Песочница: Цветущий ад. Том 2

Глава 2. Затянувшийся ужин

День 63, поздний вечер

Стоило англичанину рухнуть на колени и застенать своим визгливым голосом, я от такого поворота буквально окаменел. Но поначалу, конечно же, чисто инстинктивно отшатнулся, выругался и вот потом уже замер, не понимая, что, собственно, делать.

– Заткнись, говнюк! – потребовал я не очень настойчиво, просто не способный сейчас сообразить, что пленник не понимает по-русски.

– Mistress, have mercy on me Mistress! It's not my fault, Lady… (Госпожа, пощадите меня Госпожа! Я не виноват, Повелительница…) – продолжал надрываться тот.

Такой резкий переход к ничем не прикрытой панике – скорее даже, откровенному ужасу – кого угодно вывел бы из себя. Даже сам по себе невыносимо-пронзительный фальцет утырка, мог бы заставить подергаться, а уж охватившая его паника… Я и в самом деле всем своим существом ощущал, что тот не играет. Доходяга однозначно боялся, боялся – буквально до дрожи, а такое обычному человеку наблюдать – ох, как не просто.

Ромка поначалу тоже отшатнулся, лицо его перекосило, он даже театрально прикрылся рукой, словно бы не способный видеть все это. В другой ситуации это выглядело бы довольно забавно, но вся комедийность на этом и закончилась.

Наверное, те несколько лет, что он провел в этом мире, все-таки ощутимо изменили парня. Потому что пока я топтался на месте и бормотал призывы успокоиться, несостоявшийся яхтсмен поступил заметно убедительнее.

Уж не знаю, сам он догадался, или отреагировал именно на мои призывы, но уже в следующее мгновение мореман набычился, резко шагнул вперед и – хлестко, как каратист какой-нибудь – засадил истеричному интуристу ногою по ребрам.

Прервавшись на полуслове, англичанин подавился собственным визгом, и опрокинулся.

Нет, я бы и сам врезал паникеру, но привычки бить людей вот так сразу у меня, к сожалению, не нашлось. Поэтому поступок питерского Боцмана я, конечно же, поддержал, но и невольным сочувствием проникся. У меня были походные сандалии от того же мастера. Пусть это не кирзачи или берцы, но роговые накладки на носке и подошве – позволяли использовать их и в педагогических целях.

Свернувшись от удара калачиком, пленник неуверенно захныкал и Ромка смутился.

Все-таки садистом он не был, и сейчас ему явно было неловко за свой срыв (за секунду до этого он подступал к крикуну, чтобы повторить внушение, а тут – парень затоптался на месте, и принялся задумчиво тереть свои затылок и шею).

– Чё орешь, гадёныш… – пробормотал мореман неуверенно.

Но к этому моменту я уже пришел в себя:

– Спасибо, Романыч, вовремя ты! – заработав благодарный взгляд напарника, я поинтересовался. – Как думаешь, чего они там затихли?

До лагеря было недалеко. Не настолько мало, чтобы слышать шаги или что-то другое, негромкое, но разговоры, шутки и предвкушающий смех остальных до нас время от времени все же долетал. Раньше, но не сейчас.

– Не знаю, может быть после этих завываний, – напарник кивнул на пленника, – они сидят, прислушиваются, не понимая, что тут случилось… – пожал плечами Ромка, но одновременно он вытащил и трофейный топор из своей самодельной портупеи.

Ответ был более чем красноречивый.

* * *

Топтаться на месте иногда бывает куда страшнее, чем идти навстречу заведомой опасности. Сейчас был именно такой случай, но кинуться вот так сразу, в неизвестность, было непросто. Поскольку стоять – это тоже не вариант, я решил немного схитрить. Пойти, но пока не вперед.

– Беремся! – кивнул я на тихонько подвывающего пленника.

Весу в англичанине было в лучшем случае килограмм 60-65, так что проблем наш поскуливающий груз не доставил. Уже через пару минут мы приматывали его тщедушное тельце к одной из ременных петель внутри канонерки. Для чего нужно такое крепление на уровне колена было не очень понятно, но пока я решил отложить свою тягу к знаниям.

