Loe raamatut: «Все, что останется»

Глава 1

Он привычно остановился, не доходя до подъезда метров двадцать. Внимательно осмотрелся и сделал вид, что что-то ищет в большом черном пакете. Здесь его не могли видеть из окон старого пятиэтажного дома, зато ему открывался отличный обзор. Убедившись, что поводов для беспокойства нет, быстро натянул куртку с крупной и непонятной надписью «Ремжилстрой», которую с месяц назад стянул на стройке. Перекинул через плечо сумку, найденную там же и очень похожую на те, которые носят с собой ремонтники и представители коммунальных служб. Теперь он мог быть электриком, сантехником и еще бог знает кем. Осторожность и внимательность уже давно стали основой его жизни. Тем более сейчас, когда все выглядело слишком хорошо, совсем не хотелось спугнуть удачу банальной торопливостью или самоуверенностью. Быстрым шагом пройдя к подъезду, набрал код и почти бесшумно, вжав голову и затаив дыхание, взбежал на последний этаж, миновав который оказался у двери, ведущей на чердак. Не прошло и минуты, и замок уже защелкнулся за спиной. Какой замечательный человек придумал двери, сваренные из арматуры! Мало того, что она давала возможность оценить ситуацию, так еще и замок можно было повесить, находясь с любой стороны. Уже давно он смазал все петли, и самым громким казался стук сердца.

Здесь он хорошо ориентировался и даже в полной темноте уверенно прошел в дальний угол, где находилась его комната, как иронично окрестил он небрежно сброшенные, на первый взгляд, листы пенопласта. Самый ответственный отрезок был позади. В оборудованном со знанием дела тайнике хранилось все нехитрое имущество. Накинул провода, тусклая лампочка осветила лишь небольшой угол, и опустил кипятильник, состоящий из двух лезвий, разделенных парой спичек, в пол-литровую банку. Вода закипала быстро, и он, уже расслабившись, наблюдал за растущим вулканчиком пузырьков, стремительно поднимающихся к поверхности.

Сколько пришлось поскитаться, пока он нашел это место. Борьба за теплый угол, защищенный от дождя и ветра, была нешуточная. Потерять такое пристанище – значит, снова обрекать себя на толкотню в грязных подвалах и ночевки под теплотрассами в кругу совсем не гостеприимных товарищей по несчастью. Потому и принимались все меры предосторожности, чтобы ни коллеги-бродяги, ни жильцы подъезда, ни домоуправление, не дай бог, не раскрыли его тайное жилище, ставшее поистине спасением.

Ему несказанно повезло. Пьяный жилец, которого он однажды пожалел и дотащил до дома, рассказал об этом подъезде. Из двадцати квартир сдавалось в аренду шестнадцать. Никто никого не знал, лица менялись. Пришлось потратить немало сил и нервов, прежде чем удалось перетащить сюда матрас и небольшой арсенал вещей, собранных где попало. Был даже утюг, который он нашел в мусорном баке и смог отремонтировать. Впрочем, покупать предметы домашнего уюта не приходилось уже слишком давно. Все было найдено или просто «подобрано», когда нерадивые хозяева забывали о банальной осторожности и внимательности. Да и само понятие уюта изменилось до неузнаваемости. Была крыша, было тепло, была даже вода. На одной из труб он нашел кран, установленный непонятно для чего. Все это казалось сказкой. Однажды даже мелькнула мысль о счастье.

Горячий чай с самым дешевым батоном и что-то по виду напоминающее сосиску, вкус которой понять было совершенно невозможно. К гурманам он не относился даже в то счастливое время, когда о жизни бомжей знал только из газет, да и то был убежден, что в его стране, великой и могучей, это явление отсутствует. Сейчас уже просто наличие еды воспринималось как праздник.

