В эпоху перемен. Мысли изреченные

Tekst
Loe katkendit
Märgi loetuks
Kuidas lugeda raamatut pärast ostmist
В эпоху перемен. Мысли изреченные
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

Всем жертвам «эпохи перемен» посвящается



«Самое большое несчастье – жить в эпоху перемен».

Древнее китайское изречение


 
«Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир».
 
Тютчев, «Цицерон»

От автора

Знаменитые тютчевские слова «мысль изреченная есть ложь» можно трактовать двояко.

Их можно понимать как указание на несовершенство человеческого слова, которое не в состоянии передать всю глубину и оттенки мысли. (Как выразился однажды Набоков: «Я мыслю как гений, я пишу как выдающийся писатель, и я говорю как дитя»).

На это в первую очередь и указывает Тютчев в своем «SILENTIUM»:

 
«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими – и молчи».
 

Однако «мысль изреченная есть ложь» еще и потому, что для испорченной человеческой природы слово – это орудие намерения, средство осуществления какой-либо цели – стало быть, «ложь».

Человек молчащий правдив. Ему от других ничего не надо. Человек же, пускающийся в сочинение слов и в их «обнародование», надеется чего-то этим добиться. В этом смысле тютчевское «мысль изреченная есть ложь» дополняется рубцовским стихотворением о «Добром Филе»:

 
«Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть…
– Филя, что молчаливый?
– А о чем говорить?»
 

Замечу, правда, что намерения, орудием которых выступают слова, могут быть и благими, если они следуют в русле того Слова, которое было Вначале. В этом случае роскошь молчания можно позволить себе лишь тогда, когда «мир такой справедливый». Если же нет, то приходится прибегать к несовершенным словам – «мыслям изреченным»…

Еще от автора
(по поводу формы написанного)

Предлагаемая читателю книга обязана своей формой, прежде всего, украинской «свободе слова», которую власти новоиспеченного украинского государства на протяжении всех лет его существования привыкли превозносить как чуть ли не главное свое достижение. Содержащиеся в ней тексты, по сути своей, есть не что иное, как зародыши (или, по терминологии Розанова, «эмбрионы») более обширных произведений, которые в условиях этой самой «свободы слова» не имели шансов на то, чтобы быть опубликованными.

Все это тем более странно, если учесть то обстоятельство, что по своему идейному направлению мои писания не представляют собой ничего из ряда вон выходящего. Они всего лишь следуют в русле русской православной идеи, начавшей свою историю именно на земле нынешней Украины и создавшей нашу великую тысячелетнюю цивилизацию, которая распространилась на шестую часть суши и от ценностей которой мы, если не собираемся завершать свое историческое бытие, не имеем права отказываться. И тем не менее в сегодняшней «независимой Украине» из всего навязанного нам партийного спектра нет ни единой партийной силы и, соответственно, «партийного органа», которым пришлись бы ко двору мои сочинения на украинские темы.

Начав писать в таком роде и не имея надобности разбавлять свою мысль до требуемого редакциями формата, я впоследствии и на все другие, даже «дозволенные» темы (и на темы, не связанные с Украиной) стал откликаться подобным образом.

I. О России

* * *

УХОДЯЩАЯ РОССИЯ (вместо предисловия). В дни неоспоримого и чуть ли не окончательного исторического торжества Западного мира и сокрушительного поражения России писать о каких-либо недостатках Запада, противопоставляя ему достоинства России, непросто.

Тем более что само по себе восхваление своего и порицание чужого вряд ли плодотворнее и нравственно предпочтительнее критики собственных недостатков. Подобная критика всегда воспринималась в русском обществе с большим сочувствием: недовольство собой, стремление к совершенствованию, искание идеала – вообще отличительная черта русского национального характера.

Однако сегодня, когда происходит тотальное наступление на Россию, когда одни, с самодовольной ослеплённостью победителей, другие – торопясь воспользоваться моментом, заняты делом вытеснения России на «задворки истории», – опасность впасть в самохвальство отодвигается на задний план.

Наверное, где-нибудь в глубине необъятной России или в ее столице все эти страхи и могут показаться надуманными, так что можно еще позволить себе беспечность и плюралистическое отношение к происходящим в последние годы процессам, воспринимая их в качестве «становления демократии». Но на российских окраинах (бывших уже окраинах) «упразднение России» и всего русского происходит у всех на глазах. Поэтому у тех, кто любит Россию и кому выпало воочию теперь наблюдать, как Россия безвозвратно уходит, мироощущение, далекое от плюралистического.

