Loe raamatut: «Восхождение к власти: «италийский рассвет»»
«Блаженны алчущие и жаждущие правды, яко те насытятся»
– Евангелие от Луки, глава 6, стих 21.
«Перековка – самое главное для клинка. В тот момент, когда оружие меняет форму или чинится, оно укрепляется, становится качественнее, готовясь к новым битвам. Плохие клинки выкидывают. Так же и с человеком. Только личность проходит перековку новыми идеалами, воззрениями и испытаниями. Те, кто всё переносят, вбирая в себя мудрость нужного или отторгая душе рушащий яд, становятся крепче и сильнее. Ну а есть – ломаные люди, не перенёсшие болезненных изменений. От них мир избавляется, как от ненужных элементов».
– Сарагон Мальтийский, «чёрный оракул». Философ времён Великого кризиса.
«Да, Сарагон, прав. Наш мир – мир удивительный. Где-то существуют информакратии с крайне продвинутым социальным устройством, и, причём по соседству с ними могут развиваться сектантские религиозные общины, живущие как нищие в канаве, с примитивной организацией. Диктатуры и абсолютные монархии соседствуют с анархистами и демократами. Развитые государства с мощной экономикой живут рядом с нищими и убогими странами. Удивительно. Но такая разрозненность и сыграет роковую роль в их жизни, ибо никто не сможет поодиночке противостоять монолитному и идейному механизму. Я его пока не вижу, но говорю – если он появится, то свет его идей сожжёт всякого, кто встанет у него на пути».
– Ламес Иллирийский, философ времён Великого кризиса.
«Каждому поколению свойственно считать себя призванными переделать мир».
– Альбер Камю. Писатель эпохи задолго перед всеобщем благоденствием.
Предисловие
От автора: книга – часть литературной вселенной «Мир серой ночи», а также коммерческое переиздание. Иллюстрации в этой книги, за исключением карты и «рисунка 21», взяты с «Freepik.com». Эта иллюстрации были созданы с помощью ресурсов «freepik.com».
До построения великого Автократорства Рейх ещё несколько десятилетий. Мир находится на последней стадии великого кризиса, разгоревшегося века назад и опрокинувшего цивилизацию во мрак. Центром событий становится территория бывшей Италии, где раскинулось множество государств, ведущих неустанную борьбу против друг друга. Земля, где зародилась великая Римская империя, пребывает в запустении и не знает покоя, ибо те, кто возвысился над обычными людьми, преследуют лишь алчные цели, терроризируя собственный народ. От технологично развитого севера подле Апеннин, где человечность стала мифом, сердца заменили моторы, а холодный разум на алтарь остаток прогресса кидает десятки тысяч человеческих жизней, до аграрного юга, где на пашнях и полях-житницах от нечеловеческих условиях умирают тысячи тружеников, становясь пищей для адской мельницы плантаторов. Но вот ирония – безжалостные техно-лорды севера и держатели новых феодов юга – единственные, кто удерживает эту часть тлеющей Европы от полного падения в дикарство и голод. Они же и поддерживают искры цивилизации, не считаясь с нищетой, жестокостью и смертями.
Человечество исполнило сумрачные и пугающие предсказания о будущем, где человек станет человеку волком… но так ли будет всегда? Что-то надвигается на практически угаснувший мир, который вряд ли способен измениться и стать чем-то большим, чем помойная яма. Новые пророки утверждают – «грядет очищение огнём и словом, что смоет всю нечисть огненным приливом. Над югом старого света возгорится свет нового солнца».
В центре событий предстоит оказаться молодому парню, ребёнку улиц. Он находится посреди выстроенного человеческими руками «ада» и с отвращением смотрит на происходящее вокруг. В этом мире – друзья слово такое же номинальное, далёкое, как и надежда, верность, любовь, радость и вера. Однако, невзирая на охватывающую жестокость, парень ещё верит в светлое будущее и счастье для тех, кто его окружает.
