Loe raamatut: «Инверсия. Научная фантастика»

Сергей Самсошко

Font:

Редактор Елизавета Ульянова

Корректор Екатерина Шинкаренко

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

ISBN 978-5-4474-6901-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Всеобщее волнение.

Надвигается серьёзная катастрофа – смена полюсов Земли. Магнитное поле ослабевает. Уровень радиации возрастает. Обычное дело в масштабах природы: всего на каких-то десять тысяч лет защита планеты сдастся; но человечеству это грозит гибелью.

– Где наши экологи, чёрт возьми?! Вот бы с ними сейчас побеседовать! – возмущается Аркадий Семёнович, глядя на моргающую в люстре лампочку.

– Венера, – продолжает докладывать Николай Иванович, – имеет в наличии некоторую форму жизни. Вот мы видим на снимках, кстати, сделанных ещё сорок лет назад советскими учёными, организовавшими экспедицию на Венеру, гриб восьми сантиметров в диаметре. Жук – вы видите? – ползёт. Между прочим, жука мы обнаружили сразу в нескольких местах.

– Довольно! – перебивает Владимир Игнатьевич повествование о Венере. – Это обыкновенная фантазия, Николай Иванович! Коллеги, кто его вообще пригласил на собрание в такой ответственный час?! Белковая форма жизни на Венере невозможна! Это каждый школьник знает. Там слишком высокая температура.

– Но клубеньковые бактерии… – держится Николай Иванович.

– Вот пусть клубеньковые бактерии и летят на Венеру, если есть у них такая необходимость! А мы должны найти место с возможностью существования жизни для человека, желательно без динозавров и гигантских мух.

– Ближайшие предположительно жизнеспособные для нас планеты находятся на расстоянии ста пятидесяти световых лет. В этом случае легче переждать здесь, нежели куда-то лететь, – рассуждает Аркадий Семёнович.

– А может, построить гробницу для всего человечества? Забальзамируем по древним египетским методикам на ближайшие десять тысяч лет, там и перезимуем.

– Всё шутите, Константин Егорович? – укоряет Елена Сергеевна. – Вам вот-вот одиннадцатый десяток пойдёт: только и хлопоты о забвении. А у нас на кону жизни не сотен, не тысяч – миллиардов человек! Как вам такая проблемка? Успеете забальзамировать столько народу? И через сто веков разбальзамировать, вы же у нас долгожитель?

– Знаете, Елена Сергеевна, – изрекает Константин Егорович, немного приосанившись, – дать бы вам ремня за эти слова и за то, что пошли по пути научной инженерии, не вышли вовремя замуж, не нарожали должного количества детишек. Женщина должна следовать за мыслью мужчины, а не перечить! Я говорю: можно построить вместительный лайнер на базе МКС; набрать запасы провизии; посадить туда часть людей (кого-то придётся оставить) и отправиться на поиски экзопланет, пригодных для жизни человека. Среди уже знакомых нам объектов хоть один да найдётся пригодный для жизни вполне обоснованно. Путешествие, конечно, рисковое, а что? У вас есть варианты? Можете назвать миссию «Ноев ковчег» – так, ради забавы.

Глава 1

Несмотря на всё безумство этой идеи, совершались слабые попытки её осуществления. Собрали бригады учёных по всему миру. В конструкторских бюро начали вести разработки: чертить, собирать модули, готовить к запуску. Укомплектовывали экипаж.

Константин Егорович сидит напротив окна в своём кабинете, мечтательно глядя в небо, играя подушечками пальцев и размышляя о предстоящем полёте.

– Где бы найти способного пилота для такой серьёзной задачи? Здесь нужен мастер, а не просто водила. Такой, чтоб вёл куда надо. А?.. Что скажете, Николай Иванович?

– Так ведь хлопцев прорва, Константин Егорович. Пилоты так и рвутся в бой, только кликни.