Предлагаемые читателям суждения – это в некотором роде взгляд со стороны (что, кстати, избавляет от возможных упреков в восхвалении своего). Это попытка – вслед уходящей России и на фоне сменивших ее альтернатив – сказать о самых дорогих и важных ее чертах.

И в первую очередь о той черте, которая у многих вызывает презрение, дав повод «остроумно» заметить, что на русском языке все нации – немцы, буряты, японцы, финны… – имена существительные, и только одна нация – русские – прилагательное; и которая, в восприятии других, делает Россию страной особенной. Речь идет о жертвенности русских людей, их способности к преодолению национального эгоизма (конечно, и в России есть свой национальный эгоизм, и в последние, кризисные, годы он набирает силу, но эгоизмами сегодня вряд ли кого удивишь).

Если вспомнить о том, что доминирующая в нынешнем мире цивилизация считается цивилизацией христианской, а христианам надлежит стремиться подражать Христу и исполнять Его заповеди, то нельзя не признать, что судьба России (даже и в последнем ХХ столетии, когда русский народ не раз приносил себя в жертву остальному человечеству) очень часто приближалась к тому, чем должна быть подлинно христианская судьба. Ведь жертвенность, служение ближним есть именно то, с чем пришел в этот мир Христос и что завещал своим последователям.

Конечно, в наши дни говорить о жертвенности, отказе от своего ради всеобщих целей – как о некой «национальной идее» для целого народа, побуждая его следовать такому предначертанию, – вряд ли возможно. Однако именно отступление от этих духовных принципов, переход к эгоистическому мировосприятию и поведению, в конце концов, привели Россию к нынешней катастрофе. В любом случае нельзя не воздать должное уникальным, неповторимым качествам русского народа, ярко проявившимся и в трагическом ХХ веке, особенно на фоне беспросветного национального эгоизма больших и малых наций, причисляющих себя к христианам.

(1998)[1]

* * *

БЕСПОКОЙНАЯ ЖИЗНЬ. Василий Ключевский в І томе «Курса русской истории» писал: «Крестьянские поселки по Волге и во многих других местах Европейской России доселе своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств производят, особенно на путешественника с Запада, впечатление временных, случайных стоянок кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места, чтобы передвинуться на новые. В этом сказалась продолжительная переселенческая бродячесть прежних времен и хронические пожары – обстоятельства, которые из поколения в поколение воспитывали пренебрежительное равнодушие к домашнему благоустройству, к удобствам в домашней обстановке».

Упомянутая Ключевским русская национальная черта – «равнодушие к домашнему благоустройству» – объясняется главным образом православной верой русского народа, присущими православному человеку устремленностью к идеалу и несогласием довольствоваться меньшим – земным благополучием (как на Западе). Разрыв между идеальным и действительным породил многие противоречия в русской жизни. Можно предположить, что основными причинами «переселенческой бродячести» и «хронических пожаров» были, скорее всего, причины политические: многочисленные войны, междоусобицы, разного рода гонения, то есть политическая нестабильность и беспокойство русской жизни. Все это и сформировало характер русского народа. По этой причине усилия русских людей выразились более в «слове» – в духовной, идеальной сфере (в религиозных исканиях, в литературе…), нежели в «деле» – то есть в сфере материальной.

Однако усиление экономической составляющей в жизни русского общества, воцарение в стране стабильности и покоя неизбежно повлекут за собой переключение внимания и усилий русских людей с области духовной в область материальную, благодаря чему отличительная русская черта – наклонность к идеальному творчеству – постепенно будет вымываться из национального характера. С изменением ситуации в сторону стабильности станет мельчать источник, питающий русскую духовность.

 

Обращаясь к вопросу о русском национальном характере, нельзя пройти мимо давнишнего спора, когда одни, большинство, полагали и полагают, что характер этот отличается религиозностью, тогда как другие (Белинский, Писарев, и их последователи) утверждали, что для русских характерно «здоровое неверие».

