Весеннее солнце пробилось сквозь шторы в комнате Эмили, разбудив ее, словно нежным поцелуем. Эмили все больше и больше любила эти неторопливые, ленивые утра. Она полюбила тихое спокойствие Сансет-Харбор.

Эмили перевернулась в кровати и медленно открыла глаза. Комната, которая когда-то была родительской спальней, теперь принадлежала ей. Это была первая комната, которую она отреставрировала и обновила. Вместо старого, поеденного молью одеяла теперь здесь было красивое лоскутное шелковое покрывало. Встав с кровати, придерживаясь за одну из четырех опор, она почувствовала под ногами мягкий и пушистый кремовый ковер. Стены в комнате все еще пахли свежей краской, когда она прошла к теперь отшлифованному и лакированному комоду, чтобы взять весеннее платье в цветочек. В ящиках лежала аккуратно сложенная одежда, а в ее жизни снова царил порядок.

Эмили полюбовалась своим отражением в зеркале в полный рост, которое она профессионально отреставрировала и очистила, затем полностью открыла шторы, наслаждаясь тем, как весна раскрасила Сансет-Харбор: во дворе цвели азалии, магнолии и нарциссы, на деревьях, граничащих с ее домом, распустились пышные зеленые листья, а из окна открывался вид на мерцающее серебро океана. Она открыла окно и сделала глубокий вдох, ощутив соленый воздух.

Свесившись из окна, боковым зрением она заметила какое-то движение во дворе, и высунула голову, чтобы увидеть, что происходит. Это был Дэниел, направлявшийся к одной из клумб. Он был полностью сосредоточен на задаче, это была его привычка, которую Эмили отметила за те три месяца, которые они вместе работали над домом. Когда Дэниел брался за какое-то дело, он уделял ему все свое внимание и не останавливался, пока не закончит. Эмили ценила это качество в нем, хотя иногда она чувствовала себя полностью отстраненной от дел. За последние три месяца они часто работали рука об руку и могли не сказать друг другу ни единого слова. Для Эмили было загадкой, что происходит в голове у Дэниела – его невозможно было прочитать. Единственным доказательством, что он не испытывает к ней отвращение, было то, что он день за днем возвращался, выполняя ее просьбы передвинуть мебель, отшлифовать пол, покрыть лаком дерево, перебить диваны. Он по-прежнему отказывался от денег, и Эмили было интересно, за какие средства он жил, если целыми днями работал забесплатно.

Эмили отошла от окна и вышла из спальни. Коридор на втором этаже теперь был чистым и аккуратным. Она убрала пыльные картины и заменила их фотографиями эксцентричного британского фотографа Эдварда Майбриджа, основной идеей которых было запечатлеть момент в движении. Эмили выбрала серию с танцующими женщинами, поскольку они казались ей невероятно красивыми. Этот момент перехода, движения был, словно поэзия для ее глаз. Замызганные обои она тоже сняла, и теперь стены были окрашены в белоснежный цвет.

Эмили быстро спустилась на первый этаж, все больше чувствуя, что это ее дом. Все эти годы, когда она была гостем в жизни Бена, теперь казались далеким прошлым. Она чувствовала, что это то место, где она и должна быть.

Мобильный лежал на привычном месте – на столе у двери. Казалось, она наконец влилась в привычную рутину – она медленно просыпалась, одевалась, проверяла телефон. А с приходом весны к ее рутине добавились поездки в город, чтобы попить кофе и позавтракать, а затем пройтись по блошиному рынку в поисках вещей для дома. Сегодня была суббота, а это значило, что будет открыто больше магазинов, и она собиралась найти сегодня еще больше мебели.

Отправив Эми сообщение, Эмили взяла ключи от машины и вышла на улицу. Проходя по двору, она искала глазами Дэниела, но его нигде не было видно. За последние три месяца его присутствие стало еще одним источником стабильности для нее. Иногда Эмили чувствовала, будто он всегда здесь, на расстоянии вытянутой руки.

