Расписки для вечности. Сборник рассказов

Дизайнер обложки Денис Алелеков

Иллюстратор Горенкова Анна @kot_te

Редактор Светлана Хурсан

Дизайнер обложки Дарья Попченко

© Север Старков, 2019

© Денис Алелеков, дизайн обложки, 2019

© Горенкова Анна @kot_te, иллюстрации, 2019

© Дарья Попченко, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-9062-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Спасибо девочке Ане (@kot_te) за рисунок для Маленькой Большой Веры, Светлане Хурсан за помощь в создании некоторых рассказов, Большому «Шефу» Дэну за обложку, Дашке за веру в меня, критику и радость. И моей маме, она всегда хотела, чтобы я писал.

Авторский паблик в вк «Пиши до хрипоты», и творческая студия «Ловцы слов» приглашают вас посетить удивительный мир живых текстов.

Часть 1 Глазами Ангелов

Меня зовут Север

Р-410 была мобильной передвижной радиостанцией, стояла на площадке радиусом сто метров. Представляла собой несколько вагончиков, дизельную, и четыре мачты с тарелками – высотой метров двадцать. Две тарелки смотрели на юг, и в их векторе располагалась 177-я мехколонна. По поверью, все жители колонны думали, что тарелки излучают опасную для здоровья радиацию. И доказывать им безопасность радиоволн – было занятием бесполезным.

Негласная война между радистами, которых на точке проживало четверо, и мехколонной, коих было человек двести, – продолжалась всю дорогу. И заключалась в подлянках со стороны колонистов в основном. То собаку нашу застрелят на шапку, то еще что-нибудь нехорошее сделают.

У матери была лайка, с роскошной шерстью цвета бурого медведя. И многие охотники очень хотели бы заиметь такую шкуру, поэтому мама Мотьке выстригала на спине полосы, под ездовую, и приговаривала – «хрена им, а не шапку».

В школе, когда все узнали, что новенький – радист, началась травля. Меня каждый день поджидали после уроков, и так как до автобуса было еще целых сорок минут – то времени у них поглумиться было предостаточно. Учителя все это видели – изодранная одежда, синяки и кровь объяснялись просто – он у вас хулиган! Сами же учителя были из мехколонны, и шанс отомстить радистам за облучение был заманчивым. Мне кажется, они и сами были не прочь меня попинать после школы, но в силу возраста это было как минимум не солидно. «Прописка» подзатянулась – обычно новенького в класс прописывали за день-два, давали после уроков люлей, и отставали. В моем же случае интерес одноклассников подогревался негласным одобрением родителей и полной безнаказанностью, прописка затянулась надолго.

Каждый день, после школы, я выходил один против толпы, меня валили с ног и били, пока не выдыхались. Били жестоко, долго и до крови.

В этот день был сильный мороз, – меня свалили и ударили ногой по голове – я потерял сознание. Очнувшись, увидел, как мои враги играют в футбол ботинком – это был мой ботинок. Ногу нестерпимо жгло от колючего и жесткого холода. Я пытался отобрать у них этот мяч, но они его перекидывали друг другу. От чего игра становилась еще интереснее – отстали только когда посигналил автобус.

Даже в безнадежности есть надежда. Его звали Виктор Эйсфильд. Появился в моей жизни ниоткуда, и так же внезапно исчез. До сих пор кажется, что его никто кроме меня не видел. Пацаны побежали занимать места, а я сидел в снегу и ревел от бессильной злобы. Слезы, смешанные с кровью и соплями падали в снег. Я ненавидел этот снег, я выплевывал этот север с привкусом соли.

Все, чему я научился на улицах Москвы – здесь было шалостью. Надо было начинать все с нуля и больше. Витя Эйсфильд, это он принес мне ботинок. Этого паренька почему-то боялись все, и уважали.

– Знаешь почему они это делают? – он склонился надо мной, плачущим и жалким.

Я крикнул что-то вроде – «отстаньте от меня все!» Он молча пнул меня по голой ноге и тихо сказал, – успокойся.

Ногу я не почувствовал, это был признак обморожения. Он натер ее снегом, надел ботинок, помог дойти до автобуса и сел рядом со мной. Одноклассники кидали в нашу сторону удивленные взгляды, но говорить что-то в мой адрес не решались – авторитет Эйсфильда был абсолютным.