На самом деле правы и те, и другие: русским действительно присущи и идеализм, и неверие. И противоречия тут нет: идеализм русских в значительной степени объясняется их неверием – неверием в опору на материальную сторону жизни, что отличает их от людей Запада, которые веруют в первую очередь в материальное благополучие и в Бога, воспринимаемого ими в качестве охранителя этого благополучия.

Русские многократно убеждались в иллюзорности надежд на благополучие. И потому делали ставку на вечное, непреходящее, а не на то, что в условиях русской жизни становилось слишком уж преходящим, так что теряло всю свою привлекательность. В самом деле: стоит ли строить, копить и так далее, если это все равно разрушат или отберут… Западный же человек, ставя на благополучие, может спокойненько плыть до самой старости, оставаясь при своем убеждении и утешаясь им, и лишь на пороге смерти обнаружит, что все его материальное достояние, которому он посвятил свою жизнь, – в сущности, ему и не надо…

(1993)

* * *

МНОГООБРАЗИЕ. Многие трудности России происходят оттого, что в ее духовном пространстве одновременно присутствуют, наслаиваясь друг на друга, различные духовные сущности.

Россия – это одновременно страна, которой выпало исполнить всемирную православную миссию; это и империя, взявшая на себя ответственность за судьбу многих народов; и национальное государство русских; и даже малоприспособленное обиталище, где пытаются наладить свои «единственные и неповторимые» жизни всевозможные европейски ориентированные индивидуумы, поминутно раздражающиеся некомфортностью русской жизни.

А потому на обширном русском пространстве одновременно уживаются и те немногочисленные подвижники, которые несут на себе всю тяжесть русской миссии, и те, кому до всего этого нет никакого дела, и те, кого необыкновенность России и непредсказуемость русской жизни лишь озлобляет.

Вдобавок Российское государство последних столетий – не совсем русское по своему построению и по своей сути, так как в свое время было переделано Петром I по западному образцу. Правящий класс России, официальная российская элита, будучи образованы и воспитаны по-европейски, не понимая исключительности и особенностей своей страны, не очень-то пригодны к тому чтобы выполнять задачи, стоящие перед Россией. Более того, они не делают даже ту малую работу, которую выполняет элита в обыкновенных странах, и являются, как правило, лишь бесполезной ношей, которую вынужден нести на себе русский народ. И потому так часто многое из того великого, что совершалось в России, было совершено не при помощи управляющих Россией государственных структур, а вопреки им.

Все эти переплетения и несоответствия приводят к тому, что в русской жизни можно одновременно наблюдать величайшие духовные взлеты и почти первобытную дикость.

(2007)

* * *

ХРИСТИАНСКИЕ ЧЕРТЫ. Главные отличительные черты русского народа – смирение и жертвенность – соответствуют тем двум видам любви, к которым сводятся десять Заповедей Господних, – любви к Богу и любви к ближнему. Ведь смирение – это как раз то чувство, которым человек должен отвечать на все, что ниспослано ему Господом, а жертвенность является высшей формой любви к ближнему.

(2008)

* * *

«МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ» И «МОРАЛЬНЫЙ ОБЛИК». Народы всегда боролись за «место под солнцем», за жизнь в комфортном климате, культивируя в себе необходимые для этой борьбы хитрость, жестокость, коварство. И побеждал тот, кто более других сформировал в себе необходимые для этой борьбы качества.

Русский народ получил другое воспитание. Вместо «борьбы за существование» у теплых морей он занял менее пригодные для жизни земли, воспитав в себе качества, позволяющие жить в трудных условиях и с достоинством выносить выпадающие на его долю испытания.

(2009)

* * *

СЕВЕР И ЮГ. Северная ветвь русского народа – великороссы – стали, в конце концов, во главе русской жизни. Это произошло не в последнюю очередь потому, что суровые, жесткие, часто экстремальные условия жизни в северном крае сформировали у них особые человеческие качества – терпение, нестяжательство, смирение, готовность к взаимопомощи, и выковали способность к жертвенности и к подвигу. Эти черты сделали великороссов более других готовыми к восприятию Христовой Истины. И именно эти качества позволили великороссам возглавить создание величайшего в мире государства и нести на себе тяготы по его сохранению.