– В том-то и проблема, уважаемый коллега: тот, кто рвётся в бой, непригоден для такой миссии. Здесь нужен чуткий профи, чувствующий опасность, находящий выход в безвыходной ситуации, способный предвидеть ход событий. Здесь нужен гений, понимаете?

Константин Егорович встаёт. Набрасывает куртку. Спешно выходит из кабинета. В коридоре встречает Елену Сергеевну с пачкой каких-то бумаг: она что-то хочет спросить, но утихает, когда Константин Егорович плавно прикладывает указательный палец к её губам. Ныряет влево, начинает быстро спускаться по лестнице, ускоряя движение; буквально вылетая в холл, резво устремляется к выходу; ожидающие репортёры вскакивают с диванов, шумно сбегаются к центру зала, беспорядочно выкрикивают различные вопросы, но Константин Егорович скрывается, захлопнув за собой дверь, и садится в служебный автомобиль.

Приехав в дачный посёлок, Константин Егорович просит водителя остановиться и заглушить мотор. Выходит из машины, тихим шагом идёт вдоль поросших бурьяном дач.

Выискав нужную, он хочет бесшумно открыть калитку, но задумывается, идёт дальше. Обходит участок. Отыскивает лазейку в заборе. Пролазит. Нащупывает дверцу подвала. Спускается. Поднимается в дом по подвальной лестнице, сосредоточенно прислушиваясь: тишина.

Проходит в комнатку. Обращает внимание на множество разбросанных рисунков: лошади, деревья, небеса. Берёт рисунок в руки, разглядывает: «Поразительно точно передаёт».

Подняв голову, он видит через распахнутое окно пробирающуюся в дебрях мужскую фигуру с буйной шевелюрой.

– Романенко, стой! – выкрикивает Константин Егорович. – Мне не угнаться за тобой, стар уже.

Но тот даже не оборачивается и уходит.

Константин Егорович решил просто подождать, пока Романенко вернётся.

К полуночи так и произошло: слышится шорох; на кухне стоит Романенко, держа в майке ягоды, орехи и дикие яблочки. Выкладывает их на стол с голодным энтузиазмом, будто сейчас начнёт вкушать пищу богов.

– Красивые рисунки. Жаль, никто не увидит, – произносит Константин Егорович.

– Ну и что?

– Инверсия, ты же знаешь.

– Цепляетесь за жизнь?

– Люди слабы и беспомощны, Романенко. Нужен человек, который их выведет.

– Хорошо. Я попробую что-нибудь придумать, – наивно обманывает Романенко.

– Придумывать уже ничего не надо, нужен пилот на дальние расстояния. На мой взгляд, ты единственный, кто сможет справиться с подобной задачей. Зайди ко мне в лабораторию завтра, часам к десяти, если сможешь, обрисую ситуацию в подробностях. Да, и я оставил в серванте немного деньжат.

– Не нуждаюсь. Спасибо.

– Что ж, тогда пусть просто лежат, может, потом понадобятся.

Круглосуточный ларёк. Романенко стоит, облокотившись о стойку, ожидая очереди. Деньги, оставленные Егорычем, возбудили бессонницу.

Дождавшись очереди, берёт бутылку водки, палку колбасы, солёные огурцы, лимон и минералку.

Придя домой, он убирает всё лишнее со стола; расстилает газетку; ставит бутыль; достаёт из серванта рюмку; вытирает в ней пыль, просунув палец через изнанку майки; нарезает колбаску, лимон; тычет маленький огурчик двупалой вилкой; наливает рюмашку, взяв в другую руку; торжественно произносит: «Тост!..» – и выпивает.

Хрустя солёными огурцами, достаёт тетрадь, ручку; садится за стол и начинает выводить заголовок:

Борьба с самим собой.

Дальше следует мысль:

Нет хуже пристрастия, чем алкоголь, и я тому яркий свидетель.

«Нет. Слишком самокритично и откровенно, никто не поверит», – комкает бумагу Романенко.

Я бы бросил в любую минуту, если б мог. Но пока я не знаю как.

«Хрень какая-то получается».