В захваченном корабле такие штуки в изобилии были разбросаны по корпусу. Эдакие ремни-петли, только из шелка. Из-за множества «держалок» – разбросанных в том чисел и по потолку – корабль изнутри и впрямь больше походил на какой-то деревянный троллейбус, а не инопланетную хреновину, для полетов на неизвестных принципах.

Кстати, по размеру такая ассоциация тоже была более чем оправдана. Почти 12-метровый деформированный параллелепипед, в этом смысле, условно походил именно на троллейбус.

– Спроси нашего визгливого приятеля, что за желтомордая гадюка ждет нас там, снаружи? – Боцман не сразу понял, о чем это, пришлось расшифровать. – Ну, попробуй выяснить ее тактико-технические характеристики, чем эта тварь так опасна…

Неуверенно кивнув, Ромка приподнял лицо англичанина за подбородок. После недавнего взрыва, взгляд пленника сейчас был откровенно потухший и вялый.

– Joni, can you hear me, why are you so afraid of her? (Джонни, ты меня слышишь, почему ты так ее боишься?)

– What? (Что?)

– Why are you afraid of her? (Почему ты ее боишься?)

– She is Death! (Она – Смерть!) – снова застенал англичанин.

– Как она убивает? Чем она так опасна? – попытался узнать Ромка, но пленник лишь рыдал, и твердил, что вроде «Мы все умрем!»

– Боюсь, без бодрящих оплеух он невменяем… – подытожил я, но к возвращению интуриста в сознание не приступил, надеясь, что это снова возьмет на себя напарник. Вместо этого я максимально нейтрально поинтересовался. – Чего станем делать?

Взгляд моремана вильнул.

– Мы, конечно, не можем отсиживаться здесь. Тем более, если кто-то из ребят еще жив… – начало звучало неплохо, но дальше развивать тему Ромка не стал. Напарник явно не хотел доводить разговор до признания факта, что струсил у нас не только англичанин.

– Но мы ведь не можем отсиживаться? – напомнил я вопреки собственному желанию.

– Не можем… – обреченно согласился собеседник.

* * *

Пока мы собирались с силами, снаружи окончательно стемнело.

Было по-настоящему страшно, отчего этот вынужденный «героизм» доставлял мне почти физические неудобства. Не знаю, как Ромка, но у меня было чувство, что ноги просто не хотят идти в темноту. К едва теплящимся кострам затихшего лагеря…

От недобрых мыслей и ожиданий, на теле выступил холодный пот, так что шли мы очень неторопливо, если не сказать больше. Но что такое три десятка метров? По прямой – это в лучшем случае, минута или две.

Первое тело в невнятном свете костра удалось рассмотреть только шагов за пять-семь до первого из костров. Оно лежало лицом вниз, и я неожиданно почувствовал облегчение. Нет, конечно же, не от радости, что как минимум один из наших товарищей умер. Просто в такой нервной обстановке хоть какая-то определенность – даже такая – некоторым образом «радовала».

– Надо глянуть, что с ним случилось… – слова мои прозвучали по-дурацки неопределенно, но Ромка снова не стал спорить.

Я, честно говоря, до сих пор не понимал, почему он слушается меня. Мой питерский напарник не выглядел неуверенным в себе человеком, но вот смотришь ты. Проявляя инициативу в житейских мелочах, он ни разу не полез вперед, когда нужно было принимать решения. Из-за этого мне даже против своей воли «приходилось» носить мундир лидера.

Не то чтобы я действительно возражал, но вот именно сейчас, исходя из логики наших взаимоотношений – как лидер – я вроде как был обязан, взять на себя самое неприятное. Приблизиться к лежащему ничком телу, и лично попытаться выяснить, что же с ним случилось. Но, черт возьми, это было выше моих сил!

Судя по всему, Ромка понимал обстоятельства точно так же.

Когда мы все же решились выбраться из сравнительно защищенного уюта канонерки, то договорились, что каждый будет смотреть за своей стороной условной полусферы. Поскольку я шел справа, то мне предстояло, смотреть за правой стороной, а идущему слева Ромке – естественно, за левой.

