Полет из Ленинграда в Питер

Он так мне обрадовался, как будто не видел меня вечность, а всего – то прошло несколько дней с момента нашей встречи.

– Хорошо. Ох, как ждём тебя. Надо предшественника твоего отпускать. Его уже заждались на Новой Земле. Пошли представлю тебя начальнику госпиталя подполковнику Андрееву Петру Даниловичу.

Кабинет начальника госпиталя находился напротив кабинета начмеда. Далеко идти не пришлось. Старцев открыл дверь и мы зашли.

– Товарищи офицеры, разрешите представить нового начальника хирургического отделения Лоевского Илью Семёновича, – проговорил Илларион Юрьевич.

Я только открыл рот, чтобы сказать всем «Здравствуйте, товарищи офицеры», как в тот же самый момент распахнулась дверь и, заглянувшая в кабинет, медсестра сказала ,что хирурга надо срочно в приёмный покой. Привезли солдата с тяжёлой травмой. Все посмотрели на меня.

– Вот вам и боевое крещение. Идите работайте, а мы посмотрим, кого нам прислали, – скомандовал Андреев.

«Сильно», – подумал я, – « Коронный номер. Только заступаю на новую должность, и сразу в оборот».

Тогда на Камчатке в моей бухте Бечевинской, когда я заступил на должность начальником хирургического отделения в лазарете нашей базы, в первый же день в ординаторскую влетела мать с годовалым ребёнком на руках, лицо ребёнка было синего цвета. Явная асфиксия. Он вдохнул детальку от детской мозаики. В первые секунды я почувствовал ступор вперемешку с отчаянием, ведь, у меня любой инструмент был размером с этого малыша. Но потом сообразил, вспомнил, как акушеры, чтобы ребёночек закричал, переворачивают младенцев вниз головой и бьют их по попке. Я проделал тоже самое, ребёнок заорал, кашлянул, деталька вылетела из трахеи, ребёнок порозовел, глазки заблестели и я передал его на руки счастливой мамаше.

Также и здесь очень живенько началась моя служба. Пациента этого я запомню надолго. На носилках лежал бледный солдат, лоб которого был покрыт крупными каплями пота, губы были закушены до крови, пульс был за 130 ударов в минуту. Налицо болевой шок. Что же произошло с ним? Сопровождающий сообщил, что солдат был в траншее, и туда сползла бетонная плита, которая придавила его ноги. На рентгене я увидел, что обе берцовые кости оказались сломаны. Вот тебе на, хорошо начинается первый рабочий денёк.

Моя специализация хирург – абдоминальщик, а тут такой тяжёлый травматологический случай. Хорошо, что учили нас нормально, курс по травматологии у нас был насыщенный и сачковать нам не давали.

Ко мне подошёл начальник анестезиологического отделения Фердинанд Джангирович Селюков. «Не волнуйтесь, коллега, у нас вполне солидная контора, мы хорошо оборудованы, сейчас я его заинтубирую, из шока выведу а дальше уж дело за вами. Профессиональная уверенность Фердинанда настолько мне понравилась, что я сразу понял, что у меня здесь надёжный тыл.

Я отобрал все необходимые инструменты и в течении операции в сломанные кости обеих бёдер загнал по гвоздю Кюнчера.

Через час после операции раздался звонок из Североморска, на трубке был главный хирург Северного Флота. Он сказал: «Ну что, Лоевский, говорили мне, что ты толковый парень, и я рад что это так. Рассказывай, что ты сделал?». Я доложил ему об операции. Он стал стразу орать: «Ты что ненормальный, на хрена надо было оперировать сразу обе ноги, а если бы он не выдержал, а если бы жировая эмболия?». Я настаивал, что я прав, всё же прошло нормально. «Ты прекрати мне эту идиотскую практику: победителей не судят. Имей в виду, ещё один такой фокус и я тебе башку оторву. Я буду строго за тобой следить, капитан медицинской службы.»

Мой первый больной вышел из наркоза, стабилизировался и моя премьера удалась на славу.

