этим заниматься.

– А что же Кислухин и Кнестяпин?

– О! Я тут недолго, но всё уже знаю. Кнестяпин, наш главный инженер, всё время болтается по партиям: то там погостит-погудит, то – там. А Кислухин, наш доблестный начальник экспедиции, здесь торчит, но не один, а с целым штатом симпатичных девиц, оформленных им же на разные должности. Ты бы их видел! Это же гарем! А он в нём далеко не евнух! Короче, он тут пашет, как вол, вернее, как бык племенной!

– Да, – усмехнулся я, – тяжёлая жизнь у начальства.

– Я думаю, так, Серж. Давай найдём какого-нибудь бича, и будем работать вместе. Тут у них высотки немеряно, а это, как я узнал, самая кайфовая работа: если нормы не завысят, то можно вполне заработать.

– Что я слышу, Андрэ? Ты хочешь заработать денег? Для чего?

– Для того чтобы весело их потратить!

– Тогда я – за! Всеми членами. Кстати, авансик нам дадут?

– Дадут, но только перед выездом в поле. А пока я взял ящик тушёнки. Ты тоже бери.

– И что с ней делать?

– Да, я ж забыл, что ты только приехал. Тушёнка здесь покруче денег будет! Понимаешь, Серж, тут некоторые вещи нам не совсем понятны. Но сейчас мы прошвырнёмся по городу, и ты начнёшь потихоньку вникать в прелести местной жизни.

– Вообще-то я уже кой-какие прелести успел повидать.

– Ну и как они тебе?

– А как «Чёрный квадрат» Малевича: пока просто смотришь – всё ясно, но когда начинаешь задумываться – извилины выпрямляются!

III

– Смотри и учись, – сказал Андрюха и нажал кнопку звонка первой попавшейся квартиры девятиэтажного дома.

Дверь открыла пожилая женщина.

– Хозяйка, тушёнка нужна?

– Почём?

– Два рубля банка.

– Беру. Десять банок.

Я был поражён. Весь торг не занял и минуты.

– Что поделать, Серж, – грустно улыбнулся мой друг, – голодный край! Тут колбаска и мяско бывают так же часто, как у нас в Ленинграде землетрясения и пылевые бури.

Звякнув в соседнюю квартиру, мы быстро продали оставшиеся десять банок и, с пустым рюкзаком, но полным карманом денег направились к магазину.

Андрюха сунул меня в очередь за вином, а сам пошёл поискать чего-нибудь деликатесного, как он выразился, для души.

Когда я запихивал последнюю бутылку «Агдама» в рюкзак, появился мой друг, но не один, а с приятной невысокой девушкой. И всё-то было при ней: фигурка, выпуклая там, где нужно и сколько нужно, ножки с лёгкой кривизной лодыжек, но кривизной не портящей, а только подчёркивающей их соблазнительность, пышные, чуть вьющиеся волосы и огромные зелёные глазищи.

– Познакомься, Серж, это – Татьяна. Она едет работать с нами.

Хорошо, что рюкзак стоял на столе, иначе количество целых бутылок было бы под большим вопросом.

– Здравствуй, Серёжа, – девушка молодец, не стала утруждать себя излишним выканьем, – я много о тебе слышала!

Нам вторично повезло, что рюкзак стоял на столе!

– А во сне я тебе, случайно, не снился? – я хотел это спросить едко, но голос чуть возвысился и получилось как-то виновато-просительно.

Татьяна прищурилась, внимательно на меня посмотрела, чуть прикусила нижнюю губу, как это делают в кино соблазнительницы, и томно прошептала:

– Может быть!

И улыбнулась. Настолько естественно, не жеманно, что мы все легко рассмеялись и заговорили друг с другом как старые добрые приятели.

Оказалось, что Таня, закончив в прошлом году школу, никуда не поступила и работала ученицей кого-то на заводике, производящем чего-то, – какая, на фиг, разница! – поэтому она абсолютно свободна и поедет с нами хоть в Антарктиду!