Тогда как у южных русских (называемых сегодня «украинцами»), – индивидуалистические наклонности которых часто толкают их на отрыв от общерусского монолита, – эти же наклонности не позволяют создать сколько-нибудь прочное самостийное государство, потому что оно неизбежно превращается в арену для столкновения эгоизмов, рано или поздно раздирающих его на части.

(2008)

* * *

«РУССКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ». О характере продвижения нашего народа по всем направлениям его «экспансии» в значительной степени дает представление тот стиль поведения русского человека, который запечатлен в произведениях русской культуры, начиная уже с русских сказок. В русских сказках очень часто воспроизводится ситуация, когда некий «добрый молодец», встречаясь на своем пути с разными сказочными персонажами, терпящими какие-то свои затруднения, бескорыстно им помогает, а после, в трудную для него минуту, эти сказочные персонажи приходят ему на помощь.

Подобным же образом ведут себя и многие персонажи произведений русской литературы. Вспомним хотя бы Жилина из толстовского «Кавказского пленника».

И этот же, христианский по своей сути, стиль поведения русского человека повторяется даже в эпоху официального гонения на христианскую веру – в поступках главных героев многих культовых советских фильмов. Достаточно вспомнить снискавший восторженные отзывы по всему миру фильм «Баллада о солдате» или фильм «Белое солнце пустыни» – чрезвычайно популярный в нашей стране…

Все это свидетельствует об изначальной предрасположенности русской души к богоугодному отношению к ближним. Но именно крещение в днепровской купели и обретенная посредством этого крещения христианская вера позволили нашему народу получить Высшее Благословение и благодатную форму для проявления этого богоугодного устремления русской души.

Конечно, подобный метод «экспансии» Западу «умом не понять»: он недоступен тому, кто взирает на другие народы гордым, надменным взором и видит в них лишь объект для порабощения, кто изначально настроен на то, чтобы не отдавать, а брать, и привык воспринимать ближних корыстно…

(2013)

* * *

РУССКИЙ ХАРАКТЕР. Отличительная черта русского национального характера – большая нравственная амплитуда. В русском человеке могут одновременно уживаться высочайшие духовные качества, приближающие его чуть ли не к святости, и самое низкое свинство. Сравнивая русский характер с характером западного человека – характером более ровным, – нельзя не выделить одну русскую черту, на которую указывал еще Достоевский и которая перевешивает все западные добродетели: русский человек хоть и грешит иногда самым грязным и низким образом, но в душе своей никогда не признает грех нормой; он скорее примет вину на себя, сознается в собственном падении, но не понизит идеала, не назовет греховный поступок естественным.

Запад же пошел по пути окультуривания животных начал в человеке. К примеру, человеческую физиологию на Западе пытаются сделать если не привлекательной, то терпимой – достаточно хотя бы сравнить отношение русских и западных людей ко всему, что касается «вопросов пола», или состояние отхожих мест в России и на Западе. (Причины нашего «отставания» в этой области не только экономические: нашему человеку скорее придет в голову придумать космический летательный аппарат, чем унитаз.) Запад старается ублажить тело, договориться с ним, сделать из него своего союзника, превратить в источник наслаждения. «В здоровом теле – здоровый дух!» – сказано европейцем.

Русский человек воспринимает тело как нечто чуждое, враждебное духу. В русском понимании «грешное тело» побуждает своего владельца соответствовать дарвиновским законам, использовать преимущества, которыми человек обладает, лишь для достижения лучших успехов в борьбе за существование. Русские люди всегда полагали, что, угнетая плоть, можно достичь духовного просветления, приблизиться к Богу. Вспомним хотя бы многовековую практику соблюдения постов на Руси или существование всевозможных сект вроде скопцов, хлыстов и других.

Распространенный в нашем народе метод освобождения от телесной оболочки (метод пассивного ей сопротивления) – алкоголь. (Кстати, заметим: традиционный русский алкогольный напиток – водка – совершенно не вкусен, скорее наоборот, но зато чрезвычайно эффективен в смысле борьбы с «врагом» – это именно тот «клин», при помощи которого вышибаются другие «клинья».)

Тут стоит привести характерную цитату из Высоцкого – человека, очень русского в своем творчестве. Стихотворение начинается так:

 
«Меня опять ударило в озноб,
Грохочет сердце, словно в бочке камень, —
Во мне живет мохнатый злобный жлоб
С мозолистыми цепкими руками».
 

