Loe raamatut: «ПО ЛИНИИ Е»

Глава 1

Лунный замок Азиры.

– Жизнь подобна шахматам, прекрасная Азира, – сказал я.

– Вы действительно так считаете, дорогой Рад? – насупилась девушка, внимательно смотря на шахматную доску.

– Всё довольно просто, госпожа Вересова, – говорил я, держа в руке пешку. – Фигуры – это люди, а доска – их жизненный путь. Так вот, жизнь любой фигуры зависит от её хода: то ли она попадёт на чёрную клетку, то ли на белую. Совсем как черные и белые полосы в человеческих судьбах. Иногда фигуре приходится занимать черную клетку, чтобы дольше прожить и, заняв более сильную позицию, победить грозного врага. – Я поставил пешку на доску.

– Дорогой Рад! Простите мне мою дерзость, но Вы говорите так, словно каждая фигура наделена своей волей. А ведь рука и воля игрока управляют шахматами, – девушка иронично улыбнулась, глядя на меня.

Я потер подбородок, не отрывая взгляда от доски.

А задержать взгляд было где. Клетки красного дерева чередовались клетками, покрытыми черным лаком. Тени фигур мрачного войска полностью ложились на клетки и хищными когтями удлинялись к оппонентам. В середине доски четыре клетки занимала медвежья голова: герб Рода Вересовых. Обозначения линий изображены готическим шрифтом, причем они также чередовались красным и черным цветом, словно продолжая шахматные линии. Цифры с заострёнными краями хранили созданную структуру цвета.

Также заслуживали внимания фигуры – произведения гения старого шахматного мастера. Черные фигуры были покрыты лаком, таким же, как и клетки доски. А вот белые фигуры искусно сделаны из кости, возможно из бивней моржа, которая с годами пожелтела.

Я пробегал взглядом по фигурам, то и дело сравнивая противопоставленные войска.

Черные Ладьи – толстобокие башни, кирпичная кладка которых стяжалась спиралью цепи. В воображении рисовался мрачный донжон, в тени которого лежали изувеченные смельчаки, чьи амбиции погибли в обрекающем карканье воронов. Белые Ладьи повторяли контуры древних маяков. Казалось, они окутаны морским туманом и брызгами волн, но мощный луч древнего огня продолжал вселять надежду в сердца мореходов.

Кони белых представали в образах пегасов, расправивших могучие крылья. Кони черных – гарцующие единороги с разметанными гривами. Морды скакунов с вздувшимися венами, наверное, в средневековье, красовались бы на щитах знатных рыцарей. Я мысленно подмечал злобу, нашедшую выход в твердых линиях черного войска.

Офицеры – воины в остроконечных шлемах с обнаженными двуручными мечами, были у белого войска. У черных – варвары с двуручными секирами и в рогатых шлемах. Видимо, шахматный мастер противопоставил порядок хаосу.

Белая королева – молодая девушка с венком из первых весенних цветов. Королева черных – зрелая женщина с капюшоном на голове, достающая из складок плаща серп. Здесь читалось противопоставление фигур в философском плане.

И наконец я задержался на властелинах шахматных армий. Король белых представлял собою крепкого мужчину, борода которого была собрана в колосок. Длинные пряди волос сдерживал ремешок с орнаментом мелких рун. Король черных походил на злобного колдуна с растрепанной бородой и тяжёлым взглядом глубоко посаженных глаз. Поясной ремень сжимали тонкие пальцы с острыми ногтями, наверное, множество чёрных заклятий слетало с них.

А кто же стоял в первой линии армии? Пешки белых – ратоборцы с круглыми щитами, в центре которых парили соколы. Пешки черных – хищные первобытные люди, в звериных шкурах и с дубинами.

Ещё не начав партию, можно было предаваться долгим размышлениям, об истории, которая творилась в пределах шахматной доски.

– В этом и причина Ваших поражений, любезная Азира, – сделал я замечание, возвращаясь к своей собеседнице. – Играя, я живу каждой фигурой в отдельности и всем шахматным войском сразу. Я спрашиваю у фигур ход и выигрываю у Вас. Но не об этом. На чем я остановился? Ах, да! Шахматы и жизнь… Продолжу с Вашего позволения.

