Loe raamatut: «К истокам», lehekülg 6
– О, я думал, ты приедешь завтра днем, – по лицу Захара было видно, что он очень рад гостю, – Но на всякий случай прислушивался, не едет ли кто. Проходи, сейчас попьем чаю.
Алек осторожно снял рюкзак, поставил сумки на пол:
– Я привёз все, что вы просили, и немного продуктов.
Старик засуетился, в каждом его движении сквозила смущённая радость:
– Ну что ты, зачем так много? Я ведь один всё не съем, не стоило тебе это везти, да ещё издалека. Как ты вообще добрался в такой темноте?
– Мотоцикл пришлось оставить на полпути от озера, завтра перегоню его сюда. Вы ведь не против?
– Конечно, нет. Места полно, можешь поставить его в сарай для дров, он прямо за домом. Погода меняется, ты, верно, тоже чувствуешь. Может, к дождю, а может, и к снегу, кто его знает. Весна в этом году выдалась неспокойная.
Алек в ответ только кивнул. Он с удовольствием наблюдал за Захаром, который перебирал краски, кисти и книги:
– И ведь всё в точности по списку купил! Спасибо тебе огромное! Садись за стол, может, это и не совсем хорошая идея – гонять чаи в такое время, но почему бы и нет? Я в прошлый раз так и не узнал о тебе ничего, кроме имени. Может, заодно расскажешь о себе чуть побольше? Я не настаиваю, если что. Но ты ведь простишь старику его любопытство?
Алек устроился на шатком табурете и отхлебнул крепкий горячий чай, сдобренный какой-то ягодой, яркий аромат которой сразу вызвал в памяти жаркий летний полдень.
– Вкусно? Это княженика, лесная ягода, ее невозможно спутать ни с какой другой. Растет на кочках вдоль болот, на опушках, на делянах лесорубов, одной из первых появляется после лесных пожаров. Собирать её трудно, мелкая, да и не любит быть на виду. Но стоит набрать хотя бы одну кружку, чтобы время от времени баловать себя её ароматом. Нет лучше средства, чтобы пережить нашу долгую зиму. Всё хочу нарисовать её, но никак не соберусь. Чудно ведь, правда? Думаешь, что уж ягода-то от тебя никуда не убежит, всегда будет под рукой, не стоит торопиться, откладываешь на завтра, а когда оно наступает, и ты, наконец, созреваешь, оказывается, что наступила зима. И нет больше твоей ягодки, под снегом схоронилась. Что-то я вновь разболтался, – Захар улыбнулся, – А ты уже носом клюешь, поди, устал.
Алек вздрогнул – в тепле его начало неудержимо клонить ко сну:
– Есть немного, – он провел рукой по лицу, стараясь взбодриться, но это не помогло, – Неделя выдалась тяжёлая. Да и после ночной смены почти не удалось поспать.
– Тогда допивай чай и ложись, я постелю тебе на диване.
– Не стоит, я могу и на улице, я привык, – Алек вяло пытался возражать, но потом сдался, усталость взяла свое. Ему хотелось только одного – вытянуться на ровной поверхности и дать отдых измученному телу.
Он с трудом добрел до дивана и пару минут спустя крепко спал. Старик потушил свет, оставив только настольную лампу над рабочим местом, укрыл гостя пледом, а сам долго возился с красками и инструментами, листал новые книги, с наслаждением вдыхая их неповторимый запах. Давно он не пополнял свою библиотеку, которую собирал с большим тщанием всю свою сознательную жизнь. Большая часть книг осталась в городской квартире, а в своё новое обиталище он перевёз только избранные тома, изрядно потрёпанные, но от этого ставшие ещё милее. Эти книги были его старыми друзьями, они прошли с ним все испытания, которых, видит бог, выпало на его долю немало.
