Новая эра

–Да уж-, пробормотал, но вполне на уровне слышимости, Заяц,– акция устрашения… Обозлим этих дикарей, вот и всё…

–А нам только этого и надо!– услышал своего бойца его полусотник.– Разозлятся, начнут делать необдуманные шаги, откроются и тогда мы ударим!

–А детей-то, что, тоже убивать?– спросил смущённо Кабан.

–Конечно! Сегодня он мал и беспомощен, но вот когда он станет зрелым и сильным, а ты, быть может, уже старым и немощным, вот тогда он с удовольствием снимет с тебя, с живого, кожу… Не лучше -ли устранить проблему уже сейчас, чем ждать, когда это сделать будет куда сложнее? Ребёнок- тоже твой враг! Маленький, пока беззащитный, но враг! Помните это и не забывайте! Хотя, несмышлёнышей, детей до пяти лет, можно и не трогать. Их ещё можно вытащить из дикого состояния.

–А стариков и старух?– снова спросил Кабан.

–Нету у них стариков. Когда кто-то в орде, по причине ли старости, либо по получению инвалидности, теряет свою полезность для племени, он сам, добровольно, из него уходит. Но не в этом дело… Смотрите внимательно, в лагере, в плену, находится два купца из Семикарки, за них сам их князь, Хваткий, просил у Стрижа. Не исключено, что кочевники попытаются убить пленников в первую очередь, поэтому наша задача сделать всё, чтобы они остались живы!

Полусотня юношей углубилась в лес, следуя за проводником, молодым парнем из лёгкой сотни. Впереди, с проводником, шёл Ухорез в окружении пяти десятников, которым давал подробные инструкции по действию и взаимодействию десяток на поле боя. Надо было спешить, скоро начнётся рассвет и лагерь начнёт просыпаться. У самого лагеря полусотню встретили несколько пехотинцев Шипа, которые заверили пришедших, что лагерь ещё спит, хотя отдельные личности уже начали появляться из этих круглых, покрытых шкурами, то ли шатров, то ли юрт. Лазутчики провели молодых бойцов к самому лагерю, десятники распределили своих людей, дав каждому чуть ли не индивидуальное задание и все замерли, ожидая сигнала к атаке.

Лагерь занимал довольно большое пространство в месте, где река делала поворот на восток, а потом снова на север. За лагерем можно было разглядеть временные загоны из разборных жердей, в которых бродило немало живности, которую кочевники в своих странствиях, всегда гнали с собой. С западной стороны лагеря стояло десятка два, а то и три, всяческих повозок, кибиток и телег. В самом лагере было пока тихо, лишь кое-где между шатрами мелькала одинокая, ранняя личность.

–Слушай, Серый,– Кабан нервно толкал плечом друга,– а ты будешь детей убивать?

–Не знаю я…– и Серый действительно не знал, ведь кому известно, что их ждёт там, в лагере кровожадных дикарей?

–Слушай, а я…

И в этот момент раздался условный сигнал, трель соловья, и все воины стремительно, но молча, бросились вперёд, к лагерю. Воины уже вбежали в лагерь, но тревога так и не была ещё поднята… Серый и Кабан, в составе своей десятки, бросились за своим десятником, который носил имя Сыроед (он был родом из Раздора), к большому, богато украшенному шатру, третьему от края поселения. Сзади послышался чей-то истошный визг, оставшиеся сзади бойцы начали зачищать лагерь. Из шатра, к которому направлялась десятка, словно наконец дождавшись этого вопля, выскочило трое дикарей. Серый, как и его сослуживцы, видел кочевников и раньше, в основном на рынке, но ребят такой свирепой и наводящей ужас наружности, никому ещё, пожалуй, видеть не приходилось. Заросшие косматой бородой и растрёпанными, сальными волосами, с татуированными грязными лбами и щеками, со сверкающими безумием глазами из-под нависших, лохматых бровей, одетые в грязные замасленные шкуры эти парни действительно вызывали неприятие и, как следствие, страх. Увидев приближающихся бойцов Триединки, тройка дикарей с визгом бросилась бежать, но не от нападающих, а навстречу им. Вооружены они были грубыми копьями и небольшими, круглыми щитами. Доспехов на них почти не было, железных во всяком случае, не считая железных шлемов, а так, кожаные нагрудники из толстой кожи в несколько слоёв, кожаные же наручи и поножи.

