Излом

Юг Украины. Август. 1966 год

1

«Черт, опоздал», – недовольно поморщился мужчина, выйдя на пятачок улицы. Сеанс уже начался. Это не входило в его планы. Нужно теперь как-то привлечь к себе внимание односельчан. Задача не из легких, учитывая тот факт, что все зрители внутри и сюжет фильма теперь полностью завладел ими. Еще на подходе к летнему кинотеатру он услышал громкий, но короткий смешок, разнесшийся по залу. «Как там называется фильм? «Берегись автомобиля»? Да, именно так», – вспомнил он яркую афишу, расклеенную еще с самого утра у Дворца культуры. Комедия, кажется. А нашему народу только дай повод посмеяться от души. Пускай повеселится – завтра снова на работу. Начало новой трудовой недели; еще одна неделя, состоящая из колхозных трудодней, со своими обычными трудностями, проблемами, задачами.

Он прибавил шаг, заприметив Марию Поликарпову, которая медленной, старческой походкой шла от летней киноплощадки. Вот – в самый раз. С нее он и начнет.

– Что, Мария Петровна, не понравился фильм? – с ходу спросил он, настигая старушку.

– Да, какой там. Старая я по этим фильмам ходить, да и зрение подводит, – сокрушалась женщина. – Внучку свою проводила. Схожу к Павловне, посижу, дождусь, когда кончится сеанс и обратно домой.

– Понятно, – закивал мужчина, выслушав объяснение старушки.

Она жила со своей внучкой, на отшибе, у самого кладбища. Судьба преподнесла ей суровое и страшное испытание. Ее дочка и зять сгорели при пожаре, а вот единственную внучку удалось спасти. Теперь она осталась с девочкой, заботясь сама об родной кровинке. Фильм закончится поздно, а путь далек – через всю Преображенку. Чего не сделаешь ради любимой внучки.

– Как там Оленька?

– Оленька? Растет себе ребенок. Скоро совсем взрослой станет, – тяжело вздохнула женщина, а затем, словно вспомнив что-то важное, взяла его за локоть, развернула к себе и посмотрела прямо в глаза. – Хорошо, что тебя встретила. Нужна опять твоя помощь.

– Что случилось?

– Радиола моя что-то совсем расстроилась.

– В смысле – расстроилась?

– То работает, то молчит, как немая. Привереда, а не радиола, – взмахнула дряблой ладонью Поликарпова.

– Понятно, Мария Петровна. Сделаем, – заверил старушку мужчина.

– Вот это дело, – оживилась Поликарпова. – Завтра починить сможешь? А то нам с Оленькой как-то скучновато без нее. Вечера скоро пойдут длинные, а на кино не находишься. А, так включим ее и слушаем.

– Только вечером. Раньше не получится.

– Ну, хорошо. Вечером, так вечером. Только приди, не обмани, – потрясла пальцем старушка, одарив его скупой старческой улыбкой.

– Буду обязательно, – и он, прижав женщину за плечи, улыбнулся в ответ, пытаясь развеять ее сомнения.

На том и разошлись. Он поспешил к билетерше, которая уже засобиралась покинуть свое привычное место, в предвкушении подсчета выручки. Он даже представил, как она станет раскладывать полученную мелочь, применяя свою методику: сначала сортирует каждую копеечку по номиналу, потом отсчитывает по рублю, формируя таким образом «столбики». Потом все очень просто. Останется лишь рубли из «столбиков» посчитать. Но сначала пускай вручит ему заветный билет.

– Валюша, извини за опоздание. Что с билетами? Только не говори, что их нет, – и он уже притворно сложил ладони, смотря на билетершу умоляющим взглядом, полным надежды.

Валентина Бровко, с невозмутимым видом вытянула пустующую ленту. Жест короткий и понятный.

«Что же, придется свалять дурака», – он был уверен, что этот барьер ему по плечу, зная простецкий характер девушки. Она всегда его забавляла. И дело не только в ее внешности, хотя именно сейчас он собирался сделать акцент как раз по поводу ее внешнего вида, и начать свою игру. Ему нужно одно – чтобы она его запомнила.