За окном завывал ветер, погода стремительно портилась, а в доме было тепло, царили покой и тишина. Захар, сполна насладившись новыми приобретениями, вытащил наброски, над которыми работал уже несколько дней. Рисунки, пока очень схематичные, были не в присущих ему тёплых тонах; он никак не мог забыть то, что предстало его глазам неделю назад – густое золото заката, щедро отражённое гладью озера, лодка, фигура человека, застывшего в восхищении перед великолепием весеннего вечера, соломенное кольцо камышей, а за ними – строгие силуэты деревьев. Захар успел обдумать композицию, цветовую палитру, но не был до конца уверен в них, и отложил работу. Ему хотелось узнать получше главного героя будущей картины, но тот не впускал его в свой мир. Алек вроде бы поддерживал беседу, но позже, когда Захар прокручивал разговор у себя в голове, оказывалось, что тот умудрился ничего о себе не сказать.
Старик какое-то время пытался сосредоточиться на пейзаже, потом не выдержал, и рискуя разбудить гостя, устроился напротив него на табурете с блокнотом. Мягкого света от настольной лампы вполне хватало, чтобы было видно лицо спящего. Захар простым карандашом стремительно набросал портрет Алека – ему всегда было проще понять людей, которых он рисовал. Он не знал, как его новый знакомый отреагирует на это, поэтому решил не показывать то, что получилось. Вполне довольный своей работой, Захар закрыл блокнот и спрятал его под стопкой бумаг. Наброски тоже убрал с глаз подальше – в самый нижний ящик стола, и лишь потом отправился в свой угол, который громко величал опочивальней. Засыпая, он слышал гул ветра и стоны деревьев – непогода разыгралась не на шутку.
***
Алек давно так крепко не спал. Может, отсутствие городских шумов сыграло свою роль, или же он просто вымотался до такой степени, что проснулся только к полудню. Он привык подниматься рано, в четыре-пять утра, когда город большей частью был окутан предрассветной мглой и дрёмой. Но здесь, в этом домике на краю света, его тело и разум расслабились. В первые минуты после пробуждения он не мог понять, где находится, но потом вспомнил, как ехал в темноте по узкой лесной дороге. Приподняв голову, он сразу почувствовал перемену, произошедшую во внешнем мире. Алек встал, подошел к окну и изумлённо застыл – крупные снежные хлопья лениво падали с небес, и судя по тому, как согнулись ветки под пушистыми шапками, это продолжалось не первый час. В доме было зябко, печь успела остыть. Алек вернулся к дивану, взял плед, завернулся в него и вновь подошёл к окну. Снегопад завораживал – можно было часами смотреть, как медленно опускается белый занавес, хотя порой казалось, что это ты плавно возносишься куда-то в невидимую высь. Сугробы лежали нетронутые, если не считать тонкую цепочку следов, уже присыпанную свежим слоем снега – Захар выбрался подышать воздухом. Алек посидел, устроившись на широком подоконнике, но потом голод заставил его направиться на кухню. Он быстро приготовил нехитрый завтрак, выпил кофе, взглянул на часы – уже наступало время обеда. Дом остывал, и Алек решил наведаться в сарай за дровами, заодно нашёл лопату и очистил двор от снежных заносов. Растопил печку, поставил чайник, который закипел как раз к возвращению Захара. Тот ввалился в дом румяный от мороза, с горящими глазами, весёлый и довольный.
– Знаешь, я давно ждал именно такого снегопада, – прихлёбывая горячий чай, радостно сообщил старик, – чтобы нарисовать кривую сосну, ту, что у озера. Ты ее наверняка видел, – Алек утвердительно кивнул, и Захар продолжил, – Заметил, как причудливо изогнулся ее ствол? А рядом соломенные метёлки камышей, единственное цветное пятно. И серое небо над ними, такого оттенка, который бывает только в октябре или же, как сейчас, весной. Редкое явление, которое стоило запечатлеть. Да, я тоже охотник, но в отличие от вас, гоняюсь не за зверем, а пытаюсь поймать неповторимые мгновения. Многие говорят, мол, что ты находишь в этой серости, пасмурном небе, чёрной земле, ведь это скучно. А мне порой кажется, что современные люди и так получают цвета с избытком. От потока кричащих красок, который льётся с экранов, в нынешние времена никуда не деться. Люди привыкли думать, что жизнь можно считать удавшейся, только если она перенасыщена яркими цветами. Но ведь на самом деле это не так! Мало кто разглядит пламя заката за тучами, загромоздившими горизонт – чтобы расслышать его шепот, надо уметь видеть. Затаиться, замереть, вжиться в тишину, стать её частью. Поэтому я рисую исключительно тихие картины, чтобы зрители почувствовали в них и волшебство летнего рассвета, и магию зимнего вечера, и солнечные лучи, и синее небо… Наверное, будь я фотографом, снимал бы только на черно-белую плёнку – по той же причине, – старик перевел дух и плеснул себе в кружку ещё кипятка, – Я тебя не сильно заговорил?
