Loe raamatut: «Дело об оффортах»
©ООО «Издательство «РуДа», 2022
©С. И. Гольдфарб, 2022
©Е. Г. Чижевский, обложка, 2022
Глава первая
Повестка
На вид невзрачная четвертушка бумаги. На верхнем поле единственное слово – «Повестка». Повертев ее, он непроизвольно хмыкнул от первой же пришедшей мысли: «А я-то тут причем?!»
«Повестка»! Надо же, как просто она выглядит. «Повестка» в суд!
Разволновался от неожиданности так, что расписался в получении не там, вдобавок перепутал число и месяц.
Почтовый служка расстроился тоже: опрятный документ после исправления, уже чуть помятый, потерял свой торжественно-официальный вид.
Он с укоризной поглядел на получателя, потому что веровал: судебные повестки по ошибке не приходят. И нечего закатывать глаза, недоуменно пожимать плечами, нечего делать вид, что «ты» тут не причем. Чижевский – Чижевский! Вигдор Борисович – он самый. Ну, так получите, распишитесь и явитесь. И не виляйте, как вас там, Вигдор Борисович. Поди, страшное преступление за вами, вишь как разволновались.
Почтальон произнес все это про себя, сверля глазками адресата, и ушел, молча захлопнув дверь. Остановился и прислушался: клиент все еще был по ту сторону у двери? Интересно, что он предпримет: сразу бросится звонить друзьям, а то и в суд, выяснять, с чего бы это его туда!
Вигдор Борисович и впрямь стоял за дверью. Стоял, как вкопанный, перечитывая несколько строчек, пытаясь разгадать тайный смысл, вложенный в стандартные «Вам надлежит явиться…»
«Его взяли врасплох», – мрачно пошутил он, иронически оценивая ситуацию. Все, день убит напрочь, а сколько замечательных дел намечалось. Ну, почему именно сегодня, именно сейчас?! Ведь мог бы уйти на пять минут раньше, и тогда все было бы иначе…
Он машинально сунул повестку в портфель «до выяснения обстоятельств дела».
В машине по инерции Вигдор пытался «придумать» план дня, но куда там! В голове как заноза сидел этот клочок бумажки, призывающий его в «другую» жизнь, не сулящий ничего, кроме потери времени и нервов. И ко всему прочему теперь начался бесконечный самоанализ: он перебирал все свои вины и проступки за последние годы, пытаясь отгадать, за какие из них его хотят теперь призвать к ответу.
Конечно, Вигдор мог бы согласиться, что ошибался и не раз, но даже это «сознательное раскаяние» не приоткрывало тайны и даже не намекало на проступок, за который могли призвать к судебному ответу.
Ага, ну вот и началось! В голове потихоньку кто-то неизвестный поставил пластиночку с навязчивым речитативом: «Встать! Суд идет!».
Если бы белый клочок «упомянул» предприятие, где он директорствовал… чего уж там, кто не работает, тот не ошибается. Ну, тогда нужно было звонить Селине – юристу компании и с ходу задавать вопросы. Но про компанию в повестке не было ни слова. Значит, контора тут ни при чем и Селине звонить спозаранку нет никакой надобности.
Значит, ошибки нет. Значит, обвиняют именно его. Собственной фантазии не хватало, чтобы придумать повод для суда.
Впрочем, при любом раскладе Селине не «отвертеться». Я – это компания, а компания мое второе «я». Раз так, пусть «выкручивается».
После стольких лет совместной работы Чижевский не мог не доверять ей. В голове пронеслось: «Доверять как себе». И тут же скривился – он знал свой мозг – теперь кто-то спрятанный в голове, вслед за «Встать! Суд идет!» будет время от времени «постукивать», чтобы определиться по понятиям, а именно, что значит «доверять как себе».
– Бред, бред, бред! Еще ничего не случилось, а уже психоз, надо брать себя в руки.
Он «крикнул» тому, кто «спрятался» в голове и «постукивал», – «замолчи немедленно, пока я тебя не выкинул из головы», ибо представил, что, если «стучащий» не угомонится, то вскоре откроет огонь из всех орудий…
В офисе в это время сотрудников нет. Состояние полного покоя и тишины продлится до 9 часов 30 минут и закончится с боем часов – машины из гаечек, молоточков, пружинок, сапфировых винтиков.
Эти полчаса утреннего одиночества так приятны и невинны. Только он и только эти полчаса тишины были в его полном владении безраздельно… (В голове предательски рождалась антитеза: тишина безраздельно владела им.)
Ах, как быстро пролетает то, что радует. Скоро раздастся офисная азбука Морзе, которую на все голоса отстучат каблучки в длинном коридоре. Господин Чижевский, рабочий день начался.
В кабинет впорхнула Селина – улыбка на все лицо, сигаретка в руке, звонкое приветствие: «Мечты сбываются?!»