Валентина распустила свои буйные локоны; ее огненная шевелюра никогда не поддавалась никаким стрижкам, ни укладкам. На ее лице, потерявшее к этому времени значительную часть веснушек, застыла тень ожидания. Она догадывалась о его последующих намерениях и потому ее легкий наклон головы, послужил как бы для него сигналом.

Время уходило и ему нужно поскорее попасть внутрь летней киноплощадки, и потому, сверкнув улыбкой, он начал заигрывать.

– Ах, Валя, Валя, Валентина, ты красива как картина, если был бы шанс…

Но его импровизированный стих оборвался жестом Валентины.

– Все – концерт окончен. Иди уже. Но предупреждаю – мест нет.

Он всунул десять копеек в теплую ладонь девушки и наклонился, чтобы поцеловать в щеку, но та вовремя увернулась и зыркнув своими зелеными глазищами, с напускной строгостью произнесла:

– Озорник, давай без этих твоих…

– Валентина, да я же с самыми серьезными намерениями. Нравишься ты мне.

– Болтун, ты. Намеренья у него, – девушка издала смешок и удалилась.

Он засунул сокровенный билет себе в карман, да поглубже. Авось еще пригодится. В летнем кинотеатре не было где яблоку упасть. Сельчане полностью заполнили его. Кто-то фильм смотрел стоя, а некоторые, самые проворные, вон даже принесли лавки из соседних дворов, заняв место прямо на проходе. Ему стоило большого труда протиснуться вперед, под недовольные возмущения, пытаясь подсесть к замеченному им Ивану Борисову, с которым он был в хороших отношениях.

– Подвинься, – шепнул он Ивану, и не став дожидаться ответа, насильно отодвинул мужчину в сторону, отвоевывая себе край сиденья.

– Я думал ты уже не придешь. Ты чего опаздываешь? – вскользь посмотрел на него Борисов и продолжил смотреть на экран.

– Задержался немного.

Происходящее на экране его мало интересовали, несмотря на участие в картине Смоктуновского и Ефремова, одних из самых популярных актеров советского кино. Его интересовало совсем другое. Он стал тщательно смотреть по сторонам, выискивая взглядом того, с кем у него была назначена встреча. Удалось это не сразу, а все из-за наполненного до отказа зала, мешая обзору. Вон он – сидит в окружении своей компании, бесцеремонно сплевывая шелуху от семечек прямо на пол. Высокий, широкоплечий, с красным, угреватым лицом и наглыми, чуть навыкате, темными глазами. Сочно похохатывая, парень с увлечением, явно рисуясь, обсуждал с приятелями, прошедшую только что смешную сцену из кинофильма. Парни смеялись вместе с ним, и смотрели на него по-особому: уважительно, некоторые даже подобострастно. Свита, которая всегда окружала его. Весь в своего отца. Такой же наглый, с недобрым блеском в глазах. Не король делает свиту, а свита короля. Ему ли не знать.

Мужчина поднял голову и посмотрел на небо. Ночь обещала быть темной, как раз ему на руку. Он посмотрел на свои ладони, а затем сжал их в кулаки. Подкравшийся гнев не самый лучший союзник. Его голова и все эмоции должны быть холодными и расчетливыми. Стоит, пожалуй, расслабиться и досмотреть фильм вместе со всеми.

– Забавное кино, – обронил он Ивану и звонко засмеялся, подхватывая общий хохот односельчан…

2

Макар Чуприна услышал голоса давно. Со слухом у него всегда был полный порядок. Зрение конечно уже не то, но на это есть причина – возраст, но вот слух… Можно сказать – идеальный. Даже дочка – и та часто повторяла, что слух у него музыкальный, и он мог бы спокойно преподавать в консерватории. То же скажет! Где он, а где консерватория! Нет, ему уж лучше здесь – в поле, чем в пыльных кабинетах.

