Сочинения о рыбалке

© Сергий Чернец, 2016

© Сергий Чернец, фотографии, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

Ноябрь в России всегда был осенним месяцем. Но в конце его уже вставали, покрывались льдом реки и озера. Тем самым открывался зимний сезон рыбной ловли, и для любителей и для профессионалов.

Сейчас можно узнать и прочесть много рассказов и наблюдений от самих любителей такого занятия, как рыболовство. И есть среди рассказов настоящие «перлы», красивые повествования о любимом занятии. Они очень кстати подойдут для тех, кто нечасто выезжает на рыбалку, кому некогда. Они могут почерпнуть в этих любительских рассказах полезную информацию об особенностях и маленьких хитростях рыбалки. А то и просто почувствовать романтику этого полезного занятия человека – любительское рыболовство.

Приведем несколько примеров таких рассказов. Обработав их литературно-романтически, чтобы было увлекательнее читать и легче воспринимать.

Часть 1. Зима

В студеную пору многие животные впадают в спячку: медведи, суслики, ежи…. И рыбы утрачивают свою активность в самые холода. Но перед холодами у рыб открывается жор, когда они в последний раз стараются наесться накопить на зиму жир. Даже по перволедью активность рыбы возрастает. Но в глухую пору, в самую зиму, в январе, феврале бывает затишье в активности рыбы, тогда и у рыбаков наступает плохое время. Рыба ловится мало, и ее трудно поймать.

Но перед весной вновь активность рыбы повышается и по последнему льду у рыбаков благодатное время наступает. А вообще любители идут не за самой рыбой, но прежде всего на природу, любоваться и наслаждаться ее красотами.

«Природа радует глаз. С первыми и серьезными инистыми утренниками, когда воздух останавливался, был знобко-студеным и пах зимой, – в лужах уже стекленело высокое задумчивое небо.

Под ногами потрескивал первый ледок на лужах. По нему, прозрачному, шуршала снежная пыльца. Солнце поднималось в эту пору еще яркое, но малиново-красное, злое с первого румяного мороза.

Еще золотые и багряные, лиственные рощи, уже замерли в тихом изумлении-испуге. Наступили последние их дни. Рябины, и даже клены и отдельные тонкие осинки, прячущиеся среди рослых рябиновых стволов, были сочно-красны от ягод. Но на открытых местах листва осинок дрожала на ветру золотыми монетками, чуть ли не звеневшими от резких порывов ледяного северного ветра. И яркие клены, на открытых пространствах были выстужены, блеклы и тоже золотисты. Березы кое-где еще желтели, но в лугах и редких перелесках не выдерживали испытания приходящими ветрами и были уже уныло голыми.

Таково бывает предзимье.

После каждой морозной ночи закраины на реке становились толще, хотя середина реки – стрежень, был черно открыт и парил от быстрой воды, бегущей со звоном вдоль хрупкого стеклянного льда закраин.

Некоторые мелкие озера уже покрылись льдом полностью, встали наглухо. Лед на этих озерах, в тихих заливах был прозрачен, и под ним можно было видеть стайки полосатых окуньков, в испуге прыскающих от неосторожно-громкого шага. На открытой озерной шири махрился легкий иней по поверхности льда, который во всех направлениях исчертили следы торопливых рыболовов. Сезон был открыт.

Так красиво, прямо красочно, дает описание перволедья один из рыбаков любителей.

И так же красиво описывается сам процесс рыбной ловли весной, по последнему толстому льду:

«В свое время, в пору легкомысленной и азартной молодости, когда нам случалось ночевать на льду в ожидании судака или щуки, – от нечего, казалось бы, делать, мы ловили сорогу (плотву) прямо у костра под звездным небом. Костер горел на берегу у самой кромки ледяной реки, освещая нам лунки, просверленные в метре-двух от него.