Сущность этого «мохнатого жлоба» поэт объясняет словами:

 
«…он плоть и кровь, дурная кровь моя», —
 

свое же отношение к нему выражает следующим образом:

 
«…мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!» —
 

и:

 
«…Я себе мгновенья не прощу —
Когда меня он вдруг одолевает».
 

В конце концов, находится все-таки способ одолеть в себе «мохнатого жлоба» – способ тот самый:

 
«Но я собрал еще остаток сил, —
Теперь его не вывезет кривая:
Я в глотку, в вены яд себе вгоняю —
Пусть жрет, пусть сдохнет – я перехитрил!»
 

Развивая тему пьянства, вспомним также Шукшина. В шукшинских рассказах то и дело попадаются карикатурно описанные персонажи, которые – по долгу службы и по собственному побуждению – борются с пьянством и постоянно упрекают других шукшинских персонажей в пристрастии к алкоголю. В авторском отношении к этим «правильным» людям чувствуется враждебность; кажется, что если бы пьянствующие шукшинские персонажи послушались своих советчиков, призывающих к трезвости, и стали бы жить по их указке, то утратили бы что-то очень существенное и дорогое для автора. В рассказе «Вянет, пропадает», к примеру, описан человек, который бросил пить и «взялся за ум». «Взявшийся за ум» представлен автором в таком виде, что читателю становится очень жаль, что этот человек больше не пьет. Для Шукшина свинство пьяного человека явно предпочтительнее сознательного свинства трезвенника.

В данном случае нельзя забывать и о том, что шукшинское «оправдание» пьяниц происходило на фоне «развитого социализма». В условиях «торжества ленинских идей» пьянствующий человек представлялся Шукшину меньшим злом в сравнении с человеком успешным. В эпоху, когда Русский мир был «разрушен до основания», естественно, что сломались многие русские люди, утратив смысл существования. Ко времени же «развитого социализма» улетучились и надежды у многих из тех, кто верил в возможность построения на руинах «старого мира» обещанного «коммунистического рая». А потому эти сломавшиеся, неспособные к дальнейшей осмысленной жизни люди, несомненно, были для Шукшина ближе тех, кто на руинах разрушенной Родины продолжали успешную жизнь. Ведь в условиях торжествующего зла не так постыдно пасть жертвой этого зла, как становиться на его сторону. (Все это относится и к нынешней эпохе, когда на обширных пространствах некогда русской земли остатки Русского Дома разрушены и даже русский дух почти окончательно выветрился. Сегодня тоже есть очень много сломавшихся, и есть предостаточно тех, кто, ничуть не смущаясь вселенскими катастрофами и трагедиями нашего времени, находят удовольствие и в жизни теперешней.)

Будучи «отлучен» «прогрессивным» ХХ веком от Бога, русский человек, сталкиваясь с непосильными для себя испытаниями, приучился искать «спасения» в алкоголе. Пьянствующий человек очень не устраивал прежний советский режим. Он «предательски» выпадал из стройно марширующих колонн строителей коммунизма – поэтому режим с пьянством боролся. Думаю, что когда придет антихрист и «с цифрами в руках» докажет всем выгоду своего воцарения, то многие не поддадутся ему по той причине, что будут в это время в пьяном виде валяться где-нибудь под забором.

 

(1995)

* * *

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ. Если задуматься о том, какая часть нашего народа более других повинна в тех бедах, которые в ХХ веке обрушились на наше Отечество, то непременно обнаружится, что наибольший вклад в постигшие нас несчастья внесла социальная прослойка, именуемая у нас «интеллигенцией» и объединяющая «людей умственного труда».

Главной же причиной всероссийского «горя от умов» стало то обстоятельство, что интеллигенция всегда была у нас наихудшей в нравственном отношении частью наших людей.

Ведь если с этой точки зрения попробовать сравнить образ жизни наших «умственных тружеников» с теми людьми, которых принято называть «простыми», то сравнение окажется не в пользу интеллигенции.