Меня все называют бабником, но ни одной женщине я не причинил столько счастья, сколько Любе, когда извинялся, что спал в обуви на белых простынях.

«Нет, не пойдёт. О чём вообще пишут люди? – спрашивает себя Романенко. – Наверное, о том, что видели, слышали, – словом, ощущали. О себе, наверное, тоже пишут».

Он решается на новый заголовок:

История одного человека.

Дальше другая мысль:

Когда-то я был молод и здоров. Хорошо окончил художественную школу. Тогда я ещё не знал о вине и женщинах, пока не поступил в лётное военное училище.

Он отвлекается, наливает ещё рюмку, выпивает, закусывает и продолжает:

У меня была жена. Но она ушла, не оставив дома даже чайной ложки.

«Фигня какая-то! – психует Романенко, наливая следующую. – Да и кому я нужен со своим болячками?»

Опрокинув рюмку, вырывает листки из тетради, комкает и выкидывает, затем начинает писать с чистого листа:

Антология житейской глупости.

И новые мысли:

И в горе, и в радости избегай стакана и лёгкого поведения женщины.

Не разговаривай с соседом до летнего солнцестояния.

Чурайся чужих денег, ибо добра от них не сыщешь.

Чтобы разбить камни в почках, возьми кору орешника.

Держа в руке последнюю стопку и глядя на Луну безумно сверкающим взглядом, Романенко ревёт, едва связывая слова: «Да храни вас Господь, хлореллы! Ибо вы даёте космонавтам воду и кислород, а также широко используетесь при очистке сточных вод и в производстве комбикорма для домашнего скота…»

Наутро Романенко стоит у ворот корпорации «Энергия», разглядывая молодой росток на ёлочке.

– Пойдём-ка со мной, братец! – зазывает Константин Егорович.

Они поднимаются по лестнице, заходят в конференц-зал, где готовится собрание. Все расселись. Николай Иванович раскладывает бумаги на столе; взяв одну из них, начинает докладывать: «Планируется подготовка к запуску модуля „Туман“».

– В общем, суть проекта такова, – шепчет Константин Егорович, чуть наклонившись в сторону Романенко. – Мы построили тяжёлый межпланетный крейсер. Ну, может, помнишь марсианский проект пятьдесят девятого года. Так вот, мы его усовершенствовали, собрали; оказалось, количество пассажиров строго ограничено: решили построить космический флот в составе семи кораблей. Главный корабль поведёшь ты, остальные последуют за тобой.

– Поведу куда? – вникает Романенко.

– А вот этого, братец, мы и сами не знаем! Наши астрофизики научились распознавать потенциально жизнеспособные планеты; вероятность их исследований не более тринадцати процентов. Выяснилось: ближайшие пригодные для нас находятся в пределах ста пятидесяти световых лет. Далековато, конечно. Но… Проблема именно в том и заключается: как быстро преодолеть такое расстояние? Одна надежда на тебя, Романенко: ты спец по таким делам. Для экономии топлива взяли на вооружение солнечный парус: кто знает, может, за пределами нашей Солнечной системы и ветра посильней? Но и это ещё не всё. Чёрные дыры – вот проблема. Чёрт знает, что за штуки. Засасывают в себя всё подряд, нужно будет обходить.

