Loe raamatut: «Лепестки Мугунхва»
ЛЕПЕСТОК ПЕРВЫЙ
Высоко в горах, среди чёрных ребристых скал, на берегу маленького красивого озера беседовали тигр и дракон. Они часто встречались здесь, где под успокаивающий шум водопада и свежий аромат азалии лежали на мягкой траве и предавались рассуждениям о природе, о Мире и о Жизни.
Дракон лежал на боку, подперев голову лапой. Он опустил конец своего длинного хвоста в воду и посмотрел на умиротворённую морду тигра.
– У вас сегодня хорошее настроение?
Тигр сначала смутился, но, вспомнив, что они с драконом давние друзья, тут же успокоился.
– Да! Мне сегодня хорошо! Вчера я пообедал целым оленем. Это очень вкусно! А вы? Вы пробовали когда – нибудь мясо оленя?
Глаза дракона затуманились, как будто он пытался вспомнить что – то очень далёкое.
– Что – то я не припомню. Наверно, пробовал когда – то, в молодости. Это было более трёх тысяч лет назад. Я тогда ещё питался обычной пищей.
– Очень вам сочувствую! Ведь на свете есть столько всего вкусного! Олени, кабаны, косули… Даже зайцы и сурки. Только их надо много. А вот зачем нужны люди, я даже не знаю. Поскольку Будда запретил их есть, то я считаю, что они – совершенно бесполезные животные, – тигр задумчиво приподнял правую бровь, не замечая, как ему на ухо села маленькая голубая бабочка.
– А мне они очень даже подходят, – дракон слегка улыбнулся. – Нет, нет! Я, конечно же, их не ем! Но я питаюсь энергией эмоций, а люди производят её в таком количестве, что хватило бы на пару десятков таких драконов, как я.
Заговорив об эмоциях, дракон словно проснулся. Глаза его стали ясными, а хвост время от времени поднимался над водой и бил по ней, производя большие круги.
– Вы не представляете, сколько в их маленьких головках тревог, радости, злобы, благородных порывов, ненависти и прочих страстей. Раньше я питался всем этим не выбирая. Но потом, видимо, стал гурманом. Теперь я различаю их вкус. Вот скажем, подлые интриги и предательство имеют противный привкус чего – то протухшего. А когда из соображений меркантильности или от лени и страха человек начинает врать самому себе, выдумывая всевозможные причины и отговорки… О! Этим можно вообще очень серьёзно отравиться! Со мной такое было. Трясло, как в лихорадке. Болело всё: голова, живот, хвост… Ох, как я тогда пожалел, что бессмертен! Такие мучения! Так что теперь я что попало не ем. Предпочитаю только качественные блюда. – Дракон подхватил языком сползающую слюну и сглотнул. – Ну, скажем, когда офицер ради спасения чужих жизней отказывается выполнять глупый приказ командования, зная, что за это может сам лишиться жизни. Или голодный ребёнок, укравший где – то еду, несёт её больной матери. Или женщина, жертвующая своим счастьем ради счастья любимого мужчины. О! Какую чистую энергию они при этом производят! Как говорят люди: «Пальчики оближешь!» Я даже чувствую, что от такой пищи становлюсь гораздо сильнее. И если так будет продолжаться и дальше, то, пожалуй, скоро я смогу сразиться с тем наглым драконом. Помните, прилетал к нам?
– Это тот, что огнём плевался? Который сказал, что живёт где – то там, где заходит солнце? Помню, конечно! Совершенно невоспитанный тип! Развалился тут, как у себя дома. Лапы свои грязные в наше озеро засунул и ещё и огнём нам тут всё заплевал, – тигр брезгливо потряс головой. – Только вот знаете? Я, конечно, не хочу вас обидеть, но он, пожалуй, покрупнее вас будет. Так что вы бы не торопились…
– А я и не говорю, что прямо сейчас! Через пару тысяч лет. Тогда я уж точно сильнее него стану. Только бы люди не подвели, не перестали производить тот нектар, которым я сейчас питаюсь. – В глазах дракона вспыхнули тревожные искорки, но тут же потухли. – А вот он, пожалуй, как раз и ест всю ту дрянь, от которой живот болит и голова дуреет. Потому и вымахал такой здоровенный и безмозглый.