В прежние времена «простой человек» постоянно трудился, пребывая, таким образом, в положении, неудобном для всякого рода «грехопадений». По праздникам же, когда ненадолго освобождался от трудов и забот, он посещал церковь и молился – так что греху в его жизнь почти некуда было вклиниться. И даже в наши дни «простой человек» продолжает большую часть своего времени трудиться (правда, труд у него теперь не всегда физический и не всегда направлен на добрые цели). В свободное же время ему теперь положено «расслабляться» – для чего ему предоставлены телевидение, алкоголь, спорт и прочее. Таким образом, даже и сегодня «простой человек» только часть своего времени находится в положении, когда у него есть возможность дать волю своим недобрым наклонностям.

Что же касается интеллигенции, то занимаемое ею сейчас положение когда-то принадлежало людям духовного сословия, в основном монахам, которые почти все свое время молились или читали Слово Божье, неустанно боролись с собственными грехами и потому могли помочь в этом ближнему. Интеллигенция же, заменив постепенно собою духовное сословие и претендуя играть его роль, – берясь в числе прочего и за решение «духовных вопросов» и указывая народу путь, по которому ему надлежит следовать, – стала своеобразной подделкой сословия прежних наших духовных пастырей. А все подделки, как известно, рождаются в «ведомстве» того, кто и сам является «подделкой Бога».

Несмотря на возложенную на самих себя высокую и ответственную роль, наше «новое духовенство», – зарабатывающее «хлеб свой насущный» деланием умственной работы (далекой, как правило, от целей спасения), в остальное же свое время, как и «простые люди», отдыхающее и «расслабляющееся», – более других предрасположено ко грехам.

Даже если тот или иной представитель нынешней интеллигенции занят творческой умственной работой (в широком понимании этого слова, включающей, например, и труд полководца, государственного деятеля или организатора производства), всецело заполняющей его сознание, то эта работа в нравственном отношении уступает творческому физическому труду (к примеру, труду крестьянина). Ведь результаты умственной работы наших «творцов» служат, как правило, целям небогоугодным. Все это «творчество» сводится, по большей части, к замещению человеческими предположениями, намерениями и поползновениями Божьего Промысла, и направлено в конечном итоге на возведение «здания» безумной человеческой гордыни – «вавилонской башни» безбожной глобализации.

Если же речь идет о механической умственной работе, то жизнь подобного «умственного работника», в сравнении с теми, кто занят механическим физическим трудом (к примеру, рабочим у конвейера) и кто физически устает от своего труда, – представляет собою сплошную духовную праздность, создающую предрасположенность к тому, чтобы в этой «свободной», то есть не занятой ничем, душе поселился какой-нибудь бес.

Стоит заметить, что те, кто в свое время взялись перекладывать физический труд «на плечи машин» и одновременно боролись с религией, исходили (кто по наивности, а кто и по злому умыслу) из представления о положительной природе человека, не желая принимать во внимание ее поврежденность первородным грехом. Они сумели внушить доверившимся им «массам», будто человеку, чтобы «расправить крылья», достаточно лишь освободиться от всевозможных «оков». Тем самым эти «благодетели человечества» оказали неоцененную услугу дьяволу, который легко пленял души, свободные от Бога или хотя бы от простой физической усталости.

Поэтому стоит ли удивляться, что результаты деятельности интеллигентского сословия, представители которого по своему образу жизни являются наиболее греховными из наших людей и потому более пригодными для разрушительной, чем для созидательной работы, оказались гибельными для страны.

(2007)

* * *

ХРУПКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ. По поводу крушения Русского государства в октябре 1917 года Василий Розанов изумленно писал (в «Апокалипсисе нашего времени», в главе «Рассыпанное царство»): «Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три. <…> Поразительно, как она разом рассыпалась вся до подробностей, до частностей»[2].

Однако в том, что Россия так легко развалилась от дуновения революционного ветра, – свидетельство высоты, сложности, а потому и хрупкости строя тогдашней русской жизни – строя, удержать который требовало больших духовных и всех прочих усилий, а разрушить – проще простого: стоило лишь «расслабиться». Так праведнику какому-нибудь очень легко сбиться с курса своей праведной жизни, пойти по кабакам и притонам и стремительно скатиться на самое дно – в духовном, моральном, а после и во всех других отношениях.

В отличие от этого, строю жизни, ведущейся на самом дне, стабильности строя, основанного на самых примитивных инстинктах (к примеру, как сейчас в США), мало что угрожает, потому что далее уже катиться и опускаться некуда.