Чуприна вышел из сторожки, прихватив с собой фонарь. В последнее время детвора, да и не только она, наладились делать «наскоки» на поле. Ему не раз приходилось нагонять их с бахчи. Да и сменщики его часто жаловались на частые «кавалерийские» рейды. Тут нужно держать ухо востро, зная суровый характер Хлебодара. Ведь не понимают, что арбуз еще не созрел, а все лезут, негодяи. Прищурив глаза, он вглядывался в ночную темноту, туда – откуда отчетливо доносились приглушенные голоса. С каждой секундой голоса слышались все отчетливей. Эти уж точно не идут воровать. Значит кто-то из начальства в первую очередь, – промелькнула первая мысль. Решили проверить? Кто? Свистун? Этот может. Водилось такое за Борисом Андреевичем. Пускай идет. Ему нечего волноваться. Он на месте. Обход сделан. Но тогда почему он слышит не один, а два голоса. «Кого ты прихватил с собой, а, Борис Андреевич?» – мысленно спросил Чуприна и стал дожидаться ночных визитеров.

В темноте он уже отчетливо разглядел два темных силуэта. Идут свободно, даже как-то вальяжно. Не похоже на Свистуна. У того шаг прямой, словно у военного. Чуприна включил фонарь и послал луч света вперед – на фигуры непрошеных гостей.

– Макар, да выключи ты свой фонарь, – донеслось до сторожа, и Чуприна сразу же узнал голос.

На сердце отлегло. Значит не агроном. Голос принадлежал Николаю Святковскому – его соседу, а кто же тогда с ним? Гадать пришлось не долго, так как второй визитер громко икнул и произнес:

– Бдительный ты наш. Хорошо, что хоть не пальнул, а то было бы смеху. Пришли два кума и получили бы заряд соли в самые филейные части.

Игорь Буряк – еще один сосед, но только с тыльной стороны двора. Пьяный конечно, но еще держится, раз пришел с Николаем, прямо из села. Но что они тут делают, посреди ночи?

– Вас какого лешего сюда занесло? – спросил Чуприна и выключил фонарь, опустив его вниз.

– Вот решили проведать тебя. А, вдруг тебе страшно одному? – все шутил Игорь, засунув руку внутрь пиджака.

Чуприна выжидательно смотрел на обоих, уже догадываясь, с чем они пожаловали. Вчера провожали в армию сына Николая. Они разошлись лишь под утро. Макар похмелился в одиночку, так как Святковский поехал с сыном на призывной пункт, а Игорь куда-то запропастился. Водилось такое за ним. Мог на несколько суток зайти в «штопор». А теперь выходит, что они нагрянули к нему.

– Держи, – и Буряк протянул бутылку мутной самогонки. – Надеюсь, закусить у тебя найдется?

– Найдем, – вмиг оживился Макар, но ненадолго. Мысли о Свистуне еще были свежи. Он покосился на соседей, и они догадались о причине его настороженности.

– Не дрейф, Макар. Свистун не нагрянет. Ему завтра ехать с Хлебодаром в область с самого утра. Ты что забыл?

Действительно как это он забыл об этом. Ведь еще со среды все в колхозе говорили об их предстоящей поездке. Причина более чем уважительна. Колхозу обещали новую технику, взамен старой, которая в последнее время стала выходить из строя. Ремонтная бригада извелась вся. Ну, а как же без председателя и агронома. Плюс еще завгар колхоза – Семенович Мирон Антипович. Прямо тебе три кита, на которых держался весь колхоз. Им, сам Бог, велел. Подписать бумаги, принять все как полагается.

– И, правда, запамятовал, – почесал свой затылок сторож.

Настроение сразу поднялось, да и ночь скоротает. Подумаешь – бутылка на троих. Посидят, побалагурят и разойдутся.

– Милости прошу к нашему шалашу, – повеселел Макар, приглашая Игоря и Николая в свою сторожку.

– Я же говорил тебе Коля, что Макар нас не обидит, – довольно потирал руки Буряк, отодвинув в сторону чумазую занавеску, первым входя внутрь.

– Сейчас лампу зажгу, – стал суетиться колхозный сторож, подсвечивая себе фонарем.

Сегодняшняя ночь выдалась на редкость темной, как говорят в народе «воровской». Но Макару уже было за пятьдесят, и он не верил во всякие приметы, насчет подобных ночей. Сколько таких ночей уже было в его жизни? Еще одна ночь, которую он благополучно переживет через несколько часов.