Десятка действовала как на учениях. Ряды их были плотно сомкнуты, разборные копья на резьбе были приведены в боевое положение и выставлены в сторону врага, щиты образовали почти сплошную стену. Увидев надвигающуюся на них ощетинившуюся остриями копий грозную фалангу, троица замедлила свой бег, а вскоре и остановилась. У десятника, к сожалению, у него одного, в заплечном чехле находились, как и у тяжёлых пехотинцев, три метательных дротика, коими он и не замедлил воспользоваться. Первый дротик пробил щит защищающегося дикаря и застрял в нём, заодно пробив насквозь и руку. С воплем раненый кочевник бросился бежать. Десятник бросил ещё один дротик, но промахнулся, а тут и оставшиеся двое решили остаться сегодня в живых и дружно кинулись наутёк, бросая мешающие бежать щиты. Гнаться за ними никто не стал. У десятки была своя задача- взять под контроль этот шатёр, где, по предположениям Серого и согласного с ним Кабана, находился какой-то склад. Серый и Кабан, согласно заранее распределённым ролям, заняли позицию у входа в шатёр, остальные ломанулись внутрь. Очень хотелось узнать, что там, в шатре, но приходилось внимательно смотреть по сторонам. Они были во вражеском лагере, а неподалёку находилась и вся армия кочевников. А лагерь тем временем шумно просыпался, слышались крики мужчин и визги женщин. Из-за близлежащей юрты показалась на мгновение женщина лет тридцати, с копьём в руках. Увидев стоящих у шатра людей, она мигом исчезла среди юрт. В самом шатре была слышна возня, бормотанье и вдруг, словно гром среди ясного неба, раздался оглушительный хохот. Серый и Кабан разом вздрогнули и переглянулись. Из шатра вышли воины и вместе с ними двое измождённых, тем не менее с радостными улыбками на устах, богато одетых мужчин. Стало понятно чей это смех напугал друзей.

Сыроед приставил к двум освобождённым одного из своих воинов, чтобы тот вывел их из лагеря и отвёл к реке, к лодкам. Остальных он повёл вглубь лагеря, обыскивая попавшиеся по пути юрты. Ни в одной из них не было ни души. Всё ценное воины забирали в свои вещмешки, потом Сыроед поджигал что-либо легковоспламеняющееся от горящего очага и с усердием устраивал пожар прямо внутри юрт. В центре лагеря послышался какой-то крик и звон оружейной стали, и Сыроед моментально приказал двигаться туда, на шум. Здесь происходила схватка между парнями из Триединки с одной стороны и группой мужчин и женщин- дикарей, с другой. Трём десяткам закованных в броню молодых ребят противостояли двое мужчин и два десятка женщин, плохо вооружённых и ещё хуже экипированных. Понятно, что к прибытию десятки Сыроеда с противником было уже покончено, под присмотром Ухореза "цыплята" уже занимались добиванием раненых.

–Товарищ полусотник,– приступил к докладу Сыроед,– освобождены двое купцов, в сопровождении моего бойца отправлены к условной базе. Подожжено семь построек…

–Что-то я огня не наблюдаю, десятник,– нахмурился Ухорез.

–Я изнутри поджигал, скоро разгорится и будет видно!

–Ладно… Бери своих ребят и давай по западной стороне пройдись, в кибитки загляни, если что ценное, но не транспортабельное, поджигай на месте! Да и вообще твоя задача- жечь всё подряд, понял? Выполнять!

В этот момент к Ухорезу подбежал посыльный от Шипа.

–Ухорез,– заговорил он переводя дыхание,– от Коныги сюда движутся воины кочевников. И их там не меньше сотни!