– Вы, конечно, можете думать, что я какая-нибудь прошмондень (она это слово выговорила очень смачно, а мы энергично замотали головами, причём я – вправо-влево, а Андрюха – вверх-вниз), но я просто люблю приключения. И ещё я вижу, что вы ребята отличные и не будете ко мне приставать по пустякам!

– Извини, Танюша, – откашлялся я, – а что ты имеешь в виду под словом пустяки?

– Именно то, Серёжа, о чём ты и подумал!

– И о чём же я подумал?

– О пустяках!

IV

Проснувшись, но, ещё не открывая глаз, я понял, что меня что-то давит. Это что-то было тёплое, очень мягкое и пахло так вкусно! Когда же глазки все-таки рискнули увидеть свет божий, я просто задохнулся от благоговения: Татьяна, обняв меня одной рукой за шею, лежала со мною в одном спальном мешке, а на её лице светилась милая улыбка!

Как я ни пытался, но вспомнить момент залезания нас в мешок не смог. Ну и фиг с ним! Главное, факт налицо!

Когда я попытался погладить задрожавшей рукой свою прелестницу, то понял вдруг, что лежим мы совершенно одетые. Странно, если не сказать больше! Что бы это значило?

В это время, как бы услышав мой немой вопрос, Таня открыла глаза и прожурчала:

– Не бойся, Серёжа, у нас с тобой ничего не было.

– С чего это ты взяла, что я боюсь? – голос почему-то резко сел.

– Ну как же, ты ведь лежишь и гадаешь: было ли что, а если было, то всё ли сделал так, как надо. Да?

– Ну, почти, почти.

– Так вот, ничего не было. А всё потому, что ты, Серёжа, настоящий мужчина!

Тут я тихо заплакал про себя: «Успокойся, Серёжа, у нас ничего не было, потому что ты настоящий мужчина!» Бред!.. Бред!..

– Видишь ли, – продолжала Таня, мягко улыбаясь, – я тебя попросила перед тем, как влезть в твой спальник, чтобы ты, если, конечно, считаешь себя настоящим мужчиной, без моего согласия ничего со мной не делал. И ты мне поклялся! И сдержал слово, хотя тебе было очень тяжело, я это чувствовала всю ночь!

– Я рад, что не обидел тебя, – промямлил я. А что ещё мне было сказать?

– И ещё, подумай, если я начну с вами сразу же заниматься ЭТИМ, то кем тогда для вас стану? Разве вы меня сможете хоть чуточку уважать? А вы мне нравитесь оба, честное слово! – Таня горячо поцеловала меня в губы и быстренько выпорхнула из спальника. Потом она сладко потянулась и вышла из вагончика, который был нашим временным жилищем.

Я покрутил головой и обнаружил, что спальник Андрея пуст. Полежав ещё несколько минут, я сказал сам себе:

– А ну, настоящий мужчина, вставай, хватит валяться, тебя давно уже ждут не дождутся великие дела, подвиги и другие бытовые проблемы!

V

– Серж, ура! – Андрюха влетел в вагончик радостный и энергичный.

– Ура, так ура, – я пожал вяло плечами, – тебе видней.

– Ты что, сегодня не доспал?

– К сожалению, наоборот, переспал. Так что там насчёт ура?

– Сплошная везуха! Во-первых, уговорил Кислухина, чтобы он разрешил оформить Таньку, во-вторых, пришёл тут какой-то мужик устраиваться – будет у нас рабочим. И, в-третьих, едем мы в партию Литомина, а это значит, что с нормами будет всё отлично, он мужик справедливый.

– Что ж, Андрэ, всё здорово.

– Да, но есть ещё в-четвёртых…

– Что-то ты говоришь это не очень бодро.

– А вот я и не знаю, бодриться ли тут. Короче, нам суют практиканта, ему обязательно нужно освоить высотные хода.

– Какого практиканта? – не понял я. – Это шутка? Мы ведь сами ещё ни хрена не умеем. Я лично вообще не представляю, что это за высотка. Мы в технаре её не проходили, а те три месяца, что я работал в прошлом сезоне, и работой-то не назвать.