В палатке нам было скучно, тесно и не раздольно, в шалом хмеле и восторженности, от запаха и вкуса наступающей весны. Весеннее время самое, наверное, удачное время в ловле сороги по «закрытой» воде. Поскольку с поступлением под лед первой талой воды рыба начинает брать насадку жадно и крупностайно. Нередко она скапливается в близости от устьев рек и ручьев в достаточно большом количестве, хотя стаи эти бывают, мимолетны и непостоянны в одном и том же месте. Сорога (плотва), «опьяневшая» от свежей воды и обилия солнечного света, двигается уже много и быстро.

Ночью сорога брала не часто, но иногда кивок стоящей у лунки удочки вздрагивал и плавно поднимался вверх. И тогда на леске висла сонная рыбина, упруго тяжелая и несогласно изумленная. Толчками, поднимаясь с глубины, она, опомнившись, взрывалась яростью под лункой, но, взятая рукой, остывала уже на льду. Алые плавники шуршали по снежной крошке, а в серебристой живой чешуе мерцали лунные блики…».

Романтика!!! Пришел, увидел, победил! Эврика!

Человек открывает для себя природу с новой неизвестной ему стороны. От этого проходят и излечиваются многие недомогания и болезни души человека. Человек словно подзаряжается энергией жизни. А всего лишь возврат к прошлому, когда пещерные люди жили с природой заодно.

Нынче и снасти очень тонкие и рыба вроде бы поумнела. «Несмотря на весеннюю азартную злость и жадность, сорога, особенно крупная, тем не менее, осторожна. В местах относительно мелких снасть должна быть по возможности миниатюрной. То есть, сочетание некрупных мормышек из тяжелых металлов (свинца и вольфрама) с тончайшей свежей и прочной леской – залог успеха в ловле этой миловидной рыбы.

Однажды на Волге (как начинаются все рассказы). В местечке, называемом «Тополя», на глубине шести-семи метров волжского залива, вырытого земснарядом, – нашел я стаю крупной сороги. И в течение почти всего светового дня вываживал с одной лунки рыбину за рыбиной, с перерывом «на обед».

Обурившие меня вокруг рыболовы, ловили реже и более мелкую сорожку. Попав, видимо, на уловистое место, я все же мучился со своей легкой оснасткой, – долго опуская малую белую «дробинку» на изрядную глубину. К тому же мормышку поднимало пусть и небольшим течением, и я никак не мог зафиксировать длину лески, поскольку глубина «плавала». Дно словно приподнималось и опускалось. Но когда я поставил более крупную белую «шаровидную», поклевки становились реже, а потом прекращались. Не помог и крючок-«заглотыш», подвязанный выше. Сорога почему-то воспылала любовью и аппетитом к невзрачной белой маленькой «дробинке».

Наслышанный о ловле сороги на приманки без насадки, сколько ни пытался я дразнить ее кембриками на крючке, проволочками, бусинками и т. д. – толку не было. И решил я оставить это дело искушенным спортивным рыболовам. Для себя же я вывел правило: на глубине – тяжелая цветная мормышка внизу, и легкая светлая, лучше серебряная – вверху. На мели другое: тандем мелкой светлой мормышки с крючком. Насадка – мотыль полукольцом или его головка на верхней мормышке, на нижней – пучок из двух-трех мотылей. Все это можно сочетать с личинками репейной моли или чернобыльника. Игра мормышки должна быть плавной, с остановками.

Главное все же, на мой взгляд, – миниатюрность снасти».

Вот ведь, большой наукой стала – эта рыбная ловля современная. Возможно потому, что и рыбы стало меньше в наших реках….

Раньше было проще. Даже из рассказа Паустовского можно узнать, как просто ловили раньше рыбу.

««В лугах (где были мелкие озера) появился растрепанный и безобидный старик. Он ходил с метелкой, с огромным корнем сосны, похожим на кузнечный молот, и с сачком.

– Чего делаешь, дед? – спросил я его, когда встретил в первый раз.

– Рыбу колочу подо льдом, по лужам, – признался старик и застенчиво усмехнулся.

– А метелка тебе для чего?

