Loe raamatut: «Последнее заблуждение. Лекции по эволюционной типологии. Том I»

Кто мы такие – мы, люди, – нам не известно. Мы всегда осознаем и воспринимаем себя в некой внешней «обертке», которую видим в зеркале и которую нам вздумалось называть своей особой. И нас ничуть не смущает то, что мы видим и знаем только надписанный конверт: отправитель – это наши родители, место назначения – могила; человек есть не что иное, как почтовая посылка, отправленная из неведомого прошлого в столь же неведомое будущее, изменяются только отметки почтового ведомства: то посылка объявляется «ценной», то, наоборот, самой что ни на есть «обычной», – это зависит лишь от нашего собственного тщеславия.

Густав Майринк «Ангел западного окна»

Вступительное слово

Данное издание обобщает опыт лекций по Типологии, прочитанных Виктором Михайловичем Антончиком в 2012–2013 годах. Оно вобрало в себя, в переработанном виде, первые три лекционных модуля, состоявшихся в Киеве, Москве и Санкт-Петербурге, а также семинары, проходившие в Крыму и местечке Бучак Черкасской области. Слово «первые» следует понимать буквально, как самые первые попытки познакомить студентов с совсем еще свежими авторскими разработками в области Типологии. Живой контакт со студентами позволил улучшить методологию подачи материала и опубликовать текст лекций, опираясь на имеющиеся стенограммы. При этом была проведена значительная работа по отбору, интеграции и комплектации материалов лекций. Особенность преподавания В.М.Антончика состоит в том, что он никогда не составляет предварительного наброска, конспекта, не фиксирует свои мысли на бумаге, но всегда читает «в живую», опираясь лишь на продуманную заранее карту. Поэтому лекции В.М.Антончика – это всегда импровизация, результат которой зависит от вдохновения, настроения, аудитории, реакции студентов. Более того, каждый раз прокладывая путь заново, В.М.Антончик намеренно ищет возможности представить материал иначе, не повторяясь. Лекции постепенно эволюционируют, преображаются. Все это делает задачу создания какой-то единой композиции и экспозиции материала более сложной, но и более творческой – требуется не просто легкая корректировка некоторого источника. Другой особенностью чтения лекций является то, что В.М.Антончик преподносит авторский материал, являющийся по своему характеру самобытным описанием мира. При живом восприятии авторских описаний значительную роль играет личное присутствие автора, его посыл, харизма, его мастерство как рассказчика, специфический разговорный жаргон, интонация, чувственное наполнение, манера вести речь и множество других параметров. Большая часть этого не доступна в стенограмме – сухой текстовой выжимке лекций. Текст без живых уст выглядит совсем по-другому, производит другое впечатление, порою странное впечатление, как некоторый неадекватный посредник. Поэтому мы постарались, насколько возможно, вернуть текстовым описаниям в их самостоятельном, печатном варианте литературную силу и полноту (адекватность), переработав и тематически насытив многие фрагменты. Где следует, были внесены стилистические изменения, уточнения, дополнения, текст был пополнен цитатами и примерами, были добавлены таблицы, диаграммы, рисунки. Магия описаний состоит в их способности переворачивать мышление, взламывать устаревшие стереотипы, творить мир заново, открывая ту сторону, что прежде оставалась скрытой от глаз. Мы искренне надеемся, что текст лекций, разлучившись с самим магом, сохранил свою магию.

Будучи сотрудником В.М.Антончика, я вел записи московских лекций по Типологии; записи остальных лекционных потоков были выполнены и предоставлены студентами из Киева и Санкт-Петербурга. Вся стилистическая и композиционная обработка текстов была проведена в основном мною при участии В.М.Антончика. Этот процесс продолжался почти два года и был завершен к началу 2015, когда и появилась первая версия книги. По отношению к лекциям, в книге были существенно переработаны центральные главы, добавлены три новые главы: «Темпераменты», «Архетипическая динамика» и «Великий Проект». Все описания в главе «Шестнадцать типов» были значительно доработаны, многочисленные уточнения, замечания, культурологические отступления, дополнения внесены в текст всей книги. Окончательный вариант был внимательно просмотрен, одобрен и утвержден В.М.Антончиком. Мы благодарим всех студентов-типологов, которые принимали активное участие в проекте, в творческом процессе становления Типологии, а также всех, кто принимал непосредственное участие в подготовке книги, оказав неоценимую помощь в расшифровке стенограмм, изготовлении иллюстраций и т. п.: Виталия Боровика, Альвину Конончук, Зою Магомедову, Евгения Назаренко, Юлию Рыжук… Мы также хотим выразить благодарность Станиславу Панкевичу, изначально вдохновившему нас на реализацию всего этого большого проекта.