– Да, конечно.

Я начал свой монолог.

– Шахматы прекрасно моделируют грани жизни, особенно жизни нетленных. Здесь торжествует разум, а не сила. Ведь даже слабая фигура может поставить мат. Всё зависит от хода. Пешки, на мой взгляд, сродни мечтателям. Лишь тот из них, кто наделен упорством, трудолюбием и последовательностью, добивается своего. Достигнув последней клетки, пешка может стать любой фигурой, словно нетленный, раскрывший свой дар.

– Дар? – Азира вопросительно подняла бровь.

– Дар. Не думали ли Вы, что мы отличаемся от других лишь многожительством. Дар – это своего рода колдовство, почитайте как-нибудь на досуге трактаты по инквизиции.

– В каждом нетленном есть волшебство, то есть дар?

– Да, госпожа Вересова. Но любому нетленному, как и пешке, нужно пережить столкновение с себе подобными, выдержать шторм атак более сильных врагов, победить себя, и только тогда раскрыть свой дар. Это одна сторона шахмат из множества. Другая заключается в том, что за спинами простых игроков стоят более сильные и могущественные. Первые исполняют прихоти вторых и принимают за них удары. Такое состояние дел я видел во многих обществах: как в людских, так и во фракциях нетленных. Вам, кстати, мат! – я аккуратно положил короля к ногам его подданных и улыбнулся.

– С Вами, право, неинтересно играть. Вы ни разу мне не проиграли, дорогой Рад. Хотя меня восхищает Ваша философия, вырастающая из огромного опыта.

– Вы тоже непростой оппонент, любезная Азира. Вы очень быстро учитесь на своих ошибках. Это хорошее умение, которое сослужит добрую службу.

Девушка улыбнулась и раскраснелась. Она почти новичок в нашем мире. Сейчас только второе её перерождение.

Я, как и моя собеседница, принадлежим к нетленным душам. Нас много живёт среди простых смертных. У нас сложные взаимоотношения с себе подобными. Друг друга мы воспринимаем иногда как союзников или просто собеседников, но чаще как врагов. Вражда толкает на убийство. Но убийство нетленного отличается от убийства простого человека. Убийца как правило становится сильнее, а поверженный становится в чем-то слабее. Да и в целом смерть у нас отличается от людской. Когда погибает тело, мы не сразу возвращаемся в этот мир. Для нас наступает томительный момент ожидания, что-то вроде паузы. Пауза может продлиться один год, а может и сто лет. К тому же после нескольких убийств у поверженного пауза превращается в небытие. У каждого свое число попыток на неестественную гибель.

У некоторых из нас есть заветная, почти несбыточная мечта – родиться в новом, эволюционно высшем измерении. И чем сильнее стремление, тем сильнее противодействующая сила жизни. А мечта эта возникла из-за одного духа, имя которому Странник. О нём сложено немало легенд. Он единственный смог вырваться из этого измерения в другое. Хотя и ходят слухи, что он просто скрывается.

В комнате раздался бой часов. Стрелки обозначали границы времени в половине двенадцатого.

– Ой, – ладонь легла на губки. – Дорогой Рад, простите мне мой азарт. Я потеряла счет времени и забыла проявить своё гостеприимство.

В женской руке зазвенел колокольчик. На его зов появился дворецкий.

– Слушаю Вас, госпожа Азира, – щелкнув каблуками, вытянулся он по стойке смирно.

– Лин, будьте добры, принесите нам ужин.

– Скоро полночь. Вы это считаете ужином, госпожа? – старый дворецкий приподнял одну бровь.

– Лин… Конечно, знаю… Но…, – она не успела продолжить фразу, как слуга удалился, что-то бормоча.

Я тем временем начал складывать шахматы. Азира стала мне помогать.

– Простите мне моё любопытство, дорогой Рад. А какая ваша любимая фигура в шахматах?

Я позволил себе легко улыбнуться и ответил:

– Пешка… Это самая слабая и самая сильная фигура. Она способна к эволюции, если ей, конечно, суждено достичь последней клетки.

Девушка задумчиво вращала в руке пешку.

