Loe raamatut: «Железный волк»

Font:

Волкам, с которыми я бегу.

И тебе. Тебе, кто боится. Тебе, кто испытывает необъяснимое беспокойство и безжалостный страх, способный охватить в тот момент, когда меньше всего этого ждёшь. Тебе, кто ведёт войну со своим телом и боится слушать биение собственного сердца. Это твоя книга.

Пролог

Нафраим открыл банку и понюхал икру. Она была свежей, но очень мелкой. Он вывалил её на льняную скатерть, и ткань впитала в себя излишки солёной воды.

Нафраим покатал красноватую жемчужину между пальцами и слегка сжал. Превосходная консистенция, тягучая оболочка, какая бывает только у икры белого кариуса. Однако по размерам икринка была не больше ячменного зерна. Потребуется концентрация и твёрдая рука.

Нафраим пощёлкал костяшками пальцев и придвинул лампу. Пламя затрепетало, разозлив его, но приходилось терпеть, пока он не отладит газовые фонари. Три взрыва за один месяц способны заставить усомниться во всём эксперименте. К счастью, он не был ограничен во времени, поэтому можно успеть во всём разобраться.

Он передвинул лупу над столом. Медные заклёпки взвизгнули. Нафраим подтянул винты, державшие лупу, и зажал рамку вокруг банки. У этого временного инструмента тоже имелся невероятный потенциал, но и ему пришлось подождать. Сначала самое важное.

Под лупой пальцы казались бледным полем, иссечённым бороздами. Нафраим взял икринку, проколол оболочку и осторожно сжал. Вокруг отверстия образовалась масляная капля. Она затряслась, оторвалась и упала на скатерть. Важно не жать слишком сильно, иначе капля разлетится на части. Тончайший баланс. Он сжимал до тех пор, пока оболочка не стала плоской, и глубоко вдохнул перед самой трудной операцией.

Он вынул пробку из колбы с кровью и погрузил в неё кончик шприца, похожего на пыточный инструмент. Длинная стеклянная ампула, заключённая в изысканную серебряную оправу. Он никогда не умел правильно обращаться со шприцами, хотя пользовался ими так долго, что спокойно мог наполнить одной рукой.

Теперь аккуратно.

Он осторожно поднёс кончик шприца к икринке. Они слились. Игла погрузилась внутрь оболочки, и Нафраим нажал на шприц, чтобы из него вышла кровь. Это зрелище всегда захватывало его. Поначалу оболочка казалась сплющенной. Можно было подумать, что она сопротивляется. Но потом она присасывалась к игле и расширялась, как кузнечные мехи. Изголодавшаяся, раздувшаяся от крови ягода.

Рука затряслась от застарелой боли, и Нафраим слегка повернул её, чтобы восстановить контроль. Он опустил икринку обратно в банку и взял следующую. В дверь постучали.

Нафраим ответил, не отрывая глаз от работы:

– Я занят, Офре.

Из-за дубовой двери голос Офре звучал приглушённо.

– Господин, он настаивает.

– Все настаивают. Ни с кем, кроме королевы, я встречаться не стану.

Наступила тишина, но Нафраим знал, что Офре всё ещё стоит за дверью.

– Господин, он говорит, что вы захотите с ним побеседовать.

Нафраим проделал дырку в икринке.

– Ну, так попроси его прийти завтра.

– Господин, он говорит…

Наступила пауза, и Нафраим поднял глаза. Ему вдруг стало любопытно, чем закончится эта фраза.

– Он говорит, что он монах из Суртфьельского монастыря и что он отмечен… дьяволом?

Нафраим отвёл лупу в сторону и выпрямился. Заметил, насколько темно в его мастерской. Свет лампы не доходил до верха тяжёлых книжных полок, а тени делали комнату на удивление незнакомой, наполненной предметами, чьи очертания вызывали тревогу. Модели и инструменты, карты и рисунки. Стол с медными трубками и колбами, похожий на механическое чудовище. Когда-то ему не хватило бы света для работы – зрение подвело бы его. Но это было давно. Слишком давно.

