Loe raamatut: «Напоминание о жизни»

Был день. На кухонной плите, испуская клубы пара, доходил борщ, разносящий по квартире убаюкивающий запах домашнего быта. Поблескивая, томилась в ожидании уже расставленная столовая утварь. И телевизор, сияя пестрой улыбкой, шептал что-то о любви и вечном счастье. Дом ждал. Ждал, как всегда. Ждал того, кто был его частью, и без кого дом уже перестал бы называться домом. Долгие годы, словно хранимый небесами, стоял он посреди мирских несчастий и печали, и ничто не могло поколебать этот оплот радости, выстроенный из камней семейного счастья. А потом был звонок в дверь. И этот голос, родной и беспощадный. Он запомнил его на всю жизнь: «Сынок, иди сюда, с ним что-то случилось, они мне не говорят, а тебе сейчас расскажут». Но в этот миг, когда вместе с ввалившей толпой в согретый домашним очагом мирок влетел ледяной ветер, она уже поняла все – без слов и объяснений. Это был тот ветер, от которого годами укрывали непреступные стены, но который траурным вороном ворвался в распахнутые настежь двери, чтобы окутать все ледяными путами оцепеняющего ужаса и скорби.

На душе не было никаких эмоций, одна только растерянность. Как будто где-то на улице его за руку остановила цыганка и, убаюканный ее голосом, он был способен только утвердительно кивать головой, не понимая, что происходит вокруг. Какая-то женщина рассказывала о том, как это произошло, когда привезут тело, что все расходы они берут на себя, и еще много-много всего. Он молча со всем соглашался, записывал телефоны, имена незнакомых людей. Не потому, что это было ему надо, просто голова тогда не могла заниматься поиском смыслов и безропотно выполняла любые указания. Все, что он слышал, походило больше на нелепую выдумку или злой розыгрыш. Ему только что сказали, что случилось самое ужасное из того, что может случиться в жизни, но при этом все в доме оставалось прежним. Точно таким, каким было еще минуту назад, когда отец был жив. Жив для этого дома. Тот же будильник на столе, стопки чертежей и документов, подаренная на юбилей именная кружка. Все это было неотделимо от того, кого уже не существовало. Но как отца могло не существовать, если его вещи не превратились в пыль, не испарились, а остались такими, какими тот каждый день держал их в руках? Голова не могла представить, как это возможно, и в ней судорожно пульсировала одна мысль: «Что-то просто пошло не так и сейчас мы все переиграем! Надо только перезагрузиться! Но как это сделать?! На что нужно нажать?!». Ужаснется этой мыслью он позже, осыпав проклятьями творцов виртуальной жизни, с ее простотой и бесконечностью, в которые так просто поверит и от которых так мучительно трудно избавится, когда жизнь реальная заставляет вернуться в свою, совсем иную действительность, записывающую «experience» не цифрами на мониторе, а кровавыми насечками на сердце. Тогда же иллюзия была частью действительности, еще больше затуманивая и так сбитое с толку сознание, пытавшееся разобраться почему оно не находит возможности отыграть жизнь назад, как это обыкновенно бывало, когда кто-то умирал под обстрелом где-нибудь в лабиринтах заброшенной космической станции или на огромной скорости вылетев с Бруклинского моста. Разум понимал, что происходящее вокруг не игра воображения и что смерть непоправима, но какая-то его часть, очарованная лукавством виртуального мира, в котором смерть лишь досадная заминка перед очередной попыткой, никак не могла смириться с тем, что случившееся невозможно изменить.