Алек покачал головой – ему редко приходилось общаться с людьми, которые были бы столь чутки к окружающему их миру:
– Поэтому вы оказались здесь?
– Можно сказать, что да. Всю жизнь проработал в народных промыслах, потом вышел на пенсию и понял, что больше не хочу оставаться в городе. Один из старых друзей помог устроиться на место лесника, из молодых-то никто в глушь особо не стремится, так я и переехал в этот домик. Живу здесь лет пять, всем доволен – главное, что электричество есть. Я привык обходиться малым, зарплаты с пенсией хватает.
– А вас кто-нибудь навещает? Дети? Внуки?
– Летом, конечно, приезжают, но долго не выдерживают. Их всё в город тянет. Внуков у меня пятеро, трое мальчишек, две девочки. Все школьники. Давно их не видел, зимой-то им неохота в такую даль ехать. На новый год я сам выбираюсь к ним, поджидаю маршрутку на трассе, водители знают меня, подбирают. А еду привозят егеря, обычно раз в неделю. Так что, живу, горя не знаю, рисую, дышу свежим воздухом. Чем не счастье? Вижу, ты меня понимаешь. Ты ведь тоже таёжный человек. Не понимаю только, как ты в городе оказался.
Алек с минуту раздумывал, но потом заговорил:
– Просто в деревне, откуда я родом, мне больше нет места. Так сложились обстоятельства. Поэтому и был вынужден остаться в городе.
– Что же такого могло стрястись с таким молодым парнем, чтобы ты променял родные места на душную столицу? Я ведь знаю, какие у вас там просторы, и природа не чета здешней. Сколько тебе тогда было? Лет пятнадцать? Поди, много времени потребовалось, чтобы приспособиться к новой среде?
– Мне было семнадцать. Поссорился с отцом, уехал. В то время брат учился в городе, и у меня особо выбора не было, куда именно бежать, – Алек пожал плечами, словно говорил о чем-то незначительном.
– Не тянет на родину?
– Когда как. Иногда хочу вернуться, но понимаю, что это плохая идея.
– А твоя семья? Разве они не зовут тебя обратно? Не скучают?
– Общаюсь только с братом. Мать умерла, младший брат и сводная сестра за эти годы наверняка забыли обо мне. Насчет отца вы уже поняли, мы с ним, мягко говоря, не ладим, – Алек горько усмехнулся.
– Друзья? – чем больше узнавал о своём госте Захар, тем сильнее жалел его.
– Нет.
– Как это? Ты же молод, да и деревня ваша небольшая, мне казалось, вы все крепко держитесь друг друга…
Алек предпочёл отмолчаться. Ему не хотелось пускаться в объяснения, почему он оказался один, это значило бы рассказать об Охотнике, что вызвало бы ещё больше вопросов.
– Я никогда не встречал таких, как ты… – Захар замялся, ему не хотелось произносить вслух это слово, от которого веяло безнадёжностью и отчаянием. Выпущенное на волю, оно бы забилось подстреленной птицей в окне, нарушило атмосферу их уютной беседы, но собеседник не разделял его опасений:
– Одиноких? Ну да, я живу один, но почему это вечно кого-то беспокоит? Мне так проще.
– Но ты слишком молод… – начал было старик, но Алек довольно резко перебил его:
– Возраст тут ни при чём. Я сам выбрал этот путь.
– И ты счастлив? – Захар с интересом ждал ответа на свой вопрос.
– За пределами города – да. Хотя я вряд ли назвал бы это состояние счастьем – скорее, это покой. Но он наиболее близок к моему пониманию счастья, – Алек говорил, тщательно подбирая слова, – Это как с вашими картинами. Кажется, что на них нет ярких цветов, но если присмотреться, можно обнаружить отзвуки закатов, рассветов и даже синего неба в отдельных мазках, они таятся в тенях, в игре света, в силуэтах. Кому-то этого покажется недостаточно, а мне хватает. Вы ведь тоже довольствуетесь малым, – он в упор взглянул на Захара, словно надеясь прочитать на его лице реакцию на свои слова.