Почти полгода жил он на этом чердаке. Наконец, удалось привести себя в хоть какой-то порядок, и уже не так сильно напоминал он «лицо без определенного места жительства». При беглом взгляде больше походил на работягу с маленькой зарплатой, не очень ухоженного, но еще не опустившегося окончательно. Ему было пятьдесят два. Странно, но выглядел он моложе. Последние два десятка лет совсем не должны были способствовать этому обстоятельству. Его нельзя было назвать худым. Скорее, жилистым. Внешне спокойное лицо с выразительными чертами. Эх, ведь было время, когда его считали красавчиком и баловнем судьбы. В теперь уже далеком прошлом он пытался представлять себе этот возраст. Тогда все виделось подругому и казалось почти фантастикой. Он думал, что к пятидесяти добьется успеха, будет наслаждаться общением с внуками, баловать их и радоваться счастью детей, помогая изо всех сил. Представить себя на чердаке старой «хрущевки» в одиночестве, скрывающего существование и избегающего людей не смог бы даже самый невероятный пессимист, а уж сам он себя таковым не считал никогда.

Тернавский Олег Геннадьевич. Уже почти двадцать пять лет его никто не называл по отчеству. В этом кругу даже имена звучали редко, погоняла были короче, часто подчеркивали статус, да и привычнее они для людей его круга. Шапир – им он стал на зоне и оставался до сих пор. Жаргонное «шапиро» означало «адвокат», если перевести на язык нам привычный. Как-то само собой слово сократилось, сохранив смысл для тех, кто мог бы его понять.

Двадцать лет. Почти полжизни прошло в местах не столь отдаленных и в скитаниях. От того лоха, который впервые переступил порог камеры, уже давно не осталось и следа. К нему обращались за советом бывалые урки и авторитеты, он смог добиться положения. Но то, что было там, на зоне, здесь не имело никакого значения. Поверить, что когда-то он закончил юридический факультет престижного университета и даже считался очень перспективным адвокатом, было уже невозможно. Может, для бомжа он выглядел и неплохо, но узнать в этом усталом человеке, с внимательным, тревожным и оценивающим взглядом, некогда уверенного в завтрашнем дне юношу уже не получалось. Все, что осталось из документов, – паспорт без прописки, с давно истекшим сроком действия и затертая справка об освобождении.

Задумчиво он допивал остывший чай. Странно, когда-то давно, в прошлой жизни, спеша утром на работу, он внимательно рассматривал опустившихся бичей у магазина. Тогда было непонятно, как может человек вдруг упасть и не подняться. Но, что удивительно, их жизнь казалась простой. Найти денег, выпить – и отдыхай. Нет ни телефонных звонков, ни срывающихся нервов, ни тысячи других переживаний. Они казались свободными и, как бы это ни выглядело смешно, счастливыми в своем оптимизме. Олег задумчиво закрыл глаза, стараясь отпустить переживания прошедшего дня. Нужно настроиться и вспомнить все, что прокрутилось в мозгу в течение дня, и то, что он старательно пытался запомнить. Для себя он уже давно все решил и нашел единственный способ оправдать себя и свое существование. Из тайника, который он подбирал долго и тщательно, был извлечен планшет. Старый, затертый, почти не державший заряда, но он работал. И это было главное. Чем ближе казалось окончание работы, тем больше сомнений окутывало его. Все чаще появлялась мысль, что ничего не получится и все напрасно. Хотелось завыть. Не с кем посоветоваться. Не у кого спросить. Он разучился верить и доверять. Он давно один. Если бы кто-то спросил: «Можно ли к этому привыкнуть?» – сил хватило бы лишь на то, чтобы расхохотаться. Нельзя! К этому нельзя привыкнуть!

Почти три часа он провел, склонившись над небольшим экраном. Порой что-то шептал, словно про себя. Порой задумчиво застывал, вдруг преображаясь, и снова оживал, быстро набирая вереницы слов, наловчившись это делать двумя пальцами. Наконец, взглянув на часы, он бережно завернул планшет в пакет. В который раз убедился, что на месте и деньги. Усмехнулся про себя, прикинув, как богат он фоне таких же бродяг. Провел рукой по щеке, недовольно мотнул головой, но все же достал бритву. Самое главное сейчас – сохранить презентабельный внешний вид. Только так он не бросался в глаза и мог рассчитывать на отсутствие внимания со стороны вездесущих патрулей. Утром времени может и не быть. Все приготовления к новому дню начинались с вечера.