«Ненавижу космос! С первого дня ничего, кроме тошноты и усталости. Человек рождён бродить по Земле. Скитаться. Ну, иногда пить виски и заниматься любовью. Возможно, петь песни о… о чём? О женщинах, о несбывшихся мечтах, о сбывшемся ревматизме, может быть, просто: «О-о-о-о!» О чём поют птички? «Фьюти-фьют! Ваш скудный человеческий разум…» – поют они. Птички подарили нам музыку, а мы не смогли понять, в чём её смысл. Здесь, в космосе, одиноко. Повсюду мрак. Космос – это смерть. Мы смотрим на Землю, любуемся ею, друг на друга смотрим, как дикие звери, больше некуда. Да и страшно: вокруг нет жизни, нет горизонта, нет ничего, кроме материи и света… и только она, Земля, впечатляет взор. Притягивает своей жизненностью. Птички… Люблю женщин с низким голосом: в них есть что-то мудрое. Блаженных люблю, глупеньких, как дети: постоянно что-то спрашивают. Что бы мы делали без женщин? Наверное, не открыли бы диалектику. На женщину можно только смотреть, с ней невозможно долго разговаривать – сплошные противоречия. Но как они любят жизнь, как о ней заботятся. Кто я, чёрт возьми?! Почему моя голова наполнена этими мыслями?! Куда их можно приспособить? А как жили предки? Как они справлялись со всей этой путаницей? Ничего, кроме бессонницы, нервных спазмов… что-то страшное и необъяснимое, что-то прёт постоянно… вы говорите, игра? Я вам отвечу: нет худа без добра! Потираю пальцами ладонь, вглядываясь в линию жизни. Ах, игра. Чья? Сегодня, завтра и вчера… сегодня, завтра и вчера. Цикличность – вот и вся игра! Съел редиску – тошнота. Ложка соды – всё, прошла!

После полуночи уснуть не получается: скрип в ушах, сердцебиение, едва ли думаешь, сознанье живо… чувствуешь круговращенья, кровь стучит, мощный электрический импульс взлетает вдоль позвоночника, рассеиваясь в мозге, горечь во рту, оцепенение в мускулах, встал… нащупал стены… включил свет… походил… люблю гравитацию – она опора жизни… чувствуется сильная эрекция… к трём часам засыпаешь с молитвой – завтра будет новый день. Игра – это бюрократическая колесница. Игра – это политика. Игра – это цацки! Жизнь на это не похожа. Игрой руководят правила. Жизнью – законы. Мы боимся болезней, думая: они нас могут убить! А умирать безболезненно легче? Боль – признак жизни. Весь жизненный путь человека вымощен страданиями. Человек ищет страдания во всём, он не может долго пребывать в спокойствии. Открыть шлем, замёрзнуть в одно мгновение: я в сантиметре от смерти! Вон, мрак! Вперёд смотри – хоть вверх, хоть вниз.

Рай на Земле: прикоснуться к женщине, ощутить её тёплое дыхание, услышать пение птиц, съесть котлетку, походить, подумать, выпить водки, в конце концов. Чувствуешь?! Эту жажду понять надо: цену каждой минуты. Мудрецы сидят; как птички, щебечут. Мы оканчиваем институты, чтобы разгадать их щебетанье. Какая теснота в этом скафандре. Хочется поскорее снять, дышать трудно».

– Хьюстон, приём. Стыковка завершена. Как поняли?

– Принято. Благодарим за успешную работу. Как ваше самочувствие, Романенко? Врачи беспокоятся. Говорят, у вас болезненный вид последнее время.

– Субъективно, Хьюстон. Врачам здесь просто скучно.

– Ну что, Константин Егорович, вы довольны работой? – спрашивает Елена Сергеевна

– Я всегда доволен работой.

Константин Егорович включает громкую связь и объявляет:

«Уважаемые пассажиры, вы находитесь на борту тяжёлого межпланетного корабля ТМК-6. Продолжительность полёта пока ещё неизвестна; мы ищем пригодную для жизни планету. В связи с этим убедительно просим вас заняться любой творческой или хозяйственной работой во избежание конфликтных ситуаций, провоцируемых скукой. Ваши каюты оснащены приборами, позволяющими связываться с экипажем корабля по любым интересующим вопросам».

Женский сонный голос: «А почему мы ходим по полу? Мы в космосе, следовательно, должны находиться в состоянии невесомости?»

Константин Егорович: «Хороший вопрос: на борту корабля работает установка, создающая искусственное гравитационное поле. Во-первых, она нужна, чтобы вы не разучились ходить на собственных ногах; во-вторых, не будь этой установки, вы бы загадили весь корабль тошнотиками; в-третьих, вы ходите по палубе».

Tasuta katkend on lõppenud.