– Видимо, в вашем сознании благодаря пешке рождается ассоциация, устремляющая Вас к Страннику, – подметила Азира и убрала фигуру.

– Вы очень наблюдательны. Это так. Мне хочется разгадать секрет Странника и осуществить мечту всех нетленных: родиться в другом мире, – сказал я.

Шахматы были убраны.

– Рад, это желание несбыточное. Этого Странника никто и не видел. Возможно, он всего лишь вымысел, который облегчает нашу участь, – тяжело выдохнула моя собеседница.

Я посмотрел в окно и задумчиво сказал:

– Знаете, дорогая Азира, за эти годы я сам приходил к выводам и решениям. Пока не прочувствую что-то на себе, я буду сомневаться в этом. Посему, давайте не будем отвергать существование Странника. К тому же, меня прельщает сложность решения задачи, которую он оставил после себя.

– То есть, пытаясь решить эту задачу, вы хотите реализовать весь свой потенциал? Так сказать найти свой предел? – предположила девушка.

Я улыбнулся оконному отражению.

– Странник, как пешка, на последней линии стал фигурой. Но потом Странник преодолел ограничения доски, шагнул за границу восьмой линии и ступил на девятую клетку,преодолел рубеж возможностей нетленного. На его примере я пришел к выводу, что предел – это гибкая граница, которую по силам преодолеть. Мы, впрочем, как и люди, сами ставим себе пределы – превращаем границы в каменные стены. Мы загоняем себя в рамки необходимости, обыденности, невозможности и безвыходности, тем самым лишаем себя силы. Живем в рамках, а что же сокрыто за ними? – Я оторвал взгляд от окна.

На лице моей собеседницы читалось легкое замешательство.

– Дорогая Азира, не слушайте меня. Вы вправе и не принимать моей точки зрения. То, во что Вы верите, и будет законами, канонами или правилами, по которым будет строиться ваш жизненный путь, – мягко сказал я.

– Ваш ужин, господа! – прервал нашу беседу Лин.

Мы замолчали, наблюдая за действиями дворецкого. Старый слуга расставил блюда, потушил свечи в люстре специальным гасильником и зажег стоящие на столе. Откланявшись, Лин удалился.

Мы приступили к трапезе. Ну, если быть точным, то ел я один. Девушка задумчиво глядела на вилку.

Я прожевал и, улыбнувшись, спросил:

– Что гложет Вас, друг мой?

Вздрогнув, Азира вышла из оцепенения и посмотрела в мою сторону.

– Мне, право, неловко прерывать вашу трапезу и…, – она запнулась на полуслове.

– Спрашивайте, – добродушно сказал я.

– Хорошо, – моя собеседница набрала воздуха в грудь и пошла в атаку, – Вот Вы утверждаете, что предела нет, и у каждого есть силы и знания, чтобы реализовать свой потенциал. Но ведь бывают ситуации, когда человек попадает в обстоятельства, которые не зависят от него и мешают достичь желаемой цели! – Повысила голос девушка.

Я по-отечески улыбнулся и посмотрел в глаза Азиры, в которых волновался огонь.

– Ах, дорогая Азира, Вы так яростны… – я сделал паузу и спокойно продолжил, – Что ж, отвечу на этот вопрос. Жизнь на самом деле нам не враг, а наоборот – лучший друг. Она создает те обстоятельства, с которыми каждый может справиться. Бывают цели, которые жизнь не дает сразу. Иногда мы просто не готовы к ним; да и потом, любой не будет дорожить тем, что дается слишком легко. Гораздо выше человек оценивает ту цель, которую он достиг, затратив огромное количество сил. Ведь, преодолевая большое препятствие, мы чувствуем такой прилив сил и громадное удовлетворение, что все тяготы с лихвой окупаются. А есть цели, которые вовсе нам не нужны. Для того, чтобы она не заняла место более нужной, жизнь и ставит высокие стены, – закончил я.

За время моего монолога девушка успела успокоиться.

– Быть может Вы и правы, Рад. Простите мне мои эмоции.

– Пустое, – всё также спокойным тоном ответил я.

– Меня восхищает Ваше самообладание. Ещё создается впечатление, что Вы можете найти выход из любой ситуации, – девушка с неподдельным интересом смотрела на меня.