Поэтому сегодня исправить положение, в котором мы оказались, можно лишь за счет духовного напряжения и нравственного подъема, а также за счет мобилизации усилий – вроде тех усилий, которые пришлось затратить, чтобы после революционного развала восстановить страну и снова сделать великой. (Правда, нельзя не отметить, что коммунистам хоть и удалось впоследствии заново собрать и частично восстановить Русь, но на неизмеримо более низком уровне.)

Кстати, в этой связи нелишне вспомнить и процитированного Розанова. В том же «Апокалипсисе», в главе «Как мы умираем», он указывает на причины нашего развала, иллюстрируя «состояние умов» различных слоев русского общества следующим образом:

«– Я только делал вид, что молился.

– Я только делал вид, что живу в царстве.

– На самом деле – я сам себе свой человек.

– Я рабочий трубочного завода, а до остального мне дела нет.

– Мне бы поменьше работать.

– Мне бы побольше гулять.

– А мне бы не воевать.

И солдат бросает ружье. Рабочий уходит от станка.

– Земля – она должна сама родить.

И уходит от земли»[3].

Между тем сам Розанов, за шесть лет до всероссийского и за восемь лет до своего личного «апокалипсиса», писал в «Уединенном»:

«Народы, хотите ли, я вам скажу громовую истину, какой вам не говорил ни один из пророков…

– Ну? Ну?.. Хх…

– Это – что частная жизнь выше всего.

– Хе-хе-хе!.. Ха-ха-ха!.. Ха-ха!..

– Да, да! Никто этого не говорил; я – первый… Просто сидеть дома и хотя бы ковырять в носу и смотреть на закат солнца. <…> (23 июля 1911)»[4].

(2003)

* * *

ДРУГОЙ НАРОД. После того как в России в 1917 году произошла революция, в которой народ повел себя разрушительным образом по отношению к своей стране, многие вспоминали недобрым словом Достоевского, возлагавшего чрезмерные, по их мнению, надежды на «народ-богоносец».

Однако все критики Достоевского, которые и в революционные годы, и в наше несчастное время не обнаруживали и не обнаруживают у народа тех отрадных качеств, о которых писал Достоевский, забывали учитывать то обстоятельство, что Достоевский имел дело с совершенно другим, с православным народом – а не с теми «народными массами», которые в 1917 году явились на политическую арену в виде митингующих толп.

(2004)

* * *

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ. Интересно, что фамилия Пугачев происходит от слова «пугать» (притом, что такую фамилию не Пушкин ведь выдумал).

Надо было испугаться…

(2005)

* * *

ИСПЫТАНИЕ. Николаю II было послано такое же испытание, как и библейскому Аврааму.

Вера Авраама оказалась столь сильной, что он готов был уже принести в жертву Господу своего сына. Авраам выдержал посланное ему испытание. Жертвовать сыном, в конце концов, не пришлось. И Господь благословил Авраама: «…Я благословляя благословлю тебя, и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт 22 17–18).

Николай же поступил иначе, доверив вместо Господа Бога спасение сына Распутину. В результате и сына потерял, и сам погиб, и Россия погибла.

Даже такие, к примеру, «не святые» наши правители, как Петр I или Сталин, исходили из того, что в их положении – «отцов» для всего народа – детей на их попечении неизмеримо больше числа непосредственно ими рожденных.

(2000)

* * *

ФАКТОР РАСШИРЕНИЯ. Громаднейшие территории оказались в пределах России главным образом по причине того, что огромное количество русских людей старалось подальше уйти от власти, предпочитая осваивать берега Тихого и Ледовитого океанов, заниматься хлебопашеством где-нибудь на Лене, нежели пребывать в умеренном климате, но в пределах досягаемости «отеческой заботы» властей.

1Годы написания «мыслей» указаны потому, что зачастую эти «мысли» являлись своеобразным откликом на те или иные значимые события; в остальных же случаях годы указаны ради единства формы, из-за чего вся эта датировка иногда напоминает надписи гоголевского Ивана Ивановича, который, после того как съедал дыню, имел обыкновение собирать ее семена в особую бумажку и затем требовать нести ему чернильницу, чтобы собственною рукою начертать надпись над бумажкою с семенами: «Сия дыня съедена такого-то числа».
2Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 1990. С. 5.
3Розанов В.В. Указ. соч. С.7.
4Розанов В.В. Сочинения: в 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 237.