Сергей Скорик

июль 2015

Цель и предмет типологии. Эволюционная типология

Мы, очевидно, существа переходные, и существование наше на земле есть, очевидно, беспрерывный процесс, существование куколки, переходящей в бабочку.

Достоевский

I. Горизонтальные и вертикальные системы типирования

Присутствие человека в мире, как сущего среди сущего, выражается в философии онтологическим понятием бытия-в-мире. Хайдеггер пишет: «Все до сих пор общепринятые в психологии и психопатологии конкретизированные капсулоподобные представления о психике, субъекте, личности, Я, сознании должны – с dasein-аналитической точки зрения – уступить место совершенно другому пониманию. Это, требующее нового видения, основоустройство должно называться вот-бытие (Da-sein) или бытие-в-мире. Разумеется, что при этом вот этого вот-бытия вовсе не имеет в виду, как это вульгарно трактуется, некоторое очевидное для наблюдателя место в пространстве. Скорее, экзистирование как Da-sein означает удерживание открытой некоторой области…»

При всей справедливости данного утверждения, нельзя не заметить, однако, что само таинство бытия-в-мире, как и вообще некоторого Целого, остается скрытым. Целое всегда скрыто. Оно вдвойне скрыто, если речь идет не просто о бытии человека как сущего, но о психическом бытии. Что бы это «психическое бытие» не означало, оно всегда остается незримо и таинственно присутствующим за пределами явленного, оче-видного, доступного и наличного. Оно ведет нас сквозь протяженность нашей жизни, властно управляя «из-за кулис», мотивируя быть такими, как мы есть, поступать так, а не иначе, меняться в ту, а не в иную сторону, оно провоцирует нас вырваться за наши пределы или напротив, ревностно удерживает от всякого решительного прорыва, от кардинального изменения.

Сокрытость Целого (принимаемого за единицу) подразумевает его само-тождественную неразличимость (1 = 1): бытие-в-мире само по себе является подобием капсулы, распахнутой вовнутрь, но замкнутой для внешнего взора. Понять Целое и значит: проникнуть вовнутрь, разобраться в устроении Целого; жертвуя поэтической упаковкой бытия-в-мире, разделить капсулу на части и вероломно исследовать каждую часть в отдельности, выявить ее отличительные признаки (подразумевая при этом, что все части вместе обязательно составляют Целое, и каждая часть кратна Целому, т. е. делит Целое, как «доля»). Типология как раз занимается тем, что осознает различие. И поскольку различение является центральной темой Типологии, наша цель – научиться различать, «индивидуировать», – выделять из единого бытия определенные (предоставленные Целым и вместе составляющие Целое) модусы бытия-в-индивидуальном. Путь к такому различению лежит через принцип деления, от Целого к дробному, далее-не-делимому (in-dividuum).

В этом методе мы не являемся беспрецедентными первопроходцами – нам достались в наследство древние типологические системы, такие, как например И-цзин, делящий Целое на шестьдесят четыре сегмента. Это не те же самые сегменты, что предлагает наша Типология, – совпадает лишь их количество. И совпадение это, должно быть, не случайно! Стоило бы поинтересоваться: какой вопрос нужно поставить в самом начале процесса, чтобы получить на выходе шестьдесят четыре содержания? Каким вопрошанием инициируется процесс последовательного деления? Как известно, в И-цзине это вопрос о трансформациях (переменах). И-цзин дает осознание потока изменений. А как насчет психических конфигураций? Имеем ли мы бесконечный хаос возможных наборов в мире человеческой психики? Или процесс деления может остановиться, замкнувшись в некоторую (тотальную) систему, каталог? Каким изначальным вопросом следует направить наш процесс в нужное русло? Подсказка находится у Юнга: это вопрос об архетипах, – архетипизация как поиск скрытого типа, стоящего за пределом видимого, поиск общего основания, онтологически предшествующего определенному набору.