– Это я снег со льда счищаю. Он покуда еще не примерз. Счистишь, вглядишься и, ежели под берегом стоит язь либо щука, – тут и надо бить. Только шибко, во весь дух, чтобы рыба брюхом вверх перекинулась. Тогда подламывай лед и хватай ее руками, покуда она не очухалась.

– Много рыбы набил нынче?

Дед отвернулся, покашлял.

– Да нет… Ничего, почитай, не набил. Лед больно тонок. Боюсь провалиться. Вот лед окрепнет, сюда язи поднапрут. Я сам видел язей, во каких – на восемь кило, не меньше.

Перевозчик Сидор Васильевич рассказал мне, что старик этот ходит целый месяц, (каждый год) а рыбы почти не приносит – уж очень стар, куда ему такой охотой заниматься».

Такой охотой с колотушкой по перволедью ходят и на наших озерах и сегодня. Интересно, но не перспективно, рыба сейчас мало стоит у берегов подо льдом. Все больше снастей разработала цивилизация.

Но рыбная ловля не только забава для человека или увлечение детское. По мелочам узнает человек много интересного. И главное в общении с людьми единомышленниками. В общении человек узнает, как клюет рыба, где надо ее искать и еще что-либо в этом роде, но вокруг этих рыбацких мелочей накапливается столько разговоров: встреч с людьми, всяких случаев и наблюдений природы. Так что мелочи приобретают гораздо большее значение, чем мы думаем.

Часть 2. Лето

Летняя пора имеет свои особенности. Во-первых, коротки летом ночи. Едва отгорит вечерний закат багрово-алой звенью, а звенят многочисленные комариные рои, предвещая завтрашний солнечный день. Притихают на время птицы, останавливается и затихает ночная темная вода, даже иссиня-черная, придавленная сумерками. Но быстро открывается восток неярким светом, словно умытый лик приходящего всегда и постоянно Начала-начал.

И с этим теплым светом проявляются цвета и звуки. Вновь шелестит середина текущей реки. А веснушчатая от желтых кубышек, закраина реки подергивается седым туманом, лениво ползущим с росных лугов.

Проходит короткое время ночи… и утро вступает в свои права. Пепельно-серый и вялый туман вдруг становится прозрачным и под первыми лучами солнца, озолотившись, рассеивается по всей реке.

Вздохнул ветер, и туман заскользил над парной водой легко и свободно. В глубоком омуте, в его круговерти шлепнул, вдруг, торопливый хвост, а потом ударил уже гулко и тяжело, пуская круги по зеркальной воде. Кто это? Золотой крутобокий лещ, поднявшийся к поверхности в игривой истоме? А может, нежная русалка-берегиня (из древних сказаний об омутах с круговоротом), вдруг, всплеснула в сонном испуге, сторонясь пучеглазого старика водяного?.

«Кк-ва, кквак!» – утробно отозвалась под берегом всполошенная лягуха. И как по команде, взрывается лягушачий хор, отчаянно и резко со всех сторон….

Эти резкие звуки на время нарушают утреннее безмолвие. Потом бывает затишье. Но вот слышится птичий пересвист, голос тоскующей кукушки вдалеке. И утро шумное просыпается гомоном птиц и зуммером насекомых – тысячи комаров загудели в лучах утреннего солнца.

Не часто в наше время встречает человек такое романтическое утро, а если доведется, – то наслаждения для души хватит с избытком. В эти тихие мягкие дни и ночи, когда соприкасаются вечерние и утренние зори – хорошо быть у реки на природе.

И всегда здесь случаются памятные истории, они вроде бы самые обыкновенные, но, тем не менее, остаются надолго и так близки сердцу при воспоминании. Особенно потом, когда приходят серые дни падающих снегов и лютая злость морозов. Незатейливые картинки простых этих историй так по душе вспоминать в долгие зимние вечера.

Аксаковское тиховодье

Раньше я часто приезжал на это место к большому омуту недалеко от устья реки впадающей в Волгу. Всех снастей у меня было: одна удочка-телескоп и три донки. Весной во время цветения шиповника по берегам стариц бывал необычный ход рыбы и без богатого улова я не оставался. Правда, ездили мы всегда с товарищами. А в этот раз я приехал один в самую жару лета.