Выдержит ли юноша испытания, уготованные ему вестниками изменений? Сможет ли столь молодой дух выдержать пробу новыми идеалами, которые только собираются перекроить мир по своему усмотрению? Главное испытание впереди – стерпеть зиждущийся свет «нового солнца», восходящий над разодранной «Италией».
Пролог
Эпоха «Великой европейской ночи».
Вуаль ночи накрыла холодной рукой город, погрузив опрокинув его в объятия мрака. Всё черным-черно и даже тьма на улицах кажется непроглядной, удушающей всякий свет уличных фонарей. С неба хлещет ледяной дождь и дует морозный ветер, гонящий отвратительные городские запахи и воющий оду погибели. Над «людским ульем» установилась непроглядная темень, и даже убогое освещение не может её разогнать, а оттого ничего не видно дальше своего носа. Да кому разглядывать дороги? Все обычные горожане по домам ночью сидят, так как в это время суток это одно из самых безопасных мест, если конечно для этого города ещё применимо слово «безопасность».
Но всё же есть та, для кого ночь не спокойна. По кривым и разбитым улочкам бежит женщина, преодолевая стихийные свалки и разрушения дороги. Ноги запинаются о кучи валяющегося мусора, девушка едва не проваливается в обширные дорожные ямы, но продолжает нестись, держа в руках большую коробку. Её тёмные волосы слиплись из-за постоянного дождя, а лицо скрылось за тканевой маской. Пространство вокруг улицы сдавливают колоссальные многоэтажные дома, похожие на мрачных стражей во мраке. Только постройки давно стали воплощением разгрома и кризиса – порушенные стены и выбитые окна, мох и лишайник окутали их подобно узорчатому ковру. По кожаной куртке, в которую одета бедолага, бегут струйки ледяной промораживающей воды, а сам покров готов треснуть от такого холода и осыпаться кусками. Из носа рвутся клубы пара, окутывающие прекрасный лик, а тяжёлое сбивчивое дыхание разносится по улице слышимым приглушённым эхом.
Несчастная как загнанный зверь несётся по улице в безысходной надежде спастись. Позади уже слышатся безумные, полные жесткости и ненависти голоса. Сапоги готовы развалиться на части, а изодранные брюки едва ли представляют собой одежду, способную защитить от впивающихся в кожу когтей стужи. В руках молодой женщины зажата какая-то коробка, прикрытая полиэтиленом, чтобы вода внутрь не попадала и для создания хоть какого-то тепла.
– Ай! – крикнула девушка, запнувшись. Под ногами то и дело попадаются ямы, колдобины и малые овраги, «выросшие» посреди улиц. Глаза пытаются найти путь, ориентиры, но впереди лишь тьма и нет ни одного окна, из которого бил бы свет, нет ни единого фонаря, осветившего путь. Кажется, надежды нет.
– Мы идём за тобой, тварь! – кричит голос полный безумия откуда-то сзади.
– Тебе от нас не спрятаться! – гулким эхом поддерживает его следующая голосина.
Девушка не обращает на это внимания. Она сосредоточена лишь на том, чтобы нестись. В ногах огнём ощущается усталость и боль, одежда промокла, пальцы немеют от жуткого холода, но нельзя останавливаться ни на секунду.
«Ура», – радость вспыхнула в изнеможённом рассудке.
Вот пред очами мелькнула попадается знакомая дверь, зажатая в доме, стоящего посреди исполинских построек. Девушка перелезает через груду камней и разбитых автомобилей, оказавшись рядом с деревянной подгнившей дверью двухэтажного здания, и судорожно бьёт изо всех сил в неё. Хруст дерева, из которого сколочена преграда, говорит о полной испорченности материала. Но всё же гнилые доски держат удар женского кулака, возвещая о несчастной гостье.
– Кто там? – звучит вопрос из-за двери.
– Аннета! – громко кричит девушка, пытаясь перекричать дождевую дробь, – открывай!
Дверь со скрипом отворяется и оттуда показывается фигура молодого мужчины в чёрной церковной рясе, подпоясанной обычным драным ремнём. Его лицо покрыла тень удивления и страха, но взгляд остаётся сосредоточенным и строгим.