С ординаторами моего отделения, а их у меня четыре, я сразу сблизился. Сразу после операции моего бедолаги – солдата мы сидели у меня в кабинете, пили чай с пирожками из местной столовой и долго разговаривали.

В основном вещал я. Всех интересовало, что я делал до прибытия в Северодвинск. К нам присоединились дежурная смена медсестёр отделения, их мне представила старшая сестра Тамара Васильевна.

И я им вещал весь длинный вечер, как я начинал работать начальником хирургического отделения лазарета на Камчатке.

Рассказал, про мамашу с младенцем, и как на следующий день папаша малыша прилетел ко мне с коньяком. С того дня и началась моя коньячно- икорная – крабовая эпопея благодарностей от пациентов.

– Вот так, коллеги, я мастер дебютов.

– Илья Семёнович, в вашем отделении, то есть здесь у нас

общехирургические койки, травматологические и урологические. И ещё пять коек акушерско – гинекологических.

– Друзья, это для меня не внове. Справимся. Весь мой путь в хирургии был от «пятки до лопатки».

Я продолжил рассказывать о своих случаях на Камчатке. Как вечером в мой дебютный первый день в лазарете, оперативный дежурный сообщил мне , что к нам в бухту зайдёт танкер, на борту которого женщина- матрос с маточным кровотечением, после попытки самостоятельного аборта. Звоню дежурному гинекологу в Петропавловск. Он мне: «Выскобли её и забудь!». Я ему ору в трубку: «Да, я только пару раз ассистировал в Академии на курсе гинекологии, у меня нет практики». На что его ответ: «Ну не скобли». Я ему: «Так ведь умрёт!». А он: «Ну тогда скобли. Я по телефону за тебя это не сделаю» и дежурный гинеколог отключился. Так тогда я сделал первый самостоятельный аборт.

– Дальше рассказывать? – спросил я, так просто из скромности, мне абсолютно несвойственной.

Под возгласы всеобщего одобрения и к моему большому удовольствию, я продолжил красочно описывать свою хирургическую камчатскую жизнь, как наутро следующего дня меня позвал начальник тыла базы и сказал, что только я могу помочь его горю. В свинарнике полно поросят, которым скоро будет месяц и их надо ставить на учёт, а до этого их надо кастрировать. Я хирург и это моя обязанность. Пришлось кастрировать. Гонорар за эту операцию мною был получен – молочный поросёнок и отрезанные яйца. Кстати зажаренные , прекрасная закуска. Берёшь их разрезаешь пополам и на сковородку. Нежнейшая вещь.

Так и протекала моя камчатская хирургическая жизнь. Днём были плановые операции. А однажды начальник лазарета сказал, что в поликлинике меня ждут люди с зубной болью, а так как наш стоматолог уехал на учёбу на пол года, то его обязанности буду исполнять я. У зубного кабинета сидело пять человек, которым я объявил, что могу только удалить зуб. Ушли все, кроме одного, который был так измучен зубной болью, что терять ему было нечего. Изрядно намучив себя и его, зуб я удалил. За полгода отсутствия стоматолога я в совершенстве научился удалять любой зуб от восьмерки до единицы.

Я заболтался. Но мой личный состав требовал ещё рассказов. Никто не хотел расходится. Жаль, что с подчинёнными нельзя выпивать. Продолжали пить чай. Я попросил кофе, и вдруг на первом же глотке, я как будто бы обжёгся, я вспомнил, а Инга- то кофе не любит. Её образ мелькнул у меня перед глазами, и внутри заныло. Я сам себе поразился, что оказывается Инга со мной, и я её не могу забыть.