Жара – это такое время…. У снастей сидеть на солнцепеке – как добровольная пытка. И вода, словно стекло: ни морщинки от ветра, да хоть бы небольшой ветерок и то мечта. Искупаешься – и, кажется, что заново оживаешь: посвежеет голова, с нее спадает вязкая хмарь, легче начинаешь двигаться, и вроде самое время вернуться к удочкам. Но проходит полчаса, а то и меньше, и опять наваливается душная одурь, когда хочется послать все… и уехать домой.

Как обычно, я ставил, втыкая в песок вицы, вырезанные из тальника. Они служили моим донкам вместо кивков. Насаживал мочку навозных червей и опарышей на крючки одной донки, грушку тугой манки на другую донку. А сам садился неподалеку около коряги с поплавочной удочкой и поглядывал на гибкие вершинки донок, где подрагивали, оживляемые течением, колокольчики. Вскоре один из колокольчиков непременно встряхивался, коротко звякнув. Вершинка донки прогибалась по течению, осаживалась и начинала биться резкими толчками. Подбежал, подсечка. И на леске сверкал солнечным серебром тугой и резкий небольшой подлещик. Он был теплый, как и вода, пах свежестью речных струй и травой шелковицей зацепившейся под берегом. А потом начинал биться колокольчик другой донки. На крючке уже сидела красноглазая сорожка-плотвичка.

Иногда я менял насадку. Я насаживал на крючок кубики ржаного или белого хлеба, вначале протыкая корку, а затем сквозь мякиш обратно в корку пряча жало. Тогда удилище донки могло прогнуться по всей длине. Это брал язь. Он неохотно выходил на поверхность и бился прыжками и ударами в каскаде серебряных брызг. Это после весны так всегда клевало, вначале лета.

А в тот раз я приехал заранее, заночевать на берегу две ночи. В пятницу после работы на предпоследнем автобусе я выехал из города. И на берег, к воде я пришел почти ночью, пешком от остановки надо было пройти около пяти километров. И вот я подходил к месту на зыбкой границе ночи и начала молодой утренней зари. А подходя к месту, вдруг услышал я необычный шум в тихой заводи. Я замер от странных звуков, идущих от реки. Словно звонкое причмокивание и чавканье слышалось из зарослей прибрежных кувшинок. Мне показалось, что я вижу, как шевелятся листы на воде, а может быть, это был обман зрения и лишь теплый воздух струился над рекой. Я долго тихо сидел у воды, не разматывая удочек, и убедился, что речные «поросята» – это не фантастика, а вполне реальные создания. В траве временами слышались мягкие шлепки, и кувшинки словно раздвигались чьими-то крепкими телами.

Когда стало светать, я разделся и зашел в теплую воду – поплыл к месту, где явно жировала какая-то крупная рыба. Перевернув несколько листьев кувшинок, я обнаружил на нижней стороне множество всякой всячины: пиявок каракатиц и других насекомых и личинок. Набрал я этой всячины в полиэтиленовый пакет. Вернулся на уже освещенный солнцем берег.

В этот раз донки мои остались неразмотанные. А ловить я начал исключительно на поплавочную удочку. Вскоре на воде качался поплавок из гусинова пера. Длины шестиметровой моей удочки хватило как раз до края кувшинок. Здесь в заливчике не было никакого течения, то самое аксаковское тиховодье, неизвестное и неисследованное.

А насадкой у меня в этот раз служили те самые пиявки и букашки, подсаженные на крючок вместе с червями, потому что были малы.

Впрочем, с насадками я экспериментировал, чередовал свои странные наборы: маленьких букашек подсаживал к навозным червям.

