Loe raamatut: «Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны»

Sonia Purnell

A Woman of No Importance: The Untold Story of the American Spy Who Helped Win World War II

Печатается с разрешения литературных агентств Fletcher & Co, LLC и Andrew Nurnberg

Все права защищены.

Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или какие-либо иные способы хранения и воспроизведения информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя.

2019 by Sonia Purnell

© Перевод. Е. Ролинская, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Посвящается Сью

1951–2017

Мужество бывает разным

* * *

Сопротивление было образом жизни… Там мы ощущали себя совершенно свободными… неизвестными и непознаваемыми версиями самих себя; людьми, каких больше не найти, существовавшими в уникальных и ужасных обстоятельствах… окруженные призраками или мертвецами. Если бы нам нужно было дать определение этому опыту, мы бы выбрали для него удивительное слово – «счастье».

Жан Кассу, лидер тулузского Сопротивления и поэт

История человечества формируется из бесчисленных разнообразных актов мужества и веры. Каждый раз, когда человек отстаивает свой идеал, действует ради блага других или борется с несправедливостью, образуется крошечная волна надежды. Пересекаясь друг с другом, выпущенные из миллиона различных центров энергии и смелости, эти волны создают поток, который способен снести самые могучие стены…

Роберт Кеннеди

Идеальный человек тоталитарного режима – не убежденный нацист или коммунист, а тот, для кого более не существуют различия между фактом и фикцией (т. е. реальности опыта) и между истиной и ложью (т. е. нормы мысли).

Ханна Арендт, «Истоки тоталитаризма»

* * *

Список действующих лиц

Кодовые имена и оперативные псевдонимы обозначены в книге курсивом. Обычно у агентов существует множество псевдонимов, но для ясности я использовала только наиболее значимые.

Ален = Жорж Дюбуден

Антуан = Филипп де Вомекур (также Готье, майор Сен-Поль)

Арамис = Анри Лассо (также Питер Харратт)

Артю & Огюст = Генри и Альфред Ньютон

Епископ = аббат Робер Алеш (также Рене Мартен)

Боб = Рауль Ле Булико

Карт = Андре Жирар

Селестен = Брайан Стоунхаус

Кристоф = Гилберт Турк

Константин = Жан де Вомекур

Фонкруаз = капитан Генри Чарльз Гиз

Жорж = Жорж Беге

Жевольд = Серж Капальски

Глория = Габриэль Пикабиа

Лукас = Пьер де Вомекур (также Сильвен)

Мари = Вирджиния Холл (также Жермен, Филомена, Николас, Диана, Марсель, Бриджит, Изабелль, Камилла, DFV, Артемида)

Николас = Роберт Буатье (также известный, как Роберт Бурдетт)

Олив = Фрэнсис Басен

Пепен = доктор Жан Руссе

Рене = Виктор Герсон (также Вик)

Софи = Одетта Вилен

Ля Шатт = Матильда Карре (или Виктуар)

Пролог

Франция летела в пропасть. Сгоревшие автомобили, когда-то набитые ценными вещами, стояли, уткнувшись носом в придорожные канавы. На протяжении многих миль недружественной дороги вокруг них были разбросаны ошметки груза: когда-то кем-то любимых кукол, часов, зеркал… Их хозяева, молодые и старые, распластавшись в горячей пыли, стонали или уже не издавали ни звука. Тем не менее, день за днем полчища людей продолжали течь мимо них в нескончаемом потоке голода и истощения, слишком напуганные, чтобы остановиться.

В пути было десять миллионов женщин, детей и стариков. Все они спасались от гитлеровских танков, хлынувших через границу с востока и севера. Целые города вырвали с корнем сами себя в тщетной попытке спастись от нацистского блицкрига, грозившего их поглотить. Можно было услышать лихорадочные разговоры о немецких солдатах, обнажающих торс в ликовании от так легко давшейся победы. Воздух был наполнен криками, дымом и зловонием мертвых. У младенцев не было молока, а старики падали на месте. Лошади, тянущие перегруженные старые фермерские телеги, оседали и рычали в пропитанной потом агонии. Свидетелем этого крупнейшего исхода беженцев за всю историю стала майская французская жара 1940 года.