Я продолжил рассказывать свои камчатские истории. Зимой у нас в бухте заметало так, что от столбов электрической линии торчали только конусные верхушки, машины двигались по дороге, как в снежном туннеле. Когда задувало, идти практически было невозможно. На противоположном берегу нашей бухты на высокой сопке располагался дивизион ракетчиков, в который раз в полгода вертолётами доставляли продовольствие, вооружение, никаких дорог туда не было. И вот однажды в такую пургу меня вызывают, у женщины там на сопке кровотечение. Эвакуировать её невозможно, пурга будет ещё неделю и вертолёту не долететь. Принимаю решение, идти пешком. Набираю матросов из экипажей по пять человек с разными группами крови, благо, что все моряки обследованы. Выбрал самых физически здоровых. Загрузился инструментом, растворами, оделись потеплее и пошли. Первая пятёрка утрамбовывает снег в течении пяти минут, затем уходит в хвост нашей группы. За ней следующая пятёрка. И так за восемь часов мы забрались на эту чёртову сопку. Матросы совсем обессилили, одного даже пришлось тащить на себе. Меня берегли, и в тропящую группу меня не брали. Помощь я женщине оказал, ей понадобилась первая группа крови. И каждый год, когда сходил снег и таял лёд, её муж, раз в неделю спускался к берегу, доставал крабов из краболовки, и закидывал мне с десяток самых крупных экземпляров.

. Спать я остался у себя в кабинете. Из-за срочной операции с солдатом, не было времени разместиться в комнате, которую мне выделили в доме недалеко от госпиталя.

Назавтра весь персонал госпиталя обсуждал рассказанные мной байки, потому что в женских коллективах секретов нет.

Вечером следующего после работы я поставил свой чемодан в комнату в двухкомнатной квартире, где во вторую заехал неделю назад тоже новый назначенец, заместитель Старцева. Звали его Валера Хомич. Он оказался выгодным соседом. Во первых он умел готовить, во вторых он был рыбак. И хотя в магазине продавались только утиные тушки деревянной кондиции очевидно из госрезерва тридцатилетней давности, он прекрасно тушил эту дичь с капустой. А после рыбалки на выходных он баловал меня ещё и ухой и жареной рыбой.

В КРАСНОМ ПЛАТЬЕ Я УШЛА ИЗ СТАРОЙ ЖИЗНИ

Голова моя забита предстоящим разговором с мужем, а вечером ещё надо собраться и пойти в Пушкинский театр на вечер, посвящённый Николаю Симонову.

Этот вечер, где будут чтить память великого трагика Александринки, я пропустить никак не могу. Бабушка мне рассказала, что будут показывать кадры из спектакля «Перед заходом солнца», который к счастью успели заснять на плёнку. Я очень хорошо помню этот спектакль. В третьем действии Симонов сидел в кресле, завёрнутый в клетчатый плед и слушал, что говорят ему его взрослые дети. А весь зал смотрел на его руки, и никаких слов не надо было, все чувства были высказаны через его руки. С тех пор прошло восемь лет, в последний раз Симонов вышел на сцену с этим спектаклем в 1972 году.

Как-то так сложилось, что и разговор с Игорем я наметила на сегодня. И вечер в театре сегодня. А почему я себе навертела такие планы? Наверное, специально. С разговором я тянуть не хочу, а после, в театре отвлекусь, забудусь. Будем сидеть с бабушкой в партере, я буду держать её за руку и всё неприятное улетучится.

Вошла в квартиру, и взглядом сразу наткнулась на Игоря. Сидит угрюмый, в нелепой растянутой майке и пижамных штанах. Волосы длинные, тонкие и жирные висят сосульками. Вот если бы он был женщиной, то точно бы встречал мужа в бигуди, и в засаленном халате. Конечно, если подумать, что может быть, и я виновата, что у него такой непривлекательный вид. А я и не хочу ничего менять, пусть одевается как умеет. Весь его вид не допускает мысли о сексе с ним

А ведь случилось. Через несколько дней после моего возвращения из Ялты я с Игорем переспала. Захотелось сравнить, а вдруг мне с Игорем станет также хорошо, как тогда в Ялте с Ильёй. Я ведь вернулась другая, чувственная, открытая. Но нет, не было той щедрости чувств, безумия, изнеможения от безмерного зноя. Какой зной? Ни жары, ни даже тепла. Я почувствовала, как обесчестила сама себя. И меня тогда в первый раз замутило, сразу после нашей близости.

Потом нежные взгляды Игоря встречали мою неизменную холодность, а на его ласковые слова я отвечала злыми колкостями. Моя бездушная придирчивость была некрасивой. Я металась, как зверёк, попавший в ловушку. И ещё каждое утро меня начала изматывать тошнота.