Тигр с уважением посмотрел на дракона:
– С вами так интересно общаться! Вы так много знаете!
– Да уж! Поживите с моё, ещё не то будете знать!
– Я хотел вас попросить… Э-э… Не могли бы вы рассказать что – нибудь про этих людей? Какую – нибудь историю. С подробностями. Что – то они меня заинтересовали.
Дракон слегка прикрыл глаза и задумался.
– Ну, что же? Извольте! Было это я уже не помню сколько лет назад…
ГЛАВА 1
– Думаешь, он ничего не почувствует?
Холёной рукой, усыпанной золотыми и нефритовыми перстнями, она потрогала тугую причёску из толстой длинной косы, кольцами уложенной вокруг головы и украшенную золотыми шпильками.
– Ты стала совсем кореянкой, дорогая Чулуунцэцэг!1
Она сердито замахнулась на него шёлковым веером, и он с притворным испугом отскочил в сторону, чуть не запнувшись о висевший на поясе широкий кривой меч в инкрустированных драгоценными камнями ножнах.
– Я же просила больше не называть меня так! За три года пора бы выучить мое новое имя.
– Сокхва!2 Тьфу! Противно звучит.
– А мне вовсе не противно. Вы же, дорогой братец, навсегда останетесь Баатарганом3 – степным дикарём с запахом пота и конского навоза.
– Да! Я с удовольствием вернулся бы в нашу степь, а не караулил здесь младшую сестру с её капризами!
Баатарган в сердцах кинулся было прочь, но вдруг резко остановился и, вернувшись, встал в нескольких шагах от сестры, у края небольшого пруда с лотосами.
– Ты бы поменьше бранила монголов. Если это дойдёт до нашего отца, то тебе просто отрубят голову, а мне за то, что плохо за тобой смотрел, сломают хребет и выбросят в песках. И перестань мне выкать! Терпеть не могу эти корейские штучки!
– Если тебе и не сломают шею, то только благодаря мне!
Зачерпнув с серебряного подноса, стоявшего на маленьком восьмиугольном столике, горсть рисовых зёрен, она подошла к краю пруда и стала кормить стайку блестящих рыбок. Затем, отряхнув ладони, повернулась к брату и, скривив губы, прищурилась:
– Наш отец мудр. И в отличие от вас, молодых баранов, прекрасно понимает, что времена изменились. Мины теснят Юаней на север. Многие здесь, в Корё, воспряли духом. Если что – то начнётся, наш монгольский гарнизон нас не спасёт. И с севера помощи ждать я бы теперь не стала. Так что наш единственный шанс удержать здесь власть… – молодая королева, глядя в изящное зеркальце с нефритовой ручкой, поправила брошь в причёске, – это стать корейцами.
От этих слов Баатаргана передернуло. Немного растерянный, он опустился на каменный парапет, окаймляющий пруд, и задумался. По правде сказать, все его романтические слова о степи были всего лишь показной бравадой.
Он и сам чувствовал, что уже не сможет расстаться со столь комфортной жизнью. Чулуунцэцэг подошла ближе и присела рядом с братом.
– Всё это очень важно. И меня очень беспокоит наш план. Так всё же, как ты думаешь, не догадается он? Ведь три года я была бесплодной.
Растерянное выражение на лице молодого монгола сменилась озорной ухмылкой:
– Мужья обычно очень недогадливы.
– Но он король!
– Да, но он очень старый король. Хорошо бы дожил до «рождения» наследника.
– Хм! И где мы его возьмём?
Баатарган усмехнулся.
– Я его уже сделал.
Её глаза в изумлении расширились:
– Так ты хочешь сказать?!.. Это что?! Твой сын, что ли, будет?
– Разве ты не довольна? Зачем подбирать кого попало? А так всё – таки наша кровь.
Глядя вдаль, Чулуунцэцэг задумчиво улыбалась.
– А ты, оказывается, не такой дурак! Называть сыном своего племянника мне будет гораздо приятней. А кто его мать?
– Какая разница? Кстати, их несколько. Ведь вдруг родится девочка. А так какая – нибудь из них всё равно родит сына. Ну а потом мы их…
– Ох – ох – ох! Беру свои слова обратно, братец! Всё – таки ты здесь чему – то научился. Так что за хребет свой можешь не беспокоиться, – улыбаясь, королева подняла ладони перед собой, собираясь похлопать, но вдруг на мгновение застыла и резко повернулась к брату. – Кстати, если ты перестал быть дураком, может, вспомнишь, о чем я тебя просила узнать?