Офре с другой стороны двери кашлянул.

– Я попрошу его вернуться завтра, господин.

– Нет, нет… Входи, Офре.

Офре открыл дверь и неуверенно шагнул вперёд. Нафраим свернул льняную скатерть с икрой и убрал её в ящик письменного стола. Вытер пальцы носовым платком и надел перчатки.

– Господин?

– Да, Офре, пригласи его сюда, вниз.

Взгляд старого дворецкого скользнул по полкам с заспиртованными анатомическими образцами.

– Уверены, что не хотите подняться наверх, господин?

– Офре, я слишком стар, чтобы думать о чувствах других людей. Пришли его сюда.

Офре кивнул и зашагал вверх по винтовой лестнице, задевая коленями ступени.

Через некоторое время он вернулся, но уже не один.

– Брат Лавр из Суртфьельского монастыря, господин, – сказал Офре, пропуская вперёд своего спутника. Потом вышел и закрыл за собой дверь, но, передумав, вернулся.

– Чаю, господин?

Нафраим покачал головой, и Офре скрылся.

Монах остался стоять в дверях. Нафраим никогда раньше не видел этого красивого благообразного мужчину лет тридцати. Низ промокшего от дождя плаща был испачкан грязью, башмаки стоптаны и изношены. Он прижимал к груди узелок, опустив глаза к полу.

Нафраим понял, что монах впервые видит долговечного, и почувствовал укол совести. Следовало навещать их чаще, укреплять узы с теми, кто поколениями следовал за ним. Но годы летели так быстро.

Он жестом подозвал монаха ближе.

– Лавр? Мы раньше не встречались, – произнёс он, хотя и не был уверен, что это хорошее извинение. – Но, возможно, я был знаком с твоим предшественником?

– Нет… – мужчина встретился взглядом с Нафраимом. Судя по всему, это обеспокоило его, и он поспешил добавить: – Но вы знали предшественника моего предшественника.

– Ааа…

Монах сделал два шага к письменному столу, но его ноги, казалось, тяжелели с каждым шагом. Он скользил взглядом по инструментам, пока не остановился на заспиртованном желтоватом сердце.

– Волк, – сказал Нафраим, но уверенности в том, что он разрядил обстановку, у него не было. Монах, разглядывая с открытым ртом инструменты, энергично закивал, как будто именно так и думал. Он протянул руку к блестящим выключателям газовой горелки.

Нафраим вскочил со стула.

– Не трогай!

Мужчина отдёрнул руку и попятился.

Нафраим повторил уже спокойнее:

– Не трогай. Не трогай… ничего. Посмотрим, что там у тебя.

Лавр положил узелок на стол, развязал ремни и развернул тряпицу, под которой оказалась ещё одна. Он развернул и её, и на свет показался стеклянный сосуд, наполовину наполненный землёй. Из земли торчал крошечный зелёный росток.

– Откуда? – спросил Нафраим, заранее зная ответ.

– Из Свартны, господин… Из центра Варграка.

Нафраим поглядел на карманные часы.

– Уже поздно, брат Лавр. Ты устал и голоден, поэтому предлагаю тебе остаться здесь до завтра. Поднимись наверх и попроси Офре приготовить для тебя комнату и что-нибудь поесть.

Лавр потупил глаза.

– Очень щедро с твоей стороны, господин. Будь благословен.

Он поднимался по лестнице с плохо скрываемым облегчением.

Нафраим опустился на стул. Он разглядывал зелёный росток и убеждался, что смотрит на собственную смерть.

Он всегда представлял, что конец мира нагрянет подобно дикому зверю. Чудовищная ярость, древняя, с зубами и когтями. Так нелепо, что он заявил о своём приходе в образе молодой хрупкой жизни.

Два крошечных листочка расходились в стороны, как страницы раскрытой книги, готовые разрастись от рассказов об ужасных поступках Нафраима. О грехах, за которые он должен ответить, – а их накопилось немало. Он грешил более шестисот лет, но немногие из его прошлых грехов могли сравниться с теми, что он будет вынужден совершить теперь.