Совсем не оглядываться было невозможно – обстановка не располагала к полному доверию – но до этого мы бросали очень быстрые, мимолетные взгляды. Услышав же мое не особо уверенное поручение, напарник впервые пристально посмотрел мне в лицо. Я остался внешне невозмутимым, и он опять молчаливо согласился. Но просто так приближаться к мертвецу – даже по приказу – Ромка не стал.

Едва слышно выдохнув, мореман зачем-то начал по дуге обходить труп. Лишь мгновение спустя я сообразил, что он нацелился на брошенное кем-то копье. Ну да, в непонятном огнестреле чужаков мы толком разобраться не успели, поэтому решили его не брать, а короткий топор – даже со щитом – не давал необходимой уверенности.

Завладев брошенным оружием, напарник ощутимо укрепился в своей решимости. Уже безо всяких петляний, он приблизился к телу, и осторожно подсунув под него древко – и раз! – успевший задеревенеть труп перевернулся на спину.

«…Мать моя женщина!» – вздрогнул я мысленно.

Вся правая половина лица мертвеца, выглядела как огромный синяк, при этом никаких легкоразличимых травм видно не было. Наш ветеран – тот самый, что агитировал меня поучаствовать в конкуре на звание местного князя – умер мучительно, но не совсем понятно, отчего. Белые бельма вместо глаз и оскаленный рот, выглядевший так, будто перед смертью мужик грыз землю.

«…От боли что ли?»

– Да что за хрень с ним произошла… – прокомментировал Ромка увиденное, и принялся еще более активно бросать опасливые взгляды по сторонам.

«…Ага, сейчас эта тишина вот нифига же не радует…» – мысленно согласился я, и ответил Боцману красноречивым пожатием плеч, наверное, просто опасаясь шуметь.

– Идем дальше? – уточнил напарник едва слышано.

Из-за всех этих петляний вокруг трупа, теперь Ромка оказался уже слева от меня. Мне показалось это не очень правильным, но после недавней неловкости, лезть с глупостями я не стал.

– Идем! – крутнув тесак, я двинулся ко второму костру.

Как и первый, он еще не успел окончательно потухнуть, но благодаря походной привычке разжигать огонь в углублениях, был едва виден и не особо хорошо освещал пространство вокруг себя. А уж с расстояния в десяток шагов – и вовсе едва перемигивался.

«…Блин, стоп! Что за мигание такое…»

Догадка еще не успела оформиться в мысль, когда из темноты на нас надвинулось кто-то здоровенный. Раздвинув темноту, неизвестный появился слева, и первым на него, естественно, отреагировал Ромка.

Почти автоматически он сделал выпад навстречу, и подобранное всего пару минут назад копье с хрустом пробило нагрудную хитиновую пластину нашего гостя, пробив его навылет.

– О, Господи, Репей, прости меня! Я же не хотел!!! – взвыл обреченно Ромка.

Да, это он, похоже, и впрямь зря вышел нам на встречу. Ворчливый толстяк все еще стоял, беззвучно разевая рот, но был уже мертв. Просто его крупное тело пока еще не согласилось с этим.

– Глеб, ну ты же видел? – продолжал надрывать мореман, осознавший, что убил своего.

Наконец, ноги под толстяком подломились, но питерский копьеносец не позволил телу рухнуть под собственным весом. За мгновение до этого он уцепился за плечи очередного мертвеца, и как мог смягчил его падение.

– Глеб, что ты стоишь, ну помоги же мне! – взвыл Ромка.

– У меня для тебя две новости. И обе хорошие…

– А?

– Не буду предлагать выбор, потому что выбирать не из чего. Первая хорошая новость: ты не убивал Репея.

– Как, это же я его… – голос Ромки дрогнул, но он так и не смог сказать вслух про копье, однако жесты напарника были более чем красноречивы.

– Да понял я, понял, но ты посмотри на его глаза!