И вот сейчас я пришла домой и буду Игорю говорить, что не нужно продлевать наше общее плохое. Мы слишком уважаем, ценим друг друга, чтобы так небрежно относится к нашим отношениям.

Я села на стул напротив мужа и вместо того, чтобы произнести мешанину из осторожных фраз, я абсолютно бескомпромиссно выпалила: «Я беременна. И хочу, чтобы ты сразу узнал, что не от тебя».

Я видела, что он бы с удовольствием меня ударил, в глазах вспыхнул мимолётный гнев, потом погас. Он сидит напротив и вид у него жалкий, такого болезненного неудачника, которому не удаётся справится с жизненной ситуацией, когда жена стерва.

А я упивалась своим презрением к нему, такому мелкому. И это было совсем неинтеллигентно, не по доброму. Я была переполнена тщеславием. И, если разбираться, победитель я или побеждённый?

Я надела своё облегающее красное платье. Красный цвет символизирует полноту жизни. И вот такая полная желаний, я ушла из старой жизни.

В Александринке мы встретились с Мариной. Она у нас известный театрал, не пропускает ни одной премьеры, ни одного значимого события. Любит собирать басни про артистов, и потом часами висит на телефоне обсуждая с подругами подробности жизни знаменитостей, смакуя детали.

После Ялты мы с ней только перезванивались, так ни о чём серьёзном не говорили, только «Как ты?» и «Что делаешь?».

И вот в фойе вижу, Марина с царственной грацией идёт в сногсшибательном платье из зелёной тафты, воротник лодочкой красиво окаймляет её нежную шею. Я подошла сзади и обхватила её тонкую талию. Она обернулась, и мы обнялись. Марина на таких высоченных шпильках, что я оказалась ниже её плеч. Я почувствовала себя неуютно и отодвинулась подальше, не хотелось на её фоне выглядеть коротышкой.

Марина увидела мою бабушку рядом со мной, и сразу припала к ней. Вот подхалимка, понятно же, что Марине нужны контрамарки и пропуски на все нашумевшие спектакли. Многие вьются вокруг моей бабушки, она уже много лет работает секретарём в ВТО, то есть во Всероссийском Театральном Обществе. Начинала она ещё при Николае Черкасове, но в основном более десяти лет проработала, когда председателем ВТО был Юрий Толубеев. Про Черкасова постоянно вспоминает, как он входил в приёмную, заполнял пространство своим низким глубоким голосом и всех приветствовал, элегантно целуя руки дамам.

Я оттащила Марину от бабушки и отправилась с ней в буфет выпить шампанского. К бабушке сразу подбежали любопытствующие, чтобы она рассказала о новом председателе ВТО, в должность тогда вступил Кирилл Лавров.

– Ну, что, голуба рассказывай про себя, – Марина немного снисходительно обратилась ко мне.

–У меня шквал новостей. Не хочу здесь вскользь говорить,– смотрю Марина мгновенно переменилась в лице. Она сбросила свою царственность, нависла надо мной, даже сделалась меньше ростом и приготовилась проглотить меня со всеми моими событиями.

Но я держала паузу, как Вия Артмане в роли Джулии Ламберт. Эта пауза из фильма «Театр» гениальна. И кто значительнее в этой паузе? Сама героиня Джулия, которую придумал Сомерсет Моэм, или Артмане, с блеском сыгравшая эту роль? Такая модель великой интриги меня очень вдохновляет.

Марина была готова забрать меня со второго действия, чтобы поехать к ней, а там винцо, коньячок и пирожные и она выпотрошит меня наизнанку со всеми моими тайнами.

В театре мы всё же остались. Я никуда не торопилась, у меня теперь нет дома, куда надо спешить. На дворе бабье лето, впереди тёплая сентябрьская ночь. И Маринкин балкон. Будем сидеть закутавшись в одеяла. Мерцающие огни, раскиданные по ночному городу нас загипнотизируют, и я отдамся в лапы Маринкиного кровожадного интереса.