Эмили села в машину, которую наконец-то починила, и выехала в город, проезжая мимо белой запряженной лошадьми повозки. Прогулки на пони были одним из аттракционов для туристов в Сансет-Харбор. Эмили помнила, как ребенком каталась в повозке, и их наличие говорило о том, что город наконец пробудился от длительного зимнего сна. Проезжая по улицам города, она заметила, что на главной улице открылась новая закусочная. Чуть дальше вдоль улицы бар/стенд–ап клуб работал все дольше и дольше. Она никогда не видела, чтобы место так радикально менялось перед ее глазами. Новая суета напоминала ей о летних каникулах больше, чем что-либо до этого.

Эмили припарковала машину на небольшой парковке у пристани. Сейчас она быстро заполнялась кораблями, плавно раскачивающимися на волнах. Эмили наблюдала за кораблями с вновь обретенным чувством умиротворения. Она действительно чувствовала, что жизнь только начинается. Впервые за долгое время она видела перед собой будущее, которого она хотела: жить в доме, делать его красивым, быть довольной жизнью и счастливой. Но она знала, что это не может длиться вечно. Денег осталось только на три месяца. Не желая, чтобы ее мечта так скоро закончилась, Эмили приняла решение продать некоторые антикварные вещи из дома. Пока что она рассталась только с теми, которые не вписывались в ее видение дома, но даже их продажа далась ей нелегко, будто она отдавала частичку ее отца.

Эмили взяла кофе и рогалик из новой закусочной, а затем направилась в крытую барахолку «У Рико». Ее отец приходил сюда каждое лето. Это место все еще принадлежало его старому владельцу, Рико. Эмили была рада, что он не узнал ее, когда она пришла сюда в первую субботу (в одинаковой степени из-за плохого зрения и проблем с памятью), потому что так у нее была возможность представиться самой, познакомиться с ним на ее условиях, без тени присутствия ее отца.

– Доброе утро, Рико, – сказала она, заглядывая в темный магазин.

– Кто там? – ответил обезличенный голос откуда-то из темноты.

– Это Эмили.

– О, Эмили, рад тебя видеть снова.

Эмили знала, что он лишь притворялся, что помнит ее, каждый раз, когда она приходила, его память между ее визитами угасала, и она не могла не отметить иронию в том, что человек, которому она больше всего нравилась в Сансет-Харбор, не мог на самом деле вспомнить, кто она такая.

– Да, из большого дома на Уэст Стрит, пришла, чтобы забрать комплект стульев для столовой, – ответила она, выискивая мужчину в магазине.

Наконец он появился из-за прилавка.

– Конечно, да, у меня записано.

Он надел очки и прищурился, глядя на книгу на столе, в поисках записи о том, что именно Эмили купила именно шесть стульев для столовой, написанной небрежным почерком. После первого визита в магазин (когда она зарезервировала большой ковер, который исчез, когда она приехала за ним), Эмили усвоила, что если Рико что-либо не записал – считай, этого не было.

– Есть, – добавил он. – Шесть стульев для столовой. Эмили. Девять утра. Суббота, двенадцатое число. Это сегодня, да?

– Сегодня, – ответила Эмили с улыбкой. – Я просто зайду и заберу их, можно?

– О, да, конечно, я доверяю вам, Эмили. Вы – ценный клиент.

Она широко улыбнулась сама себе и пошла в подсобку. Она не знала, кто был дизайнером стульев, все, что она знала, – это то, что они были идеальны для столовой. В некотором смысле они выглядели, как традиционные стулья – деревянные, на четырех ножках, спинка, сиденье, но они были сделаны слегка необычным способом: их спинки были выше, чем у обычных стульев. Они были выкрашены в элегантный черный цвет, который идеально сочетался с ее монохромной цветовой гаммой в столовой. Увидев их снова, Эмили с нетерпением захотела скорее привезти их домой, чтобы увидеть, как они смотрятся на новом месте.

Стулья были тяжелыми, но Эмили поняла, что стала сильнее за последние несколько месяцев. Весь физический труд по дому позволил ей развить мышцы так, как ей никогда не удавалось в спортзале.

– Отлично, спасибо, Рико, – сказала она, таща стулья к выходу. – Придете на мою гаражную распродажу сегодня? Я продаю те два дизайнерских журнальных столика от Эйхольца Рубинштейна, которые требуют небольшого ремонта. Помните, вы говорили, что, возможно, захотите взять их и отдать на ремонт Серене?