– Вы льстите мне. Есть вещи, неподвластные моему разуму, – уклонился я.

– В это с трудом верится! – Удивилась моя собеседница.

– Простите мне мою бестактность, любезная Азира. Но я слышал, что в полночь в саду Лунного замка открывается великолепный вид на звездное небо. А эта ночь безоблачна.

– Вы устали от допроса школьницы, учитель, – понимающе отреагировала девушка.

– Нет. Просто я хочу сменить обстановку. Да и к тому же разговор под звездным небосводом полон ночной магии, – поправил я Азиру.

– В таком случае не будем терять ни минуты, – улыбнулась она.

Мы встали из-за стола и направились в сад.

Ночная прохлада, шелест листвы и трели сверчков встретили нас. Чуть поодаль от замка в лунном свете струился водопад. Сам же замок мерцал призрачно-белым свечением. Каждое полнолуние он был охвачен холодным пламенем хозяйки ночного неба. Оттого и получил замок свое название.

Мы сели на скамью.

В вышине раскинулся огромный океан, в пучинах которого горели звезды.

– Вот она вечность! – Начал я, глядя в небо. – Моё воображение до сих пор трепещет перед звездным небосводом. Большинство из нас так погружены в самих себя, что не замечают этой красоты. Не замечают грандиозной космической игры, которая разворачивается с заходом солнца. Перед нами каждую ночь открывается дверь во вселенную, галактику, мироздание.

– Что же вас восхищает в звездах, дорогой Рад? – девушка не сводила с меня глаз.

– А вы знаете, что некоторых звезд на самом деле нет. Царские астрономы утверждают, что вместо них мы видим лишь их свет. Свет, который преодолевает огромные пространства, напоминает настоящему о прошлом, – ответил я.

– Вы через метафоры снова говорите о Страннике?– подняла бровь моя собеседница.

Впервые за этот вечер ей удалось переиграть меня в умозаключениях.

– Вы наблюдательны, – нахмурил я брови. Определенно, ей удалось прочитать мои глубинные мысли.

– Коль так, то, убедившись в моём остроумии, позвольте мне сопровождать Вас в поисках ответа на загадку Странника! – Пошла в атаку Азира, видя моё секундное смятение.

– Недурно, – хмыкнул я, поворачиваясь к девушке, – Приведите мне хоть пару доводов, отчего я должен взять Вас с собой.

– Что ж, извольте. Во-первых, у меня второе перерождение и я не намерена думать о переходе или красть это знание у вас. Во-вторых, Вы любите поучать, а я бы могла научиться многому у вас, – тут же нашлась она.

Ничего не ответив, я вернулся к звездам, вдыхая свежесть ночи.

– Рад… Простите мне мою настойчивость, но дайте мне ответ…

Глава 2

И осенью возможен летний дождь.

I

«Пепел падал с неба. Черные клубы дыма полностью скрыли звёзды и луну. Горячий воздух волновал контуры зданий. Я слышал, как трещала черепица, словно кто-то кидал глиняные кувшины на брусчатку, только они рассыпались шипящими осколками. Сердце бешено колотилось, заставляя задыхаться. Руки были в крови…

Я слышал диалог.

– Вы отдаете себе отчет, что путь со мной будет сопряжен с опасностью?

– Я полагаю, что путь, в конце которого столь ценный приз, будет сопряжен с опасностью, – ответил женский голос.

– У меня есть недоброжелатели, – я сопротивлялся.

– Ну это же ваши недоброжелатели, а не мои, – беспечно заметила девушка.

– Госпожа Вересова… – я сделал многозначительную паузу.

– Господин Рад… – не сдавалась девушка.»

Последние слова растаяли со сном.

Я резко поднялся с постели. Первым же делом сверился с часами: медальон на цепочке показывал шесть сорок утра. Крышка закрыла желтый циферблат и мерное тиканье скрылось во внутреннем кармане.

