Loe raamatut: «Тик – Так»

Font:

Иллюстратор Юлия Сергеевна Ростовцева

ISBN 978-5-0050-6219-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Тик-так»

Каждым движеньем своим не в такт.
Часы я помню с самого детства
Первое слово моё – «Тик-так»
На их языке, коротком и веском.

Дед по утрам подтягивал цепь
И щёлкал маятник их дюралевый
И циферблат, как Вселенной центр
Вращали спрятанные детали.

И как это вышло,
Зачем и когда…?
Сначала ходил я в часах.
Я помню.
Их, лет с тридцати, забывал иногда,
А в сорок
Навечно оставил на полке.

Вот только будильник, что дремлет в ночи
А к утру готовит для нас экзекуцию
Зачем-то, желает меня приручить
(откуда будильники в доме берутся?).

И хоть тяжело настоять на своём,
Но в такт со Вселенною – это ужасно.
Намного легче, когда вдвоём
Любить, и хоть изредка, размножаться.

И только Вселенная—
«Тик» да «Так»
Как дворник парижский
Всегда не в такт.
А перед вечностью,
Как не шутить,
Пока еще пара секунд осталась?
Назад по времени не пройти.
Не от него ожидаем жалость.

Это нельзя обойти никак.
Это известно мне с самого детства.
С первой фразы моей – «Тик-так».
Самой короткой,
И самой веской.

«Окна сквозили временем…»

Окна сквозили временем
Из-под потресканных стёкол.
Как продолжением северных
Ветров.
И дуло жестоко.

Даже неслышным тиканьем
Можно застыть совсем.
И растерзаньем, тихая,
Не продуваемость стен.

Словно патрон в патроннике,
Или как мелкая сыпь.
Это на подоконнике,
Кто-то оставил часы.

«Не потому хорош велосипед…»

Не потому хорош велосипед,
Что денег не хватает на машину.
А потому, что сто гвоздей и бед
Сегодня обминули нашу шину.

Педали над усталой мостовой
Я круг за кругом двигаюсь и движусь.
На новом круге стрелки часовой,
К чему-то дальше, а к чему-то ближе.

Не то, что это радует меня?
Но ты попробуй двигаться и плакать.
Гоню велосипед, как гнал коня
Прапращура неугомонный папа.

А сзади, на багажнике мой сын.
Он без ироний к миру расположен.
Вы б отдохнули милые часы,
Мы вместо вас вращать педали можем.

«– Так вот. На рассвете будешь расстрелян…»

– Так вот. На рассвете будешь расстрелян.
На этом свете – такое время.
Потом расскажешь нам, как на том,
И счеты с нами сведёшь…. Потом.

А я стоял и в коленях дрожь
Сдержать, пытаясь, сказал
– Ну что ж —
И снег под моими ногами таял.

Он посмотрел на мои колени.
– Да ты до рассвета замерзнешь только
А кто-то скажет, что из-за лени
Моей.
А может, скажут, что я жестокий?

– Эй! Зарядить карабины. Быстро!
А может, с нами хочешь пойти?
Что-то коленки твои, словно листья.
Трус ты, а значит уже не кретин.

– Эй! Сапоги и шинельку солдату!
Я покачал головой, еле-еле…
– Нет, не пойду.
Поскорее ребята.
Очень уж холодно, в самом-то деле.

«Нет билетов в два конца…»

Нет билетов в два конца.
Мы летим, плывём и едем.
И глупца, и мудреца
Гонит ветром по планете.

Невозвратное вчера,
И невиданное завтра.
Ветер мне шепнёт пора,
Но себя оставить жалко.

От себя не убежать,
Но успешно мы уходим,
На крыле острей ножа,
На одесском пароходе.

Обрывая якоря,
Раз назад не воротиться,
Через реки и моря,
Через южную границу.

Нет билетов в два конца.
Лишь в один конец —
Так что же?
Нет такого хитреца,
Что пробраться в завтра сможет.

Я отправлюсь во вчера
Взяв билет во тьму столетий.
Но пока несут ветра
Не использован билетик.

Нет билетов в два конца.
Мы летим, плывем и едем.
И глупца, и мудреца
Гонит ветром по планете.

Непонятное вчера,
И невидимое завтра.
Ветер мне шепнул пора,
Но себя ужасно жалко.

«Не было громких фраз…»

Не было громких фраз.
Трепет в мысли не приходил.
Только торшер погас,
И черта уже позади.

«Вершины первых этажей…»

Вершины первых этажей
Домов, обычно коммунальных.
До вас мы добрались уже,
Мечтая о вершинах дальних.

Подружки первый поцелуй
Чуть-чуть смешной. Немного пошлый.
– Ты знаешь, лучше не ревнуй,
К всему тому, что будет после.

