Loe raamatut: «Dрево», lehekülg 4

Чудесные салоны и банкеты сменяли друг друга. Марсель заказал для меня лучшие костюмы, нанял быстрый экипаж с вороной двойкой и по своему обыкновению заведовал в доме абсолютно всем, потому что я не мог заставить себя привести дела в порядок самостоятельно. И теперь отговоркой служили приготовления к большому городскому балу, на котором должен был выступать знаменитый оркестр. Дирижировал им одаренный молодой музыкант из композиторской династии, но волновало меня не знакомство с ним, а ослепительное венское общество. То, как оно примет в свои круги молчаливого созерцателя, мало похожего на рассыпанные вокруг бриллианты местной аристократии, как выстроит будущий контакт с замкнутым представителем одного из древнейших восточноевропейских кланов – и вообще решится ли осуществить подобный шаг? Что скажут обо мне привилегированные особы? Захотят ли увидеть графа Радиша в сложившихся кругах избранных лиц?..

Вытирая холодный пот, я стоял в набитом людьми углу, не смея проронить ни слова. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Знатные богачи вели непринужденные беседы, смеялись, шутили, успевая передавать друг другу тайные послания, обменивались колкостями, плели интриги, смеялись снова, погруженные в непонятные мне дискуссии. Я наблюдал за ними, силился уловить смысл обсуждаемых тем, но чувствовал себя изгоем, который мыслит на чужом языке. Наконец, нетвердой походкой я направился к лестнице, чтобы покинуть роскошное здание. Глубокое разочарование тенью лежало на моем лице. Замкнутый господин рассчитывал обнаружить здесь нечто большее, чем тлен и фальшивые улыбки.

Неожиданно у выхода в меня буквально влетел запыхавшийся юноша. Его светлые глаза уставились на мой костюм, он торопливо извинился, горячо пожал руку и жестом пригласил к своей компании. Через пару мгновений граф Радиш оказался в плотном кольце любопытных глаз – тех, кто до этого добрые три четверти часа не замечал моего присутствия, будто я оставался для них невидим.

– Эрнест, представьте нам компаньона, – услышал я голоса нескольких мужчин.

Помедлив, юноша смущенно обернулся, его раскрасневшиеся от беготни щеки пылали. Мне пришлось самостоятельно назвать свое имя. Узнав, откуда я прибыл, собеседники засыпали меня вопросами: надолго ли граф в столице, где остановился, какое дело привело его сюда. Я отвечал мало, очень сдержанно, и вскоре затерялся среди толпы. На смену мне пришли новые герои. Решив во что бы то ни стало уйти с бала, я вновь направился к выходу. Подоспевший Эрнест задержал меня.

– Куда же вы, дорогой друг? Нельзя вот так уйти, у нас это не принято.

Я промямлил что-то на его речь, но он потянул мое плечо и усадил за столик подле расположившихся на очаровательных диванчиках венских дам, чьи приторные ароматы складывались в прочную завесу шепота и взглядов. Я незаметно переводил внимание с одной женщины на другую, старательно изображая, что рассматриваю свои пуговицы. Да, сегодня я был хорошо одет. Еще лучше, чем обычно, – спасибо за это Марселю.

Эрнест склонился в приветствии, выдал несколько учтивых фраз и не замедлил представить меня знакомым его барышням. Я тут же поднялся и поцеловал протянутые руки. Вряд ли озвученное вслух происхождение показалось им настолько экзотическим, ведь в Вене в те годы кто только ни обитал, но особа в светло-золотистом платье, окинув меня скучающим взором, начала расспрашивать что-то о принадлежащих моему роду землях и замках в горах. Я ограничивался короткими фразами, стесняясь своего провинциального выговора, и вскоре совсем умолк.

– Перестаньте, Роза, вы его смутили, – услышал я тонкий шепот за столом.

Эрнест в это время беседовал с ближайшей к нему дамой и, разумеется, угадать подобной фразы не мог. Но только не я.

– А вы?.. – еле заметно усмехнулась Роза с негодованием.