Зажженная лампа тускло осветила небольшую сторожку, тем самым вызвав появление мошкары, которая стала непрестанно циркулировать по помещению.

– Вот так и знал, гады, уже налетели, – и Макар звонко хлопнул себя по щеке.

– Ты просто не обращай на их внимания, и они от тебя отстанут, – посоветовал Буряк, усаживаясь на лавку.

Почти всю длину сторожки занимал грубо сбитый стол, который окружали узкие шатучие лавки. Чуприна метнулся к домашней авоське, где еще оставалась нехитрая снедь, которую ему собрала жена на ночное дежурство: помидоры, огурцы, вареные яйца, сало. После вчерашнего аппетита не было и потому почти все осталось нетронутым. И как раз к случаю.

Святковский, не дожидаясь Макара, сам по-хозяйски нашел стаканы и выставил их на стол, предварительно протерши их об край своей рубахи.

– Макар, что ты копошишься, давай уже садись за стол, – подгонял его Николай, отмахиваясь от назойливых комаров.

Буряк в свою очередь закурил сигарету и пускал дым вверх, пытаясь таким образом разогнать собравшеюся тучку мошкары.

– Вот, все готово, – и сторож разложил на простеленную газету свой ночной паек.

– Ну, по первой, – отложил в сторону окурок, Буряк разлил по стаканам и, чокнувшись первым, опустошил содержимое.

– Хороша, – процедил Макар, занюхав пупыристым огурцом из домашнего огорода. – Николай, давай рассказывай, куда отправили твоего Антона?

– Пограничником будет, Антон, – гордо заявил Святковский.

– А где хоть служить будет, не сказали? – допытывался Чуприна.

– Кто же тебе скажет, Макар? Письмо придет, узнаем.

– Граница, это я вам скажу, о-го-го, – Буряк быстро захмелел, и Макар понял, что Игорь уже на «взводе». А ведь завтра, вернее уже сегодня ему на работу. Ой, Игорь, Игорь, доиграется когда-нибудь. Выгонит его Хлебодар, тогда задаст ему его София. Жена у него бойкая, спуску Игорю не даст.

Выпив по второй и рассуждая о перспективе службы Антона Святковского, Игорю вдруг приспичило сходить по нужде.

– Я отойду, до ветру, – язык его заметно заплетался, и Макар кивнул на выход. Чуть пошатываясь Буряк, вышел из сторожки, и они услышали удаляющиеся шаги. Вернулся он буквально через пару минут.

– Макар, я вот что хотел… – затянул Буряк, осоловевшим взглядом смотря на сторожа.

– Не тяни, – не любил Чуприна всех этих недоговорок.

– Я арбуза возьму себе. Одного. Мне больше не унести.

– Куда же тебе больше. Ты бы хоть и тот донес, – ответил за сторожа Святковский, забрасывая в рот шмат сала.

– Да они еще не поспели, Игорь. Через пару деньков будут в самый раз. Я сам тебе завезу домой, – пообещал Макар.

– Поспеет у меня дома, а, сосед? Ну, будь человеком, – приложил свою ладонь к груди Буряк.

– Да, пускай идет, хоть проветрится, – обронил Николай, смотря на Чуприну.

– Ладно, иди, – примирился Макар, махнув рукой. – Только бери с краю, внутрь бахчи не заходи.

– Понял, – Буряк понимающе поднял ладонь и вышел.

– Разливай, Макар. По последней, и по домам, а то вон – скоро и рассвет. Начальства завтра не будет, авось прорвемся, – Святковский уже приготовил себе бутерброд, положив кусок помидора и сала на краюшку хлеба.

– Прорвемся, Николай. Где наша не пропадала, – согласился сторож, и едва прикоснувшись граненым стаканом с соседом, одним глотком выпил налитое спиртное, после чего приложил тыльную сторону руки к своим губам.

– Вон и наш ночной охотник за арбузами вернулся, – произнес Николай и, застыл со стаканом в руке, уставившись на вошедшего Буряка, тем самым заставив обернуться и Чуприну.

– Что с тобой, Игорь? Черта увидел? – криво ухмыльнулся Святковский, пристально вглядываясь в лицо односельчанина. Две пары глаз уставились на Буряка.