Уже засыпая, почувствовал привычную боль, тупо ударившую в виски. О болезнях в их кругу старались не думать. Да и он уже давно смирился с тем, что уже пережил отведенное ему время. Нужно успеть, нужно обязательно довести до конца все, чем живет уже столько лет. Не может судьба, столько раз спасавшая его, дать умереть, когда остался всего один шаг. Это будет слишком несправедливо и слишком жестоко.

Глава 2

Даша поправила подушку у дочки, которая спала, мило посапывая и чему-то улыбаясь во сне. На минутку присела на краешек ее кровати, нежно погладив руку и мысленно пожелав спокойной ночи. Вышла на кухню, только сейчас вспомнив о чае, который давно остыл. Утром, когда будильник вырвал из тревожного сна, она мысленно пообещала себе лечь раньше. Но уже почти двенадцать, и день ничем не отличался от всех предыдущих. Чай пришлось вылить, и, сполоснув чашку, Даша прошла в комнату. Жалкие квадратные метры однокомнатной квартиры не оставляли уголка, где можно остаться одной. Последнее время она все острее понимала, что задыхается без возможности уединиться и хоть как-то переключиться на другую волну. Муж спал, распластавшись на всю кровать и стянув одеяло. Первой мыслью было лечь рядом с дочкой, чтобы не тесниться и не слышать этот запах бродившего пива. Но утром придется объяснять, почему она не хочет быть с ним рядом. Начнутся вечные обиды и укоры. Весь вечер он делал вид, что пришел совершенно трезвым, просто немного задержался по работе. А она уже в который раз сделала вид, что ничего не заметила. Неужели он действительно думает, что пиво не имеет запаха? Мужчины – странные люди. То, что пара бутылок не считается выпивкой, они расскажут в любой момент, и причем так убедительно, что не поверить не получится. Когда-то она пыталась возмущаться, взывая к совести. Весь арсенал семейных проблем: что у дочки порвались колготки, что нужно из чего-то придумывать каждый день завтрак, обед и ужин, что есть еще тысяча необходимых мелочей, которые нужно купить, – кажется, его совсем не тревожил. «Так живут все», – вердикт был однозначный и не предполагал вариантов решения проблем. Действительно, вокруг жили точно так же. Одно оставалось загадкой и никак не давало покоя: «Почему, если все вокруг зарабатывают столько же, между ними такая разница?» Как они умудряются строить дома, покупать машины, каждый год отдыхать на море и делать ремонты? Замкнутый круг жизни не давал вырваться за пределы этой трясины, и ничего подходящего на ум не приходило. Однажды она попыталась убедить себя, что нужно смириться, доверившись судьбе, и попытаться наслаждаться тем, что у нее есть. Она перечитала тысячи советов психологов, пытаясь найти для себя хоть что-то, что подарит надежду и поможет разорвать давящие оковы беспросветности. В который раз не получилось ничего. Может, стоило смириться и жить, как советует муж, спокойно и не принимая очень близко к сердцу. Может быть…

Они познакомились на первом курсе медицинского института. Не заметить Диму было невозможно: душа компании, ловелас и балагур. Вокруг него всегда было шумно и весело. Даша была другой, даже, наверное, противоположностью. Она не выделялась невообразимыми нарядами, скорее старалась быть незамеченной. Но и в этой скромности угадывалась настоящая принцесса. Юная, мечтательная, она росла с бабушкой, которая не чаяла во внучке души. Едва исполнилось восемнадцать, она осталась одна, похоронив единственного родного человека. Мама умерла, когда Даше не было и пяти лет. О папе она не знала ничего. Однажды бабушка говорила, что он был очень хороший, но слишком невезучий, и лишь обмолвилась о том, что, должно быть, пропал он в тюрьме. Почему так старательно уходила она от этой темы, оставалось загадкой. Бабушка замолкала, едва слышала вопросы о том времени, которое теперь уже навсегда останется тайной.