Поздно вечером мы приехали к Марине, посуетились, собирая на стол. Подруга сегодня меня угощает чёрной икрой. Вопрос, откуда, я не задаю. Или всё тот же дядя, или появился новый могущественный кавалер. Наконец, уселись, устроились удобно в креслах на балконе.

– Сегодня я окончательно ушла от Игоря, – так сказала я для затравки разговора

– Брось ты, это несерьёзно. В какой раз ты ушла? А потом снова пришла? У тебя Игорь как проходной двор, заходишь, выходишь, – Вижу, что Марина не этого признания от меня ждала.

– Да, туда – сюда, и всё мимо, – это я пробурчала больше для себя.

– И этими ерундовскими соплями ты меня хотела сразить? – Марине стало скучно .

– Я беременна от Ильи, – здесь я завершила свою паузу, которая началась в театре, когда я не выпалила сразу тогда в буфете новость о своём интересном положении.

По Марининой реакции я увидела, что эта новость не произвела на подругу эффект разорвавшейся бомбы. Она слегка застыла, зрачки сузились. Но охать и всплёскивать руками не стала. Она резко схватила рюмку и налила себе коньяк.

– Неожиданно, но прогнозируемо. Я уехала, ты осталась такая одинокая, беззащитная и он тебя окружил своей заботой так, как Илья умеет, то есть стал с тобой спать. Так просто, – Марина залпом выпила целую рюмку коньяка.

– Нет, не просто. Мы стали с ним близки не только физически. Мы провели с ним целую неделю вместе и нам было хорошо, – проблеяла я.

Нет, не умею я вести ведущую партию в разговоре. Я чувствовала, что сдаю свои позиции, и говорю как- то неубедительно.

– Между прочим, где Илья сейчас? И что ты о нём знаешь вообще? Кроме того, что с ним здорово трахаться. Признаться, я

тоже это знаю, переспала с ним и получила немалое удовольствие.

– Он уехал в Северодвинск, в Архангельскую область и там заступил на службу.

– И?

– И я от него ушла сама, он хотел быть со мной, он звал меня с собой. Я сначала думала, что буду с ним, потом …

– Потом передумала! Почему?

– Вмешались родители, они запретили мне уходить от Игоря. И я подумала, что да, так будет правильнее ничего не разрушать.

– Думала, передумала. Ты ведёшь себя как маленькая девочка. Вот сейчас что ты надумала в конце концов?

– Ты же знаешь, что у меня было три беременности и все они заканчивались выкидышами. И если этот ребёнок Ильи удержится, то я, наверное, ему об этом сообщу, а там как сложится, не знаю.

– Вот! Ключевое слово « не знаю». Игорь знает, что ты беременна?

– Да, я ему сегодня сообщила. И сказала, что ребёнок не от него.

– Так, то что ты переспала с Ильёй, это нормально. То, что ты мечешься, то уходишь от Игоря, то возвращаешься, это нормально. А вот то, что ты сказала ему, что ребёнок не от него, вот это уже глупость. Ты спала с Игорем, когда приехала из Ялты?

– Да, всего один раз.

– Этого вполне достаточно, чтобы объявить, что ребёнок его.

– Зачем? Я не хочу так.

– Скажи, ты меня считаешь дурой?

– Ты что?! Нет, конечно. Я часто аплодирую твоему интеллекту.

– Тогда меня слушай. Тебе не нужен Илья вообще. Ты, что поедешь на Север, в гарнизон?! Уедешь такая изнеженная, заласканная своей обожаемой бабушкой и родителями и будешь жить среди офицерских жён, неизвестно откуда взятых. Покинешь Ленинград?

– Что ты так сразу обнажаешь действительность. Илья не просто офицер, он врач, хирург. Он умный, содержательный.

– О, пошла «красить лошадей». Он гуляка и пьяница. Если он будет иногда приезжать сюда, то можешь с ним переспать для удовольствия. Да и я тоже пересплю.

– Марина, ты…

– Слушай дальше. Ты забыла, что у твоего мужа по матери дедушка-еврей и у вас с Игорем есть разрешение на выезд в Израиль, и ещё у Игоря на руках приглашение на работу в Американский университет?