Он мне сказал, – «ты из Москвы, москвичей здесь не любят. Это первое, но не самое важное. Важное то, что ты на точке живешь, а это значит, что вы нас облучаете. Лично я в эту чушь не верю, но им это не докажешь. Впрягаться за тебя я не буду, здесь другие законы, – ты должен сам им доказать. Как только они почувствуют твою силу и злость – отстанут».

– Тебе-то что до этого, зачем мне помогаешь?

– У меня свой интерес, это давние счеты с Лосевым. Ты должен его свалить, первым, желательно с увечьем. Они навалятся на тебя, но ты должен видеть перед глазами только его. Не обращай ни на кого внимание, с ними ты потом рассчитаешься, твоя цель – это Лось. Если все сделаешь как я скажу, – освободишься, и они отстанут…

Так Витя вывел меня на арену против здоровенного детины, по кличке Лось. Он давно его победил, но с тех пор не упускал случая, чтобы как-то зацепить Лосева. Несколько дней я с обморожением провел дома, обдумывая дерзкий план своего спасения. Впервые за долгое время я хотел скорее в школу. Впервые у меня не было тяжести в душе, когда я просыпался. Мысли были ясные, настроение появилось – меня гнал вперед азарт.

На кураже и адреналине я кое-как досидел до последнего урока. Раздался звонок – Лось привычно повернулся в мою сторону, чтобы видели друзья, – и недвусмысленным жестом постучал себе кулаком по челюсти. Я впервые не отвел взгляд, а наоборот – подмигнул ему. Сконфузился. Из школы специально вышел последним, и направился в сторону ожидающих меня.

– Смотрите, Москва несет домой оценки! Давайте спросим…

Слова его растворились, как рафинад в чае, и эта застывшая, удивленная улыбка – всё, что я сейчас видел.

Слова Эйсфильда звучат в моих ушах, и я ускоряя шаг направился в толпу. Сбросил с себя портфель и уже почти на бегу врезался в растерявшихся пацанов. Лось от неожиданности не смог меня правильно принять и упал.

Я оказался сверху и со всей силы ударил его головой по лицу, что-то подо мной хрустнуло, и я резко поднял голову и повторил удар. В лицо мне брызнули горячие капли. Сверху меня уже вовсю пинали и пытались оттащить, но я вцепился в жертву как обезумевшая от крови бойцовская собака.

В какой-то момент давление надо мной ослабло, все исчезали один за одним, а я продолжал бить не оборачиваясь, Витя за шарф меня тащил по снегу – а я все никак не мог понять, что происходит. Оказывается, он вмешался в тот момент, когда Лось потерял сознание. Я лбом сломал ему нос и лицевую кость, а Витя Эйсфильд взял на себя еще пару человек – остальные просто сбежали.

– А у тебя крепкий лоб, – улыбнулся он.

Я был весь в крови, в крови того, кого ненавидел каждой клеточкой своего сознания. Сказать я ничего не мог, – лишь тяжело дышал и улыбался, вернее это была не улыбка, это был оскал того, кто во мне проснулся.

Больше я Витю Эйсфильда никогда не видел, и ничего о нём не знал…

Маленькая Большая Вера, или когда Небеса отвечают взаимностью

«Били вас по заду сапогом? А кирпичом по рёбрам получали? Все тело моё изломано, избито… надругались над ним люди… Шарик… назвала она меня… Какой я к черту Шарик?! Шарик это значит упитанный, круглый, овсянку жрёт, сын знатных родителей, а я…?» М.А.Булгаков «Собачье сердце».

1. Она осталась одна, когда мамы не стало.

Центр мироздания малышки исчез, и мир рухнул, рассыпался на осколки. Вера провалилась в объятия пустоты, и только эхо отвечало на зов девочки. Детдом. Страшное непонятное слово нависло над ней грозовой тучей. Она не боялась, ведь разве может быть что-то страшнее ЭТОЙ пустоты?

И тут появился он. Он назвался родственником и забрал её к себе. Вечно пьяный дворник, который и жил в дворницкой, захламленной, пропитанной перегаром, куревом, и очень давно не видавшей уборки. Они ехали в ритуальном автобусе в Митинский крематорий. Маленькая Вера водила пальцем по стеклу, губы ее шевелились, но слов было не разобрать. Рядом сидел сизый дворник, непонятно кем приходившийся девочке. В проходе стоял недорогой закрытый гроб.