Далеко не сразу сообразив, о чем это я, напарник наклонился над телом, и в последних отблесках здешней луны, все же рассмотрел все что нужно.

– Он что, тоже? – не смотря на трагизм ситуации, в голосе моремана звучала искренняя надежда.

– Ну да, видишь же, у него такие же бельма. Репей умер куда раньше, чем получил твое копье в грудь. Могу даже предположить, что будь у него такая возможность, он бы тебя даже поблагодарил…

Звучало чертовски глупо, но напарнику и не нужно было умно. Ему сейчас жизненно необходимо было как-то избавиться от иссушающего чувства вины. Тем более что за мгновение до этого раненный задергался, и умер. Прямо с всаженной Ромкой двухметровой «мачтой».

– А какая вторая новость?

– О, пришел в себя? Молодчага! – хлопнул я моремана по плечу. – А вторая хорошая новость в том, что мы возвращаемся назад. Нехрен бродить в темноте! Не знаю, как желтомордая тварь это сделала, но раз она не нападает, то и нам не стоит будить Лихо. Пойдем отсюда…

Путь назад не занял много времени. Правда, проходя мимо первого из лагерных костров, я неожиданно замер, в тот момент, еще не до конца осознавая, что делаю. Задумчиво приоткрыв крышку глянул на его содержимое, осторожно прикоснулся к котлу и уже куда уверенней скомандовал:

– Бери! Только воду, пожалуйста, не забудь слить…

Лицо напарника вытянулось, рот приоткрылся, но – надо отдать должное – так и не произнеся ни слова, он сунул топор за пояс и ухватился за почти остывшую посудину…

На нас так никто и не напал.

Набитую доверху емкость с красными панцирями мы тоже не потеряли, и даже болван-англичанин ни куда не делся. Когда забрались внутрь и принялись поспешно баррикадироваться, он несколько секунд лупал на нас своими белесыми ресницами – словно не веря тому, что видит – и только немного спустя неуверенно поинтересовался:

– Dear sirs, why are you alive? (Уважаемые господа, а почему вы живы?)

В голосе поганца чувствовалось почти неприкрытое подозрение, но мой английский никак не улучшился, поэтому ответить я смог только неожиданно доброжелательным ржанием. Некоторое время остальные смотрели на это, потом Ромка как-то задумчиво хохотнул, и вдруг, словно распробовав – присоединился к моему странному веселью.

«…Нервы…» – подумал я смущенно, но ржать так и не смог прекратить.

* * *

Обыск лодки ничего не дал.

Мы или не смогли найти, или желтомордой твари внутри и в самом деле не было. Во время небольшой, и не слишком доброжелательной консультации с англичанином, он нас заверил, что если надежно закрыть все щеколды и задвижки, то внутрь мадам Шисс не попасть. По крайней мере, без шума.

Конечно же, после этого мы дважды перепроверили все люки и бойницы.

Дальнейшие расспросы позволили выяснить, что нелюди-самцы ловкие и умелые бойцы, а вот самки у них – сохранили от своих «хвостатых» предков умение плевать ядом. Правда, яд этот не их собственный.

Со слова нашего пленника получалось, что для этого самки жрут несколько видов ядовитых насекомых, и потом – некоторое время, не очень долго – представлять изрядную опасность для окружающих.

– Она не напала на вас сразу, потому что яд на тот момент еще не усвоился…

Со слов Джона выходило, что самки существа вспыльчивые, и они предпочитают «просто так» не заряжаться. Хотя наги были довольно устойчивы к ядам, но попадание плевка хотя бы в один глаз, как минимум – лишит их зрения.

Первый признак того, что убила именно самка, это бельма вместо зрачков, которые выглядят так, «будто глаза мертвеца сварились…» – пояснил интурист. В общем, от таких новостей можно было бы прийти в уныние, но Ромку заинтересовало совсем другое.

– И часто вас убивают нелюди? – поинтересовался он у пленника.

Старший матрос попытался юлить, заверяя, что нет, мол, что вы, это большая редкость! Но правда на его белесой морде была написана слишком уж крупными буквами. Да и недавний концерт мы не забыли.