Новичок

Хуже, чем этот новичок, и представить было невозможно. Городской лоботряс, который после одной ночи в Свартне вообразил себя охотником на волков. Неуклюжий, судорожно-дружелюбный, болтающий без остановки. Юва готова была залепить уши снегом, только бы его не слышать.

Но вместо этого она встала и принялась складывать спальные шкуры. Пусть все остальные сидят, слушают и снисходительно кивают тому, как новичок своими шутками понапрасну расходует ценный дневной свет. Неужели ради этого она встала раньше всех? Юва разожгла костёр, чтобы у остальных были еда и тепло, когда они проснутся. Охотники постепенно выползали из вырытых в снегу нор. На этот раз их было семеро.

Обычно бывало шестеро. Шестеро – лучше.

Новичок встал последним и всё же умудрился совершенно спокойно разместить свою задницу прямо у огня. Там он и сидел, болтая с набитым ртом. Вообще-то, сейчас он должен был паковать вещи. Готовиться. Как можно лучше готовиться. Как минимум подготовить снаряжение.

Юва перекинула шкуры через сани, украдкой поглядывая на новичка. У него были новые кожаные сапоги, широкие, открытые. Такие сапоги больше подходили для прогулок по улицам Наклава. Вчера они промокли насквозь, то же произойдёт и сегодня. Новичок поставил свой арбалет плечами в снег, как будто не знал, где у него зад, а где перёд. Если дело когда-нибудь дойдёт до стрельбы, в пазу для болтов будет лёд. Болты торчали из колчана на его бедре и позвякивали, ударяясь друг о друга, когда он шевелился. Если охотники и смогут подобраться к какому-нибудь волку, то разве что к глухому.

Юва бросила взгляд на остальных и заметила, что Броддмар рассматривает её, выскребая последнюю ложку каши из котелка. Она повернулась к нему спиной и подтянула ремни на одежде. Портупея всегда казалась ей слишком тяжёлой, ведь она принадлежала отцу, но зато поношенная кожа стала мягкой и уже давно нигде не тёрла. Юва хорошо подогнала отцовскую одежду. Один ремень пересекал грудь и уменьшал вес закреплённого на спине арбалета, на поясном ремне висела большая сумка, а нож для свежевания туш покоился в ножнах. Юва подтянула застёжку, которая удерживала болты у бедра. Они выстроились в ряд, их коричневые от яда стальные наконечники были надёжно прикрыты. Важно, чтобы болты удобно доставались, но в то же время они должны крепиться прочно, чтобы не рассыпаться при падении. Юва надеялась, что новичок ради своей же безопасности не пользуется отравленными наконечниками, потому что в противном случае он при первом же падении сам себя прикончит.

Она услышала шаги Броддмара по снегу у себя за спиной.

– Слушай, Юва…

– Нет. Я его не возьму.

Броддмар ответил не сразу: обычно он обдумывал слова перед тем, как их произнести, в отличие от новичка. Но с другой стороны, он был так стар, что годился ей в дедушки; видимо, сила и молчаливость приходят с годами. Поэтому в их отряде решения принимал он. И вот теперь Броддмар решил, что они возьмут с собой этого молокососа, из-за которого охота в лучшем случае будет напрасной, а в худшем – опасной для жизни.

– Хорошо, – наконец сказал Броддмар. – Когда мы разделимся, он пойдёт со мной.

Юва затянула верёвку вокруг спальных шкур так туго, что они стали похожи на песочные часы.

Броддмар кашлянул у неё за спиной.

– Не думаю, что эти шкуры планируют сбежать от нас…

Она повернулась и дёрнула подбородком в сторону новичка, который хвастался своим арбалетом перед остальными.

– Не ты ли всегда говорил, что команда сильна ровно настолько, насколько сильно самое слабое звено? Посмотри на него! Он же никогда не бывал на охоте, да он мальчишка!