– Дядя, моя мама там? – дворник сглотнул.

Больше в автобусе никого не было. И на поминках тоже, так иногда случается.

Пустота кутала малышку в липкую паутину. Бесцветным голосом хрипела что-то неразборчивое. Никто не пришел попрощаться с ее ушедшей мамой, она и сама не попрощалась. Ушла тихо и внезапно.

Автобус. Капли дождя на мутном стекле, что-то щипало глаза и ничего не разглядеть. Незнакомый родственник сжимал ее руку в своей, горячей и мозолистой, она боялась его. И боялась остаться совсем одна.

2.

Он провёл ее пустынной подворотней к невзрачной двери своего жилища. Отпер дверь дворницкой. Подтолкнул девочку внутрь. Она растерянно огляделась. Душная тесная каморка. Маленькое грязное окошко под самым потолком. Посреди комнаты стол, его кровать вдоль стены, маленький диванчик, кривоногий шкаф, со скрипучей, приоткрытой дверкой.

– Твое новое жилище, – буркнул дворник. – Устраивайся.

Двумя шагами мужчина пересек комнату. Рукавом пальто смахнул со стола мусор, поставил нехитрую снедь, бутылку водки.

– Помянуть надо, – буркнул он, не глядя на девочку. – Есть будешь?

Вера молчала. Она силилась понять, – что случилось, где мама. Почему она здесь? Почему щиплет глаза и трудно дышать? Кто ей поможет собрать привычный мир из груды осколков? Дворник налил себе полный стакан, выпил, поморщился, закусил коркой хлеба и налил снова. Вера во все глаза смотрела на мужчину. Она ждала. Слова, взгляда, улыбки, хоть чего-то, что дало бы ей надежду, хоть какого-то объяснения. Где то вдалеке она понимала, что больше не увидит маму, но этого было недостаточно.

Через час он уже крепко спал. Маленькая Вера свернулась калачиком на отведенном ей диванчике, так и не сняв пальто. Она вспомнила улыбку мамы. Мама говорила, все проходит, нужно немножко потерпеть. Содранные коленки заживают, после горького лекарства проходит боль, солнышко согревает землю после холодной зимы, после ночи приходит новый день. И она будет ждать. Эта пустота пройдет. Она откроет глаза и будет утро, солнце, теплые ласковые руки, улыбки. Все непременно будет хорошо…

***

Детский мир на Дмитровке. Они с мамой выбрались в ее редкий выходной, они шли покупать ей куклу! Ту самую, которую она однажды увидела в каком-то французском фильме. Совсем непохожая на других, совсем необычная кукла, в вязаном белом платьишке, и с настоящим лицом! Кукла действительно была потрясающая. Ее делали на заказ лучшие мастера дома Коко, специально для известного телеканала. Во всем мире больше нигде, нигде не встретить такую куклу.

– Мама! Она настоящая, живая! Смотри, смотри, что она умеет!!!

Жаль, только и сны заканчиваются. Даже такие чудесные сны, в которых у мамы выходной, и они вместе идут в Детский мир на Дмитровке. Идут покупать куклу.

3.

Из этого маленького счастья Веру вырвал звон упавшей бутылки, – дворник что-то колдовал над столом… Она не хотела просыпаться. Цеплялась за остатки неумолимо уходящего сна, жмурила глаза, пыталась снова провалиться туда, где ей было так хорошо с мамой. Вера накрылась с головой и лежала под одеялом. Дворник разговаривал сам с собой, спотыкаясь о мебель. Звуки доносились сквозь ветхое одеяло, тормошили, возвращая в унылую пыльную дворницкую. Она стала напевать мамину колыбельную, чтобы заглушить их.

«…где баобабы, вышли на склооон… Получалось не очень хорошо, голосок дрожал, на глаза навернулись слезы, воздуха не хватало, – жил был на светеее, розовый слоон… Она сделала „окошечко“, как когда то ее научила мама, и выглянула, в нос ударил спертый воздух, она снова тихонько запела – Много веселых было в нем сил, скучную обувь, он не носил… львы, да и тигры, глупый шакал… двигались… тише, если он спал…» Чуточку теплее становилось внутри от этой песни. Слезы катились по щекам, носу, губам. Вера облизнула губы. Соленые. «Как море», – подумала она.