Что же означает такая онтологическая априорность (архе)типа с точки зрения динамики нашей жизни? Мы ни в коем случае не можем интерпретировать ее, как некоторую судьбическую предрешенность. Это не детерминистическая предзаданность, но, напротив, некоторая априори имеющаяся возможность попадания на определенный путь, вектор, встраивания в определенный процесс или задачу, причем речь идет о задаче вселенского масштаба. Чтобы реализовать подобные (эволюционные) задачи, самой эволюцией создаются архетипические роли или миссии, которые мы, узнав их и обозначив, можем, вообщем-то, принимать или не принимать, находясь все же при этом внутри некоторого проекта или сценария. Именно полнота такого (возможного) приятия и дает нам некоторую отличительную (типологическую) самоидентификацию. Ведь мы, в принципе, двигаясь в русле нашей жизни, стартуем от полного неразличения, от состояния внутриутробной целостности (зародыша). Эта изначальная неразличимость есть, вероятно, и наш конечный удел – то, к чему всё для нас так или иначе неотвратимо возвращается. Но в промежутке, называемом жизнью, мы, хотим мы этого или нет, становимся кем-то, мы наделяемся способностью к различению себя и других во всем этом имеющемся многообразии.

Чтобы вообще начать в этом многообразии, в этой множественности вариантов как-то разбираться, следует в первую очередь отметить, что существует два основополагающих вида различений. Вертикальные различения показывают: одно лучше другого; в основе лежит принцип «лучше». Как неоспоримый факт, мы принимаем, что бывает хороший чай и плохой (подтверждением тому служит денежный эквивалент – стоимость). Качественные вертикальные отличия – в частности, в структуре психики – есть не что иное, как результат эволюции. Горизонтальные различения, напротив, показывают: нет «лучше» и «хуже», есть разное, другое; мы не отдаем предпочтений, не предпочитаем одно – другому. Нетрудно заметить, что все существующие доныне типологические системы принадлежат в своем большинстве к парадигме горизонтального различения. Таковой является, например, астрологическая система: двенадцать знаков зодиака, где Овен ничем не лучше и не хуже Скорпиона, etc. Овен, в сущности, понимается как некоторая универсальная территория, и все, рожденные под знаком Овна, становятся причастными определенному содержанию (получают определенное запечатление); то же самое верно для остальных знаков. Юнг и его последователи также предлагают чисто горизонтальную систему различения, состоящую из шестнадцати психотипов. Наиболее интересной задачей, однако, было бы пере-сечь горизонтальную и вертикальную (эволюционную) системы.

В юнгианской системе мы типируем людей, как нечто наличное. Цель горизонтальной типологии – понять, кто такой данный человек, и как он соотносится с другими (рожденными при ином положении звезд, воспитанными иначе, по-иному себя проявляющими в своем поведении). В эволюционной системе, напротив, не столь важно, чем отличается один человек от другого. В вертикальной системе человек понимается не как наличное, но как потенциальное событие. Важно, не кем он сейчас является, но кем он мог бы стать, во что он мог бы воплотиться, с какой (архетипической) ролью он мог бы отождествиться. По этому поводу Юнг говорит: «…душа есть не только одно или другое или – если угодно – и то и другое вместе, но она есть также то, что она из этого сделала или будет делать. Человек постигнут лишь наполовину, если известно, что из чего в нем произошло».

К вертикальной системе применима в полной мере метафора личинки: человек суть личинка, куколка, из которой что-то может произойти. Человек – это открытое событие, которое может меняться; у него есть потенциал куда-то двигаться, вертикально, – превосходить самого себя. Человек есть открытый вид – таковую открытость подразумевает, вероятно, и Хайдеггер, когда говорит, что человеку присуще «удерживание открытой некоторой области». Если мы создаем типологию человека как наличного предмета, обладающего теми или иными свойствами, то мы неминуемо создаем типологию личинок, – чем и являются, в основном, все типологии, – они типируют человека по его наличному «сейчас». Можно ли по универсуму личинки сделать вывод, какая бабочка из нее вылетит? В принципе нет, потому что личинки не похожи на те создания, которые из них происходят. Сверхзадача Типологии, поэтому, состоит в том, чтобы научиться видеть в личинке тот признак, по которому можно распознать скрытую внутри бабочку – имаго («идеальный образ»).