Андрюха вздохнул:

– Ты это мне говоришь? У меня в биографии всё аналогично. Но Кислухин сказал, что если мы не возьмём этого студента, то Танька с нами работать не будет!

– Это серьёзный аргумент. А, впрочем, Андрэ, чёрт-то с ним! Мы ведь не деньги сюда примчались заколачивать, а просто приятно провести время, совмещая работу и некоторые шалости. Пусть будет студент. А если он окажется не таким, какой нам нужен, то мы его…

– Утопим в болоте!

– Ну, нет, это слишком легко. Мы его перевоспитаем!

– Точно. И сделаем из него ценителя всех пороков человеческих!

В дверь осторожно постучали.

– Входи, входи, кто там такой вежливый? – крикнул Андрей.

Дверь открылась, и в вагончик вошёл высокий тощий белобрысый парень в синем джинсовом костюме. На его бледном лице ярко сияли голубые наивные глаза без малейшего намёка на какие-либо пороки или страсти.

– Здрасьте, меня зовут Владимир Налётов.

– Да, – посмотрев внимательно на студента, я перевёл взгляд на Андрея, – тут, пожалуй, более оптимален вариант с болотом.

Андрюха понимающе покивал головой.

Студент же, похлопав, как бабочка крылышками, пушистыми ресницами, робко спросил:

– Нам нужно будет идти в болото?

– Как тебе сказать, молодой человек, – подлил я солидности в голос, – всё будет зависеть исключительно от твоего поведения.

– О, вы меня не знаете! Я буду работать, как Павка Корчагин!

– Вот это-то и настораживает!

VI

Машину в последний раз тряхнуло, и наконец-то она остановилась.

Состояние у всех нас было плачевное. Если вы когда-нибудь гоняли на ГАЗ-66, да на полном газу, да поперёк железнодорожных полотен в течение двух часов, да находясь не в кабине, а в кузове чудо-вездехода, то вы меня поймёте. Если не гоняли, то попробуйте – кайф ломовой!

– Ну что, ребятки, живы? – участливо, но не без ехидства, спросил Литомин, открывая задний борт.

Внешность нашего начальника партии вполне подошла бы для роли комиссара в каком-нибудь героическом фильме о доблестной красной армии.

– Нормально, Андрей Степанович, все целы-здоровы! – бодро отрапортовал Вовик.

– А что ты за всех-то говоришь, – угрюмо бросил Мишка, тот самый рабочий, которого нам дали. – Ты, пацан, за себя отвечать привыкай.

Пока что о Мишке я не сложил мнения, но делать это не торопился. Вот устроим расслабушку, и всё станет ясно.

Рядом с Литоминым появилась Таня, которая, естественно, ехала с ним в кабине. И, хотя там места для двоих пассажиров чрезвычайно мало, но Литомин, как истинный джентльмен, плюнул на неудобства и два часа героически переносил лишения, которые ему доставляли трущиеся о него различные части тела девушки! Зато каким молодцеватым он выглядел!

«Может быть, – подумал я, – напомнить, что зимой, в Ленинграде, отмечали его пятидесятилетие? Нет, не надо, пусть походит гоголем».

– Андрюша, Серёжа, – Таня улыбалась почему-то виновато, – у вас всё хорошо?

– Что тебе до нас, девушка? – показно нахмурил густые брови Андрей и, потеребив свои черные, красивые усы, упрекнул: – Эх, Танюша, за что же ты нас бросила, таких молодых, симпатичных и милых!?

Литомин шутку не понял и назидательно произнес:

– Подрастёшь, тёзка, узнаешь, что молодость – не главное! – и, ловко пригладив платиновые волосы, начал помогать нам сгружать вещи.

Я до боли прикусил губу, чтобы дико не заржать.

– Ну так что, ребятки, всё понятно? – ласково, по-отечески спросил Литомин.

– Процентов на девяносто я… – начал было Андрюха, но тёзка его прервал:

– Ну и чудно. Значит, связь в семь, остальное – по ходу дела.

Литомин всем пожал руки, а Татьяне что-то ещё шепнул на ушко, и полез в кабину.

– Ну, мужики энд леди, пока, – помахал нам рукой Витька, шофёр, – желаю весело провести время!

