Loe raamatut: «Спина фортуны. Ранние рассказы»

© Сергей Редков, 2020

ISBN 978-5-4498-5700-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Концерт

Оркестр, в котором я работаю, выступает сегодня в Центре социальной защиты пожилых людей. Если говорить менее официальным языком – в доме престарелых.

Автобус с артистами, инструментами и костюмами осторожно, дабы не поломать недавно покрашенные лавочки и не раздавить ухоженные клумбы, въезжает в маленький дворик небольшого двухэтажного здания, построенного пленными немцами еще в середине прошлого века. Благодаря социальным программам и вмешательству общественных организаций, здание постоянно ремонтируется и выглядит вполне прилично. Тем не менее, у каждого, кто входит в его двери, возникает какое-то странное, тревожное чувство – осязаемое ощущение старости и одиночества, о которых люди стараются не думать в своей повседневной жизни: так спокойнее. А для тех, к кому старость и одиночество все же пришли, этот вечно ремонтируемый дом является последним убежищем от жестокой реальности наших дней.

Для того чтобы хоть как-то развеять гнетущую атмосферу этих стен, администрация центра постоянно приглашает артистов, поэтов и музыкантов. Наше ремесло призвано творить иллюзию радости и счастья в людских неспокойных душах. И мы готовы выполнить свой долг!

Репертуар концерта подобран грамотно и профессионально – кто-то услышит любимые мелодии своей юности, кто-то споет с оркестром почти забытые, но такие родные песни, а кто-то вспомнит молодость и пустится в пляс под озорные наигрыши балалайки и переливы баянов. Но это будет чуть позже. А сейчас музыкантам нужно подготовиться: переодеться, причесаться, расчехлить и настроить инструменты.

Мы входим в приемную, и в нос ударяет цепкий запах хлорки и вчерашнего ужина. Навстречу важно выступает сотрудник службы безопасности – ветхий старичок с добрыми глазами, но суровым выражением лица и грозно сдвинутыми к переносице бровями.

Видимо, ему часто приходится скучать на посту, так как посетителей практически нет. Но сейчас у дедушки в камуфляжном костюме есть отличная возможность обратить на себя внимание, которого ему так не хватает в жизни, снова почувствовать свою «значимость». Он подходит к нам и, пытаясь изобразить строгость, спрашивает нас о цели визита. Мы показываем ему инструменты, ноты, костюмы и благополучно минуем грозного стража. А затем переходим ту границу, которая оделяет нашу суетливую повседневность от особенного, хрупкого и капризного мира пожилых людей.

Мы внутри. Нас ведут на второй этаж мимо комнаты отдыха, где в углу, рядом с телевизором и огромным шахматным столом с фигурами-великанами, стоят просторные клетки с хомячками, морскими свинками и домашними кроликами. Клетки вычищены, а зверушки ухожены и сыты, потому что у многих обитателей центра еще жива потребность к заботе и состраданию, хотя бы к этим маленьким пушистым созданиям. Когда человек заботится о ком-то, он часто забывает о том, что сам нуждается в заботе.

Свернув из длинного узкого коридора, пытающегося удивить редкого гостя репродукциями известных картин, мы входим в одну из спален, где нам разрешено переодеться в концертные костюмы и привести себя в порядок. Здесь довольно тесно: шесть или семь кроватей – не успеваю рассмотреть точно, – вплотную сдвинуты друг к другу. Но жильцы не жалуются – лучше потесниться, чем быть бездомным.

Зато, какая роскошная картина открывается из окна! Вдаль, сбрасывая с себя уродливые коробки серых домов, навстречу весне убегают зеленеющие поля. Бескрайнее небо парит над чистыми крыльями белоснежных облаков. Душа наполняется знакомой, но до конца не осознанной радостью. И я понимаю, что действительно счастлив, потому что молод и могу хоть сейчас окунуться с головой в эти пьянящие просторы, убежать отсюда туда, где можно спрятаться от тех невеселых мыслей, которые рождаются только здесь. Интересно, когда смотришь на этот красивый пейзаж ежедневно в течение многих лет подряд, кажется ли он таким же прекрасным? Не хотел бы этого узнать…

Но пора спускаться вниз, к публике. В маленькой узкой столовой с белыми стенами из керамической плитки для нас сооружена импровизированная сцена. Стулья расставлены, инструменты настроены, слушатели – на своих местах. Все готово к выступлению. Дирижер делает взмах палочкой, и долгожданный концерт начинается. Здесь я вынужден прервать свой рассказ, так как именно в этом месте должен сделать три удара по большому барабану…

В одной из пьес в моих нотах стоит знак паузы, и я имею возможность лучше рассмотреть сидящих перед оркестром людей. Артист и зрители меняются местами: старики смотрят на меня, но видят лишь свои воспоминания, слышат лишь музыку своей молодости. Я же внимательно заглядываю каждому в лицо и вижу причудливое сплетение судеб. Кто эти люди? Чем они жили? Кого любили? Как попали сюда? Для них сегодняшний концерт – большое событие. Все нарядно одеты, причесаны, глаза светятся радостью и даже счастьем. Кто-то с удовольствием подпевает, а кто-то собирается в пары и танцует. И если для них сегодняшний концерт – праздник, то для нас – всего лишь обычная работа: мы просто нажимаем кнопки и дергаем струны в определенно заученном порядке. Неужели в этом и заключается то, едва уловимое чудо, которое рождает в сердцах пожилых людей такой отклик?