Сборы были быстрыми. Я застегнул два ряда серебряных пуговиц на левой стороне черного пальто. Поправил воротник, улыбаясь своему отражению: все-таки черный цвет делал меня чуть старше. Далее перевел взор на саквояж: коричневая кожа обтягивала прямоугольную, слегка закругленную форму – основное отделение, которое вверху заканчивалось, смыкающимися позолоченными металлическими полосами. В центре, по краям от полос, расположились две кожаные ручки. К бортам саквояжа были приторочены три кармана, которые я застегнул на ремешки с позолоченными пряжками. Два боковых кармашка поменьше и один побольше – центральный карман. Второй центральный борт пустовал, так как было рассчитано, что эта сторона должна была располагаться к телу. Если бы не эти кармашки, меня запросто можно было принять за уездного врача. Возле саквояжа лежал конверт, видимо выпал. Я аккуратно поднял его: первым значился я, второй адресат был выведен аккуратным почерком – Ожегов.

Убедившись в своей опрятности, я вышел из комнаты, расположенной на втором этаже.

Внизу был слышен шум.

Лин был удивлен таким спешным сбором своей хозяйки. Дворецкий ворчал и негодовал, но всё-таки помогал собирать чемоданы. Азира уже была одета в бежевое приталенное пальто с острыми плечиками, которое подчеркивало образ маленькой и властной девочки.

Даже и не знаю, почему я согласился взять её с собой. Подобные мне частенько убивают друг друга из-за знаний или ещё чего другого. Но от Азиры не исходит опасности. Скорее всего, она честная и порядочная девушка. Интуитивно, я чувствовал, что она может скрывать в себе интересную загадку.

– О нет, нет! Чемоданы мы брать не будем! Саквояж или один чемодан, – прервал я процесс сборов, спускаясь по лестнице.

– Что? Вы предлагаете мне дни или месяцы провести в двух, самое большее в трех нарядах? Как Вас понимать? – удивленно посмотрела на меня Азира.

– Вы не ослышались. Таковы мои условия, – сказал я.

– Хорошо, – она захлопнула чемодан и натянула улыбку, – Лин, будь добр, принеси мне саквояж.

– Но госпожа! Вы считаете это целесообразным?

–Лин! – Азира посмотрела сквозь него.

– Слушаюсь, – дворецкий удалился, ворча себе под нос. – Боже мой, если бы покойный граф узнал, что его единственная дочь будет неизвестно с кем.

– Я в свое время, будучи единственным сыном, тоже отправился изучать мир. Больше того скажу, мы с госпожой Вересовой поедем на поезде в общем вагоне, – сказал я громко, вдогонку Лину.

– Рад?

– Не смотрите так на меня, милая Азира. В простоте нет ничего плохого. Избыток, на мой взгляд, худшее зло, нежели недостаток. Нужно уметь отделять главное от второстепенного.

–Хорошо. Я покажу Вам, что смогу вынести все лишения и передряги,– она ехидно улыбнулась.

– Мне нравится Ваше упрямство. Но не надо делать из всего трагедию.

Вскоре вернулся Лин.

– Госпожа, Ваш саквояж. Да, и я уже сделал распоряжение кучеру, так что во дворе вас ожидает экипаж, – отрапортовал дворецкий.

– Я даже и не знаю, можно ли нам воспользоваться услугами экипажа? Не посчитает ли господин Рад экипаж неоправданной роскошью, – сказала Азира.

– Мы воспользуемся экипажем. Но только до железнодорожной станции, – я пропустил мимо ушей колкость собеседницы.

Великолепная четверка белых коней была наготове. Карета из черного дерева была укрыта позолоченными листьями: две ветви над и под окнами. На дверце красовалась золотая голова медведя – уже знакомый мне герб. Внутри виднелись красные шторы и бежевые сиденья.

– Доброе утро, госпожа Азира, – поздоровался кучер.

– Доброе, – поздоровалась графиня и тут же повернулась ко мне. – Рад, прошу Вас погрузить вещи, пока я попрощаюсь с Лином.

Я понимающе кивнул и пошёл с сумками к карете.

– Мой добрый старый Лин. Настала пора нам с тобой проститься. Я обещаю вести себя подобающе своему титулу, всегда быть прекрасно одетой, всегда держать гордую осанку и многое другое, достойное манер леди, – улыбалась и плакала Азира.

– Прощайте, маленькая госпожа. Ваш дворецкий будет вас верно ждать, – с грустью ответил он.