Баатарган неуютно повёл плечами.
– Да помню я всё. Но пока…
Поджав губы, он отрицательно помотал головой. Чулуунцэцэг, резко поднявшись, отвернулась.
– Это, конечно, не так важно. Но все эти слухи…
– Какие слухи? Я ничего не знаю.
Она задумчиво принялась опять кормить рыбок.
– Говорят, что когда – то наш супруг по велению королевы – матери сослал куда – то в Китай свою любимую наложницу.
– Что?! По прихоти старухи отправил любимую жен – щину?!
– В Корё даже король должен почитать родителей. Но дело не в этом. А в том, что, как говорят, уезжала она беременной. И все наши недруги подливают масло в огонь, намекая, что где – то на свете есть наследник царства Корё корейской крови.
Осознав теперь важность просьбы сестры, Баатарган досадливо цокнул языком.
– Я дважды посылал своих самых надёжных людей. Но… Караван тот просто пропал. Да и столько лет прошло. Я думаю, где – нибудь в пустыне на них напали разбойники или наши монголы. Сама знаешь, что после этого остаётся.
Послышался какой – то шум. По дорожке со стороны дворца бежали трое: один в синем облачении корейского чиновника и двое монгольских нукеров почётной стражи. Остановившись в нескольких шагах, все трое упали на колени.
– Ваше величество, королева! Важные известия!
Баатарган встал между ними и сестрой, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.
– Говори!
Чиновник чуть приподнял голову, продолжая смотреть в землю.
– Приехал посол из Мин! Он привёз письмо.
– Кому? Королю или нашему наместнику?
– Нет. Он привёз письмо китайского императора народу царства Корё, с приказом прочитать его публично на дворцовой площади.
– Что?! Как он посмел?! Почему посла сразу не зару-били?!
– Извините, хан Баатарган, но он посол императора Поднебесной. Было бы невежливо… Тем более что такой случай уже был, и последствия…
Сжав кулаки, Баатарган сверкал глазами, не замечая, как его левое колено дёргается, словно пытается оторваться от ноги.
– Где письмо?
Чиновник протянул свиток.
– Что ты мне суёшь?! Читай!
Чулуунцэцэг усмехнулась. Всем было известно, что Баатарган не умел читать.
Поклонившись, чиновник выпрямился и начал читать:
«Долгие века царство Корё было младшим братом Великой Поднебесной империи. Но много лет назад Ураган Судьбы принес нам смутные времена и орды варваров.
Сегодня Великое Срединное царство избавилось от туч этой мерзкой саранчи и выражает сожаление по поводу оскорбительного положения братского народа Корё. И, в желании протянуть руку помощи младшему брату, император Великой Поднебесной империи возвращает утраченную много веков назад и хранившуюся всё это время в одном из горных храмов, древнюю корейскую реликвию – Священный Камень Тангуна,4 чья великая мощь, несомненно, вернёт силы корейскому народу в обретении утраченного достоинства».
Баатарган в ярости чуть было не зарубил чиновника, который и без того уже где – то глубоко-глубоко внутри почти умер. Сжав побелевшими пальцами позолоченную рукоятку меча, хан всё же сдержался и с шумом выдохнул.
– Где сейчас этот посол?
До чиновника медленно доходило, что сегодня самый счастливый день его жизни. От радости он неосознанно кивал головой.
– После церемонии его пригласил к себе на обед советник Ли Гвансик.5 Он сказал, что хотел бы услышать мнение китайского посла о корейской кухне.
– Что?! Опять этот…
Оборвав себя на полуслове, Баатарган отвернулся в сторону и жестом приказал им удалиться. Все трое встали. Монголы поклонились и, развернувшись, зашагали в сторону дворца. Чиновник, кланяясь и пятясь задом, последовал за ними. Баатарган, в задумчивости покусывая верхнюю губу, опять уселся на каменный парапет.
– Что – то я слишком часто стал слышать про этого Гвансика. Хотелось бы знать, какие «кулинарные секреты» они там обсуждают.
– Разве у тебя мало «своих ушей»? – Королева помахивала веером, проницательно глядя на брата.