Тот дышал тяжело и прерывисто, как будто за ним гнались. Глаза его были на выкате, рот полуоткрыт, а по подбородку текла слюня.

– Там… лежит… – залепетал мужчина и резко умолк, словно боясь продолжить.

– Ну, все. Допился мужик. Мерещится ему что-то, – сторож поднялся и подошел к Буряку. Что-то в его облике ему не понравилось, в отличие от Николая. И дело было даже не в тусклом освещении сторожки. Лицо Игоря выражало неподдельный ужас и страх. Чуприне даже показалось, что тот мелко дрожит, точно его прошиб озноб.

– Кто лежит? Что ты там увидел? – насторожился Макар, чувствуя, что на душе стало как – то не по себе.

– Ленька… – выдавил из себя Буряк и стал медленно оседать, прямо у порога.

– Что за хрень, – первым выбежал Чуприна, а за ним и Святковский, так и не допив свой стакан.

Кругом стояла тишина – глухая и какая-то давящая. Но его пугала не тишина, а приближающийся туман – один из первых августовских туманов – предвестник приближающейся осени. Он шел от реки: густой, липкий, как говорят «поземный». Пелена шла клочьями, окружая их своим безмолвием, и от увиденной картины Макару стало почему-то тревожно.

– Черт, фонарь забыл, – Чуприна уже засобирался вернуться, но затем, нервно взмахнув рукой, поспешил на бахчу. Святковский шел рядом, всматриваясь вперед – туда, откуда пришел Игорь Буряк.

Бахчевое поле находилось сразу за кукурузным полем, разделенное широкой полосой перепаханной земли. Накрывший их туман мешал обзору, но Чуприне он не стал помехой. Поле он знал, как свои пять пальцев, ступая уверенно и быстро. Прищуренный взгляд охватывал каждый метр. Наконец Макар различил силуэт. Так и есть. На поле, среди арбузов лежало тело. Поза его была неестественна и какая-то странная. Вернее она была отчетливо белой.

– Ты это видишь? – Николай стал рядом с ним и взял за локоть.

– Вижу, – тихо ответил сторож, почему-то удивляясь своему осипшему голосу.

– Он что – голый? – Святковский вытянул голову и замер, смотря на тело завороженным взглядом.

– Пошли, – и, взяв Николая за руку, Макар повел его за собой. Двигался он так, словно шел по минному полю.

Подойдя к телу буквально на расстояние метра, оба застыли, не решаясь ступать дальше, словно перед ними стояла непреодолимая стена. Но первым все-таки не выдержал Святковский и, отбросив охватившее его оцепенение, сделал шаг вперед. Затем медленно наклонился и присел рядом с телом, не подающее очевидных признаков жизни.

– Ну, что там, Коля? – осторожно спросил Макар, продолжая оставаться на месте.

– Твою мать, Макар, – голос Святковского заметно дрожал, а затем он резко вскочил на ноги и попятился назад, к Макару.

– Что ты молчишь? Говори? – Чуприне даже пришлось потрясти Николая чтобы привести того в чувства.

– Ленька там… и он, кажется мертвый… – заплетаясь на каждом слове, промолвил Святковский точно так же как и несколькими минутами ранее Игорь Буряк.

– Да какой Ленька? Ты, внятно можешь сказать?

Услышав фамилию, Макар почувствовал, как по его телу пробежали мурашки, и он в один миг протрезвел. Сердце учащенно забилось, а ноги почему-то стали ватными, непослушными. Он прекрасно понимал, в какой они сейчас ситуации. Мысли находились в полном хаосе, и ему стоило огромного труда привести их хоть в какой-нибудь порядок.

– Вот что, Коля, – обратился он к Святковскому. – Берешь Игоря и пулей домой. Никому ни слова. Утром выходите на работу, как всегда.

– А ты? – наконец вышел из ступора Николай.

– Я тут сам во всем разберусь. Главное – молчите. Ну, что стоишь? Не слышал что ли?

– Понял, – залепетал Святковский и пошел обратно к сторожке.

Макар Чуприна продолжал стоять на месте и смотрел на распростертое тело парня. Так продолжалось около минуты. Затем он вытер свои губы и тихо запричитал:

– Беда, беда. Кто же это сделал?