– Ты мог бы жить полной жизнью, это мы, старики, должны радоваться любой мелочи, даже самому малому проблеску света. Я тебя не понимаю, – Алек с отрешённым видом смотрел куда-то в сторону, похоже, ему не впервой было выслушивать такие слова, но Захар твёрдо решил достучаться до него, – ты полон сил, ты молод и здоров, у тебя столько возможностей, не чета нашим, ты можешь стать, кем захочешь, любить, дружить, быть счастливым – по-настоящему, не так, как ты описал, а по-другому – так, чтобы искры во все стороны летели, но ты бежишь от жизни. Зачем? Лет через двадцать ты будешь жалеть о своих сегодняшних словах.
Алек вздохнул, ему захотелось прекратить этот тягостный разговор. Будь на месте старика другой, он бы не сдерживался, и крайне откровенно дал бы понять, что он лезет не в своё дело. Но Алек чувствовал симпатию к Захару, и видел в нём не только человека старше себя по возрасту, но и то хрупкое, что таилось в его душе. Поэтому он просто поднялся и подошёл к окну – начинало смеркаться, снег продолжал укутывать мир в одеяло безмолвия.
– Ты обиделся? – старик встал рядом с ним.
– Нет.
– Значит, я тебя как-то по-другому задел? Извини, если так. Я ведь о тебе ничего не знаю. Ни о тебе, ни о твоей жизни. Ты просто мальчик, который иногда берёт мою лодку, – Захар грустно улыбнулся, – А я полез со своими нравоучениями. Словно забыл, что вы, молодые, никогда не слышите нас, стариков. Ведь и нам в своё время приходилось выслушивать что-то подобное – но мы всегда отмахивались. Так было, и так будет. Не стоит и говорить, что только достигнув определённого возраста, ты вдруг осознаёшь те истины, которые до тебя пытались когда-то донести – но тогда ты просто не дорос до них, – он помолчал, задумчиво всматриваясь в сумерки, – Кстати, как ты поедешь обратно? Твой мотоцикл почти занесло снегом…
– Ничего, главное, выбраться на трассу, – Алек взглянул на часы. Скоро станет совсем темно, что в подобных условиях грозило обернуться неприятностями. Он не досадовал, что провёл выходные в этом доме – поездка подарила ему гораздо больше, чем он рассчитывал – долгожданные покой и умиротворение.
Алек попрощался с Захаром, пообещал заехать в следующие выходные, закинул на плечо полупустой рюкзак и вышел из дома. Он двигался по тропинке, пока не обнаружил свой мотоцикл. Алек с трудом завёл его и крайне осторожно поехал вперёд. На то, чтобы выбраться на трассу, ему потребовалось втрое больше времени, чем обычно. Местами приходилось слезать и толкать мотоцикл перед собой. На трассу он выбрался уже в потёмках, остановился на обочине, чтобы перевести дух и утолить жажду. Ему предстоял долгий путь до города, но дорога хотя бы была ровной и без заносов. Алек ехал очень медленно и осторожно – к вечеру похолодало, и подтаявший снег стал превращаться в лёд. Несколько раз на крутых поворотах он едва не терял управление, но всё же сумел удержаться. Это было чистое безрассудство – ехать в такую погоду. Последний поворот преподнёс неприятный сюрприз – Алек не рассчитал скорость и завалился на бок. Он с трудом выбрался из-под мотоцикла, с усилием поднял его и вновь поехал. В городе льда не было, снег давно превратился в слякоть, и он, стремясь побыстрее добраться до дома, прибавил скорость. Ему было плевать на грязные брызги, летевшие из-под колес, не замечал он и стройный ряд фонарей, которым всегда любовался, возвращаясь в столицу – в ноге пульсировала боль, горячая, назойливая, подгоняя его.