Дима очаровал Дашу. Оставшись одна, без поддержки, она быстро вышла замуж, надеясь, что в семье она скроется от одиночества и любовь даст ей силы пережить всю боль, которая никак не могла отпустить. Казалось, Дима не чаял в ней души. Он переехал в ее квартиру, доставшуюся после смерти бабушки. У них было все, что нужно молодой семье: любовь и отдельная жилплощадь. Единственное, что омрачало жизнь, – вечная нехватка денег. Они были студентами, а родители мужа помогать не спешили, считая, что женитьба предполагает самостоятельную жизнь со своим бюджетом. Пришлось устроиться на работу медсестрой, выбирая ночные смены. Скоро Дима бросил учебу, вдруг осознав, что быть врачом не его призвание и горбатиться сутками за копейки он не намерен. А на пятом курсе родилась Леночка. Вспоминать, как они выжили в тот период, не хотелось. А как она смогла не бросить институт, оставалось загадкой даже для нее самой. Сейчас, оставив амбиции и махнув рукой на все, Дима работал обычным слесарем, не хватая звезд с неба. Как бы сложно ни было, но зарплату он приносил исправно, дочку любил, да и ее, наверное, тоже. Со стороны они казались самой обычной семьей с обычными проблемами. Было безумно жаль, что-то куда-то улетели романтизм и мечтательность. Но ведь это проходят все. Вон, на работе подруги уже давно в разводе, вышли замуж по второму разу, но ведь не нашли ожидаемого счастья, хоть и были уверены, что сейчас уж точно не ошибутся. А у нее все хорошо. Просто она такая странная максималистка, мечтающая о чем-то, скорее всего, несбыточном. И ведь внимания ей уделяли немало, и недвусмысленные предложения поступали с завидной регулярностью. И подруги нередко интересовались, что за диета у неё и как получается выглядеть на двадцать пять. Проще было отшутиться. Думать о том, что в свои тридцать она смогла сохранить пять лет молодости, было слишком оптимистично. Даша тактично улыбалась, лишь мельком отметив очередной комплимент или поймав провожающий ее взгляд.

Обычное утро и обычный путь на работу. Когда-то она попала по распределению в эту поликлинику. Судьба привела ее к дому, в свой район. Два года жила она с мечтой перейти в больницу и стать «настоящим», по ее мнению, врачом. Но главный врач, Розинфельд Михаил Борисович, убедил молодого, но очень ему понравившегося специалиста остаться. Сейчас уже нелепо вспоминать те разговоры, да и сам Михаил Борисович уже год как на пенсии. Но он позволил почувствовать уверенность в себе, раскрыл отношение к работе. Постепенно приходили и опыт, и уважение, и место заведующей отделением в самом скором будущем прочили именно ей. Все было замечательно. Но что-то не давало покоя. Где-то в глубине души скребли кошки, словно пытаясь отыскать те мотивы, которые не давали уснуть. Что-то тревожно звенящее все чаще заставляло задуматься, возвращая в прошлое, которое уже не казалось простым.

– Даша, зайди к главврачу. – Старшая медсестра отделения Галя встретила ее на лестнице. – Он уже мне два раза звонил, спрашивал о тебе.

– Не мог мне сам позвонить? – Привычка главного делать вид, что вне работы он тревожить персонал не будет ни при каких обстоятельствах, иногда смотрелась странно.

– Ты же знаешь! – Галя хитро улыбнулась, словно хотела что-то подчеркнуть и, не удержавшись, добавила: – А уж тебя он еще и побаивается.

О том, что Вадим Викторович тайно влюблен в Дашу, шептались все. Ей же приходилось делать вид, что ничего не замечает. Это внимание иногда раздражало, однако вел он себя тактично и старался скрывать чувства, что порой получалось смешно, но в целом неплохо. А со временем остались только эти мелкие и совсем безобидные шутки, от которых невозможно избавиться в женском коллективе.