Коснись губами губ моих.
Поверь мне – будущее с нами.
И до последнего храни
Тепло, пошёрхшими губами.

«И снова впереди дорога…»

И снова впереди дорога,
И лишь молитва по ночам
В надежде выпросить у Бога
Хоть на столетие очаг.

«За окошком и мокро и серо…»

За окошком и мокро и серо,
И машин комариный зуд.
И лишь пятнышки белого снега,
Где-то там – далеко внизу.

А вчера я ходил по сугробам,
И дороге в накатанный слой.
И ботинки мочил и гробил,
И не думал идти домой.
Я с девчонкой спускался под гору.
Было скользко и было смешно.
Нам в туманную, позднюю пору,
Просто так,
Ни за что, повезло.

На деревьях стекляшечный иней
Под ногами репящий ковёр.
И туман молчаливый и синий,
И девчонки весёлый задор.

А часы подгоняли к нам полночь,
И рассыпался сказочный мир.
Громко чмокнувшись…,
Сами…, Покорно…,
Разбежались по клеткам квартир.

И с утра, все деревья в стекляшках.
А сейчас мокрый мир,
И машин…
За окном пролетающих часто
Шум мотора и хлюпанье шин.

«Наверно тяжело грушёвым веткам…»

Наверно тяжело грушёвым веткам,
Склоняться под рядами жёлтых груш?
Их даже не раскачивает ветром,
Случайно залетевшим в эту глушь.

А ветер растрепал прическу розе.
По серой черепице проскользнув,
Он пару яблок на дорожку сбросил,
И в ветках у смородины уснул.

И тишина. И небо голубое.
Над сладкой чашкой кружится пчела.
И лишь под вечер, над костра золою,
Тревожащее пенье комара.

«И до того, как зазвонит будильник…»

И до того, как зазвонит будильник,
Лежу и жду, еще не рассвело.
В оконном отраженье темно-синий,
Слегка потрескавшийся, потолок.

Под одеялом теплота и лето,
В ногах мурлычет тёплый мягкий кот.
Лежу и жду покамест круглыйэтот,
Безжалостно отзвонит весь завод.

Лежу и жду.
А после сразу встану.
Поставлю чайник, застелю кровать.
А тёплый мягкий будет беспрестанно
Потягиваться и зевать.

Потом на подоконник он залезет
Чтоб взглядом каждый провожать трамвай,
А я рогалик тоненько нарежу
И сяду…
И махну рукой
– Давай!

И он придёт. И на колени ляжет.
Бессилен чайник крышкою звеня.
Я мягкого и тёплого все глажу.
И спит он на коленях у меня.

«Хорошо есть жаренную рыбу…»

Хорошо есть жаренную рыбу.
А речную, если, то подавно.
В масле пропекаемую, либо
Из костра печеную, подать нам!

Хорошо есть рыбу провесную.
Хорошо есть рыбу под томатом.
Вяленую или заливную,
Что по праздникам готовила нам мама.

Карася, вьюна или налима.
Хорошо есть рыбу, даже если
Вам жена ее пересолила,
Это просто прелесть – рыба в тесте.

«Листья, бессильно свесившись…»

Листья, бессильно свесившись,
Ещё шуршат.
Гнутся, куда неведомо,
Не им решать.

С веток на крышу и в лужицу.
Пришла пора.
Кружатся, кружатся, кружатся…
Среди двора.

Время ушло для зелени
И рвётся нить.
Ветры, дожди осенние
Придут казнить.

Падают, падают под ноги.
Так…, не спеша.
Чтоб золотыми, гордыми,
В пыли лежать.

«Когда-то был я новым пятаком…»

Когда-то был я новым пятаком
Сверкающим на солнце бесполезно
Отправленным, каким-то мужиком
В копилку тарахтящую железно.

Средь белых нержавеющих монет,
Лежал я в металлической коробке.
И цвет, и цифру прятал, как секрет
И даже свой размер, такой был робкий.

Но вот ножом по краю прорубя
С коробки сняли крышку, с любопытством.
– Какой же это гад взамен рубля,
Вложил тебя в подарок? Вот бесстыдство!

Меня мальчишке дали поиграть.
А он в орлянку мной играл с дружками.
И долго на него бранилась мать,
А я лежал с погнутыми краями.

И по рукам хожденье начал я,
Как мелкая разменная монета,
Пока меня не бросили, шаля
«На чай» – за рифму, нищему поэту.

А тот бесплатно пил свой кипяток,
И пальцами меня и тёр и гладил.
И улыбался, делая глоток.
И ставил кружку, и писал в тетради.

Я вспоминаю новенький пятак,
Сияющий на солнце бесполезно.
Хоть жаль, что я помят и вытерт так,
Но золотым кажусь, а не железным.

«Все дело в не оклеенном окне…»

Все дело в не оклеенном окне
В нем стёкла до сих пор не запотели.
Я с дрожью прикасаюсь к простыне,
И скручиваюсь калачом в постели.