Я посмотрел на ее собеседницу и только тогда явственно ощутил пристальный, если не сказать тяжелый взгляд, обращенный ко мне из-под густых ресниц. Через минуту столь неприкрытое любопытство вызвало у меня дискомфорт, я потер лоб рукой и уставился на женщину совершенно нагло, как, наверное, никто не позволял себе смотреть среди многочисленных присутствующих – даже имея на то вескую причину. В негласной дуэли я вышел победителем и пожинал плоды гордого самодовольства, ибо по сути больше ни на что не был способен.

Время шло, последовали танцы. Я прирос к стулу, задумавшись о какой-то ерунде. Эрнест, уже успевший поучаствовать в той составляющей бала, которую я так не любил, потому что считал всякие кадрили и мазурки вульгарными, слегка толкнул меня в плечо.

– Граф, пригласите Элоизу, она ждет вас.

На мое растерянное безмолвие он повернулся к диванчику: та особа, что изучала меня чересчур не осторожно, учтиво улыбнулась. Я поднялся с приятного сиденья и неохотно, только потому что новые знакомые были свидетелями подобной сцены, позвал Элоизу на очередной вальс. Мне показалось, что она не хочет идти танцевать так же, как и я, только выбора никто не предоставлял. Мы отдали долг этикету и поскорее разошлись. Я уже было решил, что неприятности на сегодня остались позади, и хотел смочить горло шампанским, как рядом со мной в очередной раз возник вездесущий Эрнест. Он незаметно вручил мне записку и удалился. Я прочел ее, не торопясь.

Странно: Элоиза просила у меня разговора. Причем не официально, пригласив на званый ужин либо салон в какой-нибудь особняк, а буквально сейчас, через четверть часа на дальней террасе. Разгневанно смяв бумагу, я закатил глаза. Венские женщины мне определенно не нравились.

Луна давно взошла, ее левый бок был ущербным. Я чувствовал себя неважно, но так ждал городского бала, что не мог его пропустить. Заботливому Марселю пришлось наврать, будто бы здоровье налаживается, однако я отчетливо понимал: новый приступ боли накроет меня с головой через несколько дней. На лбу и висках снова выступит тугая сетка голубых сосудов, появляющаяся от непомерного напряжения. Свет в зрачках потускнеет, кожа покроется постоянной испариной. Обреченность на неминуемую муку толкала в бездну отчаяния.

Элоиза стояла рядом, опираясь руками на высокий парапет. Я молчал, завороженный сиянием огромного мраморного светила над головой.

– Вы поможете мне? – с мольбой произнесла дама, но я не знал, о чем она просит.

Все ее слова растворились в благоухании ночи прежде, чем достигли моих ушей.

– Только вы способны помочь мне, граф. Вы человек посторонний, не связанный обязательствами с венской аристократией.

Я кивнул на этот правдивый довод.

– И что мне нужно сделать, сударыня?

– Разве вы не догадываетесь?

В моем разуме не присутствовало ничего, кроме пустоты и лунного света. Не понимая, что должен говорить, я тянул время и наслаждался свежим ночным воздухом.

Элоиза допустила вольность и накрыла мою руку горячей ладонью. Видимо то, о чем она толковала, действительно имело для нее принципиальное значение, иначе она не выглядела бы столь взволнованной и напуганной. Я собрался покинуть ее, потому что она мешала мне созерцать сад внизу и блеск серебряных лучей. Но вопреки моему порыву женщина сильнее сжала пальцы и прошептала, удерживая меня:

– Вы не можете уйти.

Пришлось взглянуть на нее. Наверное, это молодое лицо было прекрасно, но я потерял всякую уверенность, слишком озабоченный грядущей мучительной болью. Элоиза пыталась воздействовать на меня привычными дамскими уловками, однако я оставался невозмутим, словно во мне никогда не существовало ни чувств, ни эмоций. Я смотрел на нее слишком равнодушно, что, разумеется, не могло не задеть бесподобную Fraulein, убежденную в собственной неотразимости. Не знаю, насколько далеко она зашла бы в стремлении заставить меня раболепствовать перед ней, склонить к выполнению каких-то вожделенных условий, если бы на террасе внезапно не появился третий персонаж. Высокого роста, широкий в плечах, с мощными длинными руками, он показался мне чудовищем из древних преданий, впрочем, отблески луны развеяли возникнувший миф.