Щёки Броддмара запали ещё больше, а это говорило о том, что он прячет улыбку.

– Тебе девятнадцать, а он как минимум на десять лет тебя старше.

Её глаза сузились, и он спешно продолжил:

– Слушай… Он встречается с подругой сестры Гнилобоя, и тот не смог ему отказать. Он поохотится с нами всего один раз, Юва.

Это признание уняло её раздражение. Броддмар знал, что совершает ошибку. Он ободряюще улыбнулся, показав широкую дыру на том месте, где когда-то находились зубы, которые выбил её отец. На верхней челюсти у него остались только коренные зубы, и когда он нервничал, то произносил её имя как Юфа. Это всегда действовало на неё обезоруживающе, и Броддмар постоянно этим пользовался.

– Он всё испортит, – пробормотала она.

Броддмар похлопал её по плечу рукой в лохматой варежке из волчьей шерсти и развернулся, чтобы уйти, но Юва схватила его за рукав.

– Значит, ты у меня в долгу, Броддмар. Я хочу быть с тобой, когда ты в следующий раз оденешься в красное.

Броддмар взглянул на остальных, но за потоком слов новичка расслышать их разговор было невозможно.

– Нет, тебя со мной не будет, Юва. Забудь об этом. Лагалуна заклеймила бы меня позором, если бы я позволил тебе пойти со мной, а я не идиот, чтобы ссориться с твоей мамашей.

Можно подумать, Юве было до этого дело.

Юва отпустила рукав Броддмара. Охотника можно было поддразнивать, не выходя за определённые рамки. Она доверяла ему, несмотря на то что он взял с собой новичка. Если Броддмар не считал его опасным, то и ей не стоило. Но беспокойство червём ползало по её желудку. Дело было не в том, что этот дурачок неопытен: пару лет назад она сама была такой же. Проблема состояла в том, что он нервничал. Волновался. Он кинул арбалет так, будто оружие было не важно, словно он отправился с ними не за волчьей шкурой и зубами.

Хотелось бы ей не уметь читать людей, но этому невозможно разучиться. Хочешь ты того или нет, ты начинаешь обращать внимание на то, как люди двигаются, какие слова они выбирают. Из-за этой способности Юва чувствовала себя вором, который крадёт у людей шанс предстать перед другими такими, какими они хотят казаться. Она уже знала о новичке больше, чем он сам. Ей оставалось лишь надеяться, что она ошибается.

Остальные зашевелились. Ханук закидал снегом костёр. Огонь зашипел и потух. Лок сидел на корточках и зашнуровывал снегоступы. Когда он находился в такой позе, его волосы цвета меди касались земли. Лок кивнул на сапоги новичка, который до сих пор не поднялся на ноги.

– Ты что, не боишься вернуться домой с гангреной?

Юва порадовалась, что кто-то наконец задал этот вопрос. Лок мог высказываться очень жёстко, и его часто переполняли эмоции, но он всегда желал людям добра. Он не боялся трудностей, но через полдня похода начинал скучать по своим детям. Локу приходилось кормить четыре рта, но даже его обувь была лучше.

Новичок поджал ноги и взглянул на сапоги.

– Ты об этом? О, они стоили целое состояние. От Кастора из Ножничного переулка, лучшего сапожника в Наклаве! У него очередь, но я…

– Даже не сомневаюсь, – прервал его Лок. – Но у нас есть запасные сапоги и варежки, если кому-то нужно.

– Да, но, как бы это сказать, лучше их оставить другим – у меня есть всё лучшее из того, что можно купить за деньги.

Новичок ткнул Лока кулаком в плечо, как будто у них имелась общая тайна.

– Кроме того, на моей стороне судьба. Три дня назад я ходил к чтице крови, к ней тоже очередь.

Юва затаила дыхание.

Только этого не хватало…

– И она сказала, что ты не можешь замёрзнуть насмерть? – спросил Лок.

– Ну, почти. Она сказала, что моя жизнь едва началась.