– О! Этот Гвансик не так прост. Последнего нашего шпиона, посланного за ним, нашли мёртвым за столом в таверне. Поперхнулся фазаньей косточкой. Наш врач не нашёл никаких следов.
– Ну, может, он и на самом деле просто поперхнулся?
– Только не этот. Этот был очень хорош. Он пришёл к нам два года назад из земель Мохэ6 и до сих пор только радовал своими талантами. Он не мог вот так просто взять и подавиться костями!
– Гвансик, Гвансик… Ему лет под сорок? Вечно улыбается так издевательски, да? Он, кажется, из проминской партии?
– Да он у них самый главный и есть. Ты думаешь, кто там всем заправляет? Министр Ко? Как бы не так! Министр у них только парадное лицо – большой учёный, из порядочной семьи и всё такое… А настоящий главарь – этот самый Гвансик! А теперь ещё это письмо…
Запрокинув голову, Баатарган с безнадёжной усталостью зевнул.
– Знаешь, сестрёнка? Что – то мне кажется, совсем всё плохо. Если они притащат сюда этот камень…
– Ты что, дурачок, правда веришь в эти сказки?
– Да нет, конечно! Но эти идиоты – корейцы! Они сейчас как мешок с порохом. Поднеси огонь и… А этот камень как раз…
Баатарган вскочил на ноги.
– Вот это – настоящая угроза! Не то что твои слухи – мухи. Надо что – то делать!
– Надо перехватить этот камень по дороге. Только гарнизон наш трогать нельзя. Здесь сейчас и так как на раскалённой жаровне. Придётся посылать гонца на север. Вот только к кому? Отец слишком далеко.
– К Алтангэрэлу!7 Он ближе всех. Только ты сама напиши. Может быть, он до сих пор тебя любит, а? Баатарган, увидев, как сестра залилась краской, легонько толкнул её в бок и захохотал.
– Дурак! Что ты болтаешь?! Ты забыл, кто я?!
– Ну, если ты не хочешь, я прикажу своему писарю. И про… – Нет! – Чулуунцэцэг, сама удивляясь своему смущению, тихо вздохнула. – Я сама напишу. Готовь гонца!
– Хорошо! Слушаюсь и уже иду!
Баатарган, передразнивая корейский этикет, чинно поклонился и пошёл прочь. Уже на приличном расстоянии остановился и обернулся, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
– А как ты подпишешься под письмом? «Королева Сокхва» или «твоя любимая Чулуунцэцэг»?
Молодая королева схватила с земли камень и запустила его в брата. Но тот с хохотом уже мчался по дорожке, ведущей во дворец.
ГЛАВА 2
Стрела была ровная и гладкая. Слишком ровная и слишком гладкая. С некоторым удивлением глядя на неё, Мэнхо8 задумчиво провёл пальцами по тонкому отполированному древку. Затем, откинув край тёмно – красного плаща, скреплённого на плече массивной позолоченной пряжкой в виде головы тигра, просунул ладонь под левую руку и ощупал кожаную броню на боку, откуда только что выдернул стрелу. Наклёпанные железные пластины, по которым скользнул острозаточенный наконечник, и оступившийся конь, дёрнувший хозяина в сторону в тот момент, когда со скалы к нему неслась лёгкая и быстрая смерть. Всё это по счастливой случайности отодвинуло ещё на какое‑то время неизбежную встречу с душами предков. Хотя, по правде сказать, народ, к которому принадлежал Мэнхо, никогда не верил в случайности.
Стоя у кромки воды небольшой, но бурной речушки, он в задумчивости наблюдал, как начавшие опадать красные кленовые листочки, кружась, проносятся по воде. Некоторые из них заплывали в маленькие заводи, сбиваясь в кучки. Другие налипали на торчавшие камни. А какие‑то проносились мимо.
Мэнхо поддел один листочек ногой.
Ведь кто – то же это решает. Кому сбиваться в кучки, кому налипать на камни, а кому проноситься дальше. И кто мы сами? Эти листочки или тот, кто решает?