Несколько оплеух, и поток откровенности хлынул из него.

Выяснилось, что да, раз в несколько лет «нагини» впадают в особое состояние, и тогда могут приходить в неистовство, чуть ли не по любому поводу. В это время их стараются не выпускать из их домов-гнезд, но получается так не всегда.

Джон сам видел год назад, какую бойню устроила одна молодая самка, к которой во время прогулки слишком приблизился какой-то неудачник. Тогда погибли не меньше двух десятков случайных прохожих, и пострадал даже ее сопровождающий.

Чувствовалось, что тема убийств нервирует англичанина, поэтому дальше мы воспользовались его нежеланием возвращаться к ней, и принялись расспрашивать об обычной жизни в анклаве.

…Змеелюди оказались у местных англичан высшим сословием.

Самок у них было заметно меньше, чем самцов, поэтому браки заключались, как в Тибете*. У одной жены мужьями считались сразу все братья, но полноценного матриархата – как в фэнтези – не сложился. Уделом самцов, была власть и война, а общество делилось на кланы, постоянно конкурирующие между собой за оазисы, «души» и вообще ресурсы.

Правда, со слов рассказчика получалось, что до серьезных конфликтов дело все же доходило редко.

– Слушай, так все же, как на Земле! – заявил Ромка в какой-то момент, потрескивая очередной – и в самом деле – очень вкусной креветкой.

– Что имеешь в виду? – заинтересовался я.

– Ну, смотри, – принялся загибать пальцы мореман, – у них тут и вовсе сплошные королевы, а не единственная Бабка Лизка на всех. Мужики при этом, тоже не второй сорт… Бесчинствуют, грабят, в том числе и друг друга. Короче, как и у нас – те еще твари!

Мысль была небезынтересной, но мы углубляться в тему не стали.

Чувствовалось, наш болтун, многое недоговаривает или даже прямо умалчивает. Может быть, даже не из какой-то особой преданности рептилоидам, а, к примеру, просто не желая выглядеть «плохо» в чужих глазах. Словно самые настоящие разведчики, мы не сговариваясь, решили позволить англичанину говорить все, что посчитает нужным. Тем более что быть в центре внимания ему нравилось.

И не прогадали.

Уже к рассвету Джонни расслабился и проболтался, что в отличие от людей, наги мало того, что плодились. Они были способны еще и умирать без обнуления знаний и опыта. Не все, конечно, но наш пленник не сомневался: сама возможность у них точно была…

Дальнейшие откровения прервал еле слышное постукивание на крыше.

«…Черт возьми, мы же там не проверяли!!!» – вздрогнул я недобрых догадок.

____________

* Полиандрия (др.-греч. [πολυ-] много + [ἀνδρός] муж) – редкая форма полигамии, при которой женщина состоит в нескольких брачных союзах с разными мужчинами. Фратернальная полиандрия, при которой двое или несколько родных братьев состоят в браке с одной женщиной, традиционно принята у тибетцев в Непале, Китае и северной Индии. Но чаще всего такой тип взаимодействия встречается у социальных насекомых. Например, у пчел и муравьев.

Глава 3. Утро вечера мудренее

День 64, рассвет

В следующие два часа – до самого рассвета – мы вздрагивали, прислушиваясь к шумам на крыше, и перебегали с места на место, подтягиваясь вслед за ними. Но ожидание, что тварь прямо сейчас начнет ломиться в одну из бойниц, так и не подтвердилось. В какой-то момент хаотичные передвижения вывели меня из себя, и я вдруг с удивлением осознал: риск ослепнуть или даже умереть, меня пугает уже не так сильно, как поначалу.

– Слушай, пора с этой фигней завязывать… – прошептал я, возвращая тесак в ножны.

– Что предлагаешь? – заинтересовался Ромка, по-прежнему опасливо косясь в сторону двух ближайших ставень, и крепко сжимая топор.

– Это какая-то бессмысленная фигня, нам все-таки придется выбраться на крышу и прикончить ее! Ну, или хотя бы прогнать…

– Нам? – скривился мореман, бросив на меня короткий ироничный взгляд, и снова уставившись в сторону «рептилоидоопасного» направления.