Юва закатила глаза. Как можно быть таким доверчивым? Такая формулировка – всего лишь страховка от случайностей, и Юва слышала её тысячу раз. Чтица крови сказала только одно: он молод. А вот вывод о том, что у него впереди долгая жизнь, он сделал сам. Ханук разразился режущим смехом.

– Не похоже на гарантию, что ты доживёшь до старости.

Новичок взбрыкнул ногами: ему не понравилось, что кто-то усомнился в пророчестве, в которое сам он поверил. Он принялся рассказывать сказки о том, что свои силы чтицы крови берут от самого дьявола в волчьем обличье. Как будто каждый человек в Шлокне не впитал сказку о сестрицах и волке с молоком матери.

– Хреновая проповедь, – сказал Гнилобой. – Так ведь, Юва?

Юва стиснула зубы. Броддмар ткнул Гнилобоя локтем в бок так, что тот вздрогнул. Гнилобой взглянул на Юву, устыдившись своей оговорки. К сожалению, за ним такое водилось. Он был глуп, как камень, но могуч, как скала.

Новичок всё понял и подошёл к Юве, поедая её голодными глазами.

– Почему он обратился к тебе? Ты знакома с чтицами крови?

Юва указала на его обувь.

– Ты бы хоть замотал чем-нибудь свои сапоги, чтобы снег не забивался внутрь. Мы не повернём назад, если у тебя пальцы на ногах замёрзнут.

– Так знакома? Ты в родстве с чтицами крови?

Он не позволил увести себя в сторону от вопроса.

– Если я отвечу «да», ты замотаешь сапоги шкурой?

Она повернулась к нему спиной, но он пробежал вперёд и облокотился о сани.

– Отвечай! Ты слишком милая, чтобы быть такой обидчивой.

Юва тряхнула сани так, что его локоть слетел с борта.

– Если бы чтица крови велела тебе сброситься с Ветренного моста, ты бы прыгнул?

Новичок замолчал, и она догадалась, что он серьёзно размышляет над её вопросом. Юве хватило общения с ним, и она быстро зашагала в лес. Остальные поспешили за ней.

– Кто она? – раздался голос новичка у неё за спиной.

– Юва, – ответил Броддмар.

– Но кто она? Какая у неё фамилия?

– Охотница. Юва Охотница.

– Такое имя не может носить чтица крови? – вопрос завершился хрюканьем, потому что новичок увяз в снегу.

Юва никого не ждала – она шагала вперёд среди замёрзших деревьев, которые дали имя чёрной пустоши Свартна. Деревья казались чернильными разводами на белом снегу, и среди них легко было заблудиться. В этом месте не существовало ни цветов, ни жизни, здесь не росло ничего нового. Гигантские ели раскинули лапы над её головой, но даже иголки на них почернели: одни твёрдые, как камень, другие готовы рассыпаться в пыль при первом прикосновении. Божья кара, шептались в деревнях. Правда, обычно так говорили обо всём, что происходило в Наклаве. Городские грешники, грешные деньги. В чём-то люди были правы. В столице монеты давно заняли место богов.

Юва шла вперёд, выискивая следы на снегу. Темнота начала понемногу рассеиваться, но света по-прежнему не хватало. Одно было хорошо: все различимые следы принадлежали волкам. Не так много зверей заносило в эти мёртвые, бедные пропитанием леса Шлокны. Волки были исключением. Они могли преодолевать огромные расстояния и с лёгкостью пересекали самую узкую часть мёртвых лесов за один день.

Юва остановилась и прислушалась, уверенная, что что-то заметила, но единственное, что услышала, – это скрип снегоступов да полозьев саней, которые волок за собой Броддмар.

Но потом это случилось снова: беспокойство в груди, как будто кто-то дыхнул на её сердце.

– Что она делает? – спросил новичок.

На него шикнули, призывая к молчанию.

Юва пошла медленнее и стала приглядываться внимательнее. Следы возникли прямо перед ней. Молодой волк. Один. Она подняла руку и подала знак идущим следом.

– Что это? Что она хочет сказать?

– Она говорит, это волк-одиночка.