–Что?– Ухорез подумал, что ослышался. Шип ведь говорил, что мужчин в этой орде не наберётся и полусотни. Откуда сотня?

–Похоже к этим дикарям присоединилась другая орда,– словно отвечая на незаданный вопрос Ухореза предположил гонец.– Возможно та, что кочевала восточнее, по Устанскому княжеству. Мы о ней получали инфу.

–И большая эта вторая орда?– хмуро поинтересовался полусотник.

–Точное количество неизвестно, орда то распадается на несколько частей, то собирается вновь. Но побольше этой…

–Шип что-нибудь передавал?

–Да. План не отменяется.

–Что-то часто эти немытики стали нас навещать, пора преподать им такой урок, чтобы и смотреть в сторону Триединки не могли без ужаса.– Ухорез грязно выругался.– Сыроед, что стоишь, поджигай со своими кибитки и какие сможешь юрты и потом бегом к северной части лагеря. Все наши ребята и я будем там.

Справившись с поджогами десятка Сыроеда бегом отправилась на север, где у северного входа в разгромленный лагерь их уже ждал Ухорез и почти все ребята из полусотни.

VI

-Становись!-заорал Ухорез, когда догоняющие достигли расстояния досягаемости звуковой волны.– Построение "десять-пять"!

Бойцы быстро построили фалангу в пять рядов, по десять человек в каждом. Место, согласно боевому расписанию, у Серого и Кабана было во втором ряду, рядом. В первых рядах стояли обычно низкорослые бойцы, за ними повыше и так далее. Просто стоящим сзади удобней было действовать копьём из-за плеча впереди стоящего, нанося удары сверху, в "верхнюю" часть (голова, плечи, руки, грудь), если стоящий впереди будет чуть пониже. Те же кто стоял впереди в основном наносили удары противнику снизу, в так называемую "нижнюю" часть (живот, пах, ноги). Всё это, и многое другое, полезное в бою, было вбито молодым воинам в подкорку мозга.

Серый с волнением выглядывал из-за плеча стоящего впереди однокашника на дорогу, идущую вдоль густо заросших кустарником и ивами берегов Сухого Тана на север, к осаждённой Коныге. На ней уже можно было разглядеть бегущих к лагерю, где вовсю разгорался пожар, дикарей. Их было много, но они растянулись по всей дороге небольшими группками. У всех была робкая надежда, что и нападать дикари будут теми же мелкими отрядами, по мере подхода отставших, однако этого, увы, не случилось. Кочевники остановились в ста метрах от построившихся "цыплят" и к ребятам прилетела стрела, потом ещё две…

–Черепаха!– прозвучал очередной приказ Ухореза и прямоугольник воинов превратился в защищённый щитами со всех сторон, кроме тыльной, стальной кирпич. И сделано это было как раз вовремя, частота обстрела нарастала с каждой минутой. Сомкнув свой щит со щитами своих однополчан сверху над собой, Серому оставалось лишь прислушиваться к всё усиливающемуся стуку стрел о щиты, да к негромкому мату и непристойным проклятиям в адрес стрелков от лица обстреливаемых. Стрелы почти не наносили вреда, "черепаха" была отработана на тренировках до такой степени, что, как говорил сам Седой: "И букашка не пролезет, и муха не пролетит." И всё же обстрел был настолько плотным, что несколько человек всё же получили ранения, к счастью, незначительные. Когда стук стрел заметно поредел, Серый решил приподнять край своего щита, чтобы выглянуть за край соседнего.

–Не выглядывать!-раздался вопль Ухореза где-то на правом фланге, значит кто-то ещё, кроме Серого, не сдержал любопытство. Серый быстро нырнул под щит, но всё же он успел разглядеть огромную толпу кочевников, спешащую сюда, к своему разорённому, горящему лагерю. По прикидкам Серого, с которыми Кабан, который тоже рискнул выглянуть, сразу согласился, здесь было более сотни воинов-дикарей. Обстрел становился всё жиже, а громадная масса дикарей подходила всё ближе, грозя смести горстку вооружённых юношей. Уже можно было разглядеть не только вооружение кочевников (а состояло оно, как правило, из простого копья и деревянного щита), но и искажённые яростью грязные, татуированные лица. Их лагерь горел, и они были вне себя от гнева.