– Вот как… – только и произнес незнакомец, сверля меня большими выразительными глазами.

Элоиза поспешно отдалилась и пожелала что-то сказать, скорее всего, в оправдание, но о мой новый костюм уже ударилась белоснежная перчатка.

– Послезавтра в это же время! – словно плюнул мне в лицо молодой Отелло и стремительно скрылся.

На Элоизу он даже не обратил внимания. Как, собственно, и я сам. Мраморный свет разливался по моей спине, когда я, трясущийся от смятения и страха за свою жизнь, с которой очень часто мечтал покончить, растворился в толпе шумного зала. Мой первый большой выход в венское общество завершился вызовом на дуэль…

Глава 5. Поединок

Марсель заметил, каким равнодушным стал мой взгляд после минувшего вечера. Днем к нам приходил незнакомый человек с блестящими усами и острым носом, однако управляющий объяснил, что я плохо себя чувствую, так как задержался на вчерашнем городском балу, и потому теперь отдыхаю. Кажется, мужчина пожелал некоторое время провести в гостиной, поскольку имел ко мне разговор весьма деликатного характера и несомненно важный, но камердинер, извинившись, заверил, что я проснусь только к ужину, а, быть может, и позже, оттого ждать моей персоны придется долго. Незнакомец сердито пробурчал себе что-то в усы, затем неприятно рассмеялся, скаля зубы, и выпалил:

– Болен он, как же!

Выслушав вечером все подробности, я понял, что в особняк заявлялся человек от моего соперника. Скорее всего, ему нужно было уточнить место проведения поединка, потому что на террасе мы условились с его приятелем или хозяином лишь о времени проведения дуэли. Я погрузился в нарастающую тревогу. И зачем только проклятый Эрнест остановил меня на выходе? Мог же спокойно уйти! Хотя откуда он знал о последствиях?.. Такие чистые голубые глаза не представляли угрозы, не таили коварного умысла. Я был уверен в этом. Да и Элоиза, едва знакомая мне, ставшая причиной скорой вероятной гибели, – что с нее взять? Обычная самовлюбленная интриганка.

Я ощущал медленно возвращавшуюся в мою жизнь боль, но она занимала меня теперь гораздо меньше предстоящей схватки, сулившей одни неприятности. Не помню, чтобы я когда-нибудь с кем-либо дрался, разве что в очень далеком детстве, пытаясь изобразить грозу пыльного сельского двора, или после уроков в пансионе. Ох, и таскали же меня тогда за уши! С тех пор прошла уйма лет, я вырос слабым, чрезвычайно худым, оттого и казался высоким, хотя мой рост едва ли превосходил средний и не выделялся в толпе. Любой мужчина первым же ударом мог выбить из меня душу, а трусливость исключала желание защищаться. Я понимал, что немощен по сравнению с огромным соперником и совсем не похожу на Давида, потому и разделаться с чудовищным Голиафом мне никак не светит.

Марсель присматривал за мной, но я лгал, что чувствую себя лучше. И начинал верить в то, что приступ окажется короче и мягче, чем все предыдущие. Я прочно затворил ставни, чтобы в своих ночных видениях больше не скользить по стенам и не натыкаться случайно на прохожих, которые пугали меня, а потом, как в случае с тем служащим банка или несчастной госпожой Мадай, еще и могли оказаться мертвыми. Слишком уж опасные переулки манили меня в период безумных бдений и галлюцинаций, вызванных клокочущей внутри пыткой.

Особняк погрузился в тишину, я отпустил всех спать, а сам засел в рабочем кабинете, где по обыкновению вёл дела только камердинер. Он поддерживал в бумагах идеальный порядок, складывал их аккуратными стопками и всегда знал, какой счёт где находится. Я, ничего не трогая, приготовил чистый лист и составил завещание. Это дело не являлось для меня чем-то новым, ведь я уже не раз набрасывал собственную последнюю волю, готовясь покончить с жизнью, и иногда редактировал ее, обдумывая каждое слово. Сейчас все вышло из-под пера быстро и просто. Родственников у меня не имелось, друзей тоже, поэтому после кончины я передавал управление состоянием в руки Марселю с условием, чтобы он направил часть имущества на благо нуждающимся, в особенности сиротам, вдовам и инвалидам войны. Я желал, чтобы богатство, упавшее мне в руки просто оттого, что я появился на свет Божий с древней породистой кровью в жилах и кучей болезней в придачу, послужило во имя добра самым незащищенным и отвергнутым людям. А верный камердинер давно снискал мою благодарность – еще во времена отца.