Алек добрался до дома без происшествий и поставил мотоцикл в гараж. В кармане завибрировал телефон, он машинально вытащил его. Экран треснул, видимо, был раздавлен во время падения. Кто-то прислал ему сообщение, с трудом разглядев номер, он с криком швырнул телефон в бетонную стену. Задняя крышка отлетела, экран рассыпался осколками. Алек стоял, крепко сжав кулаки и стиснув зубы – его преследователи не заставили себя ждать. Прошлое вновь напомнило о себе. Боль в ноге усилилась, Алек бессильно опустился на холодный пол и долго сидел, пережидая, когда пройдет вспышка ярости. Охотник был напуган происшествием на дороге, и теперь пытался выместить свой страх, заставляя человека испытывать злость. Алек понимал, что ему необходимо успокоиться, прежде чем отправиться домой. Сейчас он был особенно уязвим, и мог наделать немало глупостей. Если ему навстречу попадется случайный прохожий, он станет лёгкой добычей хищника.
Лишь спустя час Алек осмелился покинуть гараж. Прихрамывая, он зашагал в сторону дома, поднялся к себе, тщательно запер за собой дверь. Стянул мокрую холодную одежду, переоделся в сухое. Обработал ссадину на ноге, из которой продолжала сочиться кровь; под кожей наливался огромный синяк, но кости были целы. Алек вздохнул с облегчением. Он боялся, что из-за травмы не сможет бегать – а это значило, что он лишится своей единственной отдушины. К счастью, ушиб оказался не настолько серьезным, чтобы надолго прервать тренировки.
***
Весной, когда он познакомился с Петром и Денисом, возвращение на родину уже не так сильно его пугало. Алек привык к этой мысли, он играл с ней, осторожно поворачивал её и так, и эдак, рассматривая с разных сторон, пытаясь представить себе все последствия этого поступка.
Он заранее позаботился о том, чтобы отпуск ему предоставили в августе, а до тех пор старался жить в привычном ритме, не задумываясь, как его примут сородичи после столь долгого отсутствия. Тем не менее, он порой просыпался среди ночи и долго не мог уснуть, представляя ожидающие его нелёгкие встречи.
Однажды Алек возвращался с работы, вопреки обыкновению, он закончил в этот день пораньше. Шёл быстро, хотя торопиться повода не было. В наушниках громко играла музыка. На перекрёстке возле магазина увидел девочку лет десяти с большим рюкзаком. Перешёл дорогу и тут почувствовал, что за ним кто-то идет, едва поспевая. Он, не оборачиваясь, понял, что по какой-то причине ребёнок последовал за ним – от неё исходили волны страха. Не стал ничего говорить, просто замедлил шаг – девочка шла позади и сбоку, словно прячась за него. Но от чего? Алек взглянул вперёд и, кажется, понял причину – на другой стороне улицы стояла свора собак. С десяток обычных псов, не самых крупных, но в глазах ребёнка они должны были выглядеть угрожающе. Он, обернувшись, спросил:
– Ты испугалась собак?
Девочка доверчиво посмотрела на него и утвердительно кивнула.
– Не бойся, они тебя не тронут.
– Потому что ты волк, да? – вдруг спросила она. В её глазах зажглась искорка любопытства.
Алека словно окатили холодной водой. Он машинально шёл дальше, пытаясь приноровиться к короткому шагу девочки.
– А я иду из музыкальной школы, у нас было сольфеджио, – продолжила она, как ни в чём ни бывало.
Розовый рюкзак с мультяшными героями, карие глаза, длинные ресницы, ямочки на щеках, лёгкая куртка с блёстками, клетчатая юбочка, начищенные ботинки – самая обычная девочка, и, тем не менее, она разглядела в нем Охотника. Впервые за годы, проведённые в городе, кто-то заметил существо, которое пряталось в нем.
Вдруг девочка махнула рукой и отстала, весело взбежала по лестнице и скрылась в подъезде.
Алек пытался убедить себя, что ослышался. Никто и никогда его так не называл. Да, многие встречались с тёмной стороной его личности, он умел внушать людям страх, и эта способность не раз его выручала. Иногда он проделывал это забавы ради. Только чтобы чуть-чуть ослабить контроль и снова оказаться на этой опасной грани – когда он чувствовал свою силу. Как в тот раз, когда Денис решил расспросить его про татуировку. Да, с Петром этот номер не прошёл, но не с ним одним – у него порой бывали осечки, когда внушение не срабатывало, но происходило это крайне редко. Но эта девочка… Она словно вытащила из него суть и продемонстрировала её ему самому. Может, это вышло случайно. Может, он неправильно расслышал. А может, у неё дар.