День за днем сквозь эту толпу прокладывал путь одинокий автомобиль с эффектной молодой женщиной за рулем. У рядового Вирджинии Холл часто заканчивались топливо и лекарства, но несмотря ни на что она двигалась на машине скорой помощи французской армии в направлении все приближающегося врага. Она упорно продолжала движение, даже когда по небу с визгом проносились немецкие «Штуки», сбрасывая пятидесятикилограммовые бомбы на окружающие ее вереницы машин, поджигая их и превращая дороги в испещренное кратерами полотно. Даже когда истребители проносились над верхушками деревьев, расстреливая из пулеметов траншеи, где женщины и дети пытались укрыться от этой кровавой бойни. Даже несмотря на то, что французские солдаты, бросая оружие, дезертировали из военных частей и убегали, некоторые прямо на своих армейских танках. Даже когда ее левое бедро пронзала боль из-за того, что она постоянно жала на педаль сцепления протезом ноги.

Для 34-летней Вирджинии, пережившей столько жестоких отказов, эта миссия стала поворотным моментом в жизни. Она не могла снова потерпеть неудачу – ради нее самой и ради раненых, которых она забирала с полей сражений и доставляла в госпиталь. Было много причин, по которым она добровольно рисковала жизнью вдали от дома, помогая чужой стране, в то время как миллионы других сдавались. Возможно, главной причиной было то, что она давно не чувствовала себя такой удивительно живой. Трусость дезертиров вызывала у Вирджинии отвращение, она просто не могла понять, почему они не продолжают борьбу. Но ей было практически нечего терять. Французы все еще помнили, что треть их молодого мужского населения была принесена в жертву Великой войне¹, и нация вдов и сирот не была настроена на новое кровопролитие. Однако Вирджиния намеревалась идти до конца, куда бы битва ни привела ее. Она была готова пойти на любой риск, столкнуться с любыми опасностями. Всеобщая война против Третьего рейха могла удивительным образом дать Вирджинии Холл последнюю надежду на личный покой.

Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что готовила ей жизнь дальше, постепенно превращаясь в гомеровский эпос о приключениях, подвигах и казавшемся непостижимым мужестве. Служба Вирджинии Холл в скорой помощи летом 1940 года была лишь подготовкой к тому, что вскоре переросло в почти самоубийственную миссию против тирании нацистов и их марионеток во Франции. Она стала первопроходцем в отчаянном и рискованном шпионаже, саботаже и подрывной деятельности в тылу врага в эпоху, когда женщины едва ли могли выступить в героической роли: их участие в бою фактически ограничивалось поддержкой и уходом за ранеными. В те времена женщина должна была всего лишь хорошо выглядеть и вести себя послушно, оставляя всю тяжелую работу мужчинам. В те времена женщины-инвалиды (как, впрочем, и мужчины) чаще всего были заперты дома и вынуждены вести частную, ничем не примечательную жизнь. Поэтому поразительно, что молодая женщина, потерявшая ногу при трагических обстоятельствах, вырвалась из самых тесных рамок и смогла преодолеть предрассудки и даже враждебность, чтобы помочь союзникам выиграть Вторую мировую войну. А тот факт, что женщина – лидер партизанского движения такого масштаба до сих пор столь мало известна, просто невероятен.