Любуясь на теплый свет зари, который уже разлился на тихую воду, чавканья подводных поросят я в это утро не слышал. Наверное, рыба ощущала мое присутствие, как я не старался быть осторожным. Но в оконцах среди листов кувшинки поднимались дорожки пузырей. Пузыри проходили и около моего поплавка…. Вот, поплавок качнулся, словно его задела маленькая рыбка-верховка. На какой-то миг поплавок приподнялся, пуская круги по воде, а потом лег набок. Я машинально схватился за комель удилища…. Рано… рано…. А сердце забилось сильнее, падая куда-то и замирая, и «приказывало» – пора! Но разум твердил – «рано»…. Этот момент самый замечательный в рыбной ловле, момент переживания и действия адреналина….

Вот, поплавок медленно приподнялся снова и, покачнувшись, поплыл по лопушистый лист, медленно погружаясь. А вот теперь было пора. Подсечка!

И замерли птицы, погасла заря, и мир окружающий стал одной властной силой, – сосредоточившейся там, в глубине реки, где тяжело и упруго остановилась у дна рыба. Несогласная плыть на поверхность, она толчками гнула удилище, но затем ослабела и всплыла среди золотистых кувшинок. Теперь, и сам золотой, как и солнечные кувшинки, на поверхности лежал лещ, и сонно поводя хвостом, плыл на берег, куда его тянула моя леска. Только у самого берега он спохватился и взорвался в бурунах и пене, и вновь успел погрузиться и отойти на недалекую глубину. В это время я успел взять подсачек свободной рукой и подвел его под рыбу. Лещ провернулся в нем, наматывая сетку на себя, и в последний раз ударил по воде….

Эти большие лещи брали редко, но с надежным постоянством. Успел я вытащить второго, и ждать пришлось дольше, взбаламученная вода спугнула на время рыбу, а после четвертого – пришел момент, когда поплавок окончательно замер в тоскливо остекленевшей воде под жарким солнцем. Стрекоза спокойно сидела на нем, словно знала, что опора под ней теперь незыблема….

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, я был снова на тихой заводи и вылавливал золотистых лещей.

Такие места аксаковской природы еще существуют по малым рекам нашей родины. И не надо ими пренебрегать. Непременно посетите их с рыбалкой.

Конец.

Жерлицы

С ледоставом я решил поехать на места летней рыбалки. На малую речку. Но рыбачить не на самой реке, а на старице. Там видимо били родники и из леса в старицу втекал большой ручей.

Долго, полдня добирался я до места, а там и на ночлег пора было устраиваться в лесу. Поселок был на другой стороне реки и достаточно далеко. Так что на ночь я выбрал себе небольшую ямку на берегу, чтобы не дул ветер. В лесу, тут же неподалеку набрал валежника. Расчистил снег почти до земли и устроил костер. Сходил и на место будущей рыбалки посмотреть. Мороз был небольшой. И ручей совсем не замерз. Так что по всей старице в середине был тонкий лед с промоинами. Увидим завтра, решил я в быстро пришедших сумерках.

С собой я взял с десяток жерлиц, специально для этого оборудованных мной. Эти жерлицы у меня были оснащены легковесно – под малую речку, озерцо или пруд. Чаще сезон начинается именно с небольших водоемов, замерзающих в первую очередь. Как правило, хищник в таких водоемах юркий и не тяжелее килограмма. Поэтому толщиной лески я не увлекался и поводки стальные не ставил. Вместо тройников, которыми оснащаются волжские жерлицы, я использовал небольшие двойнички. Они предпочтительнее там, где много некрупной щуки. Меньше бывает пустых хваток и срывов живца. Грузила тоже не тяжелые – небольшие «оливки». Их веса вполне хватает, чтобы вытянуть леску в прямую линию, течение небольшое их не стаскивает. Словом снасть миниатюрная, как раз под рыбу малой реки. По крайней мере, мне так думалось.

С утра решил я сесть в заливчике с мормышкой, за живцом, на границе струи ручья и ямки под берегом. Бур проваливался почти сразу под нетолстый лед. Но проверив лед топориком, решил считать его более или менее надежным.