Очень поздно я услышал негромкий стук в дверь на первом этаже. Спустившись и отворив ее, я увидел на пороге остроносого мужчину, уже знакомого мне по описанию слуги.

– Наконец-то! – хмыкнул он. – Я секундант.

Меня нисколько не удивили его слова. Я спокойно кивнул.

– Он предоставляет вам выбор оружия. Что изволите?

– Кинжалы, – выдал мой голос после паузы.

– Кинжалы? – переспросил незнакомец.

Он, кажется, хотел возразить, но не осмелился.

– Сегодня никак нельзя, увы. Приносим извинения за неудобства. Но завтра, думаю, всех устроит.

Я снова кивнул. Ночной визитер распрощался и быстро удалился к поджидавшему его экипажу.

Почему-то во мне еще не иссякала надежда, что я смогу отмахнуться от предстоящей дуэли. Жалкий граф согласился бы объясниться с Отелло – так я мысленно прозвал своего соперника – и попросить прощения за… То, в чем абсолютно не был виновен. Как странно: теперь мне хотелось жить, когда подкатывавшая боль выпивала до дна все силы, все соки, терзала каждый фрагмент плоти и ожесточенно разрушала внутренности – до тех пор, пока внезапно не наступит новое облегчение, и я снова не посмотрю на мир проясненными глазами. Может быть, Элоиза вмешается в нелепую ситуацию, заставит мужчину отречься от бездумной схватки. И Эрнест… Мне показалось, что если бы он имел представление о грядущей глупости, то обязательно попытался бы все наладить и привести к миру. Невооруженным взглядом заметно, что я тяжело болен и неспособен на отстаивание чьей-либо чести. Какой из меня противник? Какое удовольствие можно получить, одержав надо мной победу? Все равно, что толкнуть в грязь подростка, не иначе. Я вешу, как пушинка, и такой верзила, как Карл, запросто поднимет меня за ворот одной рукой. Почему же мне все время не везет…

Я хотел пожалеть себя, но предпочел забыться за чтением. Пить у меня не получалось – в горло едва проходила вода, а другие напитки вызывали сильную тошноту. Начало светать, внизу просыпались слуги, а я наоборот устал и быстро прилег, надежно спрятав завещание до вечера. Марсель не должен был узнать, куда и зачем направляется его господин. Пришлось сочинить историю про важный светский раут, который никак нельзя пропустить. Спальню я запер, ключ взял с собой (дубляж на всякий случай хранился у камердинера) и предупредил, что, если задержусь на всю ночь и не подоспею к полудню, управляющий должен отворить дверь и проветрить помещение, чтобы там не сохранялся спертый воздух. На комоде он обнаружил бы мое письмо с распоряжениями.

Взяв первый попавшийся экипаж, я доехал до самой окраины города, где начинался густой лес, и пахло пряными травами. Отпустив извозчика на все четыре стороны, я гулял среди деревьев, потом прошелся пешком на север и через полчаса увидел белеющую во мраке разрушенную стену старого дома. Насколько я понял из описания остроносого секунданта, дуэль должна была состояться именно здесь. Приехав очень рано, я имел в запасе, наверное, целый час и мог позволить себе изучить местность на краю могучего леса и ее особенности, столь важные для подобных поединков, а также морально настроиться на ожесточенный бой, но я забрался по удобному выступу стены и замер, будто представлял собой каменную статую.