И тем не менее, возможно, Вирджиния хотела бы именно этого. Она действовала в тени, и именно там она была счастливее всего. Даже ее ближайшему кругу во Франции казалось, что у нее нет ни дома, ни семьи, ни полка, – ничего, кроме горячего желания победить нацистов. Они не знали ни ее настоящего имени, ни национальности, ни того, как она оказалась среди них. Постоянно меняя внешность и манеру поведения, неожиданно появляясь в различных уголках Франции только для того, чтобы снова столь же внезапно исчезнуть, она оставалась загадкой на протяжении всей войны, а в некотором роде и после нее. Даже сейчас, чтобы проследить ее историю, мне потребовалось три года кропотливой детективной работы: от Национального архива в Лондоне к документам Сопротивления в Лионе, зонам парашютной выброски в Верхней Луаре, судебным записям в Париже и даже белым мраморным коридорам штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли. В своих поисках я прошла через девять кругов служб безопасности к самому сердцу современного мира американского шпионажа. Я обсуждала трудности операций на вражеской территории с бывшими бойцами британского спецназа. Я разыскала часть документов, которые считались пропавшими без вести, и обнаружила, что другая их часть была загадочным образом потеряна или отсутствует в описях. Я проводила дни, рисуя органиграммы², соответствующие десяткам кодовых имен с десятками миссий; проводила годы, откапывая сотни забытых документов и мемуаров; проводила месяцы, выискивая оставшиеся выдержки из тех странных «исчезнувших» бумаг. Конечно, лучшие партизанские лидеры не ставят себе целью осчастливить будущих историков, записывая в пять утра в дневник идеальные отчеты о своих ночных миссиях. А те отчеты, которые существуют, часто отрывочны или противоречивы, что только усложняет задачу установления связей. Временами казалось, что мы с Вирджинией играем в кошки-мышки; словно из могилы она все еще, как она обычно выражалась, «не желала говорить о том, что сделала». В ее тайной вселенной, когда практически вся Европа от Северного моря до границ СССР находилась у нацистов под каблуком, доверие было непозволительной роскошью. Таинственность была так же важна, как кольт 45-го калибра. И все же в эпоху, когда мир, кажется, снова клонится к разделению и экстремизму, ее пример товарищества, не знающего границ, и стремление к высшему идеалу выделяются больше, чем когда-либо, – и о об этом необходимо говорить.

Правительства стран также не упростили задачу заполнения пробелов. Десятки важных документов до сих пор засекречены для следующего поколения, хотя мне удалось добыть некоторые из них для этой книги благодаря неоценимой помощи двух бывших офицеров разведки. Еще больше материалов сгорело во время разрушительного пожара в Национальном архиве Франции в 1970-х годах, оставив дыру в официальных отчетах. Целые пачки бумаг в Национальном управлении архивов и документации в г. Вашингтоне, по-видимому, были утеряны или, возможно, неправильно подшиты в папки; какое-то приличное их количество, по-видимому, забыто при переезде из одного здания в другое. Сохранилось только пятнадцать процентов оригинальных документов Управления специальных операций – британской секретной службы, на которую Вирджиния работала с 1941-го по 1944-й год. Тем не менее, несмотря на все эти трудности, все петляния и резкие повороты в темных и тщательно скрытых переулках, история Вирджинии ни разу не разочаровала: на самом деле она каждый раз оказывалась еще более необычной, ее персонажи – еще более яркими, ее значение – намного бóльшим, чем можно было представить. Вирджиния Холл не только помогла навсегда изменить искусство шпионажа и то, как видят женщин во время войны, но и существенно повлияла на ход боевых действий во Франции.