Поклевка случилась сразу. На «бутерброд» из чернобыльника и мотыля взяла сорожка меньше ладошки. На живца крупновата, но я положил её в «канну» с теплотой на душе: вот тебе и речка-ручеек! Потом кивок затрясся от поклевок совсем мелкой сорожки, как раз для живца, так что «канна» моя быстро наполнялась. А через полчаса я уже пошел выставлять первые жерлицы.

Часам к девяти утра на повороте старицы, под небольшой крутизны берегом, на яме с обратным течением, выстроились десяток моих жерлиц.

Прояснило. Легкий морозец пощипывал нос и щеки, сквозь морозистую дымку проглянуло солнце. Светло и приветливо пыталось согреть замерзшую землю. Тепла от него было мало, но все равно потеплело на душе. Береговые кусты ивняка, мохнатые от инея, светились в солнечных лучах.

И тут звук, который радовал и волновал…. Щелк! В морозной тишине хорошо был слышен щелчок пружины с флажком. Над жерлицей, стоящей под самым обрывом, вскинулся алый кусочек ткани, трепеща на маленьком ветерке. И тут я заскользил по гладкому льду. Не подходя слишком близко, остановился и наблюдал. Катушка жерлицы вздрогнула и сделала пару оборотов. Затем замерла.

Пауза явно затягивалась. «Бросила, наколовшись о крючок, или сорвала живца? – подумал я в ожидании. Наконец, не выдерживаю и подхожу. Берусь за леску и потихоньку, не торопясь, тяну ее на себя. Леска вначале идет свободно, но вдруг я ощущаю толчки. Не резко, но довольно энергично я делаю подсечку…. Есть! И здесь уже не до церемоний. Медлить нельзя, иначе сорвется, если слабо засеклась. Быстро перебираю руками и выбрасываю на лед щуренка граммов на 800. Это, в общем-то, удачный дебют, хоть добыча и некрупная.

На Волге бывает, щука по перволедью со свистом раскручивает катушку. А на малой реке свой характер: неторопливый. Как задумчивы и неторопливы и спокойны эти безлюдные места. Кружит лишь пара воронов, шелестит в низкобережье сухой камыш, и бегут черные струи ручейка, не успевшие замерзнуть.

Следующая хватка случилась в классический «час щуки», – в одиннадцать. Но тут не было у меня времени на раздумье – проглотит, не проглотит. Катушка закрутилась безостановочно, и вмиг леска с нее была смотана. Пока я бежал к жерлице, она дернулась, упала и замерла поперек лунки. Я достал лишь обрывок лески, привязанный к катушке.

Вот тебе и малая речка, сонная старица в ленивых берегах! Вот тебе и щурята-шнурки с полкило! Надо было помудрить со снастями и поставить что-то более универсальное. Основная масса рыб здесь все-таки небольшая, не крупных габаритов. Но бывает выход и таких здоровенных «крокодилов». Грубую снасть щурята начнут обходить, а крупная щука разнесет в клочья миниатюрные мои снасти. Надо было искать золотую середину.

До полудня на жерлицы попалась еще одна щучка небольшая, а потом все замерло. И до вечера ни одной поклевки не было.

День в это время короткий, и я пошел устраиваться на ночлег. Соорудил себе нары из натасканного лапника. Даешь романтику зимней ночи посреди зябкого леса и у спящей подо льдом реки!! Морозец в 6—7 градусов не сильно и донимал. Я поставил «нодью» – таежную печь из двух бревен положенных друг на друга. Середина бревен тлела и грела пространство вокруг. Даже жарко было, пришлось и «тулуп» снимать.

Наутро собирая жерлицы, оставленные на ночь, я вытащил двух небольших налимов. Рыбачить мне было можно только до обеда, надо было идти к автобусу, чтоб ехать домой, выходить на трассу.

Поэтому больше я жерлицы не ставил. Я рыбачил на блесну и не безуспешно. Горбатые окуни попадались довольно крупные, некоторые грамм по 300, наверное. Так я открыл сезон «жерличный» в тот год.