Серена была безгранично энергичной молодой студенткой факультета искусств, которая раз в несколько недель преодолевала путь от Университета Мэна продолжительностью около двух часов лишь для того, чтобы помочь с ремонтом мебели, словно фея. Она всегда была в джинсах с длинными темными волосами, собранными в хвост сбоку, и Эмили оставалось только позавидовать спокойствию, уверенности и внутренней силе этой юной девушки. Но благодаря тому, что она всегда была приветлива с Эмили, несмотря на недоверчивые взгляды, которыми та ее одарила при первой встрече, Эмили теперь тоже вела себя дружелюбно.

– Да-да, – радостно ответил Рико, хотя Эмили была уверена, что он напрочь забыл о гаражной распродаже. – Серена заедет.

Эмили увидела, что он записал это в свой блокнот.

– Старый дом на Уэст Стрит, – напомнила она, чтобы ему не приходилось смущаться, спрашивая ее адрес. – Увидимся позже!

Эмили загрузила новые стулья в багажник и поехала домой через город, любуясь цветением весенних цветов, сияющим океаном и чистым голубым небом. Подъехав к дому, она поразилась тому, как он изменился. И дело было не только в весне, раскрасившей это место и сделавшей зеленую траву на лужайке пушистой и объемной, но и в ощущении, что в доме живут, что его опять любят. Фанеры на окнах больше не было, а сами окна были чистыми и свежеокрашенными.

Дэниел уже начал выставлять на лужайку вещи, которые она собиралась сегодня продать. Много вещей выглядело, как хлам, но когда она нашла их в интернете, оказалось, что для кого-то они могут стать настоящим сокровищем. Она составила список всех вещей, которые не хотела оставлять, а затем нашла их в интернете, чтобы узнать их стоимость, прежде чем создать электронные объявления о продаже. Ее поразило сообщение от женщины из Монреаля, которая решила проделать путь в Сансет-Харбор лишь для того, чтобы купить серию книг о Тинтине.

Ночами, составляя список вещей в доме, Эмили начала понимать, что ее отец находил в таком странном занятии. История вещей, истории, связанные с ними, – все это стало увлекать Эмили. Она начала испытывать радость, находя антиквариат среди хлама, хоть ранее это чувство было ей незнакомо.

Нельзя сказать, что ее не настигли некоторые разочарования в процессе. Древнегреческая арфа, которую Дэниел откопал в бальном зале, стоила 30 000 долларов, как узнала Эмили, однако, к сожалению, она была настолько повреждена, что специалист по арфам сказал, что восстановить ее не удастся. Но он дал Эмили номер телефона местного музея, который принимал пожертвования, и Эмили была тронута, когда ей сказали, что они поставят возле арфы табличку, в которой будет написано, что это пожертвование сделал ее отец. Казалось, так память о нем сохранится навсегда.

Рассматривая двор, Эмили почувствовала смесь грусти и надежды. Ей грустно было прощаться с некоторыми вещами, которые собрал ее отец, но в то же время она была преисполнена надежды обрести новый дом, который однажды будет выглядеть так, как она представляет. Внезапно будущее показалось ярким.

– Я вернулась! – воскликнула она, перетаскивая стулья в дом.

– Я здесь, – ответил Дэниел из бального зала.

Эмили поставила стулья в прихожей и пошла к нему.

– Ты молодец, что начал выносить вещи во двор, – крикнула она, проходя через столовую к потайной двери в бальный зал. – Тебе чем-нибудь помочь?

Войдя в комнату, она замерла, не в силах вымолвить ни слова. На Дэниеле была белая безрукавка, обтягивающая мышцы, которые она ранее видела лишь в своем воображении. Впервые она увидела его физическую форму, что заставило ее потерять дар речи.

– Да, – ответил он, – можешь взять этот книжный шкаф с другой стороны и помочь мне вынести его. Эмили?

Он посмотрел на нее и нахмурился. Осознав, что она стоит, разинув рот, Эмили собралась.

– Да, конечно.