3

Я резко проснулся. В комнате еще стояли сумерки. Я протянул руку и взял с тумбочки часы. Половина пятого. Из открытой форточки потянуло свежей августовской прохладой. Решительно откинул одеяло и в одних трусах и майке так и застыл на месте, гадая, что все-таки потревожило меня. Какая-то трель. Нет – это была не трель. Звонок. Точно. Телефонный звонок. Вот он раздался снова. Значит, это был не сон.

Но меня уже опередила мама. Она стояла в коридоре и держала в руке телефонную трубку; ее лицо при этом было встревожено. Все никак не привыкнет к таким вот неожиданным звонкам.

– Кто там, мама?

– Из управления, – тихо ответила мама и протянула мне трубку, продолжая оставаться на месте.

Я настроился услышать плохие новости и не ошибся, после того как приложил трубку. До меня донесся голос сержанта Волошина – дежурного по управлению.

– Товарищ капитан, сержант Волошин беспокоит… – но я не дал ему закончить.

– Не тяни, Володя. Что случилось? – с ходу спросил я.

– Тарасенко срочно всех собирает. Машина за вами уже выехала.

– Что за пожар?

– Убийство, Максим Анатольевич, – ответил сержант и отключился.

В ушах еще несколько секунд стоял тревожный голос дежурного. Убийство. Это слово приводило в дрожь и сеяло страх и панику. И оно несло горе – открытое и безжалостное. Я все никак не мог привыкнуть к тому, что кто-то еще осознанно шел на это тяжкое преступление, лишая человека самого святого – жизни. И всякий раз, приступая к расследованию убийства, я понимал, что мне предстоит узнать – что же побудило преступника или преступников совершить это деяние. Именно деяние, другого слова я не находил, чтобы отметить убийство. И преступник ведь ходит среди нас, дышит одним воздухом, смотрит одни и те же фильмы, читает те же газеты и журналы. Но как узнать, почему в его сознании возникает такая дикая и страшная идея? Мои размышления прервал голос матери.

– Максим, тебе нужно ехать? – осторожно спросила, внимательно смотря на меня. – Прямо сейчас?

– Да, мама, прямо сейчас, – точно эхо ответил я.

Собирался я скоро, под взволнованные и частые взгляды матери. Она лишь тяжело вздыхала и поправляла тонкую вязаную кофточку, накинутую поверх ее ночной рубашки. Волновалась, как впрочем, каждый раз, когда я собирался на службу. Но сегодня был особый случай. Этот ранний звонок нес в себе тревогу, не только одному мне – всему отделу, раз собирал полковник Тарасенко. Попрощавшись с матерью, я покинул квартиру и поспешил на улицу.

В это время наш двор, как обычно, был тих и пустынен. Его простор тонул в предрассветном сумраке. Кругом спали дома. Лишь в квартире нашего дворника Сыпко уже горел свет. К подъезду дома уже подъезжала знакомая «Волга».

Два желтых глаза ее подфарников загадочно светились, словно щурясь. За рулем находился Филиппов Федор Захарович, но все управление, включая и самого полковника Тарасенко, называли его просто – Захарыч. Человек уважаемый и почитаемый, несмотря на то, что работал водителем. На мой вопрос Филиппов поделился той информацией, которую успел узнать еще до отъезда: «Лев Иванович уже на месте. Знаю только одно. Убийство произошло не в городе. Так что ничего конкретного тебе не скажу, Максим Анатольевич. Приедешь и все узнаешь на месте».

Машина помчалась по пустынным и от этого казавшимся шире улицам, обгоняя редкие, только выползшие после сна, умытые первые троллейбусы и трамваи. У управления городской милиции уже стоял квадратный зеленый пикап с красной милицейской полосой и длинной антенной. Окна управления ярко светились, словно там шла киносъемка.