Судя по этому взгляду, ни на какую крышу Боцман лезть однозначно не собирался.

– Вдвоем мы в люк одновременно все равно не пролезем, поэтому я имею в виду, конечно же, себя… – уточнил я словно само собой разумеющееся.

– Глеб, ты же видел, я не трус! Но от мысли, что эта гнусь буквально плевком способна превратить меня в слепошарого инвалида, все прямо леденеет внутри… – Ромку ощутимо передернуло. – Соревноваться с тварью в скорости, да …в таких условиях, я просто не считаю возможным. Тем более, в двух шагах от нашей кладовки…

Боцман коротко кивнул в сторону склада с металлом, и я невольно фыркнул. «Точно, у нас же тут еще и богатств, как в пещере Алладина! Подыхать сейчас и впрямь обидно…»

– Брось, я все понимаю! На самом деле ведь и нет никакой необходимости рисковать сразу обоим. Нам нужно прикончить змеюку, а не завалить врага трупами или удивить ее героизмом…

Не было причин сомневаться, что напарнику чертовски непросто далась эта откровенность (особенно последнее уточнение), но мой план и не предполагал совместного самоубийственного броска в люк под потолком. Очевидно, сообразив это, Ромка отступил назад и все так же, не отводя взгляда от места потенциального прорыва, прошептал:

– У тебя есть какая-то идея? В смысле, ты же не собираешься просто броситься на нее и героически помереть?

– Я тебе Саня Матросов* что ли?! Боюсь, на вариант вообще без шансов, у меня банально пороху не хватит. Да и ситуация у нас проще, есть ведь время подготовиться…

Ромка заинтересовался, и еще ближе придвинул свое ухо ко мне, уже совсем прозрачно намекая, что ждет предложений.

– Я ее собираюсь пристрелить. Если, конечно, будет такая возможность.

Удивление мелькнуло, и тут же исчезло с лица моего напарника, сменившись смущенной улыбкой:

– Бли-и-ин, я и забыл о наших трофеях! Со всем этим… – Боцман изобразил в воздухе топором какую-то замысловатую фигуру.

– Ну, я, как видишь, тоже вспомнил далеко не сразу…

* * *

Во время захвата канонерки одно из длинноствольных ружей чужаков Свара крепко покалечил своей секирой. Металл, естественно, никто выбрасывать не стал – он был слишком уж ценным в этом мире – но само оружие стало однозначно непригодным для использования. По крайней мере, без квалифицированного ремонта.

На фоне остальной добычи мы не особо расстроились из-за этого. Тем более что помимо сломанного, точно таких же ружей – похожих на длинные костыли – нам досталось еще два. Была вполне очевидная связь между числом нагов и количеством именно этих ружей, потому что остальной арсенал состоял из «берданок» вполне привычного, пусть и довольно архаичного вида.

Но первоначально, мы связали форму приклада только с длиной ствола и традициями нелюдей. Версия звучала логично, но позже пленник-англичанин объяснил: мол, да, так непривычно для человека все устроено из-за их традиционного способа облегчения приклада, но дело еще и в самой биологии нагов.

По словам нашего знатока, чуть иное устройство их ладони, глаз и мышц верхнего плечевого пояса, чисто физически позволяло змеелюдам заметно точнее стрелять на дальние расстояния, и куда дольше держать эту бандуру на вытянутых конечностях. Так что приклады их были такими и в силу традиции, и благодаря чисто физиологическим особенностям тел чужаков.

Остальной арсенал, в небольшом закутке позади капитанской каюты, был устроен куда привычнее.

Все оружие, как и спецпушки нагов, было однозарядным, а чисто внешне – сильно походило на реплики капсульных винтовок начала XIX века. Поэтому очень логичным нам показалось, что «костыли-длинномеры» англичанин назвал «штуцерами»* (как и первый более-менее массовый нарезной огнестрел на Земле), а обычные ружья – мушкетами.