Маленькая Вера снова была с мамой. Снова бежала по горячему песку. Плескалась в ласковых волнах. Собирала разноцветные камушки. Слышала шепот огромного моря в маленькой ракушке, крепко прижимая ее к уху. Она влюбилась в море с первого взгляда. Навсегда. И теперь снова видела его, слышала и чувствовала его запах. Слезы катились по ее щекам, и как только дворник ушёл за очередной бутылкой – уже не сдерживаясь, разрыдалась во весь голос, совсем по-взрослому. Потом рыдание понемногу утихло, стало как-то легче, и она снова заснула.

Время исчезло.

Потонуло и растаяло вместе с грязной комнатушкой. Девочка путешествовала в мире снов и воспоминаний. День прошел так, неделя, месяц или сотня лет она не знала.

Дворник сдернул одеяло и посмотрел в зареванные глаза девочки.

– Тебе надо поесть, – сказал он.

«Нет. Нет! Неееет! Не хочу, я не хочу, не хочу!!! Я не хочу быть здесь. Здесь холодно и пусто. Грязно и плохо пахнет. Нет. Я не хочу!» – мысленно кричала Вера, но в реальности не смогла разжать губ. Словно она сама стала куклой, забытой кем-то в парке и попавшей по глупой случайности в эту каморку. Кукольными блестящими глазами она смотрела на мужчину и не видела его. Слышала его слова и не понимала смысла. Поесть? Кукла не хочет есть. Не хочет вставать, разговаривать. Дворник не отставал, и она механически выполняла его команды. Кукла не может сопротивляться.

Только ночью Вера забиралась повыше к окну, подолгу смотрела в темноту, на черно- синее небо, луну, звезды…

Она шептала в небо свою детскую молитву, она просила у неба одного, чтобы это скорее все закончилось. Она твёрдо верила, что все снова оживет, разрозненные пазлы соберутся в яркую картинку, где она, девочка, не кукла, ей весело, легко и беззаботно и ее рука в сильной теплой ладони кого-то очень доброго и надежного. Навсегда. От молитвы становилось теплее в груди, и Вера с нетерпением ждала ночь. Ночь была ее другом, это было ее время, ночью ей было хорошо, и каждый раз она с ужасом замечала едва проблескивающий рассвет, как вампир, со страхом щурилась на огромное светило, медленно встающее из-за крыш. Она знала, что скоро проснётся дворник, шла на импровизированную кухню, вставала на табуретку и делала ему нехитрый завтрак. Потом залезала на свой диванчик и пряталась под одеяло. Так тянулись дни, месяцы, может годы. Она смастерила плотный кокон из фантазий и мечты, скрепила верой и закрылась там, в надежде однажды утром обрести крылья…

4.

Но утром не было крыльев…

5.

Что ждало ее впереди, каким бы стало ее маленькое большое сердце, израненное, выщербленное от каждого плохого слова, от каждого переживания. Она видела разномастные попойки, видела, как дерутся пьяные мужики, переворачивая все вокруг, видела кровь, и женщин, делящих тряпки и выбирающих себе любовь на вечер, видела то, что не должна была видеть. Кем она станет? По какому пути пойдет в поисках тепла и счастья? Может Вера научится пить, врать, красть, продавать, продавать единственное, что у нее есть, свое тело, как и те, что окружают ее сейчас?

Пока она еще видит небо. Грязное, пожелтевшее от времени мутное стекло не скрывает от ее взгляда прозрачности и чистоты небосклона. Небо так похоже на море, ласковое и безграничное. Вера говорит с ним, и надеется, что оно ее слышит.

6.

Как-то ей вспомнились слова молитвы «Отче наш». Сначала она бездумно повторяла эти слова, как когда-то давно считалочки. Катала звуки молитвы шариком на языке. Ей приходили на ум вопросы и ответы. Отец. Небесный отец. Ее мама ведь тоже там? Так, незаметно для себя девочка стала разговаривать с Тем, Кто на небе. Вера говорила с Ним, как со своим отцом, спрашивала про маму, рассказывала, как прошёл ее день, что было в нем хорошего.