– Да, я об этом не думаю. Я вообще против отъезда. Я же не могу оставить родителей и бабушку.

– Они к тебе в гости будут приезжать.

– Нет, это не вариант. Ты же прекрасно знаешь, что люди уезжают навсегда и встреч больше не предвидится.

– Инга, перед тобой весы. На одной чаше Игорь с ясными перспективами и его любовью к тебе. Если честно, то ему давно надо тебя разлюбить. На другой чаше весов сплошные неизвестные, любит ли тебя Илья, какое у тебя будет с ним будущее. С этим бабадёром, моряком-хирургом сплошная непонятка.

Я мотала головой, я не соглашалась с Мариниными доводами, но в глубине души я понимала, что Марина права насчёт Ильи. Он такой блестящий Мистер Х, а есть ли в его сердце местечко для меня.

«НЕТ, С КРИКОИНОМ!»

Жизнь холостых офицеров в Северодвинске протекала достаточно бурно. Архангелогородские блондинки добры и отзывчивы, они прекрасно скрашивают досуг холостого офицера. Встретить женщину, с которой приятно провести время, всегда можно в центральном ресторане города « Белые Ночи», коротко РБН. А так как утка Валеры Хомича стояла у меня уже поперёк горла, я любил ужинать в РБН.

Каждый вечер в ресторане играла живая музыка. Ребята в музыкальной группе были заметные, значительные личности, звёзды городского масштаба. Один из них, умник, наслушавшись рассказов какого-то посетителя, зэка в анамнезе, решил ввести себе в крайнюю плоть вазелин, и к несчастью занес инфекцию. Его любимый «прибор» отёк, опух, воспалился. Его привели ко мне. Он трясся от боли и страха.

– Доктор, делать будешь с новокаином?

– Нет, с крикоином!

С большим трудом мне удалось удалить его «тюнинг». После этого я стал лучшим другом музыкантов. А анестезия под названием «крикоин» вошла в обиход моих пациентов.

Иной раз после закрытия ресторана музыканты меня приглашали посидеть с ними вместе за «достарханом», то есть за столом, который накрывал дежурный повар. К полуночи мясо в бульоне для первых завтрашних блюд уже было готово, и разваренные мослы изымались из общего бака и большой горкой были разложены на тарелках. Водка под такую закусочку лилась рекой. Как много за этими посиделками я узнал о роке и джазе. С ребятами- музыкантами я отменно отдыхал от дневного напряженного графика.

Мне командованием было разрешено госпитализировать гражданских пациентов. Ещё на кафедре в Академии я начал писать диссертацию по применению органо-сберегающих операций при желудочных кровотечениях, то есть я не проводил резекцию желудка, а делал ваготомию с пиролопластикой, при которой смертность пациентов уменьшалась в разы, от 86 до 19%.

У меня здесь в госпитале появилась хорошая возможность продолжить, то что было моей специализацией на кафедре.

Северодвинск относительно небольшой, поэтому молва обо мне быстро разнеслась среди горожан, отбоя от больных не было. В бухгалтерии имелась статья затрат на консультации посторонних специалистов, а под боком был Архангельск с его мединститутом. Я перезнакомился со всеми заведующими кафедрами хирургического профиля и три раза в неделю в семь утра госпитальная машина уходила в Архангельск за кем- нибудь из них, и к десяти утра тот или иной заведующий кафедры был у меня в операционной.

Больных я готовил заранее. Так я улучшал свои практические навыки в узких хирургических специальностях нейрохирургии, в пульмонологии, урологии, гинекологии, травматологии, в сосудистой хирургии. Я постоянно учился, набирался опыта, стал оперировать гражданских больных, не только по теме своей диссертации, но и с другими хирургическими заболеваниями.

Скучать мне не приходилось, никогда не знал, что приключится в любое время суток.

Вернулся я из ресторана с милой пассией, с которой хотел провести приятную ночь, но позвонил дежурный по госпиталю и доложил, что надо срочно брать операционную бригаду и лететь на Соловки. Там мичман выстрелил себе в грудь из пистолета и до сих пор, «зараза», жив.