Ответ может и должен быть один и тот же: «Ага», что означало: «Все нормально, ничего из рук вон выходящего не произошло, офис стоит на месте, потрясений и катаклизмов не случилось».
Но так он должен отвечать в обычный день, когда добропорядочным гражданам спозаранку не вручают повестку в суд.
Сегодня в ответ на приветствие последовало глубокомысленное молчание.
– Это что-то новенькое, босс. Ты на самом деле так мрачен или просто решил изменить приветственный ритуал.
– Какой к черту ритуал! Меня в суд вызывают. С утра суют повестку! А я даже понятия не имею, за что.
На Селину эта реплика впечатления не произвела. Чтобы отреагировать на столь нелепую тираду, ей требовались подробности.
– Да не знаю я. Вот хоть убей, не знаю, чем государство прогневал.
Селина машинально набрала внутренний номер телефона.
– Финансы-романсы, вы? – Ага, доброе, чересчур, я бы сказала. А что, у нас налоги плачены, зарплата отдана?
После секундной паузы многозначительным жестом и хорошо поставленным голосом Силина отчеканила: «Плачено – недоплачено – по чуть-чуть затрачено. За такую мелочь в суд не вызывают».
– Вы что, сговорились все с утра судом пугать!
– Господи, это я так, каламбурю. Нервный ты какой-то, с утра, просто заряженный на негатив. Сей секунд разбираться начнем. Господи, напугали ежа голой ж… Повестка! Суд! Суд, чтоб ты знал, он справедливый самый. Ты же ничего плохого не сделал?
Вигдор посмотрел на Селину со зверской улыбкой.
– Я поняла, и многих слов не надо.
В прошлой своей жизни, до работы у Чижевского, Селина была прокурорским работником с высокой должностью и низкой зарплатой. Зачем она оставила ее, он в подробностях не знал. Но догадывался, что все случилось в лихие девяностые, когда у государства на всех не хватало денег и на бюджетников в первую очередь. Вот Селина и попала под эту раздачу. А у нее родители-старички, сестренки и племянницы. В общем, не до погон и престижа. Короче, Селина стала юристом в его частной компании, которая, как могла, крутилась, но зарплату платила день в день при любых раскладах.
Селина молчала. Просто стояла и молчала. И он знал, что она принимает решение. Возможно, она уже сложила в уме целый план: кому звонить, с кем встречаться, какие документы требовать по этому, пока еще совершенно неясному делу.
– Значит так, Вигдор. Тишина. Объявляю час тишины. Не будоражь народ и клиентов. Повесточку дай.
Листик перекочевал из его портфеля в нежные ручки Селины. Она даже не взглянула на него.
– Через часик все расскажу. Пойду с телефоном пообщаюсь.
Он облегченно вздохнул и как-то сразу успокоился – Селина все сделает. А может, это просто судебная ошибка, досадное недоразумение?!
Глава вторая
Селиночка, давай по порядку!
За 32 дня до судебного процесса
Селина не просто влетела в кабинет, как она это делала обычно. «Обычно» выглядело так: дверная ручка проворачивалась, дверь рвалась с петель, ярко-рыжая копна волос делала шаг вперед, а бедная дверь «падала» назад в обойму, сотрясая дверной проем, косяк и все, что к нему относилось. Далее Селина резко разворачивала кресло у приставного стола, грациозно падала в него, успев «поймать» юбку, закинуть ногу на ногу и даже чиркнуть зажигалкой у сигареты. И все это происходило без какой-либо заминки, грациозно и, можно сказать, органично.
Но сейчас она появилась без заметного драйва. Он даже не успел сказать свое традиционное – «сумасшедшая», поскольку понял: ей уже что-то известно.
– Ну что, «писхатель», – вкрадчиво и в то же время иронично начала Селина, отчего Вигдор понял – походом в ресторан и обычной премией не отделаться.
– Я кое-что разузнала, ты влетел.
Чижевский весь подобрался и приготовился узнать о страшном злодеянии, совершенном им неизвестно где, когда и как.
– Да, да, да. Ты влетел, мы все влетели. Они хотят тебе как «физику», а нам как «юрикам» выставить неприлично приличный счет!
Вигдор напрягся, поскольку все еще не понимал, куда и за что «влетел». И потому ожидаемо, наконец, заорал.
– Кто-нибудь может, наконец, объяснить, что тут происходит?!
Селина, никак не отреагировав на его вопль, все так же вкрадчиво, пожалуй, даже язвительно продолжала.
– Так вот, они хотят конкретно с тебя и компании, – тебе в рублях сказать или в валюте? Ясно, тебе все равно, в какой монете платить. Так вот, с нас, то есть с вас, а черт, с тебя и компании хотят 100 тысяч евриков, или чуть больше семи миллионов в рублях. Точнее можно будет сказать на момент расчетов. Курс валюты, сам понимаешь, плавает…
Как ни странно, Вигдор с облегчением вздохнул и выдохнул. – Значит, все-таки деньги. То есть руки-ноги, не говоря о жизни, забирать не станут? Тогда давай по порядку, по порядочку, давай для особо одаренных, что тут, там, здесь происходит? Давай с паузами и ударениями. И не дыми, ради бога, прямо на меня. Ты же знаешь, я уже месяц не курю.