Враги Вирджинии были хитрыми и смертельно опасными; и она действовала более галантно и смело, чем в сюжетах многих голливудских блокбастеров. И все же эта невероятная история – чистая правда, а Вирджиния – героиня из реальной жизни, которая упорно продолжала идти вперед несмотря ни на что, даже когда казалось, что все потеряно. Безжалостная вселенная обмана и интриг, в которой она обитала, вдохновила Яна Флеминга на создание Джеймса Бонда, но в итоге к образу идеального шпиона оказалась ближе Вирджиния Холл. Столь же безжалостная и хитрая, как вымышленный коммандер Бонд, в отличие от него она знала, что необходимо слиться с толпой и всегда держаться на расстоянии как от друзей, так и от врагов. Там, где имя Бонда было известно каждому международному злодею, она ускользала от своих невидимых врагов. Там, где Бонд водил роскошный Aston Martin, она путешествовала поездом или трамваем, или, несмотря на инвалидность, пешком. Там, где персонаж Флеминга, казалось, легко поднимался на вершину, Вирджинии пришлось бороться за каждую крупицу признания. Ее борьба сделала ее великой личностью. Она выжила и даже преуспела в тайной подпольной жизни, ломающей многих, казалось бы, гораздо более подходящих для этой работы людей. Неудивительно, что нынешний глава МИ-6, известный как С, рассказал, что он специально ищет новобранцев, которые не кричат слишком громко и не хвастаются, но которым пришлось «бороться, чтобы преуспеть в жизни»³.

Вирджиния была человеком, конечно, не лишенным недостатков, страхов и сомнений, присущих всем нам (возможно, у нее их было даже больше). Но они только помогали ей лучше понимать своих врагов. Лишь однажды инстинкты подвели ее – с катастрофическими последствиями. Однако чаще всего она усмиряла своих демонов и в процессе завоевывала доверие, восхищение и, в конечном счете, благодарность тысяч людей. Встретив Вирджинию, было невозможно ее забыть. До того момента, как в 1960-х годах она ушла на пенсию, завершив свою послевоенную карьеру в ЦРУ, она была женщиной, опередившей свое время – и ей все еще есть что сказать нам сегодня.

Она придала новую форму тайной войне – войне вне старых правил конфликта – и, хотя и была поначалу любителем, стала одним из величайших военных шпионов. Споры о женщинах, сражающихся наравне с мужчинами на передовой, все еще бушуют, но почти восемь десятилетий назад она уже командовала мужчинами глубоко в тылу врага. Она пережила шесть лет войны в Европе – мало кто из американцев проходил через подобный опыт. Она снова и снова ставила на кон собственную жизнь, но не из пылкого чувства патриотизма, а из любви и уважения к свободам другой страны. Она взрывала мосты и туннели, обманывала, торговала и убивала, когда это было необходимо. Война, которую она вела, была по форме похожа на современную, основанную на пропаганде, обмане и создании внутреннего врага с целью свергнуть режим, – эти методы теперь всем нам хорошо знакомы. Но ее цели были благородны – она   хотела защитить, а не уничтожить, вернуть свободу, а не отнять ее. Она не стремилась ни к славе, ни к популярности – она их и не обрела.

Это не военный отчет о битве за Францию, не анализ изменчивых форм шпионажа или все возрастающей роли сил специального назначения. Хотя все это, конечно, создает богатый и драматический фон истории Вирджинии. Эта книга – скорее попытка показать, как одна женщина помогла переломить ход истории и боролась за правду. Как невзгоды, неприятие и страдание иногда могут превратиться в решимость и, в конце концов, в победу. Даже на фоне жестокого и ужасающего конфликта, который отбрасывает длинную тень на то, как мы живем сегодня. Как женщины, если только им дадут шанс, могут выйти за рамки традиционного образа женской красоты, чтобы бросить вызов любым стереотипам. И как отчаянное и страшное военное время может странным, почти извращенным образом открыть возможности, к которым нормальная жизнь, к сожалению, не дает доступа.

Конечно, Вирджиния, служившая в британских и американских спецслужбах, работала не одна. Поддерживающие ее местные жители – врачи, проститутки, жены фермеров, учителя, промышленники и полицейские – также были забыты историей, но часто дорого платили за свою доблесть. И хотя их действия были отчасти вдохновлены романтическими идеями и возвышенными идеалами, в то же время они осознавали, что если допустят ошибку или попадут в плен, то обрекут себя на одинокую и ужасную смерть. Некоторые из самых коррумпированных и чудовищных фигур Третьего рейха были одержимы Вирджинией и ее связями и неустанно стремились уничтожить ее и движение, которое она помогла создать. Но когда в 1944 году настал час освобождения Франции, секретные армии, которые она снаряжала, обучала, а иногда и возглавляла, превзошли все ожидания и помогли добиться полной и окончательной победы союзников. Но даже этого ей было мало.