Мы загрузили укладки в автомобиль и добрались до пристани. Я, Фердинанд анестезиолог и Лариса операционная сестра на катере командира базы двинули по Белому морю к Соловкам, а точнее к острову Жижгин, входящий в Соловецкий архипелаг.

Я немного подремал. Ранним утром мы подошли к острову, и я обомлел, увидев картину, достойную кисти художника. Остров в сочной зелени, на нём возвышается снежно белый маяк, прорезающий синее небо и вокруг ходит волнами серо-лазурное море. Завершает пейзаж стоящий на рейде четырёхмачтовый барк «Седов». Это громадный парусник, флагман нашего парусного флота. Они шли в Норвегию, и находясь в районе Соловков получили радио сообщение, что необходимо помочь раненому. Врач парусника оказался на острове раньше нас, где он оказывал помощь недостреленному мичману.

Мы высадились на берег острова, и прошли в ленинскую комнату казармы, там на столе, накрытом белой простынёй лежал раненый, кожа его была ещё белее простыни. Давление 60 на 40, пульс за 120, все признаки внутреннего кровотечения.

Врач с барка гордый стоял рядом.

– Не спешите, коллега, все в порядке, помощь оказана.

– А что вы сделали?

– Как что? Вот, зашил входное и выходное отверстия.

– Понятно.

Я попросил тишины. Покачал грудную клетку мичмана, все услышали явный плеск. Фердинанд выразительно на меня посмотрел, а Лариса понимающе улыбнулась и стала готовить инструменты для операции.

Да, левая плевральная полость была полна крови. Врач с барка был явно небольшой спец в военно-полевой хирургии. Опыт ещё никому не навредил и я ему предложил: «Дружище, мне нужен ассистент. Поучаствуй в операции.»,

Мы приступили к операции. Пуля повредила межрёберную артерию и ткань лёгкого. Артерию мне удалось легировать. Кровь из плевральной полости мы профильтровали и перелили в вену обратно раненому. Поставили дренажи и закончили операцию.

Больной готов был к эвакуации. Так как жизни его ничего не угрожало, мы решили перевести его на Соловки и оставить там в лазарете под наблюдение колоритнейшего хирурга, моего другана, Миши Блиндера, рыжебородого двухметрового гиганта, который был такая яркая фигура, что режиссёр Андрей Кончаловский, снимавший на Соловках свой фильм « Романс о влюблённых» не мог не взять его на эпизодическую роль капитана морской пехоты, ведущий своих бойцов в атаку. Я слышал, что вся родня Миши эмигрировала в Израиль и его от греха подальше заперли хирургом на Соловки, чему он был несказанно рад, так как ожидал, что его вообще уволят.

Над всем островом Жижгин стоял йодистый запах водорослей, оказывается там собирали морскую капусту для производства агар-агара. Больной мой чувствовал себя удовлетворительно, настроение у меня было приподнятое и я решил вспомнить свои молодые годы на Камчатке. Я на глазах изумленных аборигенов сварил в кипятке бурую некрасивую ламинарию и она превратилась в изумрудную морскую капусту, которую я потом нарезал лапшей, добавил лучку, чесночку, приправил перчиком и солью, и щедро полил подсолнечным маслом. Получилась настоящая «качука», японское блюдо, рецепт которого я до сих пор помнил. Лариса, посмотрев на моё кулинарное чудо, набрала ламинарии, чтобы дома порадовать мужа новым блюдом. А Фердинанд такое дело проигнорировал.

Загрузили мы мичмана в катер и повезли на Соловки, отдавать в руки Мишки. По пути должны были вернуть на барк «Седов» доктора и всех остальных, кто прибыл с ним «спасать» раненого. Среди них особо выделялся фотокорреспондент, он оказался известными писателем Михаилом Ивановым. Писатель прожужжал нам все уши, какой он знаменитый, сам японский Микадо приглашал его на фуршет.