Седой с тяжёлой сотней Мясореза был привезён вымотанными до изнеможения гребцами на условленное место уже когда начало светать. Здесь он получил известие об атаке Шипом и Ухорезом лагеря кочевников и о присоединении к этой орде другой. По приказу Седого лодки двинулись дальше, параллельно им по правому и левому берегу шли легковооружённые отряды разведчиков. Скоро флотилия лодок подошла к горящему лагерю кочевников на изгибе реки, но продолжала двигаться дальше. Дальше, на север от лагеря, берег покрывали густые и высокие кусты, которые, несмотря на отсутствие листвы, надёжно скрывали вид как с реки, на проходящую параллельно реке дорогу, так и с дороги на реку. Разведчики, идущие по правому, западному берегу, дали сигнал "полное молчание" и вёсла стали опускаться в воду хоть и медленей, но зато почти бесшумно. По идущей параллельно реке дороге, прямо напротив флотилии Седого, к лагерю спешили многочисленные отряды кочевников, но что творилось на реке они видеть не могли, из-за всё тех же заросших кустами берегов.

* * *

Масса дикарей, разгоняясь всё быстрей, неслась по дороге прямо на бойцов Ухореза, заставляя сердце Серого, как, впрочем, и других ребят, биться всё чаще, когда вдруг, по обе стороны тракта, из-за невысоких, казалось бы, кустарников, возникли фигуры бойцов Шипа. С обоих флангов на объединённое войско кочевников посыпались стрелы и арбалетные болты. Дикари имели очень слабозащищённые доспехи, в основном из многослойной кожи, либо даже просто из стёганной многослойной ткани, поэтому они моментально начали нести от стрел немалые потери. С диким воем они бросились в атаку на стрелков, но те разбегались в стороны, продолжая, тем не менее, стрелять. На ответную стрельбу у дикарей почти не оставалось стрел, все они впустую были выпущены по "черепахе", поэтому им оставалось только гоняться за лучниками по колючим кустарникам. Неизвестно, сколько бы ещё продолжалась эта беготня, если бы в тылу у дикарей не появилась тяжёлая сотня Мясоруба, над которой гордо реял синий флаг Триединки с изображением бегущего жёлтого оленя. Даже не вступая в боестолкновение, кочевники бросились врассыпную.

–Вперёд!– скомандовал Ухореза.– Бей немытиков!

Полусотня "цыплят" бросилась в погоню за разбегающимися в разные стороны деморализованными кочевниками. Серому даже удалось догнать одного, но тот развернулся и упав на колени стал молить о пощаде. Занесённый для удара топор опустился, так и не попробовав человеческого мяса, Серый просто не мог ударить это косматое, мало похожее на человека существо, смотрящее такими тоскливо-умоляющими глазами… Поэтому он погнался за другими. Пленных было много и это было хорошо: их можно было задействовать на особо тяжёлых работах, обычно заключение продолжалось семь лет, после чего военнопленный отпускался на все четыре сторон, а некоторым, особо себя проявившим и имеющим талант в каком-либо мастерстве, тем могли предложить и триединское гражданство. Как бы там ни было, эта орда прекратила своё существование, но была ещё одна, та, из которой пришла помощь осаждающим Каныгу.

Охота на дикарей продолжалась до самого вечера, было взято в плен пятьдесят восемь мужчин-кочевников и двадцать три женщины. Серый выглядывал в толпе пленных того косматого дикаря, которого так и не смог ударить топором, но так его и не узрел. Позже Серого вместе с другими молодыми бойцами послали на уборку поля боя. Тут-то Серый и увидел своего косматого знакомца. На его голове и теле было несколько страшных рубленных ран. Серый пощадил в бою этого дикаря, а кто-то зарубил его, уже, фактически, пленного… Всего убитых противников было более двух десятков, раненых в два раза больше. У триединцев погибших не было, лишь несколько нетяжёлых раненых.