Глава первая
Мечта

Миссис Барбара Холл думала, что все идет ровно так, как она и планировала. Вирджинию, родившуюся 6 апреля 1906 года, свою единственную дочь и младшего ребенка в семье, она растила, рассчитывая на выгодный брак для девушки. В прошлом веке, будучи юной секретаршей, Барбара сорвала куш, выйдя замуж за своего начальника Эдвина Ли Холла (известного также как Нед) – богатого балтиморского банкира и владельца кинотеатра – и больше никогда не хотела оглядываться назад. Столь крутой подъем по социальной лестнице в высшие круги Восточного побережья привил ей манеру, по крайней мере, по словам ее собственной семьи, «задирать нос». В конце концов, хоть и рассказывали, что отец Неда, Джон У. Холл, сбежал в море в возрасте девяти лет на одном из семейных парусников, но впоследствии-то он женился на богатой наследнице и стал президентом Первого национального банка. Брат Джона, двоюродный дед Вирджинии, носил титул почетнейшего члена элитного жокей-клуба Мэриленда. Барбара видела роскошную жизнь старших Холлов: коридор их роскошного таунхауса в Балтиморе, по общему мнению, был достаточно широк, чтобы в нем могла развернуться карета вместе с лошадьми. Но Неду, к явному разочарованию Барбары, не удалось сохранить семейное состояние, не говоря уже о том, чтобы его увеличить, поэтому домохозяйство Холлов стало более скромным. Их семейный дом на ферме Боксхорн в Мэриленде был элегантным, но не имел центрального отопления и снабжался водой из ручья. Да и квартира в центре Балтимора была съемной. Так что долгом Вирджинии было вернуть семью Холлов на прежние социальные высоты, выйдя замуж за богатого мужчину.

В своей прежней жизни Барбара с явным удовольствием наблюдала, как за Вирджинией ухаживают состоятельные женихи. До того как она потеряла ногу, Вирджиния была столь привлекательна, что друзья в шикарной частной средней школе Roland Park Country называли ее «Донной Хуанитой»⁴. Высокая и стройная, с блестящими орехово-карими глазами и очаровательной улыбкой (когда она решала ею воспользоваться), Вирджиния была необычайно энергичной и представляла собой вызов для мечтавших ее приручить молодых людей. Однако она с презрением относилась к таким проявлениям мужского пыла и отстаивала свою независимость, надевая широкие брюки и клетчатые рубашки при любой возможности. «Свободу вы должны мне дать во всем чтоб я, как вольный ветер»⁵, – в возрасте восемнадцати лет написала она в выпускном альбоме школы в 1924 году. Мало из того, что она говорила или делала, соответствовало грандиозному плану ее матери.

Вирджиния любила бросать вызов условностям. Она охотилась с ружьем, снимала шкуру с кроликов, ездила на лошади без седла, а однажды даже пришла в школу с рукой увитой, подобно браслету, живыми змеями. Словно ее дедушка-мореплаватель, бесстрашная юная Динди, как называла ее семья, жаждала приключений, даже если это означало надолго отказаться от комфорта. Тот факт, что школа Roland Park Country с диккенсовской настойчивостью следовала правилу держать окна открытыми в морозную погоду (то есть девочки сидели на уроках в пальто, перчатках и шляпах), похоже, ее совсем не беспокоил.