Да, она научилась видеть хорошее, хотя его было так мало в ее жизни. Солнечный зайчик на стене. Сияющая снежинка на ладони. Мурлыканье уличной кошки. Кудлатый дворовый пес, дружелюбно виляющий хвостом, когда она кормила его косточками и хлебом.

Она говорила в тишину ночного неба. Каждый раз, заканчивая просьбой, забрать ее. Ведь дети должны быть вместе с мамой и папой. Она не ждала ответа. Только верила. Отчаянно, безоговорочно и безгранично, как умеют только дети. Бог слышит искренность ее в каждом звуке. Небеса отвечают взаимностью.

Верила, что однажды поднимется по сияющей звездной дорожке высоко-высоко. Так высоко, что будет кружится голова. Она не испугается, не отступит и не оглянется. По острым холодным осколкам воспоминаний она доберется до волшебной двери. Двери сверкающей, переливающейся всеми цветами радуги, трепещущей, словно крыло огромной стрекозы. Ее встретит Ангел с добрыми глазами и негромко предложит войти. Да. Она доберется туда. Она уже слышит шорох крыльев Ангела. Мама и папа, наверное, уже заждались ее.

7.

– Отец, я так люблю тебя. С тобой я не боюсь ничего. Ты любишь меня. Ты. Любишь. Меня. Папа…

«Но подступили дни перемен:

Хитрый охотник взял его в плен.

И в зоопарке пасмурным днём

Стал он обычным серым слоном…»

Из-за крыш медленно поднималось светило… Дворник заворочался и заскрипел пружинами. Небо неуклонно светлело. Девочка устало опустилась на подушку, прикрыла глаза. Вот-вот начнется новый день, с обычными хлопотами по дому, она сможет найти в нем что-то светлое, и ночью ей будет, чем поделиться с Ангелом. Незаметно она уснула.

Грохот в дворницкой вырвал её из сладкого забытья, – дворник наступил на бутылку и, проехав на ней полметра, плашмя опрокинулся на пол. Он сильно разбил голову об угол стола. Вера вскочила. Заморгала спросонок. Она не понимала, что случилось. Осколки стекла на полу. Дворник скулил, стоя на четвереньках, голова в крови. Девочка приняла его за огромного пса. Дворник утробно зарычал и попытался встать, неудержался, снова упал. Теперь он лежал, ничком, не двигаясь. Лужа крови медленно растекалась по полу. Вера окаменела от страха. Слезы выступили на глазах. Отче наш. Она вскочила, взяла с подоконника бинт, – живущий на небесах… – подвинулась к нему вплотную, подняла своими маленькими ручками его косматую голову, и принялась бинтовать, напевая свою колыбельную…

«Зря унываешь, нету беды.

Я-то ведь знаю – розовый ты.

Может, случайно где-то во сне

Ты прислонился к серой стене.

Добрый мой слоник, ты извини,

В жизни бывают серые дни.

Скоро подарит солнце рассвет,

Выкрасит кожу в розовый цвет!»

8.

– Привет, Вера.

– Здравствуй…

– Я принёс тебе куклу…

Ангел сидел на подоконнике, и болтал ногой.

– А… а, ты кто? Ангел??

– Ангел, ты же звала меня?

– Ну… наверное…

– Вот я и пришёл. Меня зовут Ройх, и я пришел за тобой.

– Я ждала… Долго. И я боялась, что ты никогда не придешь. Как ты нашел меня?

– Ты верила. Твоя вера, вела меня, как огонек маяка, приводит корабли в гавань.

Вера гладила и крепко прижимала куклу. Сердце ее наполнилось радостью, на губах расцвела улыбка. Все, о чем она мечтала, тихой поступью пришло в её жизнь.

Человек с перебинтованной головой, очень похожий сейчас на Шарикова после операции, смотрел на чудо посереди своей маленькой затхлой комнатенки. Сверкающая полусфера переливалась всеми цветами радуги, и похожа была на большое крыло стрекозы. С каждой секундой её мерцание становилось все меньше, границы этого портала становились все менее отчётливые. Он видел, как минуту назад его дочь шагнула в вечность. Она прижимала к груди куклу одной рукой, другой держала за руку Ангела.

В соавторстве с С. Хурсан.