Вскоре послышались голоса. Они раздавались еще далеко, однако, на удивление, мне даже удалось постичь смысл отдельных слов. Речь шла о быстроте, беспощадности и внимательности – тех качествах, каких я был напрочь лишен, за исключением разве что последнего, да и то владел им только в случае крайней необходимости. На лужайке появились три фигуры. Одну из них я сразу узнал – большой рост выдавал моего могучего соперника. Другая принадлежала секунданту с усами, третий из присутствующих не был мне знаком. Он говорил юным задорным голосом, в нотках которого звучали переливы сбегающего по отточенным камешкам ручейка, какие я встречал в далеком детстве. Юноша казался пылким и дерзким, его разрезающие воздух движения походили на вспышки молнии. Я передернулся, мне стало страшно, как никогда. Зачем я только пришел сюда, почему не сбежал? С какой стати так слепо надеялся на вмешательство Элоизы, которой я для чего-то понадобился, и защиту Эрнеста, невольного виновника всей трагедии, если они наверняка ничего не знали да и не должны были вступаться за меня?

– Он не явится, – задумчиво произнес мой соперник и подергал подбородок.

– Таких уродов поискать, правда? – отозвался его спутник. – Наверное, у графа оказались на редкость «выдающиеся» родители. Появись у моей жены подобное… Нечто… Я бы утопил его, чтобы не позориться.

– Да что взять, обычный припадочный трус! – воскликнул юноша, взмахнув рукой.

Он собирался продолжить, но я, слишком взволнованный их речью, неосторожно шевельнулся, и со стены посыпалась штукатурка. Троица приятелей обернулась. Они хранили молчание, дожидаясь, пока я спущусь вниз на траву и подойду к ним.

– У-у-у, – мотнул головой мальчишка и чуть слышно добавил: – Карл, на сие хрупкое тело в пору надеть платье.

Едва коснувшись подошвами земли и еще находясь спиной к мужчинам, я догадался, что говоривший присел в реверансе, отвратительно изображая меня. Резко обернувшись, я взглянул на него, и юноша мгновенно выпрямился. В чуть дрожащем свете луны, близкой к полноте, были различимы его почти детские кудри.

– Это можно устроить… – мрачно пробормотал остроносый, теряя звуки в густых усах и не рассчитывая, что я прекрасно понимаю его.

Он намекал на мою скорую кончину и последующее глумление над бездыханным трупом.

– И мы повяжем ему в волосы ленточки, – усмехнувшись после паузы, добавил приятель Карла.

Злоба, от которой я в общем-то всегда был далек, сдавила мою грудь. Что они позволяют себе?! Как смеют?! Даже над теми членами общества, кто предпочитал компании женщин – себе подобных, кто тайком встречался с молодыми людьми, и то не разрешалось так глумиться! Общество оставалось лояльно настроенным к разного рода событиям, и оскорбления на пустом месте не вписывались ни в какой этикет, ни в какие рамки или правила. Я буквально рассвирепел. Так отзываться обо мне только из-за худобы, из-за болезненного вида?.. Или, может быть, причина кроется в том, что Радиш прибыл из бедных, мало знакомых венцам районов Европы, которые несмотря на все свои замки, крестьян, леса и горы кажутся им пустой малопривлекательной безделушкой, способной занимать разве что дикаря? И вопреки моему костюму, особняку, манерам и образованию подозревают во мне неграмотного бедняка? Да, бедняка! – едва не вырвалось из моих уст. Я чудом удержался. Лицо перекосили страдание и мука, меня жгуче снедала боль. Конечно, Валахия – всего лишь разменная монета в спорах великих держав. Никому нет дела до чужих унижений. Они ненавидят меня за то, что я другой. За то, что вижу все иначе – не так, как остальные.

– Прежде чем начать, хочу спросить, не возможно ли примирение между вами? – обратился к нам с соперником остроносый.

Я молчал. Все эмоции застряли в горле. Высокий мужчина тоже не проронил ни слова. Не знаю, кем именно приходилась ему Элоиза, но, наверное, я допустил позавчера нечто ужасное. Простить он меня, конечно, никак не мог.

– Вы пришли один, сударь?.. Нам нельзя более задерживаться. В любом случае, положитесь на нашу честность. Драться будете лишь вы, мы не вступим в схватку, – произнося это, секундант открыл шкатулку с темной бархатной обивкой.

Я увидел лезвия.

– Тут два одинаковых кинжала. Выбирайте.

Он уточнил что-то о ранениях, о принципах, только я уже ничего не слышал. Пальцы прочно сжали рукоятку. В нетерпении высоченный Карл отошел к краю лужайки и обернулся: я был готов.