Убитых противников следовало стаскивать к двум, быстро выкопанным военнопленными, ямам. Занимались этим нечистым делом, конечно же, пленные, под присмотром "молодой" полусотни. Так же, по приказу Седого, тяжелораненых врагов следовало добить, для этого неблагодарного и, скажем прямо, поганого дела и была послана молодёжь. Ветеранам этим было заниматься противно, а вот молодёжи полезно было потренироваться, попривыкнуть к запаху крови и виду смерти. Кроме этого, полусотне "цыплят" дали задание: найденных на поле боя противников, имеющих ранения средней тяжести, отправлять к остальным пленным. Серому и Кабану по приказу Сыроеда достался один такой тяжелораненый- тощий парень с жиденькой бородкой, наверно ровесник молодым воинам. В нём крепко засели несколько стрел, причём стрелы, судя по всему, были с "усами", т. е. почти не извлекаемы, без специальной, очень сложной операции. Кроме этого, молодой кочевник получил тяжёлую рану в живот и попросту медленно умирал. Добивать его пришлось Серому, так как Кабан сказал, что скорее он сам себе перережет глотку. Почти закрыв глаза, Серый сделал два сильных взмаха мечом, чуствуя как лезвие входит в плоть и, услышав предсмертный хрип, побрёл прочь.

–Веселее, боец,– увидев опустошённый взгляд Серого, к нему подошёл Ухорез.– Хорошие удары, оба смертельные! Впервые убил? Не кисни, со временем может ещё и понравится.

Спустя некоторое время появились обозники, прибывшие сюда на лодках. Они сразу же развернули палатки для госпиталя, походную кухню и походную кузню для починки оружия и доспехов. В воздухе повеяло ароматом готовящейся еды.

К вечеру все воины были размещены в Коныге, часть в домах, а кому не хватило места, а это были, разумеется, "цыплята" Ухореза, тот спал в палатках, в которых были установлены привезённые обозниками "буржуйки". Причём Ухорез не ушёл в деревню, хотя ему уж точно нашлось бы место. Он ночевал, как и все его бойцы, в палатке, со своими десятниками.

Утром с неба посыпался мокрый снег, но воины, позавтракав, начали готовиться в путь. Ухорезу был дан приказ отправляться обратно в лагерь, прихватив с собой пленных, захваченный обоз и скот кочевников. Причём передвигаться надо было не на лодках по реке, а пешком, под непрекращающимися холодными осадками. Отсюда до лагеря в Пухляке было около пятнадцати километров, дорога была хоть и прошлой Эры, но местами отремонтирована, хотя и на ней хватало грязи, особенно сейчас, после мокрого снега, обильно и настойчиво сыплющегося с небес. К счастью, в захваченных повозках кочевников нашлись плащи с капюшонами из тонко и искусно обработанной кожи и бойцы, благодаря этой находке, были спасены хотя бы от этой всепроникающей, холодной воды, падающей сверху в виде мокрого снега. Кабан и Серый шли рядом и вполголоса разговаривали, точнее, говорил в основном Серый, вспоминая вчерашние победные боевые действия. Вот только в бой так вступить и не пришлось! Кабан восторги Серого почему-то не разделял.

–Разве это победа?– вопрошал он негромко.– Вот дикари эти, да они же с оружием обращаются хуже любого нашего восьмиклассника! Рано ликуем. Настоящие битвы впереди- с армейцами Баганки…

Мясоруб со своей сотней и Шип, со своей полусотней, где был уже и Камыш, переправились с утра на левый берег Сухого Тана и всё это войско отправилось на восток, идя, фактически, уже по территории Устанского княжества, хотя и почти незаселённой. Возглавлял поход воевода Триединки Седой. В составе "сотни" Мясоруба было сто шесть человек, а вот в лёгкой "полусотне" Шипа было семьдесят восемь человек, так что это уже было ближе к "сотне". Понятно, что "сотней" называлась боевая единица, а на практике в ней могло находиться от семидесяти пяти, до ста двадцати пяти человек.