На пороге нервно расхаживал полковник Тарасенко. Заприметив меня, Лев Иванович пошел навстречу. Я смотрел на его широкое, чуть оплывшее лицо, на плотно сжатые, толстые губы, пытаясь понять, в каком он расположении духа. Возраст, а было полковнику пятьдесят восемь, уже не мог скрывать все его эмоции, которые так ясно читались, когда ты остаешься с ним один на один. Сейчас он был взвинчен, и не было никакого намека на невозмутимость, которой он славился раньше. Тарасенко иногда был вспыльчив, но он быстро отходил и все его проявления несдержанности как-то проходили для нас незаметно и не несли злого умысла.

– Прибыл? – сухо констатировал он, даже не подав руки, лишний раз, подтверждая мое предположение. И виной всему – произошедшее убийство. Я сделал первый вывод. Убийство – судя по всему не простое, а впрочем, какое убийство можно назвать простым? За ним всегда стояли человеческие судьбы и поступки, которые привели преступника на зыбкую почву, за которой неизменно должна быть кара. Ведь грань уже пройдена, и что-то вернуть назад – уже не получиться. С этим жить преступнику, а память не сотрет его деяние.

– Где случилось убийство? – не скрою, мне хотелось поскорее получить информацию о произошедшем, но отмашка полковника и его прохладный тон, охладили мой порыв.

– Все расскажу по дороге. Сейчас главное – поскорее выехать на место.

– Лев Иванович, тогда кого дожидаемся? – спросил я полковника, еще осипшим от сна голосом.

– Кинологов, черт бы их побрал, – обронил раздраженно полковник, смотря по сторонам.

Я уже заметил приближающихся к нам ребят из моего отдела: Гришу Шеремету, Аркадия Головина и Виктора Рыбася. Все в сборе кроме Федорчука. Мой непосредственный начальник отдела уголовного розыска – Федорчук Федор Степанович, в данное время находился на курсах, в Киеве. Его командировка должна закончиться послезавтра, вернее уже завтра, а рабочая неделя начнется уже со среды. Начнем без него, не впервой.

Ребята остановились возле нас и стали тихо переговариваться, косясь на Тарасенко, ожидая от него команды. Я подошел к ним и поздоровался, пытаясь выведать хоть что-то о произошедшем убийстве. Но узнал лишь одно – убийство произошло в Преображенке, в поселке, расположенном в тридцати километрах от города. А в остальном они были в полном неведении.

– Кто сегодня дежурит из экспертов? – попытался я выяснить у Тарасенко, вернувшись снова к нему.

– Нестор Ростиславович, – полковник безотрывно смотрел на площадку перед управлением, ожидая прибытие кинологов с собаками.

Нестор Ростиславович Негода – наш самый старый и самый опытный эксперт-криминалист. Личность незаурядная. Педант до мозга костей, отличавшийся неотступностью от выполнения своих обязательств. У Негоды напрочь отсутствовали зависть и лицемерие, к тому же у него присутствовало редкое сострадание к тем, кто живет дурно. Ворчун – которых еще поискать, но человек весьма интересный, как не крути. Мне нравилось его компания и общение не вызывало трудностей, хотя это удавалось не всем. Даже и не знаю, чем я заслужил у него такого отношения ко мне, помня с какими трудностями, сталкивались наши ребята, общаясь с Негодой. При этом не только в рабочих моментах, но и в простом общении за пределами управления.

Вот появился и сам Негода, в окружении своего спутника – молодого фотографа, у которого на шее висел модный «Ленинград» 1964 года выпуска. Вполне надежный и практичный аппарат. Я следил за новинками техники, особенно всего, что касалось радиодела, попутно изучая и фотоприборы, к которым в последнее время стал питать не меньший интерес.

Негода с фотографом сразу заняли место в машине, без чьей-либо команды – им команды не нужны. Работники другого сорта с не менее важными задачами.

Наконец рассветную тишину взорвал лай собак – прибыли кинологи, и Тарасенко облегченно вздохнул. Все в сборе – пора и выезжать.

Так и тронулись, друг за другом. Первой ехала машина со мной и Тарасенко, за нами – ребята из отдела, эксперты потянулись третьими. На спецмашине – кинологи, и замыкала всю эту колонну «труповозка». За годы своей службы такого каравана я еще не помню. Осталось только одно – дождаться информации от Тарасенко.