Человек на стадии личинки представляет из себя тот или иной набор социальных стандартов, предложенных ему миром. Проблема Типологии – не столько в классификации по стандартам, сколько в предвидящем указании на конечный результат. Обозначить путь, ведущий к бабочке – в этом главная ценность предмета Типологии. Каждая человеческая личинка, обращенная в неизвестное, втянутая в желание стать бабочкой, вовлекается в мир эзотерических действий. В какой-то момент она понимает, что является всего-навсего личинкой. И тогда происходит грандиозное событие: личинка начинает догадываться, что в ней есть еще нечто, что фактически находится за пределами ее существа, но, тем не менее, к ней таинственным образом причастно. Например, в традиционном религиозном контексте, акт открытия личинкой своих возможностей может выглядеть, как обнаружение некоторой реальности, стоящей за понятием души, психеи. Так раскрывается вера в душу: в нас есть нечто, что не имеет отношения к тем законам, что правят в мире, нечто «не от мира сего», не из этого мира. Личинка начинает догадываться о своих возможностях преображения, у нее возникает интерес к поиску выхода из себя, в превосходящее себя состояние сознания. И это превосхождение – не игра случайностей, но вполне конкретный духовный путь, обозначенный соответствующей конфигурацией и распростертый по направлению к цели.

Оглядываясь вокруг с определенным духовным запросом, мы видим, что в нашем мире, пронизанном системой мгновенных коммуникаций, перед нами развернут веер практик, книг, учений, философских трактатов, каких-то технологий, веер предложений и рецептов, опубликованных человечеством для того, чтобы применить это все к себе и испытать трансформацию, совершить переход из личиночной фазы развития в более совершенную фазу. Нельзя утверждать, что этот веер бесполезен или не эффективен вовсе. Дело в том, что этот веер порожден, исходя из каких-то различных принципов. Каждая религия, каждая практика задает духовный путь в соответствии с той конечной целью, которую она видит, как искомое, как свою идею о совершенстве, как свой предел. Говоря иначе, каждая религия устремлена к определенному результату. Будучи инструментом или методом, предназначенным для формирования определенной «бабочки», она не эффективна для тех других «личинок», из которых должна выйти какая-то иная «бабочка».

Следование «чужому», не отвечающему наличной психической конфигурации пути зачастую оборачивается простоем, бесполезной тратой жизни; в худшем случае – сумасшествием или раковой опухолью. Неверно выбранный путь в совокупности с фанатичным и упрямым продвижением заводит в тупик, ведет к психической травме или полной потере, «замыливанию» своей генуинной (истинной, наиболее органичной) конфигурации. Типология позволяет создать своего рода ориентиры в психическом пространстве, отвечая на вопросы: почему одним подходят практики осознанных сновидений, тогда как другим – посты и власяницы, почему одним холотропное дыхание приносит невероятные откровения, тогда как другим только портит здоровье и отнимает время. На поиск врат, подводящих к истинному преображению – эволютивному скачку – уходят многие годы, если не вся жизнь. Стоит податься к кришнаитам, потом, разочаровавшись, отдаться всецело практикам выхода в тело сновидения, потом заняться деконцентрацией, и жизнь оканчивается. У нас действительно мало времени на то, чтобы совершить правильный выбор. Как поставить всю ставку – свою жизнь – на тот путь, который ведет в нужном направлении?

Все, предложенное историей человечества, составляет веер универсальных возможностей. Но если мы разные, если мы не принадлежим одному и тому же универсальному типу, эти возможности не могут рассматриваться, как всеобъемлющие технологические универсумы. Сущность каждой «личинки» может быть раскрыта только в области подходящих ей практик.

Требуется увидеть то, что отличает нас от других, причем отличает на каком-то фундаментальном уровне. Фундаментальные отличия определяются тем скрытым содержанием нашей психики, которое Юнг назвал архетипом. Но для того, чтобы выявить архетип, необходимо пройти уровень социальных заблуждений, сформированных коллективным сознанием. Они есть результат нашего изначального «падения в мир». Литература и кинематограф преуспели как раз в описании социальных типов, показав те роли, которые мы обычно играем на «социальной сцене». Литература и кинематограф скопировали и канонизировали те маски, которые мы одеваем, когда выходим в мир. Эти роли навязаны социумом, этносом, воспитанием, что и составляет некое разыгрываемое здесь, в мире, на «социальной сцене» событие – нашу личину или личность. Исходя из такого представления, мы можем говорить о человеке, как «личинке», и о типировании «личинок» – типировании по примитивным социальным заблуждениям, чем занимается, например, выросшая на почве юнгианства соционика.