Насмехаясь над моей неуклюжестью, он наступал на меня, ничего не предпринимая. Я выставил руку вперед и шарахался от него, двигаясь по кругу. Так мы и ходили туда-сюда: он надвигался будто гора, осуществляя редкие издевательские выпады, припугивая меня одним своим видом и грозно усмехаясь, а я пятился назад, сохраняя дистанцию, и пытался уловить момент, чтобы нанести ему удар. Если бы Карл захотел, то в миг полоснул бы мне по горлу, достав своей длиннющей рукой. Но он тянул удовольствие, мрачно потешаясь, прежде чем раздавить меня, как беспомощное, хрупкое насекомое.

Дымка рассеялась в порыве ветра, луна ярко озарила поляну. Во время исполнения очередного нахального пируэта, жестом разрезая прохладный воздух, верзила неожиданно поскользнулся на траве и потерял равновесие. Впрочем, я отпрянул далеко, не собираясь пользоваться счастливой возможностью: сердце стучало в ушах, ноги подкашивались. Я очень боялся. И очень злился… На свою трусость. Никогда прежде Радиш не чувствовал себя настолько жалким.

Карл смог удержаться благодаря выставленным вперед рукам и тут же принял исходную позицию – он не упал, а только качнулся массивным, тренированным телом. Его кинжал на секунду сверкнул лезвием у самой земли и случайно порезал мужчине пальцы.

– Черт! – выругался соперник, поднося руку ко рту, и резко направился в мою сторону огромными шагами: затянувшаяся игра подходила к концу.

Запах свежей горячей крови парализовал меня. Секунданты начали что-то подсказывать, но Карл отмахнулся. Еще несколько секунд – и моя жизнь неминуемо оборвалась бы на окраине Вены. Но дальше… В последний критический момент произошло нечто, совершенно безумное. Я ударил мужчину лезвием быстрее, чем тот мог сообразить, что же случилось. Алая жидкость пульсирующим потоком хлынула на белую подлунную траву, и я жадно поглощал еще не остывшую влагу, при виде которой запросто потерял бы сознание, даже не понимая, что делаю. Противник в ужасе ухватился за мой сюртук: я слышал, как трещали швы на подкладке, словно древние ветви, не выдержавшие порывов безумного урагана, – все же он отличался силой и громоздкостью, вот только отшвырнуть меня так и не сумел. Я наливался мощью, будто орошенный цветок в лучах весеннего солнца. Какое глупое сравнение! Хотя мою сумасшедшую голову вряд ли могла посетить более подходящая мысль. Огромный Карл отчаянно уперся в плечо графа Радиша, но его рука почти сразу же безвольно повисла. Я вонзился в широкую шею, откусил ему ухо и швырнул тело на землю, когда нужный мне объем крови иссяк. Вокруг с бешеной скоростью разливалась звенящая симфония ночного кошмара.

Подняв глаза, я ощутил застывший запах смерти. Слишком неповторимый, чтобы его описать. Слишком выразительный и бесконечно леденящий. Секунданты стояли напротив меня, не шелохнувшись. Их буквально обездвижила картина нестерпимой жути, свидетелями которой они стали за этот короткий миг. Первым сбросить оковы оцепенения получилось у бесстрашного юноши: он ринулся ко мне с душераздирающим воплем. Я легко протянул навстречу пальцы и одним мимолетным движением свернул ему шею. Остроносый мужчина вскрикнул, пятясь назад, беспомощно хватая пальцами воздух, повернулся и успел сделать несколько торопливых шагов. Буквально подлетев к нему сзади, я прыгнул несчастному на плечи и с силой ударил оземь.

– Ленточки хотел повязать? – прорычал дикий, чужой голос.

Чудовищная, разинутая пасть вгрызалась в потную шею, а острые когти, сверкая от капель росы, рвали на куски одежду и плоть.

– Возмездие явилось! – орал зверь, и луна на небе стала багровой.

С громким мучительным стенанием я сел на кровати в своей комнате. Лампа почти догорела. Кувшин отбрасывал длинную тень на запертую дверь. Комодик в углу, зеркало, стул, книги. Чуть приоткрытое окно с плотными расшитыми шторами… Мое взмокшее тело содрогалось от страха, волосы на лбу слиплись. Было безумно жарко. Я откинул в сторону одеяло, шатаясь, подошел к кувшину и старательно умылся.