– Что тебе понадобилось, Аннета? И так поздно…, – раздается спокойный вопрос владельца дома, но услышав матерные и гневные воззвания с улицы. – Если нужно, можешь спрятаться у меня в доме.
– Нет! – резко ответила девушка. – Это поставит вас под удар банды…
– Тогда что?
– За мной гоняться, – со слезами на прекрасном бледном молодом лице умоляет девушка. – Заберите их, прошу вас! Найдите мою сестру и отдайте их ей, вы знаете её же.
Жилистые руки священника уцепились за коробку и откинули кусок полиэтилена. В коробке, закутанные в тряпки и куски тёплой одежды лежат два ребёнка, слабо похныкивающих и просящихся к матери. Их плач отзывается гулким надрывистым воем печали в душе священника, а при каждом хныканье дух готов выпрыгнуть из тела.
– Это же?
– Да, мои дети, – утирая слёзы с миндальных очей, горестно молвит девушка. – Я вас очень прошу, спасите их, – молит она, протягивая шкатулку, окованную железом и ключ. – Вот, передадите её им, когда будет девятнадцать лет.
– Хорошо, – скрипя сердцем, священник забирает ключ и шкатулку.
Девушка, прежде чем, уйти, сгинуть посреди прогнившего города, села на корточки и заглянула в коробку.
– Ну, тише, – с улыбкой, выражавшей тяжёлую непосильную боль и искреннюю материнскую радость, говорит Аннета. – Успокойтесь, дети, всё будет хорошо, – заливаясь слезами, бесполезно утирая их, продолжает разговаривать женщина. – Мама любит вас. Ведите себя хорошо у тёти. Я люблю вас.
Поцеловав каждого ребёнка в лоб, несчастная мать поднялась и прежде чем снова продолжить напрасную беготню по городу проронила лишь одно слово:
– Прощайте.
Рисунок 1 «Типичный пейзаж Сиракузы-Сан-Флорен. Всё пропитано духом безнадёги и разрухи».
Глава первая. Мир обречённый
Где-то на территории Южных Апеннин.
Солнце? Его практически не видно. Тёмные, давящие грузные облака, отлитые синюшным свинцом, закрывают небосвод непроницаемой пеленой. Никакой луч не способен пробиться сквозь беспроглядную и густую пелену безликой облачной массы. Оттого в городе и стоит лютый холодок, промораживая каждого, кто посмеет сунуться на улицу.
Огромные промышленные монстры исполинской величины исторгают в небеса тонны чёрного смога, отравляя облака и делая их ещё гуще, оттого и страшнее. Обитые ржавым металлом, окружённые заборами и контрольно-пропускными пунктами, монументальные заводы каждый день выпаливали из высоченных труб столько химикатов, что они потом оседали вместе со снегом и пылью, забиваясь в лёгкие и глаза людей. Наследство пережитых славных времён эпохи прогресса превратилось в жестокую убийцу природы этого места. В сутки, подобные заводы пожирали порой не только ресурсы, но и пару человеческих жизней, переваривая их в жадной утробе производства, а управляющей элите производственных конвейеров, нанятых где ещё можно было чему-то научиться, нет дела до гибели людей.
Город, некогда бывший на пике могущества в золотом веке человечества, сейчас представляет собой жалкое зрелище. Блистающий совершенством, пышущий богатством и манящий благополучием в прошлом, сейчас воплощение кошмара, явившийся олицетворением ужаса кризиса, разразившегося многие лета назад.
Блистающие небоскрёбы, ровные дороги, строгость, но справедливость правосудия, роскошные сады и парки: всё это и многое было некогда визитной карточкой Сиракузы-Сан-Флорен. Но теперь, переносясь сквозь горнило кризиса, видные образы чудесного поселения стали отвратительными, извращёнными и ужасными. Высокие сверкающие небоскрёбы сменились на громадные, чёрные и мрачные заводы с простейшим производством вещей и поля разрушенных кварталов, парки, обладающие красочными видами, пали в прах или были стоплены в недрах сотен печей. Смех, радость и счастье переменились на плачи и стоны средь руин. Прах целых эпох витал над городом, взывая к унынию и печальным воспоминаниям о техночудесах, которые навряд ли обретут вновь.