Мне засыпающему много лет тому,
И обнимающему бабушкину руку,
Спокойно и тепло, и потому,
Я ощущаю мир уютной штукой.

Тепло не долгое в объятиях иных.
Уйдёт,
и замерзают пальцы…, плечи….
И немотой суставов будет ныть,
И дрожью желваков дробится вечер.

Но вот, наказы мамины отбросив,
Ко мне мой сын нырнул под одеяло,
И мне в плечо уткнул холодный носик,
И засопел,
И сквозняков не стало.

«Вот уже повисли листья…»

Вот уже повисли листья,
Словно пальцы дирижёра.
Веток рук поникли кисти,
Чтоб корою хрустнув…
Скоро…

Пред оркестром непогоды,
Что есть сил рвануться ввысь!
И отчаянье природы
Бросить улице на бис.
Чтоб фонарной лампы светом,
Вычерчен из темноты,
Дирижёр порыву ветра
Звук задал до хрипоты.

Все покамест недвижимо.
В зале улиц тишина.
Только редкие машины.
И дежурный свет – Луна.

«И лампочка на потолок ложится тенью…»

И лампочка на потолок ложится тенью,
И пыль ложится медленно на стул, на стол,
на крышку банки с розовым вареньем,
На стопку книг, забытую в углу.

Из коридорной двери, словно ворон,
Крадётся на пол коридорный свет.
Крадёт он во владенье коридора
Всё, от чего ещё остался след.

Нет комнат, коридоры, коридоры.
Стучат часы и беспросветно лгут.
Пройдут века… и пыль засыплет город,
И стопку книг, забытую в углу.

«В пыль пустыря обожжённого…»

В пыль пустыря обожжённого,
В угли от старой мельницы,
В серые, старые жёрновы
Молнией туча целится.

Хлеба не видели долго.
Год уже не пахали.
Стала земля от солнца,
Словно топтали ногами.

Осталось на всю деревню
Десяток живых дворов.
С высохших веток деревьев
Сбили последних ворон.

А в этот уже понедельник
Мельницу подожгли.
Зачем нужна она, мельница?
Пыль размолоть с земли?

В пыль пустыря обожжённого,
В угли от старой мельницы,
И в обгорелые жёрновы
Молнией туча целится.

«Как-то, роясь в своих бумагах старых…»

Как-то, роясь в своих бумагах старых,
Оставляя исписанные, и отбрасывая чистые,
Я обнаружил свой детский гербарий,
А в нём – листья.

– Покупайте! Цветы аккуратно сложены,
Связаны ниткой, обёрнуты в целлофане….
А я помню девочку, которая листья жёлтые
Собрала букетом в гранёном стакане.

Жёлтые…. Такие ужасно жёлтые.
Особенно, когда среди зелёных.
И я поставил гербарий в сервант,
на стеклянную полку,
В пожелтевшей тетради
на бесцветном хрустальном фоне.

«Сегодня страстно приласкав…»

Сегодня страстно приласкав
Поставишь завтра к стенке.
Еще не выставлен прицел,
Но выстрелишь в упор.
А я гляжу в твои глаза,
И путаю оттенки,
За серый – призрачную цель,
За зелень – приговор.

Приду и стану у стены.
Никак не отвертеться.
Скажу: – Ни пуха, ни пера!
Смелей спускай курок.
И в ласках не было вины.
И пулей прямо в сердце.
И так добра была вчера,
Но вот сегодня срок.

Сейчас гляжу на всё вокруг
Ослепшими зрачками.
Иду и невпопад дышу,
И путаю слова.
А завтра, как мишени круг,
На чуть шершавый камень,
И так пронзительна свежа
Зелёная трава.

Прикосновение твое так непривычно остро,
И как гитарная струна я под твоей рукой.
Сквозь дрожь: – Ни пуха, ни пера!
Не бойся – это просто.
Спускай курок. Сегодня срок.
Аккорд бери другой.

«Видел я как ветром быстрым…»

Видел я как ветром быстрым,
Словно, был у бури праздник
Оборвало много листьев,
Календарных, жёлтых, красных.

Нежных рук прикосновенье,
Первый снег, и прожит год.
Новогоднее везенье,
Может выберешь кого?

Ёлку мы искали долго
По базарам танцплощадок.
Чтоб зелёные иголки
Подарили нам пощаду.

Чтобы не листвой осенней
Обрывалось на асфальт
Новогоднее веселье,
Новогодний карнавал.

Вот, и нарядили ёлку
И в гирлянды, и в конфеты,
И зелёные иголки
Серебром фольги одеты,

Чтоб никто не догадался,
Не проведала молва
Новогоднего романса
Невесёлые слова.
Новогоднего романса
Невесёлые
слова.