Она подошла к нему, не в состоянии поддерживать зрительный контакт, и взялась за книжный шкаф с другой стороны.

Но она не могла удержаться, то и дело поглядывая на его мускулистые руки, которые напряглись под весом книжного шкафа, когда он выпрямился.

Эмили понимала, что ее тянет к Дэниелу, и приняла тот факт, что это началось с самой первой их встречи, но он все еще оставался для нее загадкой. На самом деле теперь он был еще большей загадкой, поскольку, несмотря на то, что они проводили вместе много времени, он ничего о себе не рассказывал. Все, что ей было известно, – это то, что он прятал что-то от посторонних глаз, что-то вроде темной стороны или травмы, какого-то секрета, от которого он бежал, который не позволял ему сблизиться с другими. Эмили на собственном опыте знала, каково это, бежать от тяжелого прошлого, поэтому она никогда не настаивала. Кроме того, секретов дома было достаточно, чтобы не особо переживать из-за секретов Дэниела. Поэтому она подавила чувства, надеясь, что перегорит, и что пламя не охватит их обоих, когда никто из них не готов к этому.

*

Первые посетители начали появляться вскоре после полудня, корда Дэниел и Эмили прохлаждались на лежаках, попивая лимонад собственного приготовления. Эмили сразу же заметила среди них Серену.

– Привет! – крикнула Серена, помахав рукой, прежде чем подойти к Эмили раскачивающейся походкой и обнять ее.

– Ты пришла за теми журнальными столиками, верно? – ответила Эмили, отстранившись. Эмили было некомфортно от физической близости, которая так легко давалась Серене. – Они здесь, за углом, я принесу.

Серена последовала за Эмили через лабиринт мебели, расставленной на лужайке.

– Это твой парень? – спросила она, пока они шли, оглядываясь на Дэниела. – Потому что, если ты не возражаешь, должна сказать, что он очень привлекателен.

Эмили засмеялась и также обернулась. Дэниел беседовал с Карен из магазина. На нем все еще была та безрукавка, и весеннее солнце освещало его бицепсы.

– Нет, – сказала она.

– Не привлекателен? – воскликнула Серена. – Девочка, у тебя со зрением все хорошо?

Эмили покачала головой и засмеялась.

– Я имею в виду, он не мой парень, – исправилась она.

– Но он и правда привлекателен, – настаивала Серена. – Знаешь, ты можешь говорить это вслух.

Эмили усмехнулась. Должно быть, Серена считала ее настоящей недотрогой.

Они прошли к двум столикам, за которыми приехала Серена. Девушка наклонилась, чтобы осмотреть их, убрав темные волосы за плечо и обнажив загорелую кожу цвета карамели под ними. Ее красота была уникальной для молодой девушки, она совмещала в себе сияние и жесткость, которые нельзя было воссоздать с помощью косметики.

– Ты собираешься сделать первый шаг? – спросила Серена, обернувшись к Эмили.

Эмили чуть было не поперхнулась.

– С Дэниелом?

– А почему нет? – спросила Серена. – Потому что если ты не этого не сделаешь, я сделаю!

Эмили замерла, внезапно почувствовав холод по всему телу, несмотря на весеннее солнце. Мысль о красивой и беззаботной Серене рядом с Дэниелом вызвала у нее такую ревность, что она сама удивилась. Она подумала, что он быстро влюбится в нее, потому что как он может не влюбиться? Как может тридцатипятилетний мужчина устоять перед молодой девушкой вроде Серены? Это практически записано в их ДНК.

Внезапно Серена подняла брови и широко улыбнулась.

– Да шучу я! Но ты бы видела свое лицо. Ты выглядишь так, будто я сообщила тебе, что кто-то умер!

Эмили почувствовала легкую раздраженность из-за шутки Серены. Шутки были еще одной фишкой молодых и беззаботных. Но не таких потрепанных жизнью, как Эмили.

– Зачем шутить о таком? – спросила Эмили, стараясь не выдавать смятение в голосе.

– Просто хотела увидеть твою реакцию, – ответила Серена. – Понять, нравится он тебе или нет. И он тебе, кстати, нравится, поэтому ты должна что-то с этим сделать. Ты же понимаешь, парень, который выглядит так, вряд ли долго будет одинок.