Никто не помнил, когда был заложен первый камень падшего града. Кто-то утверждал, что он был построен посреди Апеннин средь пустых мест, другие же говорят, что «улей» старее, чем кажется, ибо он покоится на фундаменте более древнего города, жившего в стародавние эпохи всеобщего благоденствия и времён, когда о кризисе только помышляли, как о невозможном.
Заводы стали не единственным бичом жизни населения, печально памятующих о былой славе. Огромный град уходил промышленными корнями далеко вглубь, вгрызаясь в породу железными мандибулами, нещадно потроша землю, добывая с особой жадностью скудные природные ископаемые. Шахтёры, каждый день отправлялись под пласты земли, но возвратиться суждено не каждому, ибо обвалы, обрушение конструкций, производственные травмы и ещё мириад возможностей для моментальной или долгой мучительной смерти, пожинали кровавую жатву.
Другой же ногой Сиракузы-Сан-Флорен уходил в морские пучины. Десятки рыбных заводов и предприятий усеяли берега, деля пространство вместе с многочисленными портами. Сотни и тысячи тонн рыбы проходят сквозь заводы, а остатки от переработки выбрасывали прямо на берега и разворошенные улицы. И на свеженькую рыбку, слетались тучи бездомных, остервенело вырывая шкурки, чешую, мясо из клювов остервенелых чаек, которые сами могли стать обедом. А не съеденное начинало вскоре гнить, отчего большая часть города стонала от адских невыносимых запахов.
Всё это, лишь малая толика ужаса, нависшего над Сиракузы-Сан-Флорен, повергающая большинство горожан в пучину безнадёги, разгоняемой лишь тяжёлой работой, идущей день за днём, которые просто не отличимые друг от друга. Но как говорил древний философ Сарагон Мальтийский – «Средь горнила земного ада смогут закалиться самые крепкие клинки, чья воля способна рассечь судьбы и рока твердь».
Сквозь разбитые, заваленные мусором улочки пробирается человек, облачённый во всё чёрное, с накинутым на плечи плотным непроницаемым плащом с капюшоном. Пространство вокруг сжимали разбитые пятиэтажные постройки. Тут, на окраине города, практически в каждой квартире отсутствует отопление и не удивительно, что из труб домов клубится чёрный дым, а в печах горит всё что может пылать.
Пятиэтажные дома справа, пятиэтажные дома слева и весь квартал только из них состоял. Человек в плаще читал историю и знает, что тут раньше жили обычные рабочие. Теперь же это прибежище для всякого сброда. Это дают ему убедиться и картины того, как пара наркоманов буквально всовывают дозу какому-то парнишке, взгляд в другую сторону и глаза зрят то, как какая-то блондинка в драной сверкающей одежде готова отдаться чернорабочему за пару монет. Уши ловят всхлипывания и стоны – избитый мужчина лежит прямо на дороге и окровавленными пальцами ищет кошель, в котором ещё десять минут тому назад нёс скромные сбережения.
«А полиция?» – спросил себя парень и тут же сам ответил. – «Господи, да братки из банды Махмуда лучше, чем легавые… первые хоть если деньги за крышу берут, так и защитить могут».
Таинственная личность лихо перепрыгнула через лежащего в собственной тошноте небритого мужчину, облачённого в рваные утеплённые одежды. Все проходили мимо развалившегося бедолаги, и никто не спешит к нему подойти. Медицинские и городские службы давно канули в прошлое, и средь всего населения действует только один принцип: «помоги себе сам». Десятки подобных напившихся или на грани смерти людей усеивают улицы Сиракузы-Сан-Флорен, и никто к ним не подойдёт.