Он обернулся – собаки остались позади, но он чувствовал исходящие от них волны страха и неприязни. Они тоже знали. Крупный кобель угрюмо глядел ему вслед, наклонив лобастую голову и прижав уши, оценивающе, словно взвешивая свои возможности, если вдруг человек решит на них наброситься. Алек отвернулся и зашагал дальше – городские псы не представляли для него угрозы.
***
За эти месяцы Алек не раз встречал Дениса. Чаще всего они пересекались в парке во время пробежки, но порой сталкивались и на улице. Алек не предпринимал никаких попыток сблизиться и всегда держался на расстоянии, даже если им было по пути. Скупо кивал в знак приветствия и пробегал или проходил мимо. Денис робел перед ним и не решался заговорить, хотя часто хотел расспросить Алека о родной деревне. Так продолжалось до тех пор, пока Денис не попал в едва ли не самую страшную ситуацию в своей жизни.
В пятницу вечером после целого дня, проведённого в стенах библиотеки, он решил проветриться и выбрался в парк на пробежку. Было начало лета, стояли первые тёплые дни, нежная листва деревьев радовала глаз сочной зеленью. Денис никогда с таким удовольствием не бегал и задержался в парке дольше обычного. Уже смеркалось, когда он решил повернуть обратно к центральной аллее. На лавочке сидела компания молодых людей, он издалека почувствовал исходящую от них угрозу. Но делать было нечего, другого пути попасть домой он не знал. Видимо, парни почувствовали его страх – и из всех прохожих мгновенно выделили именно его. Когда он медленно пробегал мимо, они окликнули, а когда он попытался сделать вид, что ничего не слышал, вскочили и догнали его, обступив со всех сторон. Денис совершенно растерялся, он никогда не попадал в подобное положение. Все началось с какого-то безобидного вопроса, а потом один из парней, от которого сильнее, чем от остальных, несло спиртным, толкнул его, легко, но ощутимо. Денис предпринял робкую попытку вырваться из круга, чем вызвал только взрыв издевательского хохота, его снова толкнули, и он на ватных ногах отлетел к другому, тот отфутболил его к третьему. Несколько раз он падал, но его рывком ставили на ноги. Денис умоляюще смотрел на прохожих, но никто не желал вступиться и связываться с толпой пьяных, все проходили мимо, старательно отводя глаза, словно ничего не происходило. Парни же, распалённые своей безнаказанностью, решили перейти к более жестокой игре. Они отконвоировали жертву к боковой дорожке, остановились в мутноватом круге света одинокого фонаря. Кто-то достал из рюкзака бутылку и пустил её по кругу. Когда очередь дошла до Дениса, двое крепко вцепились в него, а третий попытался влить отвратительное пойло прямо в рот. Он сопротивлялся как мог, вырывался, отворачивался, а парни продолжали свои попытки, сопровождая их всё новыми взрывами гогота, кто-то достал телефон и начал снимать, другой до боли зажал ему нос, Денис терпел, пока были силы, но потом вынужден был открыть рот, чтобы глотнуть воздуха. Но вместо живительно кислорода в него влилась обжигающая жидкость, от которой у него перехватило дыхание. Денис зашелся в кашле, из глаз брызнули слёзы, в этот момент он молился только об одном – чтобы эта пытка прекратилась. За всё это время он не проронил ни звука, чем, видимо, немало расстроил своих мучителей. Ему было стыдно кричать и звать на помощь, он бы скорее умер, чем подал голос. Бутылка тем временем пошла по второму кругу, его вновь подняли на ноги и повторили всю процедуру с самого начала. Дениса трясло, когда он вновь почувствовал вкус спиртного, его затошнило. Ноги уже не держали – и когда его отпустили, он мешком упал на асфальт, всхлипывая от унижения и содрогаясь от рвотных позывов. Кто-то крикнул «Кончай его!», и Дениса обступили ноги в крепких ботинках. Он даже не предпринял попытки подняться, смирившись с болью, которую ему предстояло вынести, просто постарался сжаться в комок, инстинктивно прикрыл голову и лицо руками, защитил живот, поджав ноги, ему отчаянно хотелось слиться с землей, погрузиться в неё как можно глубже. Но под ним был твёрдый асфальт, который не внял его мольбам. Первый пинок пришелся в спину, Денис выгнулся дугой, и один из парней сразу воспользовался этим, всадив ботинок прямо ему в живот. Воздух улетучился из лёгких в одно мгновение, в голове зазвенело, перед глазами опустилась багровая пелена. Он буквально задохнулся от боли, из глаз вновь брызнули слёзы.