«Кенсингтонскими флотскими…» – уточнил тогда Джон, сообщив, что в оазисе Кенсингтон* их собирали, а «флотские» они – потому что максимально укорочены для использования на флоте, и снабжены креплением под «утвержденный» абордажный штык.

По-настоящему непривычными нам показались только заряды к ним, устройство курков и, собственно, спусковых крючков. Позже выяснилось, все это завязано на использование особого взрывчатого вещества вместо пороха…

Во вполне узнаваемых патронных сумках, на поясах побежденных, да и позже в арсенале, мы нашли только странные трех- и пятисантиметровые цилиндры. Те, что побольше, естественно, в сумках к дальнобойным штуцерам.

Однородные по составу, они состояли из чего-то похожего на замазку со смутно знакомым фруктово-мазутным запахом. «Патроны» выглядели так, будто некую густую смесь заворачивали в листья, давали высохнуть, и потом использовали в бою. По диаметру – цилиндры идеально совпадали с калибром ружей.

Единственная похожая схема, что пришла нам в голову тогда, использовалась в больших корабельных пушках и некоторых сухопутного артиллерийских орудиях. Когда в ствол сначала помещали собственно снаряд, а затем и так называемый «вышибной заряд» – порох. Но ни в одной из сумок пуль мы не нашли.

Напрашивалась логичная мысль, что пулями служат местные деньги.

А что, они вполне годились на роль «картечи», пусть и были куда меньше диаметра ствола. Сказано, сделано! Хорошо хоть, что эксперимент решили провести максимально упрощенный, и зарядили только альтернативный порох. Просто чтобы убедиться, что все поняли правильно…

В здешних оружейных замках оттягивание на себя выпирающего курка приводило не к взведению бойка и всего механизма, а просто открывало проем в стволе, для того чтобы была возможность поместить в него этот самый цилиндр. Потом рычаг нужно было передвинуть назад, чтобы отверстие закрыть.

А вот вместо курка на штуцерах нагов было что-то вроде кнопки.

Выпирающее «утолщение» на короткой, натурального вида – словно бы кожаной – продолговатой и гибкой пластине, служившей конструктивной часть замка. Если на нее нажать, раздавался звук щелчка, и в стволе мелькала здоровенная электрическая искра.

Никакого предохранителя конструкторы не предусмотрели, и если откинуть курок-рычаг, искру можно было вполне отчетливо рассмотреть.

Отодвинули, сунули, закрыли, нажали – щелк! – и одновременно не слишком громкий, очень знакомый по недавнему бою – шшух! Из ствола на пределе видимости мелькнула вспышка и на этом все. Когда глаза снова привыкли к полумраку канонерки, мы рассмотрели результат пробы. Ну и потом грохот от падения мушкета, конечно.

Осознав, что произошло, Ромка перепугался и отшвырнул мушкет, будто опасного скорпиона. Попытка разобраться в чужом оружии не стоила никому из нас жизни, а прибавила лишь еще одну незапланированную конструкцией – идеально ровную – дырку на корпусе корабля.

Прибежавший на шум командир вник, ни кому из нас не врезал – хотя видно было, как ему этого хотелось – но строго настрого запретил трогать эту часть трофеев. Позже пленник рассказал, что сунь мы туда металлическую горошину, мушкету вряд ли бы что-то сделалось, а вот нарезной штуцер мог бы и пострадать от застывания в каналах кусочков расплавленного металла, ну и сам выстрел улетел бы неизвестно куда.

Да, оказалось, что их патрон не нуждается в пулях.

Сам состав «замазки» от искры загорался, набирал разгон в стволе и, к моменту вылета наружу – превращался в кусок плазмы. С этого момента на дальность стрельбы и пробиваемость влиял только объем активного вещества.

Трехсантиметрового заряда при стандартном калибре, хватало для пальбы на убойную дальность в 100-120 метров.

Дождь и даже ветер, не говоря уже о листве или о чем-то более материальном, могли заметно сократить убойное расстояние, да и точность. Человеческое тело такая «пуля» пропекала с легкостью, и если надо – то не одно, но дальность это сокращала заметно.