Человек в капюшоне и плаще продолжает свой путь, идя по разбитой, покрытой свежевыпавшим снегом, улочке. Его окружают со всех сторон самые различные представители низового пролетариата города. Нищие, просящие подаяния у зданий, устроившись в коробках; наркоманы, одуревавшие от принятой дозы или уже дрожащие в конвульсиях и с пеной во рту; жрицы любви, заманивающие всех подряд отдаться за пару звонких монет, и обещающих доставить массу самых «возвышенных» ощущений, манипулируя инстинктом.
Спустя какое-то время пятиэтажки отступили, и улочка столкнулась с полноценной дорогой, по которой разъезжают эпохальные машины. Рёв мотора, гул дикости, исходящий от глушителя, скрежет металла об асфальт и свист тормозного пути: смешение этих машинных звуков напоминает об ушедших временах, когда автомобиль не был предметом шика для самых богатых. Теперь же, некогда обычное средство передвижения, обернулось в предмет неписанной роскоши.
Фигура в капюшоне вынимает руку из-под плаща и в пальцах промелькнул медно-золотистый блеск латунных монеток. Нищий, который мог только слышать, уловил чутким ухом звон и дрожь металла и прежде чем в коробочке раздастся бренчание. Бедняк заранее говорит:
– Спасибо.
Человек в чёрном спокойно пошёл сквозь дорогу. Последнее авто тут пронеслось минут десять назад, задавив двух кошек и поранив опрометчивого мальчугана из местного приюта. Учитывая статус машины и его символику, никто не осмелится сказать хоть что-нибудь водителю. Ни полиция, ни суды, ни подобие прокуратуры – никто не смеет выступать против воли самых зажиточных или управляющих, ибо в Сиракузы-Сан-Флорен воля соразмерна кошельку и чем он больше, тем весомее власть.
Впереди открываются виды самого примечательного в сие мире – огромный разросшийся базар, уходящий прямиком в разрушенные кварталы, ставшие руинами и упираясь в пятиметровую стенку завода.
Перед человеком стелется целый трущобный рынок, раскинувшийся на многие километры и внушающий трепет своими габаритами. Представленный крытыми палатками и лавочками, накрытыми тканью, брезентом или сшитыми пакетами, торжище представляет широкое «одеяло», пёстрое и сшитое из тысяч разноцветных лоскутов. На подобных базарах, где кипит вся городская жизнь, можно найти и купить что и кого угодно. Хотите оружие, или предпочтёте древние реликвии, а может быть нечто поэкзотичнее? Всё даст за свою цену. Подобные коммерческие узлы могут достать всё, что душа пожелает. Шаг на рынок – шаг в отдельный мир, где царят иные законы, основанные на сращивание догматов подлости и законов союзов, правил хитрости и науки торговли. За красочными вывесками и торговыми объявлениями крылась истина денег, а точнее истинная цена вещей.
Человек в капюшоне как можно быстрее стал продвигаться сквозь узкие базарные улочки. Ото всюду несутся в уши заманчивые призывы купить какую-нибудь штуку. Торговцы с особенным рвением, присущим только для них, спешат заманить покупателя в лавку и сбыть ему товар. Крики зазываний, шум переговоров покупателей и говоры всех со всеми по мере углубления в недра рынка превращаются в один протяжный гул. Тысячи ароматов спешат забиться в ноздри. Запахи, источаемые от диковинных специй, различных химических веществ, наркотических масел, амбре табачных изделий и едких токсинов, смешивались в единую вонючую симфонию рыночного смрада.
Каблуки сапог таинственного человека стучали об отчищенный от снега асфальт, но стук слаб и ореол красивого цоканья не доходил до ушей. Внезапно смуглая рука касается чёрной ткани плаща и нащупывает нечто похожее на конечность.
– Молодой человек! Извольте взглянуть на товар!
Капюшон спал сам собой, от неожиданности голова мотнулась и скинула кусок ткани, закрывающий лик. На обзор явились черты лица: это длинный чёрный волос, снисходивший до плеч, аккуратный нос, тонкие холодные губы, и глубокие очи, в которых сияет изумрудный блеск, излучавший свет и задор самой души. А на вид парнишка кажется только подростком, лет девятнадцати.