Лев Иванович, как только мы отъехали от управления, достал свой платок и вытер широкий, морщинистый лоб, а затем небрежно бросил его на переднюю панель машины. Молчал, как впрочем, и я. Понимал, что право первого голоса принадлежит полковнику. Молчанка длилась недолго – минут пять, пока не показались окраины города. Город просыпался – тяжело, медленно, как всегда после выходных. Сумерки отступали, на рассветном небе проплывали небольшие облака, бросая легкую, как кисея тень, на просыпающуюся землю. Вон и виден первый луч, встающий на востоке Солнца, едва видимый, но уже с той особой тональностью, придавая небу светлый, кисельный оттенок. Но кто-то уже не сможет увидеть этого чуда природы, погрузившись в вечную темноту. Оборвалась еще одна жизнь, вздохнул я от этой мысли, и мое проявление чувств было замечено полковником, который как я и предполагал первым нарушил наше безмолвие.

– Что капитан вздыхаешь так тяжело?

– Предчувствие, товарищ полковник, – честно признался я, вспомнив обеспокоенное лицо матери, сжимающая трубку, и последующие минуты, вплоть до отъезда от управления. Какое-то странное чувство было на душе. Тревога – не тревога, волнение – не волнение. Хотя оно – волнение всегда присутствовало, когда выезжаешь на убийство, понимая, что это моя работа, а меня ждет запутанное, сложное дело. Каждый раз, приступая к расследованию преступления, я неизменно ощущал пугающую, непроницаемую темноту, которую я обязан рассеять и найти виновного.

– В нашей деле предчувствие – не последняя вещь, – продолжил за меня Тарасенко. – И ты не ошибся. Меня оно тоже не покидает, черт бы его побрал, учитывая тот факт, что нам предстоит увидеть.

– Все так плохо, Лев Иванович? – насторожился я, ощущая в тоне полковника напряжение.

– Плохо, Максим не то слово. Едем в Преображенку.

Преображенка была на слуху. Село славилось своим колхозом – «Светлый путь». Колхоз был большим, богатым, при этом награжденный еще Орденом Ленина, молва о котором гремела не только в нашем крае, но и далеко за его пределами. Он стал крупным многоотраслевым хозяйством, а руководил им – Хлебодар Яков Ильич – гордость области, да и, пожалуй, всей республики. Поселок стал образцом настоящего развитого социализма. Чего только стоил один лишь Дворец культуры, музыкальная школа и собственный пансионат, предназначенный как раз для работников колхоза. В нем даже были свои собственные «Икарусы». Я был там всего один раз, и меня поразила красота и порядок, царящая вокруг. Эдакое маленькое государство в государстве. И теперь наш путь лежит туда. Это уже ЧП, но дальнейшие слова полковника вообще повергли меня в состояние грогги.

– Убили сына председателя. Понимаешь, Максим Анатольевич?

Вопрос так и повис в воздухе, накаляя и до того напряженную ситуацию. Представить подобное я никак не мог. Дело теперь действительно приобретало характер особого значения и можно смело утверждать, что оно будет стоять на контроле на самом высшем партийном уровне. Вот почему такая спешка и задействованы силы всего нашего управления. Не районного, а именно нашего – городского. Лишить жизни сына председателя передового колхоза – поступок отчаянный и дерзкий, открытый вызов. Час от часу не легче. Теперь мне стало понятно настроение полковника. И нам предстоит тяжелая работа, в чем я не сомневался, раз преступник пошел на такое тяжкое преступление. Итог первый. Нас ожидают изнурительные дни и ночи, пока не будет установлен преступник или преступники. Нужно будет закатать рукава и «пахать» в самом прямом смысле слова. Рыть землю и добыть результат. А результат должен быть один – суд и приговор. Перспектива ближайших дней меня конечно не пугала. Но то, что будет нелегко, я был почему-то уверен на все сто процентов.

– Кто сообщил об убийстве? Уже что-то известно? – ко мне вернулся инстинкт опера, прогоняя прочь все мысли, пытаясь сосредоточиться на главном.

– Сообщил сторож, так как труп нашли на бахче. Но есть одно но… – Тарасенко замолчал и я принял паузу, как предвестника чего-то неординарного, выходящего за грань понимания.