Это же особенность не позволяла изготавливать пистолеты.

Чисто технически вещество отказывалось лететь по более-менее предсказуемой траектории до своего превращения в плазму. Из-за этого ствол оружия на этих принципах, не мог быть в длину короче 120 калибров (диаметров).

Но главным секретом военных технологий нагов оказался не альтернативный «порох». По забавному совпадению, я почти сразу же, по запаху, угадал его состав.

Чуть позже пленник подтвердил, что это вещество действительно изготавливают из ферментированной мякоти темно-сиреневых плодов. Тех самых, что росли на моем участке в Урюпинске и чей перебродивший сок местные неудачно пытались пускать на освещение.

Уже без особого удивления я узнал, что у рептилоидов этот слишком огнеопасный сок, служит топливом для их летающих кораблей. «Не удивительно, что, не нуждаясь в топливе, наши почти извели эти деревья у себя. Уцелевших вполне хватало, чтобы изредка выжигать норы каких-нибудь особо опасных насекомых или вражеские укрепления, но…»

В общем, главным секретом захваченного оружия была та самая пластина, похожая на кожаную полосу. Обычный огонь не вызывал превращение вещества в плазму. Брошенное в костер, оно довольно жарко горело с треском и шипением, но и только.

Где нелюди их берут – наш пленник не имел ни малейшего представления…

* * *

Для попытки подстрелить тварь на крыше выбрали мы, естественно, мушкет.

С более длинным штуцером было бы куда неудобнее скакать по лестнице. Да и без нормальных тренировок я мог просто растеряться, пытаясь нажать на кнопку, вместо психологически привычного спускового крючка.

– Ты готов? – напомнил Ромка, едва шевельнув губами.

Мучительно прислушиваясь к звукам наверху, я осторожно выдохнул, сдвинул задвижку. Перехватив мушкет поудобнее, снова выдохнул и неуверенно кивнул.

– Давай! – взвизгнул напарник, откидывая люк чем-то вроде швабры.

За мгновение до этого я зажмурился, чтобы солнечный свет не ослепил меня. Первым в проем сунулся ствол, и только потом я. Ноги будто во сне, но неожиданно уверенно несли меня вверх, по широким ступеням с очень продуманным наклоном и шириной.

Так ни разу и ни споткнувшись, я до пояса высунулся наружу, приставил приклад к плечу и растерянно замер, ведя стволом из стороны в сторону, но не находя подходящей цели. В той стороне, откуда последний раз доносилось непонятная возня, именно ядовитой твари – не было…

– Ну, что там? Ты почему не стреляешь? – не выдержал Ромка.

Нужно было что-то ответить, но в этот момент я с ужасом осознал, что нас обвели нас вокруг пальца, и сейчас она нападет со спины. Паника, физически болезненная дрожь, принялась дергать меня за губы и сбивать дыхание, сумев намертво заморозить тело. Холод неотвратимой смерти сковал меня, в какое-то мгновение небытие я воспринимал, по-моему, даже с облегчением…

Но тварь все не нападала и не нападала, словно насмехалась над моим бессилием.

Неимоверным усилием воли все же умудрившись преодолеть оцепенение, я начал медленно оборачиваться. С почти слышимым скрипом позвоночника ствол мушкета мучительно скользил над верхней палубой, преодолевая сантиметр за сантиметром. Но раньше, чем я смог завершить оборот, неизвестная сила ухватила меня за ноги и рванула вниз, заставив копчиком пересчитать все ступеньки до одной.

– А-а-а-ааа!!! – взвыл я от боли, но крик получился не слишком длинным.

Лететь было недалеко, поэтому тело мое достигло пола неприятно быстро. Так и не выпущенное из рук ружье, еще и крепко приложило стволом по голове, отрекошетив прикладом от стены.

– Что, что с тобой??? – в уши ворвался испуганный голос Ромки.

– Ох, ну и сука ты, дружище!

– Где рана, куда тебя укусила эта гадина… – продолжал меня тормошить, чертов спаситель, умудрившийся каким-то образом мгновенно закрыть люк и захлопнуть задвижку.