– И что же вы хотите мне предложить? – игривая, но удерживаемая в строгости интонация, для чернокожего торговца послужила сигналом.
– Ох, позвольте, – высокий мужчина, одетый в серые утеплённые, набитые мехом и войлоком «убранства», повёл к своей лавке, – посмотрите, какие у меня есть кинжалы. – Рука незнакомого торговца касается покрывала и отверзает его и сию секунду в тусклом свете блеснул металл.
– А откуда товар?
Чернокожий торговец широко растянул рот, да так, что аж зубы зловеще блеснули, и стало непонятно, он улыбается или оскаливается в злобе.
– Коммерческая тайна.
– Ага… ага.
Рука паренька водит по металлу и буквально щупает ручки и ножны оружия. Парень мельком заметил, что за прилавком у него стоит пара мешков с размельчённой и сушёной коноплёй. «Торговля наркотиком как отвод для глаз? Но от чего?»
Всё тихо и мирно, пока пальцы юноши не учувствовали на алой, вырезанной из дерева рукояти, значок, выплавленный из серебра, в виде папского креста. Как только зрительные и тактильные нервы донесли до мозга образ значка, руки и мышцы парня налились энергией, идущей от глубинного чувства злобы.
Несмотря на солидное количество людей, шныряющих средь торговых лавок, магазинчиков и киосков, юноша без смущений схватил руку торговца и за пару секунд её заломал. Визг чернокожего парня никого не привлёк, ибо рыночные разборки стали более чем обыденностью и нормой. Зеваки уставились на картину и чуть менее сонно наблюдали за потасовкой.
– Откуда у тебя этот кинжал!? – в гневе кричит парень, заламывая продавца всё сильнее. – Откуда ты его взял, гнида!?
– Я его купил по поставке! – стонет и оправдывается торговец и, ощутив хруст, и болезненные ощущения взвыл ещё сильнее. – По поставке! Мне его поставили! А-а-а-а!
– Откуда?! – вопросительно взревел юноша.
– Новые Сиракузы! А-а-а! Ты мне руку сломаешь!
– Врёшь…! – нецензурную брань парня скрыл крик торговца.
– А-а-а! Отпусти! Иначе… а-а-а! – юноша заломил руку ещё сильнее.
– Лжёшь! – парень едва ослабил давление и приник к уху торговца. – Такой же кинжал носил мой друг, а потом я его нашёл мёртвым и без него. – И вновь приложив силу, юноша обращается с требованием, одним единственным. – Откуда!?
– Не скажу!
Парень не выдержал. Он знает, что торговец лжёт, ему нужно только имя человека, поставившего оружие. Пальцы сжимаются на рукояти и горло торгаша почувствовало холодное лезвие кинжала, а затем прозвучало более спокойное, но не менее грозное требование:
– Я тебя положу прям здесь.
– А-а-а! Я скажу! Только отпусти! – мольбы не подействовали на парня, и он вновь зажимает руку до такой степени, что суставы на грани того, чтобы порваться. – У Салима! Я купил его у Салима с другим оружием! – словно пытаясь оповестить весь рынок, кричит торгаш, снисходя до мольбы. – Только отпусти.
Имя получено, и парень ослабил хватку. Юноша мгновенно отпустил торговца и потянулся к прилавку, забирая длинный кинжал, с позолоченной рукоятью. Торговец остаётся в стонах и понимает, что вряд ли дойдёт сегодня до дома живым, так как сдал авторитетного человека, стремящегося остаться в тени.
– Всем разойтись! – в беспорядок вмешался сотрудник полиции, облачённый в чёрный бушлат с нарукавной нашивкой в виде двух мечей, утеплённые штаны и берцы, расталкивая людей. – Стража порядка работает!
– Этот урод хотел меня убить! – указав на парня, завопил торговец, потирая руку.
– Да ну, рыночные потасовки! – обрадовался мордастый полицейский. – Вот это я люблю. Так, – потёр засаленный рот мужик. – Это статья двести тридцать пятая, городского закона «О нарушениях мелких», а именно…
– Господин полицейский, может уладим это миром? – предложил паренёк. – Я просто заметил, часто этот торгаш выложил товар, собранный с трупов. Вот немного и вспылил. Вот, – он протянул побрякушку, сверкнувшую золотом и через секунду в пальцах стража порядка вертится кольцо, украшенное гранатом.