– Но откуда она зна…

– Она чует их. А теперь заткнись.

Если он произнесёт ещё хоть слово, я задушу его прямо в снегу.

Юва отвязала снегоступы и положила их в сани. Остальные последовали её примеру и приготовились. Она сняла со спины арбалет, придавила ногой и натянула тетиву так, что та встала на место. Потом двинулась по следам к склону и знаком велела остальным разделиться.

Между деревьями перед ней находилась ложбина, склоны которой покрывали огромные снежные сугробы, похожие на волны белого моря.

Она кралась на юг, уверенная, что Лок и Нолан идут за ней. Остальных Броддмар повёл на север.

Юва встала на четвереньки и поползла по склону. Волк остановился у заснеженной скалы в ложбине, как будто понимал, что на фоне серого камня заметить его сложнее. Он навострил уши и обшаривал жёлтыми глазами стену деревьев на стороне Броддмара. Юва поползла дальше. У них не будет ни единого шанса, если они не смогут окружить волка.

Тишину нарушил едва различимый щелчок. Выстрел из арбалета.

Вот чёрт! Новичок!

Волк помчался не в ту сторону.

– Гнилобой! – закричала Юва, соскальзывая на спине по склону.

Гнилобой со своим длинным луком был единственным человеком, способным попасть в зверя с такого расстояния. Юва даже не заметила, как вылетела стрела, которая вонзилась в волка и завалила его на бок. Лапы зверя всё ещё бежали, не желая принять неизбежное.

Новичок мчался вниз по склону и восторженно кричал. Он споткнулся, проехал часть пути по снегу, поднялся на ноги и добрался до добычи.

– Подожди! – Юва машинально вытянула руку, несмотря на то что находилась слишком далеко и не могла остановить его.

Новичок ничего не слышал и не видел, его глаза застилал кровавый туман. Он упал на колени рядом с умирающим зверем. Юву охватило отчаяние.

– Он тебя укусит!

Но новичок никого не слышал. Если выстрелить в волка ещё раз, то можно попасть в этого дурака.

Юва отбросила арбалет и побежала к новичку. При каждом шаге ей приходилось вытаскивать ноги из снега. Новичок ухватился за стрелу, торчавшую из шкуры.

Юва на бегу прокричала:

– В сторону!

Тело волка дёрнулось, и зверь вонзил зубы в ногу новичка. Та хрустнула. Новичок упал на спину в снег, закричал и задрыгал ногой. Юва ухватила его за капюшон, чтобы оттащить от волка. Он размахивал руками и изо всех сил жался к ней. Она потеряла опору, грохнулась на спину в сугроб, подняла глаза и увидела над собой пенную волчью пасть. Оттуда шёл пар и торчали клыки. Белые острые кинжалы.

Юва не отводила от них глаз. Она помнила их. Она потратила целую жизнь на то, чтобы их забыть.

Волк зарычал, и от этого первобытного звука Юва застыла. Она знала, что должна действовать, но не могла пошевелиться. Это её вина. Она позволила этому случиться. В её голове пролетели все сказанные о новичке слова.

Он всё испортит.

Он тебя укусит.

Волчья пасть приближалась. Юва услышала крики других охотников, и внезапно её руки ожили. Она вытащила арбалетный болт из поясного ремня и обеими руками вонзила его в волчье брюхо. На мгновение всё замерло. Волк задрожал. Серые варежки пропитывались кровью, насыщались красным.

С них будет капать!

Она вскинула голову. Капли дождём полились на щёку, и она судорожно принялась утирать лицо рукавом, чтобы кровь не попала в рот. От этого движения руки ослабли, и тяжёлое горячее тело волка осело прямо на неё. Его мокрый нос прижался к горлу Ювы, зверь тяжело дышал. Его сердце боролось за жизнь и билось в такт с её сердцем. Всё медленнее и медленнее. Пока её сердце не стало биться в одиночку.