И ГАЗ-66, затарахтев восемью цилиндрами своего явно больного двигателя, через пять минут скрылся в портьерах леса, прерывая связь с цивилизацией и бросая нас одних здесь, в этом далёком углу!

VII

Угол!

Что это такое?

Ни за что не догадаетесь, перебирая в уме геометрические и метафорические понятия! Всё гораздо прозаичнее: Угол – это деревня. Вернее, три дома, что остались от той самой деревни, которая на наших картах, составленных двадцать пять лет назад, выглядела довольно-таки большой и живописной.

– Ну, тёзка, ну, зараза! – плюнул зло Андрей.

– Чем он так тебе не угодил? – не понял я друга.

– Как это чем? Зачем он меня оборвал на полуслове? Я ведь что хотел сказать? Что процентов на девяносто я ни хрена не понял!

– Чего тут понимать, наливай да ней, – пожал плечом Мишка.

– Ой, мальчики, а у меня же сегодня день рождения! Восемнадцать лет! Я теперь взрослая!

– Поздравляю! – Андрюха раскланялся перед Таней, как истинный идальго. – Однако что-то я не заметил, что ты была дитём!

– А вот некоторые заметили, – Таня почему-то стрельнула взглядом в меня, потом продолжила. – Ну, так как мы проведём этот день? В суровом трудовом ритме или в ритме рок-н-ролла?

– Да чего языки чесать, – предложил Мишка, – все механизмы перед работой смазывают, а мы тоже, хоть и живые, а всё ж – механизмы. Да и повод недюжинный.

И все посмотрели на меня.

– А я-то тут при чём? – напустил я показное удивление.

– Как это при чём? Тебя Литомин назначил бригадиром, ты и командуй! – легко отдал мне бразды правления Андрей.

– Тогда так, – сказал я, – берём инструменты, и пошли работать. – Потом, оглядев суровые лица своих подчинённых, пояснил: – А вы разве не знаете, что хождение в магазин за горючим приравнивается к работе?

– Конечно, знаем, – заулыбался Мишка, – а рюкзак приравнивается к инструментам!

Магазин был километрах в пятнадцати, но Мишку это не смутило, и он, прихватив с собой Вовика (якобы, для воспитания в том сильной личности), легко зашагал по чудному бездорожью. Издалека они смотрелись оригинально: невысокий, но плотный Мишка широко и уверенно впечатывал в землю подошвы болотников, а рядом семенил длинный, но тощий Вовик, цепляясь одним отворотом сапога о другой, отчего они издавали жалобный, противно щекочущий внутренности скрип.

– Как в басне Крылова, – глядя им в спину, обронил Андрей.

– Это в какой? – не понял я. – «Волк и ягнёнок»?

– Нэт, дарагой, «Журавэл и Лысиц»!

VIII

В первый раз мышонку попалась такая вкусная еда. Как был необычайно ароматен этот невзрачный, мягкий, коричневатый кусочек! Зубки мышонка работали проворно, и наслаждение от еды окончательно убило последние разумные опасения, вызванные присутствием людей. Хотя, мышонок никогда не считал их своими врагами. Да за свою короткую жизнь он с людьми и не сталкивался, разве что прятался порой от нечастых собирательниц ягод.

Да, конечно, спящие люди не представляли для мышонка опасности. Но он зря ослабил внимание. Ночной лес не любит этого!

Беззвучно мелькнула тень на фоне насыщающегося светом неба, и глупый мышонок, тоненько пискнув, так и не доев кусочек понравившегося ему хлеба, уже летел высоко и быстро, сжатый стальными когтями совы. Сове сегодня не везло на охоте, и она уже было приготовилась отправиться на дневной отдых с пустым желудком, но удача всё ж улыбнулась ей.

А к оставшемуся лакомству уже подрулил новый трапезник. Он долго бродил вокруг этой полянки, но не решался выйти на нее. Полянка источала нехорошие запахи человека и дыма. И то, и другое было очень знакомо пожилому ёжику. Он много повидал на своем ежином веку: и в пожары, глотающие лесные чащобы, попадал, и с человеком успел пожить, угодив однажды в любопытные детские ручки. Но всех бед ёжик удачно избежал и давно жил в своём, знакомом до последней травинки участке леса, считаясь здесь законным хозяином.