– Не обеднеешь? – улыбнулся полицейский.
– Нет. Ради порядка я готов пожертвовать самым дорогим, – чуть кивнул парень, вспоминая, что кольцо это стащил у кого-то пьяного вора полгода назад в кабаке, и хранил на подобный случай.
– Жертва ради порядка – это похвально… тянет похвала на то, что я ничего не видел, – полицейский развернулся и зашагал восвояси, не обращая внимания на крики торговца.
Прицепив холодное оружие к поясу, накинув капюшон парень продолжил путь в недра рыночного коллапса. Через пару секунд юноша скрылся в рыночной фантасмагории торговли, растворившись средь многотысячного народа. Капюшон вновь опускается практически до носа, бросая тень на лик. Руки, ладони, пальцы напряжены в ожидании подлого нападения. В каждом попутном человеке парень не может не усматривать потенциальную опасность, ибо ради денег или пищи любой обезумевший нищий способен накинуться на него. Но пока всё обходится и в ответ на его взгляд, полный паранойи, являются только лица, либо омрачённые от тяжести жизни, либо исполненные радостными выражениями, полученными от выпивки или наркотиков.
Минута за минутой, и юнец вышел на небольшую, одну из нескольких десятков рыночных площадей, которую стал заваливать снегопад. Аромат масел и запахи горелого металла и сожжённых микросхем с избытком заполняют небольшую площадку. Под подошвой сапога стопа почувствовала небольшой бугорок. Парень сделал шаг назад и на его взгляд попался комок проводов алого и синего цвета, испачканных в грязном снегу, валяющихся на серой плитке.
Рисунок 2 «Немногочисленные заводы умирающего города всё ещё держат его экономику на плаву. Но ценой становятся жизни и сумасшедшие выбросы. Условия работы – адские, однако из-за того, что тут ещё более-менее платят, люди стремятся сюда попасть. Многие думают, что лучше хоть как-то недолго жить, чем выживать всю. жизнь».
Ревнитель справедливости поднял взгляд, осмотрел пространство и направился вперёд. Фигура, облачённая в плащ, изрядно запорошенный пошедшим снегом, переместилась от входа на площадь к одному из прилавков. Настойчивая рыбная вонь, и жужжание мух с каждым шагом становятся всё настойчивее, а покупатели роятся возле лавки, словно насекомые над гнилушкой. Перед глазами предстают образы деревянного прилавка, на котором валяется куча разной по видам и величинам рыбы. Сам стол накрывается нечто похожим на плотный целлофан, скреплённый на каркасах, чтобы снег или дождь не заливали товар.
– Адис, подай покупателям! – прозвучало несколько отдалённо. – Ох, здравствуй. – С намёками радости, и толикой удивления послышался голос, и юноша увидел, как от прилавка отстранилась плотная женщина. – Как же я давно тебя не видела. – Разведя руками, в попытках заключить юношу в объятия чёрного пуховика, покрытого рыбной слизью, стала подходить черноволосая широколицая девушка. – Иди сюда.
– Простите, тётушка Мария, – указав длинными худыми пальцами на нечистоты пуховика, попытался отстраниться юноша. – Вы на работе.
– Ах, да, – лик женщины тут же сбросил малую долю улыбчивости, голова едва припустилась. – Прости, всё время забываю.
– Ничего страшного, – ободрительным тоном изрёк паренёк. – Дядюшка говорил, что вы предпочитаете всех обнимать вместо приветствия.
– «Предпочитаете», – в голосе Марии мельком пробежало недовольство, сменившись на глубокую печаль, – мы же одна семья, точнее, то, что осталось от неё. Ладно, говори, зачем ты пришёл?
– Ты же всё знаешь про рынок. Скажи, где тут можно найти таверну «Чёрная гарпия». Я уже не помню, где она находится.