Не выдержав пыток, кое-кто из пленных дикарей согласился указать местоположение второй орды, его основное становище. По признанию пленённых, в этой орде было, при полном сборе, более сотни мужчин, полторы сотни женщин и примерно полсотни детей. Такой большой орды кочевников в окрестностях Триединки ещё, пожалуй, и не было. И она, эта орава полудиких людей, представляла большую опасность. Поэтому Седой решил уничтожить стойбище дикарей, а их самих если не уничтожить, то рассеять, разогнать в разные стороны. Ухореза с его молодняком воевода решил отправить с пленными и захваченной добычей обратно в лагерь. Седой был уверен в своих воинах, а в Триединке кроме стражей, почти не было воинов, поэтому, на всякий случай, в лагере должен быть резерв, в данном случае полусотня молодых воинов Ухореза.

А от Каныги потянулся целый караван из пленных кочевников, нагруженных добром повозок дикарей, захваченного одомашненного скота, где были волы, коровы, овцы и даже несколько видов животных, которых Серый до этого и не видел никогда.

Прибыв в лагерь уже вечером, полусотня Ухореза, сдав пленных стражникам, скот животноводам, а реквизированное добро кладовщикам и казначеям, ушла в казармы, отогреваться и сушиться. На следующее утро полусотня снова приступила к занятиям по военной подготовке, хотя Серого и Кабана постоянно преследовала мысль: как там Камыш? Поэтому, когда через два дня пришли лодки с ранеными, два друга отпросились у Ухореза и бегом отправились в Мелихонский залив, где шла выгрузка пострадавших. Оба боялись увидеть среди травмированных и Камыша, но его, к счастью, тут не было. Зато можно было собрать сведения о походе Седого на кочевников. И, судя по всему, поход был удачен. Седому удалось незаметно подойти к становищу, окружить его и внезапно атаковать. Табор был захвачен, ограблен и сожжён, а его обитатели частью погибли, частью бежали. Раненые говорили просто об огромном количестве уничтоженных врагов, в то же время как сами триединцы не потеряли убитым ни одного своего воина.

Камыша друзья увидели только через два дня, когда вернулась сотня Мясоруба и полусотня Шипа. Вся Триединка с ликованием встречала победителей, которые вернулись к тому же не с пустыми руками, а с богатой добычей, сразу же помещённой в княжескую казну. На вопросы Серого и Кабана о походе и боях, Камыш лишь загадочно усмехался, но ничего подробно так и не рассказал.

–Ну конечно,– говорил потом Серый Кабану наедине,– он то побывал в реальном бою, поэтому и считает себя выше нас. Нам-то не удалось схватиться с врагом в рукопашной.

–У нас всё ещё впереди,– с какой-то затаённой грустью отвечал Кабан,– ещё навоюемся…

* * *

Пока шло обучение и укрепление армии, князь тоже активно действовал. Он в одночасье стал самым богатым из всех князей в округе благодаря двум небольшим мешочкам, полным очень ценных монет прошлой цивилизации, которые передал триединцам князь Рога Мудрый и которые чудом спасли от армейцев Баганки оставшиеся в живых путешественники. Позже стало известно, что монеты эти были добыты в древнем хранилище денег в Роге, который только недавно удалось вскрыть. Стриж, благодаря этим монетам, переманил из соседних княжеств лучших кузнецов, плотников, строителей, ремесленников и специалистов в разных областях прикладного труда, которые вместе с семьями сбегали от своих хозяев- армейцев в Триединку. Князья- соседи были очень недовольны утечкой поистине "золотых" рук из своих княжеств, однако начинать боевые действия опасались, так как Стриж, помимо всего прочего, набрал наёмников из независимых земель, которые теперь вместе с триединцами несли службу на границах Триединого княжества. Кроме этого, на границах строились новые, более надёжные, укрепления и сторожевые башни, а в Мелихонском заливе, под руководством Такелажа, опытнейшего кораблестроителя из Рога, чудом уцелевшего в бойне, устроенной армейцами Баганки, строился гигантский корабль аж на пятьдесят вёсел. Строился он по чертежам, которые передал Триединке князь Рога Мудрый и которые так же чудом удалось спасти.