Питьевая вода на катере была отключена, но эта знаменитость так хотела выпить, что я предложил разбавить спирт водой из бачка унитаза и хотя это не было императорским фуршетом, писатель согласился. Но я забыл, что вода в гальюны подается забортная, то есть морская солёная, и спирт, разбавленный ею, стал белым как молоко. Однако сухой закон на барке «Седов» так достал знаменитость, что он выпил эту бурду как божественный нектар. Глазки его разгорелись, он сказал, что он опишет это приключение в своём следующем романе. Я презентовал ему оставшийся спирт и они счастливые высадились на барке.

Мы сдали больного на Соловках, обнялись с Блиндером и отправились домой, где меня ждали две новости. Первая хорошая, благодарность от командующего флотом за спасение мичмана. Вторая плохая, меня вызывают в политотдел. На меня пришло письмо- жалоба, в котором я представал разрушителем советской семьи, и подписано оно было главным психиатром Вооруженных Сил, отцом Ингиного мужа.

Моя Инга не отпускала меня.

«У МЕНЯ НЕТ НИЧЕГО ОБЩЕГО С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ»

Меня, не откладывая дело в долгий ящик, вызвали на заседании парткомиссии в политотдел, где меня выстирали и высушили. Дядьки, на мордах которых были написаны пороки всего человечества, с горящими глазами обличали меня в разрушении основ нашего общества, а именно семьи. Я, гад такой, совращал невестку уважаемого человека.

Я на голубом глазу доказывал, что нет у меня ничего общего с этой женщиной и вообще в моей жизни меня всё устраивает и жениться я не собираюсь. Да и где я тут женюсь, если даже к бабе иду, то адрес оставляю, чтобы меня могли найти, если что-то случится в госпитале.

Тем не менее я был осужден и предупрежден, что в случае чего я расстанусь с партбилетом. Последней фразой было: « До нас доносятся сведения, что, вы, Лоевский большой ходок».

Придя в отделение, я рассказал своей старшей медсестре Тамаре Васильевне о претензиях к моему моральному облику.

– Илья Семёнович, могу я вам сказать одно, в нашем отделении никто вас не сдаст. У вас правильное поведение, вы даже сплетниц «вывели» из нашего отделения, как тараканов. У вас нет фавориток, а то девки сразу дуреют и начинают ставить себя выше других.

Я понял, что теперь моральная обстановка в моём коллективе нормальная. А всё началось с того, что буквально через неделю после того, как я заступил на должность, я пришёл на службу пораньше, чтобы перед пятиминуткой успеть посмотреть некоторых больных. В этот момент ко мне в кабинет зашла медсестёра Валентина, и начала рассказывать мне о перепитиях в нашем коллективе. Я её выслушал и не успел даже начать переодеваться, как пришла другая, Светлана с информацией такого же рода,

Я понял, что утренний мой обход не удастся. Сплетни и интриги процветали в отделении в полный рост, и это надо прекращать. Мои ординаторы выносили проблемы отделения домой к своим жёнам, а они в свою очередь устраивали «лей – перелей» с жёнами других врачей госпиталя.

Начав пятиминутку я первым делом изложил всем, что мне поведали Валентина, а затем и то, что поведала Светлана, и попросил всех не занимать моё время а говорить всё здесь при всех, так как всё что скажут мне кулуарно, я изложу всему коллективу. Еще хочу сказать ординаторам, что настоящий офицер с женой не треплется, не выносит информацию из стен госпиталя.

Смотрю Света и Валя головы опустили, но периодически так зло на меня посматривают. Ординаторы насупились и как-то сплотились.

Для разрядки от взбучки я им всем рассказал очередную байку про своего адмирала Беца. Рассказывал я по ролям, и в красках.

«Как известно, ковры в дефиците, а на Камчатке особенно. И вот мой адмирал Валентин Иванович Бец приходит домой и жена Галина Ивановна радостно сообщает ему, что приобрела отличный ковёр размером «три на четыре». На что адмирал говорит:«Галюша, что -то я не видел фамилии Бец в списке счастливчиков, которым выделены ковры, а поэтому, жёнушка, скатывай его, и тащи обратно в магазин». Весь посёлок с интересом наблюдал, как адмиральша прёт на плече огромный ковёр. В магазине с трудом сбрасывает его на прилавок и отдуваясь говорит: «Девочки заберите его. Валентин Ивановичу расцветка не понравилась».