Динди описывала себя как «упрямую и своенравную»⁶ – мнение, которое разделяли ее одноклассники, тем не менее, также признававшие ее организаторские способности и инициативу. Они считали ее своим естественным лидером и голосованием выбрали ее в качестве президента класса, главного редактора, капитана спортивной команды и даже «Пророка класса». Ее старший брат Джон изучал химию в Университете Айовы, а затем, как положено, пошел работать к отцу – путь, предрешенный с самого его рождения. Вирджиния, напротив любила исследовать новое, заставляя своих одноклассников не ожидать от нее ничего, кроме самого неожиданного. Сверстники в школе считали ее наиболее «оригинальной» среди них, – она явно считала это комплиментом – и Вирджиния признавалась, что стремилась «всегда соответствовать своей репутации»⁷. Если Нед снисходительно относился к этому индивидуалистическому подходу, то у Барбары были совершенно другие взгляды. Миссис Холл хотела, чтобы ее «оригинальная» дочь отказалась от своей тяги к приключениям ради большего – богатого мужа и фешенебельного дома. В возрасте девятнадцати лет Вирджиния уже, как это было заведено, была помолвлена и, похоже, обречена на тихую домашнюю жизнь, подобно множеству других девушек своего круга, делавших в 1920-х годах первые шаги во взрослый мир.

Однако каким бы подходящим ни был ее состоятельный жених в глазах ее матери, Вирджинию возмущали его претензии и его измены. Да, от молодых «леди», таких как Вирджиния, всегда ожидалось, что они будут подчиняться своим мужчинам. Теперь же, с появлением в Балтиморе (как и везде в то время) любящих независимость «эмансипе», в воздухе витал дух мятежа. Это был новый тип молодых женщин, которые нарушали запрет на алкоголь эпохи «сухого закона» и шокировали старшее поколение, остригая коротко волосы, куря и танцуя под джаз. Они отвергали односторонние ограничения традиционного брака и стали играть более активную роль в политике не в последнюю очередь потому, что в 1920 году (после столетия протестов) американкам было предоставлено право голоса. Вирджиния огляделась вокруг: домашняя жизнь душила ее, а внешний мир, казалось, предлагал новые заманчивые свободы. И вот, к явному негодованию жениха, она его бросила. (Это оказалось правильным решением, поскольку в дальнейшем он заработал себе сомнительную репутацию тремя несчастливыми и полными измен браками.)

Вирджиния, возможно, и разделяла честолюбие своей матери, но она решила направить его на карьеру и исследование мира, а не на то, чтобы заполучить нерадивого мужа, каким бы богатым он ни был. В юности у Барбары, казалось, не было иного выбора, кроме как работать секретаршей, – в конце XIX в. у незамужней женщины со скромным состоянием было мало других вариантов. Теперь она была озадачена желанием дочери работать, а не провести всю жизнь в браке, но регулярные поездки Вирджинии в Европу в детстве с родителями и братом пробудили в ней жажду путешествий. В школе она также преуспевала в языках, вдохновленная своей элегантно одетой немецкой няней, к которой она обращалась «фройляйн». Теперь Вирджиния мечтала наконец встретить тех, кого она называла «интересными» людьми, став послом, очевидно не пугаясь, что такие высокие посты до сих пор всегда отдавались мужчинам. Динди стремилась доказать, что в мире мужчин она является равной. Ради этой цели ее любящий отец (с которым она была необычайно близка) позволил ей провести следующие семь лет, обучаясь в пяти престижных университетах. Она поступила в 1924 году в Кембридж, штат Массачусетс, в колледж Рэдклифф (ныне часть Гарварда), но атмосфера синих чулок ей наскучила, и в 1925 году она переехала в более столичный Барнардский колледж на Манхэттене. Ей нравились театры на Бродвее, но Вирджиния понимала, что после того, как она бросила одного жениха, от нее ждут, что она подчинится правилам общества и найдет подходящего мужа. Ей этого сделать не удалось. Вирджиния не произвела впечатления и на своих наставников, которые отметили ее как «среднюю ученицу», не участвовавшую в жизни кампуса и не посещавшую уроки физкультуры. Ее любимыми предметами были французский язык и математика (а ненавистными – латынь и богословие). Но, хотя она и ушла из колледжа с «хорошей репутацией», в ее табеле были в основном «тройки» и она не закончила учебу. Вирджиния знала, что ей нужно высшее образование, но теперь она очень хотела начать свою жизнь в реальном мире. Барнардский колледж, возможно, все еще слишком напоминал ей дом, не давая расцвести в полной мере.