Проглотив последние хлебные крошки, которые ему не очень-то и понравились, ёжик побродил вокруг потухшего костра, между разбросанных вещей и даже, совсем осмелев, обнюхал спящих людей. Нет, больше ничего интересного он не обнаружил и покинул полянку, чтобы заняться поисками своей обычной кормёжки.

А небо уже совсем высветилось, заманивая к себе солнечный диск, который закатился куда-то далеко за земную поверхность…

Тамарка ловко молотила своими миниатюрными пальчиками по клавишам пишущей машинки.

– Здорово у тебя получается! – восхитился я.

– А у меня всё здорово получается, – обведя язычком полные губки, улыбнулась она. – Уж тебе ли это не знать!

Я только вздохнул, а Тамарка снова защёлкала литерами по валику, но ещё громче…

Я открыл глаза и сразу понял, что это был сон. Но почему же тогда щёлканье не прекращалось? Нет, это не пишущая машинка.

– Дятел, что ли? – вырвался у меня вопрос.

– Нет, его жена, дятелка! – прощёлкало возле уха.

Я повернул голову и ткнулся носом в нос Тани, который был холоден, как эскимо.

– Если б ты знал, – проклацала она, – как я замёрзла!

Я посмотрел на часы: 6:30. Потом не без труда поднялся и огляделся. Мы с Таней, оказывается, спали возле куста черёмухи просто так, на голой травке! С другой стороны куста лежали в обнимку Мишка с Вовиком. Андрюху я в поле зрения не засёк. Невдалеке зияло чёрное пятно кострища, над которым висел расплавленный чайник, а вокруг, изысканно-небрежно, были разбросаны наши шмутки: рюкзаки, палатка, посуда и, как бриллианты в изумрудном обрамлении, повсюду валялись пустые бутылки, в которых ещё вчера было так много согревающего душу и тело напитка!

– Однако! – поворошил я волосы на не совсем свежей голове. – Натюрмортец!

– Бригада! Подъём! – заорал я.

Нет, куда там! Ни один труженик даже не шелохнулся. Тогда я решил их попинать ногами. Но вовремя одумался – всё же это не совсем педагогично и гигиенично. Есть ведь гораздо более действенный способ!

– Эй, орлы, – произнес я вполголоса, – кто хочет похмелиться, вставайте, а то я всё пью один.

Не успел я договорить последних слов, как Мишка уже был рядом, а из черёмухового куста, с треском и сопением, на четвереньках выполз Андрюха с пустой кружкой в руке:

– Давай, Серж, наливай, не пьянки ради, а сугрева для.

Я оглядел их рожи и констатировал:

– Хороши! Впрочем, и я, наверное, не лучше! А насчёт опохмелки я не в курсе. Сам только встал. Ищите. Что найдёте – всё ваше. А мне лучше кто-нибудь объясните, почему мы не поставили палатку?

– Так ты ж сам запретил нам это делать, – подал голос Вовик и, распахнув глаза, добавил чистому небу голубизны.

– Странно, почему же я это запретил? – подозревая какой-то подвох, засомневался я.

– Ну как же, ты ведь целую лекцию нам прочитал о том, чего нельзя делать в пьяном виде.

– И чего же нельзя делать?

– Гнать хода, рубить визирки и ставить палатки.

– Ну что ж, – вынужден был признать я, – теоретически всё логично.

– А практически, – широко зевнула поднявшаяся Таня, – всё офигенно глупо, а, главное, холодно!

Мишка, просматривавший бутылки на предмет залипания там остатков спиртного, плюнул и со злой ухмылкой бросил:

– Да что ж, мы не русские, что ли?!

– А при чём тут это? – не въехал Андрюха, всё ещё, в надежде на чудо, державший кружку в вытянутой руке. – Подумаешь, палатку не поставили.

– Какая, на хрен, палатка! Я про водку говорю: ни капли!