– Как не помнишь, – лицо покривилось, выдавая картину непонимания и глубинного удивления. – Туда же постоянно твой брат ходит, Яго, чтоб его непутёвого. – Женщина подняла руку и вытянула её, попутно говоря. – Возле мастерской по сбору всяких железяк, ты найдёшь разрушенную церковь. Прямо за ней и будет таверна.
– Спасибо.
– Данте, будь только острожен.
– Со мной всё будет в порядке, – бравадно заявляет юноша. – Нечего за меня беспокоится.
– Прости, конечно, но так и говорила твоя мать. И до чего дошло? Сам помнишь, никто не знает, где её могила…
– Всё нормально будет, – отчуждённо кинул Данте, смутившись, услышав о матери, и направился прочь от рынка, покидая рыночную площадь. – Нормально…
Вновь скрывшись за торговыми рядами, уйдя на несколько метров прочь от прилавка, юный парень наткнулся на невысокое двухэтажное здание. Первый этаж обит нечто тем, что похоже на куски металла, в то время как второй стоит «голый», непокрытый ничем и только холодный серый кирпич виднелся. Практически все окна закрыты специально приделанными металлическими пластинами, полностью покрывшими оконное пространство. У массивной металлической двери, открытой нараспашку, гордо вытянувшись взирает яркими алыми очами странное существо. Позади него, из недр здания вырываются звуки настойчивого стука молотков, жужжания пил и стрекотание работающей сварки. Само «создание» представлено механизмом с четырьмя руками собранном из всякого мусора, а голова вообще отчётливо даёт понять, что её сняли с робота-богомола, предназначенного для гладиаторских ям.
– Эй, «Ди-2», – донеслось из мастерской, – айда ко мне и закрой дверь!
Через секунды на половину ржавый, собранный из мусора, робот запахнул за собой металлическую дверь и скрылся за стенами.
«Мастерская тут, значит, церковь рядом» – пронеслось в мыслях парня, и он направился дальше.
Ещё несколько раз ему попадались самые разнообразные творения молотка и пайки. В таком городе-государстве, как Сиракузы-Сан-Флорен можно встретить всего несколько десятков человекоподобных дронов, наделёнными практически разумом гоминида. Все остальные механизмы играют роль разве что рабочей силы, или инструментов удовлетворения самых низменных похотей. Тут даже есть сеть борделей, где свою ревностную службу несут не обладательницы плоти, а сконструированные из металла существа, способных предложить самый широкий спектр удовольствий.
– Тьфу, – сплюнул италиец, вспоминая, то ради чего используют ныне механизмы, продолжая верно мыслить. – Какая же гадость. Как человек мог до такого опуститься?
Юнец быстренько минует разрушенный храм. Церковь, исполненная мрамором и камнем в готическом стиле, блиставшая великолепием, излучая светлую роскошь на пике расцвета города, сейчас представляет собой жалкое явление. Средь груд камней влекут жалкое существование ещё не потерявшие веру в Единого Бога. Единственный, и последний на весь город священник, ревнитель старокатолических идеалов, несёт каждый день свою горестную и мрачную службу. Под руинами церкви, сделав маленький туннель для доступа на нижние уровни, священник хоронит всех тех, кто погиб, продолжая веровать. В изодранном балахоне, покрытый липкой грязью и пропитанном потом стихаре, под проливными дождями или в снежную бурю, святой отец ни на один день не прекращает нести службу.
– Данте! – окликнул парня священник. – Постой!
Юноша тут же остановился. Он повернулся и тут же его глаза усмотрели картину, как клирик прыжок за прыжком, пытаясь как можно быстрее подойти к парню, бежит по камням разрушенной стены. И через секунды, преодолев расстояние от того, что осталось от алтаря до юноши, священник заключил знакомого в дружеские объятия.
– Благослови тебя Господь, Данте. – Исполнив крестное знамение на парне, вымолвил служитель погибшей церкви.
– Здравствуйте, падре, – чуть склонив голову, в почтении изрёк парень. – Как у вас дела?