– Даша, пожалуйста, присаживайтесь. – Вадим Викторович встал из-за стола и подвинул ей стул. Когда они оказывались наедине, он старался демонстрировать особое отношение. – Даша, вам нужно ехать на курсы повышения. – Он посмотрел виновато, понимая, что скажет сейчас она, потому и не дал возможности ответить. – Я больше не могу не отправлять вас. Прошли все сроки. Нужно ехать. На месяц.

– Когда? – То, что придется оставить дочку с мужем вдвоем, тревожило. Она не верила в его самостоятельность, но вариантов не было.

– Через неделю.

– Хорошо. Я поеду.

– Даша, я, правда, сделал, что мог. Нужно ехать.

– Я знаю.

– Распишитесь у Аллочки. Там приказ и командировочные нужно получить. Даша, вы все чеки собирайте. Я все подпишу. – В эпоху тотального контроля и особого внимания к трате бюджетных средств это смотрелось как нечто невероятное.

– Я постараюсь уложиться в лимиты. Но, если будет совсем туго, воспользуюсь вашим предложением. – Даша понимающе улыбнулась.

Она вышла из кабинета. Аллочка, секретарша, встрепенулась, вопросительно ловя настроение и не решаясь достать бланки.

– Давай, где мне расписаться. – Даша оценила тактичность и отношение к ней. Надо же. Ведь самый обычный терапевт.

– Вот. – Алла протянула папку.

Она подписала, не глядя, лишь отметив про себя, что за столько лет так и не привыкла к фамилии мужа – Смолина.

Очередь затаилась, увидев ее, подходящую к кабинету. Самые шустрые уже были готовы ворваться следом. Сейчас они будут кричать, что им только спросить, и остальные взорвутся негодованием, когда они долго не выйдут из кабинета.

– Кому только спросить? – Даша остановилась у двери. – Спрашиваем сейчас и здесь. Остальные входят по очереди.

Наступила тишина. Пыл приготовившихся проскочить угас.

– Сейчас выйдет медсестра, соберет талончики и проверит тех, кто по записи. Она будет вызывать сама. Никто без приглашения не входит. Я ясно сказала? – Даша обвела взглядом тех, кто минуту назад решил взять дверь с ходу. – Вот и замечательно.

Она села за стол и вдруг осознала, сколько дел предстоит на эту неделю. Как они будут без нее? Слишком давно никуда не выбиралась. Даже если появлялась возможность куда-то выехать, находилась тысяча причин заняться срочными домашними хлопотами, которых хватало всегда. А может, это просто ее вечная привычка все усложнять и искать черную кошку в темной комнате, как нередко говорил муж. Но через минуту пришлось вернуться на землю, и привычные заботы отвлекли от мыслей о скором отъезде.

Глава 3

Лекция закончилась, но никто не расходился. Преподаватель, откинувшись на стуле у доски, слушал очередной вопрос. Неизменная улыбка, уверенность и какая-то лукавая ирония не сходили с его лица. Костюм, пусть и не самый дорогой, сидел как влитой, подчеркивая красивую фигуру. Стильная прическа, отсутствие галстука и никаких бумаг. Он никогда не пользовался конспектами и заготовленными планами на урок, поражая потрясающей памятью и эрудицией. Поверить, что месяц назад ему исполнилось сорок два, было непросто. Во взгляде, движениях, манерах было что-то очаровывающее и располагающее. Тонкий юмор, абсолютное пренебрежение к условностям и слава справедливого экзаменатора, требующего знаний и не заваливающего от скуки или плохого настроения, с годами создали ему огромную популярность среди студентов. Лекции его не прогуливал никто, несмотря на то что он никогда не проверял присутствующих. То, что халява не пройдет, знали все, но учить было приятно, тем более когда каждая тема состояла не просто из последовательности требующих запоминания фраз, а сопровождалась примерами из жизни и комментариями, которые были порой куда интереснее самой жизни.