Подальше от воды под скалой расположился на привал небольшой отряд воинов, человек в сто пятьдесят. Третья часть отряда была в таких же, как и Мэнхо, тёмно – красных доспехах. Вооружение их состояло из длинного прямого меча и составленного из трёх частей лука с бамбуковым колчаном, набитым до отказа стрелами. Дополнявшие всё это копья были у всех разные. В основном двух видов: в виде короткого прямого меча, насаженного на деревянное древко, и в виде трезубца.
Другая, большая часть отряда была экипирована лучше: закованные в «бронзовые» панцири, в литых шлемах, эти воины имели более чёткое разделение по боевому назначению. Одна их половина была вооружена арбалетами, другая мощными, скорее алебардами, чем копьями, по сути представлявшими из себя широкие искривленные мечи, насаженные на длинное древко, оснащённое на другом конце бронзовым противовесом. Это внушительное оружие называлось да – дао. Вооружение и тех и других дополнялось прямыми мечами. Даже их кони были защищены нагрудной металлической бронёй и неким подобием шлема с прорезями для глаз и ушей.
Весь отряд располагался на привале произвольным кольцом, в центре которого выделялась небольшая повозка в виде сундука на двух колёсах, обитого медными пластинами и запряжённого лошадьми.
Двое «красных» воинов, отделившись от отряда, пошли в направлении берега, где стоял Мэнхо. Один из них, высокий, крепкий, лет двадцати пяти, хмурил брови и что‑то возбуждённо говорил на ходу. Второй, на голову ниже, худощавый, лет на десять старше первого, шёл молча, с непроницаемым лицом, глядя в одну точку.
Подойдя к Мэнхо, оба поклонились.
– Генерал, позвольте сказать!
Мэнхо, постукивая стрелой по ладони, внимательно посмотрел в глаза высокому.
– Я слушаю, Чольсок!9
Высокий ещё раз поклонился.
– Может, конечно, всё и не так. Но мы с Пингюном10 думаем, что это не монгольские стрелы. Очень похожие, но не монгольские.
Высокий легонько пихнул локтем худощавого.
– Да, генерал! Чольсок прав. Вон и китайцы тоже так думают. Они четыре штуки выдернули из повозки.
Мэнхо задумчиво покрутил стрелу на ладони.
– Да-а! Пожалуй, действительно слишком ровная и гладкая. Кому могло прийти в голову столько возиться со стрелами, которые десятками вылетают в бою и пропадают? Или мастеру, сделавшему эти стрелы, нечем было себя занять. Или…
– Или этот мастер – японец! – Незаметно подошедший командир китайского «бронзового» отряда слегка поклонился. – Вы ведь это хотели сказать, уважаемый Хён Мэнхо? Мне, кстати, хотелось бы кое – что обсудить с вами по этому поводу.
Чольсок и Пингюн, взглянув на генерала и увидев его лёгкий кивок, поклонились и, развернувшись, поспешили оставить начальников наедине. Они не стали возвращаться к отряду, а поднялись чуть выше, вдоль реки, и, примостившись на крупных береговых камнях, принялись пить воду, зачерпывая её маленькими тыквенными чашками, которые каждый бывалый воин всегда имел при себе.
Сделав ещё глоток, Пингюн выплеснул остатки воды себе в лицо.
– Мне не приходило это в голову, но, пожалуй, я теперь тоже так думаю.
– Чего-о?! Японские пираты здесь, так далеко от моря?!
Пингюн хлопнул своей чашкой Чольсока по лбу.
– Дурень! По – твоему, что?! Японцы только пиратами бывают?!
– А я других и не видел. К нам на Чечжу каждое лето заплывали. Знаешь, как мы их били?! Я, правда, тогда совсем мальчишкой был. Но уже тогда был таким же здоровым! А ещё у меня во – от такущая дубина была …
– Сам ты дубина! У этих японцев кого только нет! И тайные кланы наемных убийц! Синобу называются. Подкрадутся к тебе, не услышишь!
– Это что ещё за синобу?
– Ну, это вроде наших, из этой… северной деревни, как её?.. Помнишь, Чон рассказывал? А ещё у них самураи есть. Ну, эти вроде наших… э – э–э… ну-у… да нет у нас таких! В общем, самураи – это такие… – Пингюн озадаченно почесал затылок, но, так и ничего не придумав, махнул рукой. – Ну, в общем, ходят они по Японии и друг с другом дерутся.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем дерутся?
– А-а… ну-у… не знаю я зачем. Наверное, им надо.