Эмили приподняла бровь и покачала головой. Серена была слишком молода, чтобы понять сложность отношений между людьми или знать об эмоциональном багаже, с каждым годом все больше отягощающим человека.

– Слушай, – сказала Серена, смотря вдаль, – ты уже перебирала вещи в сарае? Уверена, там много интересного.

Эмили оглянулась. В другом конце лужайки в тени стоял одинокий и забытый деревянный сарай. Она еще не добралась до построек вокруг дома. Дэниел рассказывал ей о теплицах и о том, как он хотел восстановить их, чтобы выращивать цветы на продажу, но это слишком дорого обойдется. Однако он не упоминал сарай и другие постройки, и она просто забыла о них.

– Еще нет, – сказала она, оборачиваясь к Серене. – Но я дам тебе знать, если найду что-нибудь, что понравилось бы тебе или Рико.

– Отлично, – сказала Серена, вставая и держа в каждой руке по журнальному столику. – Спасибо. И не забудь сделать первый шаг с мистером Красавчиком. Ты все еще молода!

Эмили закатила глаза и засмеялась, глядя вслед Серене, удаляющейся горделивой походкой. Была ли она такой же уверенной в этом возрасте? Даже если и была, то уже не помнила. Эми всегда была уверенной, а Эмили – скромницей. Возможно, именно поэтому она всегда оказывалась в таких ужасных отношениях, и поэтому она так надолго застряла с Беном – из страха, что не найдет никого другого, от мучительной мысли о том, что придется пройти через эту неловкость и дискомфорт, чтобы сблизиться с кем-то другим.

Эмили наблюдала за Дэниелом, за тем, как он разговаривал с клиентами, за его осторожностью и манерностью, и за тем, как он снова погружался в себя, оставаясь наедине. Впервые с момента их знакомства Эмили узнала в Дэниеле себя, и это заставило ее желать узнать его лучше.

*

Интерес, проявленный Сереной к сараю, пробудил в Эмили любопытство. Позже тем вечером, закончив с гаражной распродажей, она направилась к дворовым постройкам. При тусклом свете газон выглядел еще лучше, и труд Дэниела стал очевидным. Ему удалось сохранить розовый куст, который рос здесь столько, сколько Эмили помнила себя.

Проходя мимо разрушенной теплицы, она вспомнила, как когда-то внутри в горшках росли ярко–красные томаты, как ее мама в кепке стояла с серой лейкой в руках. За теплицами когда-то стояли яблони и груши. Возможно, однажды Эмили посадит их снова.

Пройдя мимо теплиц, она подошла к сараю. На двери висел замок. Эмили взяла его рукой, пытаясь вспомнить что-нибудь о сарае, но ей не удалось. Как и тайный бальный зал, сарай был секретом, который ей никогда не приходило в голову исследовать, будучи ребенком.

Она отпустила замок, который ударился о дверь со стуком, а затем обошла сарай в поисках другого входа. Небольшое, закопченное окно было разбито, но оно было слишком маленьким, чтобы Эмили могла пролезть. Затем она заметила временное сооружение. Одна из досок была сломана или сгнила, а сверху был прибит тонкий лист фанеры – временная мера, которая стала постоянной. Эмили представила, как ее отец с молотком в руке закрывает дыру куском фанеры, рассчитывая, что завтра вернется и закончит работу. Только он так и не закончил. Вскоре после этого он решил уйти и не возвращаться.

Эмили вздохнула, огорченная вклинившимся воображением. Ей достаточно было горя в реальности, не хватало еще выдуманной боли.

Немного повозившись, Эмили удалось оторвать фанеру, за которой открылась дыра большего размера, чем она ожидала. Она легко пролезла через нее и оказалась в темном сарае. В воздухе висел странный затхлый запах, источник которого Эмили не могла установить. Однако она видела, что находится вокруг. Сарай был переделан в импровизированную темную комнату для проявки фотографий. Она попыталась вспомнить, увлекался ли ее отец фотографией, но в памяти был пробел. Ему нравилось фотографировать семью, но не до такой степени, чтобы сооружать для этого целую проявочную.