Девушка обхватила Лина и уткнулась в его грудь. Он же слегка обнял плечи госпожи.

– Ну, мне пора, – Азира отошла. – Береги себя, Лин.

– Да хранит Вас Бог, госпожа.

Я подал руку Азире, помогая забраться в карету. Как только мы закрыли дверцу, кучер ударил поводьями. Послышался цокот копыт по брусчатке и в окне замелькали деревья.

Через полчаса езды лесные угодья сменились на поселковые улочки.

Мы отпустили экипаж за несколько кварталов до станции, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

На станции столпилось много людей. Были крепкие, пропахшие табаком рабочие. Они ждали поезд, чтобы поехать на завод в соседний город Лужичи – столицу Сокольского княжества.

Стояли бабки: кто с корзинками яблок, кто с корзинками яиц, одна и вовсе держала подмышками по гусю. Они все собирались ехать на городскую ярмарку. В этом году, как и в прежние годы, в столице должна была пройти самая большая осенняя ярмарка.

Массивные черные стрелки на белом циферблате вокзальных часов показывали восемь часов утра. Людская толпа расступалась. В синих мундирах и вооруженные шашками, в сопровождении офицера, шел патруль жандармов. Офицер прокручивал ус, подозрительно разглядывая пассажиров.

Руки рядовых, облаченные в белые перчатки, покоились на рукоятях уставных шашек, готовые пустить их вход.

Люди зло перешептывались и косо глядели на жандармский патруль.

Я обратил внимание, что в окне второго этажа вокзала стоял седоволосый офицер и внимательно следил за действиями патруля. Скорее всего, начальник жандармской команды.

Толпа забурлила, когда вдалеке раздался гудок. Стальной стрелой приближался пассажирский состав. Вскоре человеческий гомон растворился в шипении остановившегося поезда.

II

Пассажиры занимали свои места. Госпожа Вересова разгладила полы платья, сняла перчатки, аккуратно взяв их в правую руку, и добродушно улыбнулась старухе с гусями. Полный бесстрастия взгляд был как кирпичная стена. Ни один мускул не дрожал на лице. Лишь гуси, устремив свои взгляды на Азиру, выказывали больший интерес к пассажирке.

Сдержанно выдохнув, госпожа Вересова ненавязчиво повернулась к окну.

Я неспешно уложил наш багаж на полки и сел рядом со своей ученицей.

– Как долго по времени займет наша поездка? – спросила Азира, не поворачиваясь ко мне.

– Два с половиной часа, – мирно отрапортовал я.

– Прекрасно, – в ее интонации не слышался восторг.

Я положил ладони на колени и улыбнулся пассажирке напротив нас.

– Вы, видимо, едете на ярмарку? В этом году она должна быть лучше прошлогодней, – вежливо обратился я к старушке.

Но ее лицо не меняло выражение, а взгляд был сквозь меня. Гуси даже не обратили на меня внимание, а продолжали таращится на Азиру.

– Очень долгая поездка, – растягивала госпожа Вересова каждое слово.

Мы проехали большую часть пути, когда послышался скрип тормозов. Поезд остановился без видимой причины.

– Ну что ещё? – Азира устремила взор к потолку, как будто спрашивая у неба «за что?».

– Не переживайте. Сейчас мы всё узнаем, – сказал я.

Мои слова были услышаны – появился проводник.

– Уважаемые пассажиры, мы приносим свои извинения. В нашем поезде возникли технические проблемы, решение которых займёт время.

Пассажиры возмущенно загомонили.

– Азира, как Вы относитесь к прогулке? – спросил я шёпотом.

– Думаю, в сложившейся ситуации у нас нет другого выбора.

Осенняя дорога. Желтая роща на фоне черного грозового неба выглядела как последний оплот летнего света и тепла. Я нёс обе сумки и задумчивым взглядом обводил деревья. Порыв холодного ветра заставил поёжиться.

Азира надела перчатки.

– Хотите, я поделюсь своими мыслями о мире? – спросил я.

– Что мне терять, так хоть веселее будет идти.

Мой монолог сопровождало шуршание первой опавшей листвы.