– А – а–а! Ну, понятно.
Чольсок вылил из чашки воду себе на голову и обтёр ладонью лицо.
– Да-а! Япония. Что за люди такие? Значит, всё дерутся и дерутся. И к нам всё лезут и лезут. Чего им надо? Они сами – то хотя бы знают?
– Знают. Японцы не дураки. И вот ты подумай, зачем они так далеко от берега забрались? Через всё Корё, до самого Китая!
– Ну и зачем?
Пингюн лёг спиной на большой плоский камень и, глядя в небо, стал покусывать сорванную травинку, рассуждая вслух:
– За нами идёт большой отряд монголов. Только вчера от них немного оторвались. Сегодня нас обстреляли японцы.
– Ну, монголы понятно! Они воюют с китайцами. А японцам‑то чего надо? С китайцами они не воюют, с нами вроде тоже.
Пингюн повернулся на бок, подперев голову рукой.
– Скажи, Чольсок, ты рад, что минский император вернул Корё Священный Камень Тангуна?
– Спрашиваешь! Конечно, рад! Я как‑то сразу стал вспоминать, что мы, корейцы, древний народ. Я даже, наверно, когда вернёмся в Кэгён,11 тому здоровому монголу в глаз дам! Помнишь, пускать нас не хотел?
Пингюн засмеялся.
– Вот видишь?! И теперь, так же как у тебя, у всех корейцев духа прибавится. И у каждого свой монгол или японец найдётся. Поэтому они и не хотят, чтобы повозка наша до Корё дошла.
Чольсок ошарашенно открыл рот, затем зло прищу – рился:
– Ах вот как! Ну, это у них не выйдет! Мы сейчас… это… Мы их… А кстати, почему китайский император такой маленький отряд нам в помощь дал?
– А ты бы хотел, чтобы он дал нам целое войско и этим признал, что он, повелитель Поднебесной, у себя в стране опасается юаньских разбойников, как их теперь называют? Он бы потерял лицо! А эти «бронзовые» – просто почётное сопровождение. Правда, я слышал, как их командир, этот Вэйшан,12 сказал нашему генералу, что весь его отряд подобран из «тумэна13 неистребимых».
– Да ну! Вот это да! А я и смотрю, странные они какие – то. Ни с кем не разговаривают, даже между собой. На привале сидят и молча жуют.
– Они раньше в монгольской армии наёмниками были. Говорят, полмира с монголами прошли.
– Кстати, о монголах. Зачем ко мне этого мальчишку прицепили? Ну, какой из меня наставник? Да ещё монгольчонка.
– Ты это про Тургэна?14 Да какой он монгол? Разве что родился монголом да имя у него монгольское. Вэйшан сказал, что он у них с раннего детства при военной школе дворцовой стражи. И жил там же, и учился, вместе со всеми. Да и не такой уж он и мальчишка. Ты себя в пятнадцать лет вспомни!
– Ну, сравнил! У меня‑то и тогда уже здоровья было! А этот худой совсем. На что он может сгодиться?
– Так если и я худой, то ты и меня в никудышные за – пишешь?
– Ну-у… В никудышные не запишу, но если на копьях с тобой начнём, то я тебя …
– Эй – эй! А ну‑ка, стой! Ты чего это распетушился?! Ты забыл, что я на десять лет тебя старше? Ты должен быть ко мне почтительным и называть меня «учитель»!
– Это почему?
– Потому что я раньше тебя родился. А значит, дольше тебя на свете живу. А значит, больше тебя знаю и могу тебя чему – нибудь научить. Так Кун Фу – Цзы15 сказал.
– А! Кун Фу – Цзы?! Ну, тогда ладно. Только и мальчишка этот, Тургэн, пусть тогда меня тоже учителем называет. Я ведь старше!
– Ну, пойди и скажи ему!
– Пойду и скажу!
– А не боишься, что он тебя сразу мечом ка – ак саданет?! У них, у монголов, это запросто.
Чольсок нахмурился, но тут же облегчённо вздохнул и заулыбался:
– Да нет. Ты же сам сказал, что он при китайском дворце рос. Значит, парень культурный. Может, и Кун Фу – Цзы читал.
Чольсок не замечал, что озорные искорки в глазах Пингюна уже готовы были вырваться вместе с хохотом наружу.