Алек никогда не любил бегать вечерами, особенно летом – в парке было слишком многолюдно. Его раздражали прохожие, праздно шатающиеся по аллее, музыка, доносящаяся из громкоговорителей, торговцы мороженым, сахарной ватой, попкорном, назойливые запахи и груды мусора, огни гирлянд и шорох множества ног. Но в этот вечер он почувствовал настоятельную необходимость ненадолго выбраться из дома, забыться хотя бы на час. Алек сразу свернул в лес, к отдаленным тропкам, о существовании которых знал только он. Попетляв там, он решил вернуться, но другим путем. Время было позднее, становилось зябко, и он надеялся, что вечерние сырость и прохлада успели разогнать большинство гуляющих. Он спокойно бежал по одной из дорожек, когда на единственном освещённом пятачке заметил кучку пьяных парней. Охотник издали почуял исходившую от них агрессию. Алек не стал подавлять его инстинкты, в такие моменты он привык доверяться им. Он на несколько секунд замер, чтобы изучить обстановку и принять решение – углубиться в лес, избежав возможной стычки, или же дать Охотнику волю. Что-то знакомое почудилось ему в сжавшейся на асфальте фигуре. Алек раздумывал, стоит ли ему вмешиваться, когда один из парней с размаху ударил лежащего ногой в спину. Он сразу узнал искажённое болью лицо, мелькнувшее в свете фонаря. Решение ещё не было сформулировано человеком, но Охотник уже рванул вперед, ликуя и предвкушая драку. Парней было пятеро, все крепкие, настроены агрессивно и в изрядном подпитии – в той стадии, когда тонкий налёт цивилизованности смыт, а желание крушить и бить растёт в геометрической прогрессии. Алек иногда думал, что Охотник, в сущности, мало чем отличается от людей в подобном состоянии – для него тоже не существовало границ и норм. Ему нравилось причинять боль, демонстрировать силу и внушать ужас. Только первобытные инстинкты, ничего больше. Алек сознавал, что Охотник поддался порыву броситься в драку отнюдь не из желания защитить Дениса, просто это оказалось удобным предлогом для человека, который месяцами держал его в заточении, лишь изредка выпуская на волю. Нечасто складывалось так, чтобы они объединяли свои усилия – и это был как раз такой случай. Когда подобное происходило, их сила удваивалась. Сколько бы перед ними ни было противников – пять, десять, двадцать, это не имело никакого значения.
Алек воспользовался преимуществом, которое у него было – неожиданностью, и набросился на самого крепкого, который по всем признакам был вожаком их стаи, стремясь вывести его из строя первым. Опыт подсказывал, что такая тактика оправдывалась. Он опрокинул и отволок сопротивляющегося парня в темноту, туда, где он сам был неуязвим, а его жертва – беспомощной. Несколько безжалостных ударов по лицу – и противник затих. Остальные четверо только начали соображать, что случилось, как Охотник снова метнулся к ним из темноты. Его следующая добыча оказала большее сопротивление, но Алек справился с ним, с силой вывернув руку и с удовлетворением услышав характерный хруст в плече и крик боли. Третий в испуге отпрянул, когда кулак Охотника мелькнул перед его носом, но это ему не помогло – он потерял равновесие и плюхнулся на асфальт рядом с Денисом. Остальные двое уже спасались бегством. Алек с трудом поборол желание погнаться за ними и сосредоточился на упавшем. Тот пытался отползти на четвереньках в спасительную, как ему казалось, темноту, Охотник дождался, пока тот не окажется в тени и последовал за ним. С удивлением он услышал щелчок – у парня оказался нож, которым, впрочем, не мог орудовать, пока его глаза не привыкнут к темноте. Алек не дал ему на это времени и напал сразу, без раздумий, с легкостью выбив оружие из рук. Ещё несколько ударов, сбитые в кровь костяшки, яростный стук сердца в висках, безудержное ликование Охотника – и всё было кончено. Драка длилась меньше пяти минут, но этого его внутреннему хищнику было достаточно.