– «Мир широк настолько, насколько широко твоё сознание». Чем больше граней, сторон жизни тебе известно, тем объёмнее ты воспринимаешь мир. Хорошо, если в твоём сознании нет стереотипов. Это своего рода рамки, ограничивающие как мир от тебя, так и твой внутренний мир от себя же самого. Словно ты мотылек, застрявший между двух оконных рам.

– Дорогой Рад, пожалейте меня и скажите более простым языком.

– Хорошо… Возьмём узкого специалиста, к примеру, учёного физика. На мир он будет смотреть лишь с позиций науки и, возможно, от его внимания будет что-то ускользать. Положим, на дерево во время грозы он будет смотреть, как на предмет, который прекрасно будет гореть при поражении его молнией. Понятиями искусства он не будет руководствоваться. Или возьмём выдающегося художника. Он, в свою очередь, разглядит все цвета этого же дерева, игру света и тени. Но не будет знать прочности, плотности и других свойств древесины. И тот, и другой специалисты будут видеть дерево в рамках своей науки и своего дела. В их головах будут части мозаики.

– И что же Вы предлагаете, Рад?

– Для того, чтобы мир воспринимался богаче и шире, надо знать основы разных дисциплин. На границе науки и искусства может лежать зерно нового, – улыбнулся я.

Азира промолчала, переваривая информацию.

Словно услышав мои слова о «поражении дерева во время грозы», над рощей раздался треск сверкнувшей молнии.

– Только дождя нам и не хватало, – невесело сказала Азира.

– Давайте не будем думать о плохом. Пока всё хорошо идёт, – спокойно бросил я.

– Да? А вот меня не радует перспектива слушать Ваши философствования с воспалением лёгких.

– А кто сказал, что Вы доживёте до воспаления лёгких? Вас запросто может убить молнией, – буднично отрапортовал я.

– Ну спасибо, Рад! Вы можете поддержать в трудную минуту, – чуть не плача сказала девушка.

Кажется, я перегнул с шуткой.

– Простите меня, друг мой.

Но погода начала меняться – заморосил холодный дождь. Земля и листва быстро мокли.

Нос Азиры покраснел, щеки побледнели, а блеск в глазах пропадал с каждой минутой. С такими темпами я мог потерять собеседника.

Я остановился и поставил сумки. Девушка молча замерла рядом. Покопавшись в своем саквояже, я вытащил черный вязаный свитер и складной черный зонт.

– Что Вы собираетесь делать? – поинтересовалась госпожа Вересова.

– Снимите свое пальто и поднимите руки вверх, – скомандовал я.

Она подчинилась, и я надел на неё свитер. Он был ей великоват. Особенно в плечах. Я собрал зонт, вкрутив ручку трость, и вручил его ей. Взяв сумки, снова пошёл впереди.

– Не отставайте, мой дорогой друг. Мы должны к шести вечера быть в городе, если, конечно, мои часы не отстают, – слова паром уносились вверх.

Щелкнула пружина и зонт спрятал Азиру от непогоды.

Девушка догнала меня.

– Благодарю Вас, Рад, – тихонько сказала она.

– Не преувеличивайте мой дружеский жест. – бросил я.

– Рад, простите мне мою нетерпеливость. Но как рассуждения о расширении сознания помогут нам разгадать секрет Странника?

– Ммм. Вам нужен стимул в виде обоснованности. Хорошо. Вы же не считаете, что выявить Странника среди людей достаточно? Конечно, нет! Помимо изучения его биографии, нам необходимо развиться до его уровня, а это и значит расширить своё сознание. А с таким сознанием можно и разгадать его секрет.

– Рад, вы говорите так, словно отыскали Странника.

– Хорошо спрятанная вещь обычно лежит на самом видном месте, дорогая Азира. Странник – это личность большого калибра. Он возвышается над всеми нами. Посему изучение биографий заурядных личностей будет бесплодным занятием. Нужно искать среди гениев. Я изучал великих людей последних столетий и нашёл всесторонне развитого эрудита. Писатель, художник, инженер и физик – это его основные маркеры в летописи человечества, – улыбнулся я.

– Боже мой, да кто же это?

– Некто господин Соколов. Кстати, мы направляемся в город Лужичи, где он родился и прожил шестнадцать лет.