А кто-то из музыкантов во время сего таинства успевает еще мельком прочитать пару строк из газеты или поговорить. Вот и сейчас, литаврист, у которого тоже появилась пауза, наклоняется ко мне и шепчет:

– Видишь того типа в серых брюках и клетчатой рубашке? Да-да, этот седой, у него еще глаз дергается. Знаешь, как он сюда попал? А-а-а… Все брат, жадность… Этот человек – бывший руководитель детского хореографического коллектива. Много лет подряд он гастролировал с ним за границей, а перед каждой поездкой собирал деньги с родителей на визы, страховки, бензин и подарки, хотя все расходы оплачивал город из своего бюджета. Так и жил обманом, пока не свершилась его давняя заветная мечта – он приобрел очень дорогой и престижный автомобиль. Но радоваться пришлось недолго – спустя месяц он попал в аварию, в которой погибла вся его семья. Его спасло лишь чудо. Но восстановиться от потрясения бедолага не смог: сначала потерял интерес к жизни, затем работу, а там и – дом родной. Так он оказался здесь. А вон тот…

Пауза у литавриста заканчивается, и он продолжает вдохновенно лупить в свои медные котлы палочками с пушистыми круглыми головками. Трам-бара-бам! Трам-бам-бам!!

А мне и не надо рассказывать о том человеке – я его знаю. Это друг моего деда; в детстве я часто бывал у него дома и слушал интересные истории из его насыщенной событиями жизни. Он всегда выглядел как человек, знающий себе цену, и эта черта сохранилась в нем и по сей день. На груди гордо красуется орденская колонка, а строгая осанка выдает в нем бывшего военного. Безупречная опрятность в одежде, взвешенность суждений и вежливость всегда являлись одним из его лучших качеств. О таких людях говорят: «Человек, достойный уважения». Но мало кто догадывается, что в детстве он был двоечником и хулиганом. Пока есть несколько тактов до моего вступления, поделюсь с вами одной историей.

Будучи школьником, чтобы избежать наказания за неуспеваемость, он научился мастерски исправлять плохие оценки и подделывать подписи школьных учителей. Гораздо позже ему пришлось еще раз применить свой «преступный» навык: он подделал почерк своего друга, и тем самым обманул женщину. Но не спешите осуждать его – своим обманом он спас ей жизнь.

Шла война. Во время боя друг получил тяжелое ранение и перед смертью попросил товарища рассказать о случившемся его невесте, медсестре из соседнего полка. Но девушка тоже была ранена, и врачи, опасаясь за ее жизнь, запретили юноше говорить ей о смерти возлюбленного.

– Ваш жених жив и здоров, – услышала она, – бьет врага и мечтает о свадьбе.

И в подтверждение своих слов юноша вручил девушке письмо со словами любви и пожеланиями скорейшего выздоровления. Подделать почерк друга не составляло особого труда, и девушка получала теплые и нежные послания до тех пор, пока раны не зажили. Я уверен, эти письма сильно помогли ей, поддержав в самые тяжелые минуты.

Да, мужчина обманул, но ни разу не пожалел об этом. После войны медсестра стала врачом и, уже, в свою очередь, спасла жизнь многим людям. Сейчас она живет в точно таком же заведении для стариков, только в другом городе. Она серьезно больна и, как опытный врач, знает, что жить осталось совсем не долго. Этой мужественной женщине, прошедшей войну и тяжелый, но полный смысла жизненный путь, не страшно умирать, потому что под подушкой у нее есть письма с подделанным почерком, которые каждый вечер признаются ей в любви близким голосом из прошлого…

Я сказал, что умирать ей не страшно, потому что очень хочу в это верить. Хотя, к чему иллюзии?

Время пролетело незаметно, и концерт подошел к концу. Хочется скорее покинуть душное помещение и сказать этому дому: «До свидания». А еще лучше: «Прощай!». Но так не бывает. Осень приходит к каждому, и неизвестно, где опадут твои листья. Кто знает, может, и меня уже ждет одинокая кровать в каморке на втором этаже.