Алек остановился, услышав глухой стон Дениса – этот звук отрезвил его. Мгновение назад он стоял над своей жертвой, готовый нанести последний удар, который мог оборвать его жизнь. Кто это был? Он сам? Охотник? Или они оба? Алек не хотел верить, что он способен на такое. Когда дрался Охотник, его было не удержать от жестокости, но Алек-то был другим, он всегда пытался смягчить или отвести удар. Это удавалось не всегда, любое оружие становилось для Охотника сигналом к яростному нападению, возможно, этот инстинкт был общим для них обоих, и именно поэтому обладал такой могучей силой, сметающей всё на своем пути, стирающей границы и табу. Он действительно мог убить этого паренька, который вряд ли вообще когда-нибудь применял свой нож против человека, и вытащил его лишь перед лицом смертельной опасности, которую в тот момент представлял Охотник. Если бы не Денис, чей голос вернул его к реальности.
Алек поднялся на ноги, постоял, переводя дух, и шагнул к свету. Денис силился встать, он подхватил его:
– Как ты? Можешь идти? Нам лучше уйти отсюда.
Денис только всхлипнул. Он даже не успел заметить, когда именно появился Алек. Его трясло от пережитого, ноги не держали, но несмотря на это, он попытался незаметно вытереть слёзы – ему было слишком стыдно.
– Всё в порядке, они больше не вернутся. Обопрись на меня. Я провожу тебя до дома, – голос Алека звучал успокаивающе. Комок ужаса в животе постепенно таял, сердце замедлило свой бешеный перестук, Денис с удивлением ощущал, что приходит в себя – быстрее, чем ожидал.
– Готов идти? Нам действительно надо убраться, и как можно скорее, – Алек внимательно всматривался в лицо Дениса, то ли проверял, слышит ли тот его, то ли пытался понять, насколько он пострадал.
– Можно, мы не пойдем по аллее? Там люди…
Алек удивился было, но потом понял, что Денис не хочет, чтобы его видели в таком состоянии – и кивнул:
– Хорошо, тогда пойдем по тропинке, этот путь даже короче. Правда, он выведет к моему дому, а не к твоему.
Они медленно продвигались по узкой дорожке, Алек ступал уверенно, а Денис мешкал перед каждым шагом – для него было слишком темно. Вскоре они выбрались из парка на освещённую улицу и пошли быстрее. Нырнули в лабиринт дворов и гаражей, и неожиданно оказались перед многоэтажкой, которая высилась на самой окраине, на границе света и тьмы. Двор буквально был утыкан фонарями, словно для того, чтобы отогнать мрак, наседающий со всех сторон. Казалось, это последний обитаемый форпост, удерживаемый городом, и крайне важно как можно сильнее залить его светом. Но несмотря на все предпринятые усилия, впечатление, что ночь вот-вот раздавит здание, сохранялось. Хрупкость человеческого бытия чувствовалась здесь как ни в каком другом месте: одного дуновения хватило бы, чтобы погасить все окна, за которыми теплилось множество жизней; небольшое усилие – и стёкла разлетятся вдребезги, усыпав осколками потрескавшийся асфальт; спустя всего несколько минут ветер свободно носился бы в гулкой пустоте комнат, играя изорванными занавесками и гоняя кучи мусора. Да, дом производил странное впечатление. Он гордо высился, словно одинокий воин, глядя в темноту и заранее зная, что не выстоит перед ней – ночь рано или поздно одержит над ним победу. За его спиной переливался огнями огромный город – но ему было не до одного из своих стражей. Пока в его сияющих венах бурлила жизнь, он не замечал потери своих молчаливых солдат, охранявших его окраины.