Юва услышала скрип саней. Полозья скользили по снегу всё быстрее. Потом появилось крупное лицо Гнилобоя с выпученными глазами. Своими ручищами он сдвинул с Ювы тело волка и поднял её на ноги. Юва почувствовала, как на глаза выступили слёзы. А потом появился страх – но было поздно, всё уже закончилось. Она ловила ртом воздух, и ей показалось, что она всхлипнула, но потом поняла, что звук исходил не от неё. От новичка.

Броддмар попытался приподнять его окровавленную ногу, но парень завыл и отполз назад, оставляя за собой широкий кровавый след на снегу.

– Надо возвращаться, – сказал Броддмар.

Юва пристально смотрела на новичка. Она слышала хруст, когда волк укусил его, так неужели он не хотел, чтобы кто-нибудь осмотрел его раны? Внезапно она поняла, почему у него не было нормальной обуви.

Чёртов идиот! Чтоб он сгнил!

Она бросилась вперёд и уселась новичку на бедро. Проигнорировав его протесты, Юва прижала его к земле и дёрнула за ногу. Разорванные носки опоясывали полукруглую, сильно кровоточащую рану. В ране что-то сверкнуло. Осколки маленькой стеклянной колбы, которую он привязал ремнём к лодыжке и спрятал в широком сапоге.

Юву охватила ярость. Она сорвала ремень с его ноги, сунула ему под нос, схватила его за подбородок и заставила взглянуть. Он поднял руки, защищаясь.

– Это для здоровья! Ржаная водка! Уберите от меня эту сучку ненормальную!

Юва отбросила ремень в сторону и надавила ему на грудь.

– О чём, Гаула тебя поглоти, ты думал?! Считаешь, ты будешь жить вечно, а? Если будешь пить это зелье? Или ты просто пьян? Где ты на шкале идиотизма?

Броддмар оттащил её от новичка.

– Ты была права, Юва, хватит уже.

Юва тряслась от страха и ярости.

– Да плевать! Пусть он остаётся! Из-за него нас могли убить! Он из чёртовых толкачей крови!

Сначала она боялась, что остальные поверят ему и не увидят его Ювиными глазами, не смогут разглядеть его беспокойство и фальшивое дружелюбие. Когда его спросили об обуви, он сразу поджал ноги, как будто инстинктивно хотел спрятать их. Обычным людям повезло, они выросли в семьях, где не учат приглядываться к таким мелочам.

Но обнаружение колбы не оставило сомнений. Охотники окружили новичка. В уголках губ вежливого дипломатичного Нолана возник намёк на презрительную улыбку. Со щёк Ханука, солнечного лучика из ледяной пустыни Ауре, исчезли ямочки. Рыжий Лок, конечно, расплакался. Но тяжелее всего новость воспринял Гнилобой. Громадный, добрый и глуповатый Гнилобой. Он понурил голову, челюсть его отвисла больше обычного, а лицо скрыл капюшон поеденного молью плаща, от которого и пошло его прозвище. Он смотрел на новичка с разочарованием, усиленным осознанием того факта, что именно он взял его с собой.

Броддмар уселся на корточки рядом с новичком. Несмотря на то что тот лежал в снегу, его прошиб пот.

– Из-за тебя, мерзавец, мы могли лишиться лицензии. Мы таким не занимаемся. Кровь предназначена для камней, и только для камней. Единственное, что ты принесёшь с собой из этого похода, – рана на ноге. Ты слышишь? Радуйся, что колба была пустой, иначе я сдал бы тебя Страже врат.

Новичок сглотнул.

Юва не решалась пошевелиться. Страх тлел у неё в груди, её слегка пошатывало.

Клыкарышник. Мне нужен клыкарышник.

Рука Ювы нащупала поясную сумку, но она медлила – не хотела, чтобы другие видели, как она борется с паникой. К ней подошёл Ханук и стянул капюшон. Чёрные волосы приклеились к лицу с обеих сторон, как крылья дохлой вороны. Он принёс её арбалет.

– Он оказался под полозьями, – сказал Ханук и повесил арбалет Юве на спину. Именно Ханук всегда выводил их из уныния. Как она была рада снова увидеть ямочки на его щеках!