Тогда пусть еще подождет. Складываю инструменты, переодеваюсь, и бегом на улицу. Туда, где небо, солнце, жизнь…

История одной жизни

А вы помните момент своего рождения? Нет? Вот и я не помню. Первые проблески сознания пришли ко мне через три-четыре года после рождения. Из тьмы небытия, словно кадры немого кино, всплывают картины моего детства: вот я в первый раз увидел свои дверцы и стал хлопать ими, как ладонями; вот в меня первый раз вносят шкаф, и я везу его на девятый этаж; а здесь я в первый раз сломался и меня чинят двое рабочих… Простите, я забыл представиться. Я – лифт. Самый обыкновенный грузовой лифт. Я живу в двенадцатиэтажном доме и развожу людей и грузы по этажам. Рядом со мной живёт и работает пассажирский лифт. Раньше она мне нравилась, я даже сделал ей предложение, но все попытки сблизиться потерпели неудачу. С тех пор мы живём параллельно друг другу, и наши шахты ни разу не пересекались. Да и некогда мне заниматься личной жизнью – работы много. Целый день меня вызывают и разъезжают на мне то вверх, то вниз. Особенно бывает тяжело, когда кто-то в доме делает ремонт. Сколько же строительных материалов, мусора, бытовой техники и мебели я перевёз на своём веку! Однажды передо мной поставили трюмо, и я увидел себя в зеркале. Что могу сказать – красавец! Дверцы и стенки обиты благородной древесиной, на полу блестит новенький линолеум, ярко горят лампы в пластмассовых плафонах. Мне бы артистом быть, а не извозчиком!

Но не все смогли оценить мою красоту. Помню мальчишку лет двенадцати; он жил на восьмом этаже и довольно часто залеплял мои кнопки жевательной резинкой. Как же меня это бесило! А когда маленький хулиган достал из кармана зажигалку и попытался расплавить несколько кнопок, моё терпение лопнуло. Я затрясся всем телом и стал хлопать дверцами. От неожиданности мальчик выронил зажигалку из рук и застыл от испуга. Но я уже не мог остановиться: я застрял между этажами и выключил в себе свет. Мальчик заплакал, и кажется, раскаялся в своём поведении. Тогда я включил свет и выпустил его на ближайшем этаже.

Следующий раз я увидел этого мальчика недели через две. Он катался на мне с маленькой девочкой лет одиннадцати, которая недавно переехала в наш дом и жила на втором этаже. Они то спускались на самый нижний этаж, то поднимались до самого верхнего, при этом разговаривая о вещах, которые понятны только детям, но никак не мне – солидному и уважающему себя лифту. Единственное, что я смог узнать из их разговора, что мальчика зовут Дима, а девочку – Катя. Было видно, что Дима и Катя крепко сдружились. И должен заметить, что это благотворно повлияло на мальчика. Он больше никогда не рисовал на моих стенах фломастерами и не лепил ко мне жвачку. И я после этого всегда с радостью возил Диму и Катю, слушая и наслаждаясь их чистыми голосами и беззаботным детским смехом.

Но прошло несколько лет. Дети повзрослели. Дима стал юношей, а Катя – красивой девушкой. Они, по-прежнему, любили кататься на мне с нижнего этажа до верхнего. И пока я медленно поднимался вверх или опускался вниз, они всё время обнимались и целовались. Мне, как лифту, сложно понять, какая в этом радость, но если им нравится, то пусть целуются.

А однажды Катя сказала:

– Хоть бы застрять ненадолго, у меня родители сегодня дома.

– Сейчас сделаем, – сказал Дима и стал давить на все кнопки подряд.

Я не мог понять, куда им нужно, и остановился. Автоматически выключился свет. Что во мне происходило дальше, я не знаю, но через два месяца в меня набились весёлые и пьяные родственники Димы и Кати. Сам Дима был в строгом чёрном костюме, а Катя в воздушном белом платье. Уже через год они ввозили в меня коляску с малышом. А года через три я стал видеть Диму с какими-то подозрительными дамами. А однажды одна из этих дам столкнулась лбом в лоб с Катей. Дама поднималась в квартиру к Диме, а Катя к себе домой. Там они и встретились. Через минуту после того, как я закрыл свои дверцы, послышались гневные крики и звон пощёчин. Не знаю, что там произошло, но Катю я в нашем доме больше не видел. Зато видел много других женщин, которые часто поднимались на этаж к Дмитрию Александровичу, как называла его одна из них. А Дмитрий Александрович всё чаще стал возвращаться с работы слегка «навеселе». Однажды он даже заснул во мне и пролежал на полу всю ночь. А через месяц в меня вбежали врачи скорой помощи. Они хотели подняться на восьмой этаж, но я так разволновался, что во мне перегорела какая-то деталь, и я застрял между этажами вместе с врачами. Приехала бригада ремонтников и починила меня, но врачи опоздали. Они лишь спустили на мне тело и уехали. Дмитрия Александровича после этого я больше никогда не видел. Да и бог с ним, я не о нём сейчас рассказываю. Представляете! После случая с застрявшими врачами, меня хотят заменить! Как же так?! Меня, получается, разберут и увезут на свалку? Неужели мне придётся смириться с тем, что меня больше не будет? Жаль, ведь я был неплохим лифтом.