– В нашем княжестве Соколовых просто пруд пруди, тем более в столице! – сразу же угас энтузиазм девушки.

– Не переживайте, нам нужен лишь Андрей Соколов. И Лужичи хранят память о нем.

Лес изменился. Если раньше нас сопровождали золотолиственные березки и еще не поддающиеся осени клены, то теперь нас окружали толстоствольные дубы. Ветви нависали над нами, закрывая серое грозовое небо. Вспышки молний едва могли прорваться через дубовые кроны, поэтому мы шли в сумраке. Деревья росли будто волнами: полоса на возвышенности – полоса в низменности. Рад шел, держа прямую осанку. Плыл словно призрак. Его саквояж, видимо, был хорошо подогнан, потому как совсем не болтался и был единым целым со своим хозяином. Мой же саквояж в его руках болтался.

– Не поддавайтесь хандре, друг мой, – тепло говорил он, не оборачиваясь. Это подбадривало, и я не отставала.

Среди деревьев в одном месте темнел холм. Он явно выделялся, будто это – нечто постороннее.

– Подумать только, чудовищная сила первозданной стихии породила это, – провозгласил Рад.

– Вы о чем?– не сразу я ухватила его мысль.

– Когда-то здесь шел ледник. Он всё сметал на своем пути. Под гнетом времени и сопротивлением природы он остановился. Возможно, даже его воды дали начало этой чаще, но под листвой и травами прячутся чудовищные раны. А этот грот,– Рад указал на холм, – нечто иномирное для растительного сообщества. В данном акте творения лежит разрушение.

-Рад? – я вопросительно посмотрела на собеседника.

-Несмотря на разные блага настоящего, в них живёт тень страдания и боли, а может даже тьма ошибок прошлого.

– Отчего такой пессимизм? – я удивилась такой быстрой смене его настроения.

– Полагаю, нужно уметь видеть все грани бытия. Уметь называть вещи своими именами.

Дождь начинал усиливаться.

– Спрячемся в гроте. – предложил Рад.

Пришлось обойти холм. Догадка Рада подтвердилась – это был грот. Старая крона одного дуба сцепилась с могучими корнями другого, образовывая арку, которая открывала путь в маленькую пещерку. Осколок горы оплыл грязью, на которой зеленел мох. Две стихии, камень и земля, не уступали друг другу: словно царапины от огромной лапы, неровными бороздами они сменяли друг друга.

Дождь разыгрался не на шутку. Вспышки молний отдавались гулким треском. Ветер менял направление дождя несколько раз и, помимо капель, нес листья. Земля быстро темнела, а тучи становились тяжелее. По корням, свисавшим с грота, бежали ручейки.

Мы шагнули в темноту.

– Нам повезло с вами, что эта пещерка обжитая, – сказал Рад

– Почему вы так решили?

– Я вижу в углу сложенный хворост и какое-то подобие грубо сколоченных лавок, – пояснил он.

У Рада что-то блеснуло в руках. Послышался небольшой грохот и вспыхнуло пламя.

– Как вы это сделали? – удивилась я.

– Хорошо отточенные навыки по химии, – просто ответил он.

Хворост гулко трещал, заполняя всю внутренность пещеры. Огонь переливался от лимонного цвета к апельсиновому. Лишь от кончиков языков закручивались струйки смолянистого дыма. Холод стал убегать в углы пещеры, уступая власть горячему воздуху.

– Огонь – молодая свирепая энергия, уничтожающая практически всё, но согревшая первых людей. В таких вот пещерах первобытные племена прятались во тьме, холоде, антисанитарии, а затем они увидели огонь. Эта стихия пугала и завораживала их, но стала им служить. Энергия, которая толкнула нашу цивилизацию эволюционно дальше. Противоречие.

– Какое? – не поняла я.

– Огонь – разрушение, но надежда на цивилизацию, холод – смерть, но тренажёр для развития. Выходит, огонь тебя спасает, но делает слабым, и ты можешь умереть. А холод, который изначально пытается убить, делает тебя сильнее. Такое же противоречие у эмоций и разума. Вот только интересно, какую энергию смог открыть Странник?