VII

Так незаметно минул год. Баганцы изредка нападали на сторожевые посты триединцев, однако их нападения успешно отражались, а к крупномасштабным боевым действиям армейцы пока приступать не решались. Ведь, чтобы напасть на Триединку, баганцам необходимо было либо пройти по левому берегу через земли мутов, чего те же самые муты ни за что бы не допустили, поскольку являлись давними и надёжными друзьями и партнёрами триединцев. Но, даже если предположить, что армейцам из Баганки удастся пройти через земли диких племён уродцев, им бы пришлось ещё и форсировать Тан. Либо пройти по правому берегу Тана и форсировать Теплоканал и Аксу, но там находились мощные укрепления триединцев.

К весне был построен пятидесятивёсельный корабль, на который была назначена сотня гребцов, они же являлись и воинами. В идеале на сорока восьми вёслах сидели по два человек, ещё на двух вёслах, у самой кормы- по одному человеку. Их так и называли: гребная пехота. Командовал этой пехотой сам Путник. Гребцы были набраны в основном вне Триединки, в соседних княжествах или в далёких независимых поселениях.

Кроме этого, было выковано большое количество оружия, изготовлено немало добротных доспехов. Часть оружия и доспехов пришлось закупить в соседних княжествах. Стриж теперь имел, кроме железной тяжёлой сотни под командованием Мясоруба, ещё и полсотни средней пехоты, командование которой поручили Ухорезу. В этой полусотне были в основном новобранцы. Помимо этого, лёгкая полусотня была доведена до сотни и командование над ней получил один из лучших стрелков Триединки, ловкий, быстрый и смекалистый парень лет 30 по имени Лёха Шип. В случае необходимости Стриж мог вооружить ещё полсотни средней пехоты и сотню лёгкой. За год армия Триединки заметно повысила свой профессиональный уровень, была хорошо экипирована и отлично вооружена. Железная или иначе тяжёлая пехота была одета в кожаные прочные безрукавки, на которые были укреплены железные пластины, идущие внахлёст и перекрывающие друг друга, вроде чешуи. У Седого, например, роль таких пластин играли бронепластины из бронежилетов Прошлой эры. Руки и ноги тоже были защищены железными наручами и поножами соответственно. Голову защищали железные шлемы с кольчужной защитой затылка и шеи, верхнюю часть лица защищала железная пластина с прорезями для глаз, которую можно было поднимать, а при необходимости- опускать. Вооружены они были топорами, реже мечами. Кроме этого, в специальных чехлах они держали от трёх до пяти метательных дротика и разборное копьё, которым можно было действовать как в разобранном виде, так и собрав посредством резьбы в одно целое. Были у тяжёлой пехоты, разумеется, и большие прямоугольные щиты, сделанные почти целиком из железа.

Средняя пехота была вооружена почти так же, как и тяжёлая, боевыми топорами, но практически без мечей, да и метательных дротиков им не полагалось. Зато были такие же разборные копья на резьбе. Железа в их доспехах было куда меньше: наручи и поножи из тонкого листового железа, да железный нагрудник, укреплённый заклёпками или ремнями к кирасе из многослойной кожи. Плюс железные наплечники. Ну и железный шлем. Продолжая тему о защите, можно упомянуть ещё прямоугольные деревянные щиты, имеющие по ободу железную окантовку. В центре щита, там, где с обратной стороны были расположены ремни для руки, так же имелись железные полосы.

Лёгкая пехота была одета в многослойные кожаные или стёганные куртки, на руках и ногах были кожаные наручи и поножи. Голову защищали либо стёганные шапки, либо кожаные, реже железные шлемы. Вооружены они были луками или арбалетами, а так же короткими мечами, либо лёгкими боевыми топорами. Ну и небольшими круглыми щитами. В случае необходимости лёгкой пехоте выдавали разборные копья с резьбой.