– Боже мой, Боже мой! – механически повторяли пересохшие губы, не поддаваясь стремлению умолкнуть, и мне пришлось зажать их кулаком.

Только теперь я увидел, что по какой-то причине нахожусь в одних кальсонах, все другое облачение бесследно исчезло. Опустившись на измятую, спущенную до пола простынь, я попытался успокоиться и перевести дух. Обычный дурной сон, не больше. Из-за моей впечатлительности что-то может пойти не так, врач ведь предупреждал меня в Венгрии. Расстройство сновидений, путаница в мыслях, нарушение памяти – от недуга многое способно измениться. Эх, чудесный, невозмутимый доктор Ратт, целитель моей больной и скорбной души! Я старался вспомнить его слова, звучавшие спокойно, очень уверенно… Прошло несколько минут, дрожь в ногах начала ослабевать.

Далеко за стеной послышался легкий шорох. Я решил, что мне мерещится едва различимый звук шагов, но вскоре деревянные ступеньки на лестнице отчётливо скрипнули. Кто-то неуверенно приближался к моей спальне и замер возле порога. Встав с постели, я внимательно прислушался. Раздался слабый стук в дверь, заставивший меня вздрогнуть, и тут же всё стихло. Воцарилась мёртвая тишина.

– Кто там? – спросил я негромко.

Кажется, этого вопроса не ожидали.

– Говорите! – прохрипел мой изменившийся от тревоги голос.

– Господин граф, у вас всё в порядке? Простите, что беспокою, – к счастью, я узнал Жоржетту.

– Да. А у вас? Что-то стряслось? – диалог продолжался через закрытую дверь.

– Нет-нет, просто я слышала…

Мне хотелось отворить ей, поскольку я боялся, что она кого-нибудь разбудит, впрочем, отсутствие одежды не позволяло сделать подобного. Быстро оглядевшись, я взял с кровати одеяло. Оно показалось слишком большим и тяжелым. Кое-как закутавшись в него, я вернулся к двери и покрутил ключ в замке. Служанка глянула на меня из коридора, растерянно извинилась и, решив далее не донимать вопросами, хотела вернуться на нижний этаж, но я пригласил ее в комнату, заверив, что она не доставит мне никаких неудобств. Жоржетта робко прошла в спальню, и я закрыл за ней дверь.

– Я была внизу, услышала вас и испугалась.

– Услышали?.. А, ну да. Мне привиделся кошмар, – кивнул я, невольно передернувшись.

– Нам всем… Нам так жаль вас, господин граф. Вы так страдаете от своей… От своего…

– Не надо об этом. Лучше бы мне никто не сопереживал. Я чувствовал бы себя увереннее и спокойнее, – перебив девушку, ее хозяин расположился на кровати. – Садитесь.

Помедлив, она в нерешительности опустилась на самый краешек простыни.

– Сегодня еще более душно, чем обычно. Люди уже встают?

– Нет, пока слишком рано. На кухне начинают работать с шести.

– Тогда почему вы не спите?

Я изучал ее лицо в тусклом свете лампы, по-видимому, чересчур долго и пристально, отчего Жоржетта, съежившись, смотрела куда-то на пол, не отвечая мне. Свет в углу вспыхнул и погас.

– Я сам зажгу, – опередил я служанку и прошел по комнате в бесформенных спадающих доспехах, словно незадачливый рыцарь.

Свечи лежали в ящике комода, на ощупь я достал несколько штук и провел фосфорной поверхностью спички о стену. Пламя ослепило меня. Кажется, в нем не было столь острой необходимости, и все же я поднес руку к ожидавшему на подставке фитилю. Небо на востоке постепенно изменяло цвет: оно уже не отличалось глубокой темнотой, через полчаса чуть выше линии горизонта забелеет тонкая призрачная нить, предвещающая скорый восход. Вряд ли Жоржетта чувствует это, усмехнулся я про себя, возвращаясь на место. Теперь в спальне стало слишком светло, но через пару минут я привык к огням и уже не щурился, как прежде, будто бы совсем ничего не видя.