Париж, казалось, открывал более широкие горизонты, и она убедила своих родителей, что ей будет лучше, только если она сможет уехать за границу. Как и многие зажиточные американцы с Восточного побережья до и после нее, Вирджиния считала французскую столицу элегантными воротами к освобождению. Каждую неделю сотни молодых американцев садились на лайнеры Cunard, направляющиеся в Европу, и она хотела присоединиться к веселью. Она видела, что от парижских модниц – так называемых garçonnes⁸ – решительно ожидали, что они будут независимыми, спортивными и обладающими андрогинной внешностью; а также работать и любить так, как им заблагорассудится. Итак, в 1926 году двадцатилетняя Вирджиния переехала на другую сторону Атлантики, подальше от разочарованной матери, чтобы поступить в Свободную школу политических наук на левом берегу города в разгар так называемых «ревущих двадцатых». Вместо американского «сухого закона» и расовой сегрегации она обнаружила невероятно разнообразную художественную, литературную и музыкальную сцену, привлекавшую таких писателей, как Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Гертруда Стайн и Эрнест Хемингуэй; а также легендарную темнокожую танцовщицу Жозефину Бейкер (известную своими выступлениями в стиле чарльстон в «Фоли-Бержер», а затем своим участием в Сопротивлении). Она встречалась с актрисами, автогонщиками, интеллектуалами и подающими надежды политиками в кафе Сен-Жермена и джаз-клубах Монмартра. Предприимчивая молодая женщина из Балтимора курила, пила и танцевала со своими новыми друзьями, гораздо более увлеченная тем, что она узнала в барах и кафе Франции, чем на школьной скамье. Здесь она наконец почувствовала себя свободной.

Этот образ жизни продолжился, когда осенью 1927 года она поступила в Дипломатическую академию Вены, чтобы изучать языки, экономику и журналистику. В отличие от времени, которое она провела в Нью-Йорке, теперь она хорошо училась, получая необходимые оценки с минимальными усилиями и находя достаточно времени, чтобы насладиться безумной городской жизнью. Высокая, стройная и элегантно одетая по последней европейской моде, Вирджиния привлекала много мужского внимания. Особенно со стороны лихого офицера польской армии по имени Эмиль, который сопровождал ее на романтических прогулках по берегам Дуная: он обожал ее свободолюбивый дух и тем самым завоевал ее сердце. Но Нед (по-видимому, подстрекаемый Барбарой) был против неопределенного происхождения жениха и идеи о том, чтобы его дочь поселилась в Европе навсегда, так что он запретил ей видеться с ним. Хотя и убитая этим требованием, обычно своенравная Вирджиния подчинилась своему любимому Неду (как она его называла) и разорвала неофициальную помолвку. Некоторое время после этого она хранила фотографию Эмиля, но ее независимость ограничивалась только этим. Она никогда больше не видела своего возлюбленного, лишь позже узнав, что он, вероятно, погиб весной 1940 года. Вместе с тысячами польских офицеров он был хладнокровно расстрелян НКВД во время Второй мировой войны и погребен в одной из братских могил в Катынском лесу.