И вот 1-го июля 182-го года, в первый день Нового года, спустя ровно год со дня прибытия в Триединку уцелевших путешественников, на рассвете, через Тан на многочисленных плотах переправилась железная сотня Мясоруба и лёгкая сотня Шипа. Помимо этого, с воинами шли пять лекарей и столько же ремесленников для починки оружия. Кроме оружия каждый нёс за спиной котомки с запасом еды на три дня. Пехотинцы Шипа, кроме всего прочего, тащили на себе большой запас стрел. Всей этой армией командовал воевода Седой. Их задача была: пройти через земли мутов и скрытно пробраться через лес к Баганке. Дальнейший план действий был известен лишь самому Седому, да ещё Мясорубу и Шипу. Полусотня Ухореза пока оставалась в Триединке в резерве, что весьма огорчало Серого и Кабана, приписанных к этой полусотне. Камыш же отправился с Шипом в поход, что вызывало немалую зависть его двух друзей, вынужденных пока оставаться дома, вернее, в казарме.

Пройдя чуть больше десяти километров на юг, войско остановилось лесу, в месте, где маленькая речушка Суса впадала в Тан. Здесь начиналась территория Баганского княжества, поэтому войско, соблюдая строгую маскировку, остановилось здесь, а вперёд, за Сусу, была послана десятка разведчиков. К вечеру разведчики вернулись и сообщили, что в Баганке всё спокойно, армейцы, похоже, даже и не подозревали, что в каких- то пяти километрах от города находилось войско триединцев. Пятерка разведчиков снова ушла вперёд, остальные пятеро повели войско уже проверенным, а потому более безопасным путём к Баганке. Через два километра войско подошло к Артунскому озеру. Обойдя его с западной стороны войско добралось до места, где в озеро впадала бегущая с юга речка Мина. Отсюда до Баганки было всего два километра. Дождавшись наступления темноты, войско двинулось вдоль Мины. Пройдя полтора километра триединцы пошли через посевы почти созревшей уже пшеницы на юг, где через километр находился небольшой лесок. В чаще их уже ждали посланные вперёд разведчики. Они уверяли, что здесь, по леску, можно было почти вплотную подойти до восточных окраин Баганки. В числе всего прочего лазутчики доложили, что дорога, проходящая сквозь лес, через пятьсот метров от этого места выходит на открытую местность. В трёхстах пятидесяти метрах от края леса стоит каменная башня с воротами, въезд в город. На юг и на север от башни были расположены приспособленные под оборону дома, стоявшие на самой окраине города и соединенные между собой высокими деревянными, либо каменными стенами. Открытое пространство между лесом и стенами города постоянно патрулировали всадники, так что незамеченым к воротам подойти было невозможно. Войско, скрываясь в зарослях и не выходя на дорогу, отправилось вдоль дороги на запад. Скоро триединцы достигли края леса, и воины из зарослей смогли увидеть башню и стены Баганки. Башня была освещена факелами, а перед стенами разъезжали конные патрули армейцев. Седой приказал готовиться на ночлег, но прежде, не разжигая костров, поужинать холодной солониной и фруктами.

– Утро вечера мудренее,– сказал он-, так что пока отдыхайте. Завтра предстоит тяжёлый день.

Почти всю ночь Седой не смыкая глаз наблюдал за стенами Баганки и конными патрулями, отмечая через сколько времени происходила смена патрулей. И напряжённо думал, и перебирал в уме варианты дальнейших действий. Перед самым рассветом он задремал, как вдруг до его острого слуха донеслись свист и улюлюканье. Мгновенно проснувшись, воевода быстро окинул взглядом окружающую обстановку и увидел, как к лесу, где скрывалось войско триединцев, с криками скачут три всадника. Сначала Седой подумал, что армейцы заметили в зарослях кого-то из его воинов, но в тот же миг увидел, что впереди всадников, к тому самому месту, где затаилось его войско, несётся крупный неошакал. Кавалеристы, свистя, вопя и улюлюкая мчались за ним, швыряя в него на ходу дротики.