– Чуть не случилось страшное, Юва! Но все живы, и благодаря твоей сообразительности у нас есть волк, которого надо выпотрошить. Иди смени варежки.

Простой приказ вернул Юву к жизни – так наверняка и было задумано. Она сняла пропитанные кровью варежки и отбросила в сторону. Их больше нельзя использовать. Юва вымыла руки снегом, глубоко запуская в него пальцы на случай, если кровь забилась под ногти. Ногти обкусанные, но всё же… Отыскала в санях запасную пару варежек и надела их. Руки оказались в благословенном тепле. Потом она достала верёвку и принялась связывать задние лапы волка, пока остальные обсуждали, как погрузить новичка на сани.

Юва работала, и тело её обретало покой. Подошёл Броддмар и помог ей доволочь тушу вверх по склону до ближайшего дерева. Юва стукнула по замёрзшей ветке – та оказалась довольно крепкой. Не пористой, вроде тех, что используют в качестве топлива. На мёртвые деревья никогда нельзя было положиться.

Юва перебросила верёвку через ветку, и Броддмар подвесил волка за задние лапы. Туша раскачивалась над землёй. Никто из них не произнёс ни слова. Они проделывали всё это столько раз, что слова были ни к чему.

Броддмар достал из мешка мех для крови и протянул его Юве. Руки ощутили надёжную тяжесть. Он был тяжелее обычного меха для воды, но и больше по размерам, к тому же он был двойным, чтобы исключить протечки, а пробка крепилась стальными дужками на защёлках. Кроме того, чёрный мех с одной стороны был опечатан городской печатью Наклава, а с другой – печатью Стражи врат. С водой никогда так трепетно не обращались.

Юва открыла пробку и отпрянула от запаха гнилого клевера. Без этого вонючего раствора кровь свернётся. Она твёрдой рукой поднесла мех к горлу волка, нашла самые подходящие вены и вонзила острое горлышко в тело.

Мех для крови медленно раздувался у неё в руках. Крови зверя хватило на три меха. Тем временем остальные охотники подняли новичка наверх. Броддмар отнёс меха с кровью к саням и запер в ящик. Новичок даже не понял, какой груз находится под ним: вместе с Гнилобоем он был поглощён извлечением осколков из своей ноги.

Юва надеялась, что это причиняет ему адскую боль и теперь он станет держаться подальше от её отряда всю оставшуюся жизнь. Она опустила волка вниз и сняла с пояса нож для свежевания туш. Теперь стало не по себе. Печально видеть уходящую жизнь и понимать, что эти действия необходимы для собственной безопасности.

Она сунула руку в специальную перчатку. Шкура тонкая, времени мало, поэтому можно порезаться. Она обхватила маленькую рукоять ножа и вонзила лезвие в шкуру. После этого Юва вырвала зубы из волчьей пасти. Раздававшиеся при этом звуки больше не мучили её – во всяком случае, не так, как в первый раз. Зубы она обтёрла, завернула в тряпицу и убрала в сумку. Броддмар вернулся и обрызгал розовую тушу маслом. Потом Юва подожгла её.

Пламя в чёрной пустоши Свартне горело не так, как в городе. Здесь оно всегда казалось сильным, и только у него, насколько хватало глаз, был цвет. Яркий, живой оранжевый огонь на фоне чёрного мёртвого леса. Пламя пожирало тушу, забирая с собой запах и жизнь. Под конец кровь в ушах Ювы перестала колотиться.

Она сожгла его. Сожгла волка.

Броддмар сказал однажды, что Юва – охотник, который не любит охоту больше всех остальных охотников, и он полагал, что это связано со смертью её отца. Но это было связано с сотней разных вещей. Отец. Мать. Чтение крови. Кошмар. Биение сердца.

Она убивала волков не ради денег и уж точно не ради счастья охотиться. Она убивала, потому что была обязана. Потому что если она перестанет этим заниматься, мир развалится на части.