– Роберт Маркович, скажите, – вопрос волновал всех, но никто не решался его задать, пока студент третьего курса Коля Ненашев не проиграл спор, и именно ему пришлось озвучить давно волновавшую всех тему, – почему вы сами не занимаетесь адвокатской деятельностью? Вы же знаете больше всех. У вас большой авторитет в определенных кругах и вам нет равных в аналитике. Ведь здесь, в институте, зарплаты меньше. Мне говорил папа, что вы подавали большие надежды, но все же ушли. Почему?

На миг по лицу Валенжера (фамилия преподавателя, скорее всего, имела французские корни, но безжалостное время растворило истоки происхождения) пробежало что-то очень похожее на досаду, словно от терзающего болью зуба, но заметить это не смог никто. Он лишь позволил себе задуматься, что было непривычно.

– Я не хочу защищать подонков, за которых платят большие деньги.

– Но ведь есть и невинно пострадавшие. – Коля не сдавался. Он перешел порог своей смелости и остановиться уже не мог.

– Есть. Вот поэтому я буду учить вас. Кто-то должен стать тем человеком, который защитит невиновных. Но, боюсь, чаще придется искать ошибки не спящих следователей, которые что-то упустили в заключениях, протоколах и прочих бумагах, чтобы сбросить пару лет для урода, который не заслуживает ничего.

– Но ведь все имеют право на защиту. – Тихий голос откуда-то из середины большой аудитории в тишине прозвучал слишком отчетливо.

– Имеют. Все имеют право на защиту. А еще умеют запугивать свидетелей, подкупать судей, терять доказательства. Много чего умеют. Но к нашей теме это не имеет никакого отношения. Спасибо. – Он встал, показывая, что продолжения не будет. – Готовимся к экзамену.

Занятия закончились. Роберт не спеша подошел к машине. Далеко не новая, она давно требовала ремонта, но в очередной раз пришлось отложить его до лучших времен. Скоро июль. Он уже почти договорился снять дачный домик и вывезти жену с сыном на свежий воздух и хоть как-то сменить обстановку, от которой все уже устали. Дача состояла из спальни и большой кухни, которая, в свою очередь, была разделена на две зоны, представляя таким образом что-то среднее между залом и столовой. Места было немного, зато цена приятно удивила, и можно пожить месяца полтора. Да и озеро недалеко. Было бы здорово вырваться на природу, организовать рыбалку, шашлыки. В последнее время отношения в семье становились все напряженнее, и хотелось сделать хоть что-то, чтобы разрядить атмосферу. Как всегда, по пути домой зашел в магазин. Ритуал был настолько привычный, что у полок практически не задерживался, лишь бегло пробегая по срокам годности. Набор стандартный, выверенный годами, и причин отклоняться не было никаких. Уже у двери квартиры он попытался взбодриться и вошел, сверкая улыбкой и излучая максимум оптимизма.

– Вот и я. Заждались? – Роберт прошел в комнату.

Даже в больничной палате ощущения были легче. Специальная кровать, наборы всевозможных приспособлений, расставленные повсюду бутылочки, баночки, рассыпанные таблетки – все это стало их жизнью и их болью.

Тот день перевернул все. Сыну едва исполнилось шесть, когда в результате нелепой аварии оказался поврежденным позвоночник. И вот уже десять лет Матвей был прикован к постели. Немножко двигалась левая рука, и он даже мог перевернуть страницу книги или нажать кнопки на клавиатуре. Казалось, что пережить такой удар не хватит никаких сил. Сколько слез было пролито, сколько бессонных ночей, сколько истерик пришлось пережить! Казалось, жизнь замерла, разделившись на до и после трагедии. Жена сразу бросила работу, посвятив себя сыну, и не отходила с тех пор от него ни на шаг, не доверяя уход никому.

– В аптеку зашел? – Оля даже не оторвалась от телевизора.