– Догадываюсь, почему вы пришли, – произнес я спокойно. – Тот ужин… Он беспокоит вас. Вы думаете, что я до сих пор разгневан, но это не так.

– Господин граф не собирается меня уволить?

Покачав головой, я усмехнулся.

– Нет. Конечно, нет. Вы ничем того не заслужили.

Теперь, когда дело относительно её будущего прояснилось, служанке, наверное, следовало бы идти. Мне хотелось поскорее спровадить Жоржетту, чтобы переодеться и обдумать какое-то важное дело, которое застряло в голове, только я никак не мог о нем вспомнить: мысли ускользали прежде, чем обретали подлинную ясность.

– Извините, здесь так жарко, совсем нечем дышать. Да и одеяло…

Увы, несмотря на мой красноречивый намёк, девушка не сообразила, что ей пора удалиться. Погрузившись в собственные размышления, скорее всего, о работе – решил я – она проигнорировала мои однозначные жесты в сторону двери. Пришлось немного спустить невыносимо удушливую шкуру. Ткань прилипла к спине и отрывалась с трудом, как плащ Геркулеса, не желавший покидать своего хозяина до самой смерти. Наконец, вспомнив о чем-то, служанка взглянула на меня и слегка пошевелившись, ее смущенное лицо застыло в неподдельном изумлении.

– Что это?

Я не понял вопроса.

– У вас вот здесь. Какой крупный порез!

Мне пришлось напрячь мышцы шеи, чтобы оглядеть сзади плечо, насколько возможно, потому что уходить к зеркалу совсем не хотелось. Из-под края одеяла действительно выступал безобразный шрам, свежий и ярко-розовый, нанесенный чем-то острым, поскольку рваных краев я не заметил. Линия тянулась дальше, сырое одеяло, наконец-то, упало, и я со всей внимательностью заглянул на свой бок, подняв руку над головой. Странно, но белая простынь, застеленная накануне, была практически чистой, если не считать пары неприметных пятнышек – словно рана зажила без моего ведома. Я даже не подозревал о ее существовании – не останавливал кровь, не обращался к врачу, не запачкал белья. Если бы не Жоржетта, я вообще не скоро обнаружил бы подобное безобразие.

Девушка сидела, повернувшись к двери. Я взялся за одеяло, чтобы вновь укутаться в него, но не смог: мне было слишком душно.

– Извините. Я не знаю, откуда он взялся.

– Вам нужно обработать рану.

– Ничего не нужно. Само пройдет.

– А если вы заболеете? – служанка вновь посмотрела на мое плечо. – Господин Марсель говорил, что за вами необходимо ухаживать, беречь от яркого света, потому что… – она запнулась.

– Что?

– У вас слабое здоровье и совсем нет родных, кто позаботился бы о вас.

Я глубоко вздохнул.

– Марсель прав, как всегда. Мой престарелый отец умер в минувшем году, мне пришлось проехать пол-Европы, чтобы похоронить его в Валахии, как он того желал.

– Очень прискорбно, господин граф.

– Я совсем не знал его и рос вдалеке. Мы редко общались, были чужими.

Девушка глядела на меня, поминутно опуская глаза, я обернулся к ней и вновь принялся изучать черты ее лица, отбросив неприятные воспоминания. Эти бездушные венские графини, всегда одинаковые, в похожих кринолинах, с ничего не выражающими затуманенными глазами, вызывали во мне скуку и отвращение, в то время как Жоржетта представлялась существом из другого мира, гораздо ниже меня во всем, но я никогда не относился к слугам тем образом, что пытались мне внушить учителя в Майнце или замке. Я ценил и уважал своего камердинера, без опеки которого не протянул бы и недели, старался с должным вниманием присматриваться ко всем, кто окружал меня в особняке, и только в последние месяцы из-за резкого обострения болезни вел себя несколько отстраненно, рассеянно, полностью доверив Марселю распоряжаться своим персоналом. Впрочем, я знал, что он не обижает этих людей, не стремится унизить их, печется о здоровом климате в моем доме. «Здоровом климате» – забавное выражение. Учитывая, что хозяин сам дышит на ладан во время очередного приступа.