По мере устранения социальных заблуждений, в человеке все яснее проявляется и перехватывает инициативу его индивидуальный архетип – он, словно штурман, ведет нас вперед, вовлекая в совершенно иную (вселенскую) драму и оттесняя навязанные социумом личины. Архетип указывает тот просвет, ту потенциальную дверь, сквозь которую индивид может выйти на качественно иной эволютивный уровень. Отсюда и возникает наше желание типировать не наличное, а потенциальное, и это осуществимо при условии, что мы сумеем увидеть потенциальное в имеющемся здесь и сейчас наличном. Иными словами, нам интересен не только внешний вид (лицо) человека, каким он выглядит сейчас, но и каким мог бы стать его лик, если бы он прошел сквозь врата архетипа и достиг преосуществления в «бабочку». Заглянув, таким образом, в будущее, мы можем понять, что делать и на что уповать, потому что времени на опыты нам отпущено действительно слишком мало: чтобы чего-то достичь, нащупать брешь в стене, о которую мы обреченно бьемся всю жизнь головой, нужно совершать очень точные поступки. О том, как отобрать нужные поступки от пустых и напрасных, не полагаясь исключительно на интуицию или волю случая, как узнать направление, не блуждая вслепую по тупиковым тропам, и пойдет речь в дальнейшем.

II. Типология как взаимоотношение Индивидуального и Универсального

За Типологией скрывается такой феномен, как самоопределение: осознание себя, как некоторого уникального события. Сама мотивация заниматься Типологией есть мотивация размышлять, чем мы отличаемся от других. Однако, речь идет не о бесстрастном различении какого-то множества (насекомых), которому мы сами не причастны, на которое мы отстраненно взираем из своего далекого мира. Живой интерес к предмету возникает в силу того обстоятельства, что мы находим себя в каких-то элементах этого множества, мы сами включены в это множество. Сам по себе факт заинтересованности уже указывает на наличие вертикали – указывает на то, что и Типология, и мы сами причастны вертикальности.

Если бы Типология была чисто горизонтальным предметом, она не вызывала бы такого болезненного интереса. В горизонтальности универсумов нет никакой страсти – это спокойное, анатомическое отличение одного вида от другого. Но мы типируем других не только ради научного любопытства, не для того, чтобы выявить какую-то схему, – мы занимаемся этим потому, что сами глубоко вовлекаемся в процесс и становимся заинтересованным лицом, словно узнаем что-то важное о себе. В детстве, читая книжки Фенимора Купера про индейцев, или Стивенсона «Остров сокровищ», мы испытывали необычайный интерес не только к фабуле (что будет дальше?), но и к самому описанию героя. Майн Рид или Вальтер Скотт дают всегда полноценное художественное описание героя, рисуют его психологический портрет, выводят какой-то тип. Кто такой Джон Сильвер или сквайр Трелони у Стивенсона? Они описаны, как некоторая конфигурация; через манеры их поведения, поступки передан их характер. И к этому характеру мы испытываем трепетный интерес, как и к характеру Пьера Безухова или Андрея Волконского. Это не просто зоологический интерес, какой бывает к видам лягушек, – наш психологический интерес заключается в том, что мы всегда примеряем на себя психотипы героев, особенно если эти герои положительные. Нам хочется подражать, играть в этих героев, поэтому дети раздают друг другу роли, назначают, кто будет Чингачгуком, а кто – Зверобоем. И в этих детских играх, в этой примерке костюма на себя можно увидеть истоки Типологии – мы натягиваем костюм, чтобы посмотреть, насколько он подходит нам. Потом, когда мы вырастем, мы будем играть в йогов, в самураев, в президентов. Сама игра в кого-то, как поиск себя, кем в итоге окажемся мы сами, и есть основа Типологии. А игра в кого-то – это не горизонтальное явление, это вертикальное явление, феномен индивидуализации. Это желание себя универсализировать, оставаясь при этом индивидуальным.