Они смотрели подряд все программы. С тех пор как своя жизнь вдруг потеряла смысл, утешение осталось лишь в том, чтобы обсудить происходящее у других. Всевозможные ток-шоу с падкими на сенсации журналистами увлекли их неожиданно и полностью. Вот и сейчас обсуждение какого-то очередного мыльного события интересовало больше, чем его появление.

– Матвей, мы же планировали продолжить работу над программой. – Он смотрел не то с жалостью, не то с раздражением.

Смириться с тем, что жизнь закончилась, не хотелось и от того скрывать злость становилось все сложнее. Роберт искал все новые возможности увлечь сына, найти ему что-то, что сможет заинтересовать и чем он сможет заниматься даже в таком положении. Ведь голова работала, времени было сколько угодно, а он был готов помочь и поддержать. Но все усилия разбивались о стену непрекращающейся депрессии, которая и его начинала сводить с ума.

– Пап, кому нужна эта программа? Ну, а если я разберусь? Ну, напишу я ее гениально? Дальше что? Купим мне кровать крутую? Или телевизор еще больше? Кому это надо? Зря только напрягаться.

– Оставь сына. Ему и так тяжело. – Жена посмотрела укоризненно.

– Ладно. Я просто думал, что тебе это может быть интересно. Дожидаться ответа Роберт не стал. Переоделся и прошел на кухню. Готовить по вечерам стало его обязанностью незаметно. Оле постоянно не хватало времени, а он старался помогать всегда и во всем. Вот и сейчас он старался сделать все быстрее, чтобы хоть немного позаниматься. Хотелось просмотреть последние публикации. Отслеживать все изменения и даже те проекты, которые не были утверждены, но которые пытались лоббировать заинтересованные личности, вошло в привычку. Это была не столько ответственность, сколько вечное стремление знать в своей сфере если и не все, то максимум возможного. Он еще слишком молод, чтобы шепелявым голосом вещать лекции десятилетней давности. У него было свое понимание хорошего преподавателя. Это должен быть человек, который не просто знает свой предмет. Он должен увлечь, заставить почувствовать важность изучаемого и проникнуться необходимостью этих знаний. А это возможно, лишь если стирается грань между лектором и студентом. Все должны выйти на одну волну и прожить каждое слово и каждую минуту, оставляя их в памяти. Нет, не та дешевая популярность, которую завоевывают, раздавая хорошие оценки и превращаясь в «своего в доску» парня. Роберт не забывал своих любимых учителей, которые оставили след в его жизни. Очень хотелось, чтобы эти молодые мечтатели и его однажды вспомнили как человека, оставившего хорошие воспоминания.

Работа увлекла, и лишь скрипнувшая за спиной дверь вырвала из состояния сосредоточенности.

– Тебе все мало? Посидел бы с нами. Сын скучает. – Оля начинала раздеваться, собираясь лечь спать.

Слов не было, а смотреть телевизор он не хотел. Что-то разговоры в последнее время не клеились. Интересно, любит ли он ее? Когда они женились, любил точно. Он даже помнил чувство полного помутнения и счастья. Помнил, как радовался рождению Матвея и как дружно встречали ее из роддома. Он все помнил. Порой даже казалось, что память раздражала своим вечным желанием напомнить о чем-то в самый неподходящий момент. Но сейчас он просто не понимал, что от него хотят и каким нужно стать.

– Когда у тебя зарплата? Ах, зачем ты тогда ушел в университет? Ведь мог зарабатывать куда больше. – Оля продолжала, словно забыв, с чего начинался разговор.

– Снова? Оля, ты же все знаешь. Зачем говорить о прошлом, которое невозможно вернуть?

Засыпали, как всегда в последнее время, повернувшись спинами друг к другу, и Роберт чувствовал, что прежние отношения ушли в небытие, растворившись в повседневных заботах и тысяче проблем, от которых не было спасения.