Эмили подошла к большому длинному столу, на котором были расставлены разные лотки. Из фильмов она знала, что сюда наливают проявитель для фото. Над столом была натянута бельевая веревка, на которой все еще были прищепки для закрепления фотографий. Все это очень заинтересовало Эмили.

Она еще немного прошлась по сараю, чтобы посмотреть, нет ли там еще чего-нибудь интересного. Поначалу ей ничего не приглянулось. Лишь бутылки проявителя, старые коробочки от пленки, длинные объективы и разбитые камеры. Затем она нашла дверь с навесным замком на ней. Эмили стало интересно, куда она ведет и что за ней скрывается. Она стала искать ключ, но не нашла, зато ей попалась коробка, набитая фотоальбомами, кое-как сложенными один на другой. Она взяла первый попавшийся, смахнула с него пыль и открыла.

Первая фотография была черно-белой с изображением приближенного циферблата часов. На второй, тоже черно-белой, было изображено разбитое окно, оплетенное паутиной. Эмили переворачивала страницы, разглядывая фотографии и хмурясь. Они не казались ей профессиональными, было больше похоже, что они были сняты любителем, но в них чувствовалась некая меланхолия, передававшая настроение фотографа. На самом деле, чем больше она изучала каждое фото, тем больше ей казалось, что она скорее заглядывает в сознание фотографа, чем анализирует объекты, которые он решил запечатлеть. Фотографии вызвали у нее чуть ли не чувство клаустрофобии, хотя она находилось в просторном сарае, а также – глубокую печаль.

Внезапно Эмили услышала сзади шум. Она развернулась, чувствуя, как сердце колотит в груди, и уронила фотоальбом на ноги. У дырки в стене, через которую она вошла, стоял небольшой терьер. Он был явно бродячим, его шерсть была спутанной и неухоженной, и он стоял и смотрел на нее, озадаченный тем, что кто-то стоит на его месте.

«Так вот, что это за запах», – подумала Эмили.

Ей стало интересно, знал ли Дэниел о бродячей собаке, видел ли он ее на территории. Она решила, что спросит его завтра на продолжении гаражной распродажи, а также расскажет ему о проявочной, и обрадовалась, что теперь у нее есть повод заговорить с ним.

– Все хорошо, – сказала она собаке вслух. – Я уже ухожу.

Собака наклонила голову, будто слушая ее. Эмили подняла фотоальбом и вернула его на место, в коробку, как вдруг увидела, что одна из фотографий, лежавшая между страниц, выпала. Она подняла ее и увидела, что на ней была запечатлена вечеринка по случаю дня рождения. Маленькие дети сидели вокруг стола, в центре которого стоял огромный розовый торт в виде средневекового замка. Внезапно Эмили поняла, на что она смотрит. Это был день рождения Шарлотты. Последний день рождения Шарлотты.

Эмили почувствовала, как на глаза накатываются слезы. Она держала фотографию дрожащими руками. У нее не осталось реальных воспоминаний о последнем дне рождения Шарлотты, да и вообще, она мало что помнила о ней. Казалось, будто ее жизнь разделили на две части. В первой части Шарлотта была жива, а вторая часть – это жизнь после ее смерти, та часть, в которой все сломались, брак ее родителей наконец распался после того, как безмолвное напряжение стало невыносимым, и финал, когда ее отец исчез с лица земли. Но все это случилось с Эмили Джейн, а не с Эмили, не с женщиной, которой она решила стать, не с человеком, который восстал из руин. Рассматривая фото, доказательство жизни с Шарлоттой, Эмили чувствовала, что близка к ребенку, которого она оставила позади, как никогда ранее.

Собака залаяла, и Эмили вернулась в реальность.

– Хорошо, – сказала она. – Я поняла. Я ухожу.

Вместо того чтобы положить альбом на место, Эмили взяла всю коробку, заметив, что стоявшая под ней коробка также была набита фотографиями, и пробралась через сарай к дырке в стене. В ее голове роились мысли. Тайный бальный зал, секретная проявочная, закрытая дверь в сарае, коробка, набитая фотографиями…какие еще секреты скрывал этот дом?