Оправившись от душевной травмы, Вирджиния вернулась из Европы домой совсем не той женщиной, что отправилась туда в 1926 году. Она везла с собой не только ученую степень – наконец-то, – но и еще более жгучую веру в женскую эмансипацию. Эти три беззаботных года привили ей глубокую и неизменную любовь к Франции и свободам, которые ей подарил французский народ. Эта страсть заставила ее противостоять грядущему варварству и рискнуть своей жизнью, чтобы защитить страну, которую она называла вторым домом. Вирджиния также отточила владение пятью иностранными языками – особенно французским и немецким, а также испанским, итальянским и русским – хотя, что немаловажно, она так и не смогла избавиться от американской манеры растягивать слова. Однако она необычайно хорошо разбиралась в европейской культуре, географии и, прежде всего, в политике. Когда Вирджиния была в Вене, она видела торжество фашистских группировок во время вспышек кровавых политических беспорядков. За границей она была свидетелем того, как Национал-социалистическая партия Адольфа Гитлера быстро набирала популярность благодаря его обещанию поставить на первое место Германию; а его митинги в Нюрнберге с 1927 года стали массовыми демонстрациями нацистской военизированной власти. В соседней Италии Бенито Муссолини уже объявил войну самой демократии еще в 1925 году и с тех пор строил полицейское государство. Таким образом, Вирджиния оказалась свидетельницей того, как на горизонте сгущались темные тучи национализма. Мир в Европе и опьяняющая «прекрасная жизнь Парижа» оказались под угрозой.

Динди вернулась домой в Мэриленд и на ферму Боксхорн в июле 1929 года, незадолго до того, как большая часть оставшегося от семейного состояния исчезла в результате краха Уолл-стрит и последовавшей за ним депрессии. Ее брат Джон потерял работу в находящемся теперь в отчаянном положении семейном строительном и финансовом бизнесе. Общее уныние, похоже, повлияло и на прохождение аспирантуры Вирджинии в области французского языка и экономики в Университете Джорджа Вашингтона в Вашингтоне. Ее посещаемость была нестабильной, но оценок хватило, чтобы подать заявление в Государственный департамент США. Стать профессиональным дипломатом все еще было ее пылкой мечтой. С юношеской уверенностью – подкрепленной несколькими языками и обширной академической подготовкой – она ожидала, что успешно сдаст необходимый вступительный экзамен. Хотя тот факт, что только шесть из полутора тысяч офицерских постов дипломатической службы того времени занимали женщины, должен был внушить разумные опасения. Отказ был быстрым и жестоким. «Поскольку высшие эшелоны Государственного департамента, похоже, не желают принимать женщин в свои ряды, – сказала она своему другу Элдриджу Дарброу, отказываясь мириться с поражением, – я войду через черный ход…»⁹

Тем временем она пыталась поддержать отца, мечущегося от одной бизнес-катастрофы к другой в попытках спасти от бедственного положения тысячи людей, оставшихся без работы, – ему и самому грозила перспектива личного краха. 22 января 1931 года, выходя из своего офиса в центре Балтимора, Нед рухнул на тротуар от обширного инфаркта и через несколько часов скончался. Его уход из жизни в возрасте всего пятидесяти девяти лет стал жестоким ударом для семьи и, возможно, больше всего для Вирджинии. Он обожал свою юную дерзкую Динди, потворствуя ее пристрастиям к традиционно мужским занятиям, таким как охота, и даже купил дочери ружье. Теперь его не стало, а вместе с ним и большей части денег. Джон с женой и двумя детьми переехали к Барбаре на ферму Боксхорн, чтобы сократить расходы, и ожидалось, что Вирджиния вместе с ними будет вести тихую, спокойную жизнь. Однако долго сидеть взаперти она не могла, так что вскоре начала подыскивать себе работу. После семи месяцев, проведенных дома, в августе 1931 года Вирджиния наконец-то вышла на офисную работу в американском посольстве в Варшаве с зарплатой 2000 долларов в год. Это были приличные деньги – на треть выше, чем средний доход домохозяйства в Америке во время Великой депрессии, когда многие семьи находились за чертой бедности. Она, наконец, вырвалась из Балтимора и вступила в ряды Государственного департамента. Но при всей ее образованности и высоких ожиданиях она была всего лишь секретаршей, как и ее мать когда-то.