Он не любил вспоминать тот период жизни, но память не отпускала, заставляя вновь и вновь возвращаться в прошлое. Гражданское право не интересовало его никогда. Воображение рисовало громкие уголовные дела, в которых он блестяще ведет свою партию, разбивая аргументы обвинения и торжественно провожая своих подзащитных из зала суда на свободу под аплодисменты и овации зрителей. И начало работы под руководством старого адвоката Исаака Моисеевича Кагана было похоже на сбывшуюся мечту. В свои шестьдесят пять Исаак Моисеевич научился разбираться в людях и тщательно отбирал помощников. Молодой парень зацепил старого адвоката умением мыслить нестандартно, находить неожиданные решения и потрясающей памятью. Роберт, в свою очередь, смотрел на своего учителя восхищенными глазами, впитывая каждое слово и подражая во всем. Но скоро пелена романтизма начала развеиваться. Вдруг стало понятно, что ни знания, ни искусство оратора, ни все то, что мы видим в кино, не являются основой успеха. Все построено на связях, на деньгах, на влиянии. Окончательно иллюзии были утрачены, когда лидеры преступной группировки, со смехом и под хохот встречавших их братков, вышли из зала суда, а угрюмый следователь, сжав кулаки, подошел к Роберту не в силах сдержать эмоции:

– Что?! Адвокат, гордись! Они свободны! Все! Все твари! Они убивали, они насиловали, они грабили, но они невиновны! Потому что вы купили все вокруг! И ты сейчас, когда пойдешь домой и ляжешь спать, знай, что благодаря тебе сегодня опять кто-то зальется слезами. Вы все скоты! Ненавижу!

Кто-то оттащил его в сторону, а Роберт так и остался стоять, вдруг осознав, что это не та жизнь, о которой он мечтал. И эта ночь вдруг изменила все. Делать вид, что ничего не случилось, он не мог.

Предложение поступить в аспирантуру и перейти на работу в университет выглядело просто спасением. Многие не понимали такого решения, но он вдруг нашел себя. Оля с готовностью поддержала мужа. Тогда казалось, что все самое худшее позади и теперь их ждет лишь безоблачная жизнь, наполненная любовью. В любом случае сейчас это уже не имело никакого значения.

Лишь войдя в университет, Роберт преображался. Теперь это снова был целеустремленный, чуть ироничный мужчина, с искренней улыбкой, которая вызывала симпатию и располагала. Уверенный шаг, свобода в каждом движении и чувство скрытой силы заставляли студенток влюбляться в него. Впрочем, это было совершенно безнадежно, и юные сердца заведомо обрекались на вздохи и страдания, которые со временем пройдут, оставив в памяти легкий след пролетевшей и растворившейся мечты.

С ректором Шагановичем Павлом Викторовичем они столкнулись у двери столовой.

– О Роберт, легок на помине. Только тебя вспоминали час назад. – Павел Викторович протянул руку. – Пойдем-ка. Как раз пообедаем и обсудим кое-что.

Они устроились за столиком, который никто старался не занимать в это время.

– Роберт, я знаю твое семейное положение, но у нас просто безвыходная ситуация. Время сессии, сам понимаешь, а нужен представитель в столице на конгрессе. Ты помнишь, мы говорили о нем на той неделе. – Шаганович махнул рукой, пытаясь скрыть легкую неловкость. – Понимаешь, некого послать. У тебя единственного нет экзаменов до четверга следующей недели. В воскресенье туда, в среду вечером выедешь обратно, утром здесь. В поезде поспишь и все успеешь. Заодно и нас выручишь. Ты пойми, ну, не аспиранта же посылать. Там еще непонятно, кто может быть. Нужно, чтобы кто-то был из проверенных людей. А тут одно на одно: Михаил Львович заболел, Иннокентий Семенович не может по каким-то там причинам. Спасай!

Слова лились бальзамом. За пять минут Роберт узнал, что он чуть ли не единственная надежда и опора университета. Что страна не забывает героев и ему все зачтется в будущем. Что зачтется и где оно будущее – оставалось загадкой, но шанса отказать ему не предоставили. Он уже давно никуда не выезжал и в глубине души обрадовался этой возможности хоть немного отвлечься.