Наоборот, стартуя от универсальных шаблонов, мы получаем какие-то формы де-формации в сторону индивидуального, «увечные» универсумы. Универсумы деформируются, порождая внутри себя слабо-индивидуальные события. Но с этим ли мы имеем дело, когда играем в индейцев или сыщиков? Отнюдь! Мы имеем дело с универсумами внутри индивидуального (с так называемыми слабыми универсумами). Классификация калек есть то, чем занимается психиатрия. Она выводит «нормального человека», как универсальный принцип, и рассматривает всех остальных, как деформации от этой нормы. То же самое делает и религия, когда выводит эталон Святого, и социальные дисциплины, когда выводят свой эталон Строителя Коммунизма и, стремясь к этому эталону, рассматривают любую индивидуальную позицию, как несовершенную. Типология не стремится к достижению универсального принципа – нет одной общей идеи, одного единого принципа. Мы множим типы, а не сводим к Единому. Изучая Типологию, в конце концов мы вынуждены признать отсутствие универсальных истин – нет одной на всех Истины, одного на всех игроков мяча. Есть шестнадцать типов – шестнадцать парадигм бытия-в-мире, и сам мир, в котором это бытие происходит, для всех типов тоже разный!

Итак, исток Типологии находится в категории индивидуального, в слабо-универсальном – в игре в кого-то. Игра в кого-то есть экзистенциально-вертикальное событие, болезненно заинтересованная примерка костюма на себя. Взрослея и продвигаясь по миру, мы продолжаем в кого-то играть: в Сократа, в Рамакришну, в Христа (как играл Св. Франциск), в Ван Гога или Леонардо да Винчи за мольбертом… Игра ненароком продолжается всю жизнь, потому что когда мы смотрим на картины Леонардо, мы хотим сделать что-то похожее, проникнуть в ту тайну, в которую он проник. Мы влюбляемся в Леонардо, начинаем одевать его костюм на себя. Или влюбляемся в «Подсолнухи» Ван Гога, берем этюдник, едем в поле и начинаем со страстью рисовать этюд, набрасываясь на холст. Типология продолжает игру в кого-то, пытаясь сделать эту игру сознательной. Понимая, что мы не можем вообще уйти от всяких универсумов и стать полноценными индивидуальностями, бессмертными уникальными событиями, мы вынуждены согласиться, что эта игра в кого-то будет продолжаться, хотим мы этого или нет.

Типология, приглашая нас в свою театральную костюмерную, предлагает нам выделить то слабо-универсальное, которое наиболее нам подходит, соответствует, чтобы не играть в чужих героев, не мерять костюмы Штирлица или Чингачгука, которые все равно не подойдут, поскольку на примерку уходят годы. Поэтому Типология – это не прекращение игры. Это сознательная игра в кого-то, в кого нужно играть для того, чтобы что-то понять. Кого нужно копировать для того, чтобы научиться рисовать. Кого нужно читать, чтобы научиться мыслить. Это не поспешное и грубое преодоление слабо-универсального, а сознательное ему подчинение для того, чтобы его преодолеть. В основе Типологии лежит горизонталь, и все костюмы изначально вывешены по горизонтали, на одной перекладине. Но когда мы примеряем костюм индейца, мы примеряем его на себя и взламываем, тем самым, горизонталь, получая горизонтально-вертикальное пересечение. Это состояние активной заинтересованности, а не просто бесстрастного различения. Мы пытаемся самореализоваться через этот костюм, понимая, что мы и есть этот самый Шерлок Холмс, что наша идея жизни – быть такими, как он. Таким образом, само намерение сыграть в кого-то – вертикально, набор ролей – горизонтален.

Остается вспомнить в заключении, что наши «костюмы» соотносятся с понятием архетипа. Выбирая себе костюм, мы, тем самым, признаем свое ограничение этим костюмом, мы принимаем факт несвободы вследствие обусловленности архетипом. Типология рассматривает этот факт, как своего рода архетипическое заблуждение. Не отрицая наличие такового заблуждения, мы предлагаем откинуть все прочие заблуждения и все обусловленности и отождествиться с архетипическим заблуждением, как бы сыграть свою партию или принять роль в этом магическом вселенском театре – ту роль, которая будет не очередной в этой бесконечной вертикали, но последней и финальной.