– Ха-ха-ха. Теперь закуришь! По порядку так по порядку, господин «писхатель». Только для начала принеси свою последнюю книгу про наш любимый город, так сказать, для наглядности. Считай, мы с тобой следственный эксперимент проводить будем.
Он все еще не понимал, к чему клонит Селина, но послушно встал из-за стола, ушел в «темнушку», одновременно склад, архив и хранилище различной офисной требухи и вернулся с книгой, которой действительно гордился.
Селина явно входила в роль. Она взяла фолиант, картинно согнувшись под его тяжестью.
– Твоя книга, Вигдор?
– Не валяй комедию, знаешь ведь, моя.
– Тогда открывай страницу 70, 92, 164, 172, 208, 412.
Он машинально листал перечисленные страницы, но, убей бог, не находил связи между повесткой в суд, многотысячным иском и историей любимого города.
– М-да, сильно запущено. Этот орешек вам, товарищ «писхатель», вот так, без подготовки, раскусить сложно.
Селине явно нравилась роль следователя и адвоката в одном лице.
А он даже поежился, представив, насколько правдоподобно играла она. «Дай такой волю», – пронеслось в голове.
– Кто автор иллюстраций на указанных страницах?
– Автор иллюстраций на страницах, которые ты называла? – машинально переспросил Вигдор и так же машинально без всякой догадки ответил: – Спицын. Александр Петрович Спицын. Известный местный художник, мастер офорта, графики.
– А-а-а-а, – протянула Силина. – Мастер, значит, графики. И в книге тоже графика?!
– Ну, да.
– А согласие на публикацию этих своих офортов он тебе письменно давал? Авторский договор ты с ним подписывал?
– Договор?! Господи, эта книга писалась лет десять назад. Какие договора, тогда даже термина такого не было. Насколько я помню, Савелий Кокорев, оформлявший книгу попросил у Спицына несколько его офортов для иллюстрации старого Лесовска.
Только сейчас Вигдор стал понимать, куда клонит Селина.
Вигдор не просто засмеялся. Он истерически захохотал, словно бы все клоуны мира слетелись на одну минуту, чтобы рассмешить его.
– Ну, слава богу, гора с плеч. Сейчас же позвоню ему и переговорю. Это же какое-то недоразумение, бред, ошибка. Мы знакомы, милейший человек! И потом, погоди, Савелий все знает лучше нашего. В его работу я никогда не лез и даже не спорил с ним – художнику виднее!
Селина стала злой еще в начале вигдоровского монолога, к концу она просто раскачивалась на кресле, глядя на него не мигая, и по выражению ее лица можно было прочесть, что она с трудом выслушивает его тирады.
– Все? Закончил? Теперь, товарищ «писхатель», слушай, вникай, разумей. На тебя лично и на твою контору конкретно подал в суд милейший человек, Александр Петрович Спицын. Он желает получить с тебя и компании в общем и целом сто тысяч евро или более семи миллионов рублей. Ведь это твое расчудесное предприятие стоит в выходных данных чудесной книги о старом Лесовске. Соответственно значится как издатель. И это еще не все. Он нанял представителя – адвоката, а сам милейший и почтеннейший художник, дабы не встречаться с тобой, уехал, по словам семьи, в длительную больничную командировку. Но и это еще не все. Дела по авторским правам самые темные и запутанные. И, как правило, заканчиваются в пользу заявителей, то есть истцов.
Вигдор как-то разом сник, получив, наконец, пусть и в общих чертах, ясность, в чем его обвиняют.
– Селина, перестань меня пугать и загонять в угол. Все было с согласия Спицына. Откуда у меня столько денег, мы не воруем и платим налоги.
Селина молча ткнула пальцем в титульный лист, туда, где стояли выходные данные.
– Ты так ничего и не понял?
Нет, он понял все.
– Понял, понял, понял. Я хочу подумать. Мне нужно время. Устрой в судебном процессе перерыв. Или как там это называется, отложи, перенеси заседание. Мне нужно вспомнить, как все было.
– Судебное заседание назначено на 2-е число. Так что впереди у нас ровно тридцать два дня на подготовку, воспоминания, уточнение и прочие процедуры…
Глава третья
Савелий, Спицын и Адель
За год до судебного процесса
Лет десять назад он закончил писать книгу о Лесовске. Работал над ней долго, складывая страницы из новых материалов, так что приходилось много просиживать в архивах и библиотеках. Вигдор мечтал рассказать о городе так, как еще ни делал никто. С художником Савелием Кокоревым познакомились случайно, на одном из фуршетов, которым в те годы обязательно заканчивалась любая презентация. Этих презентаций в девяностые была такая тьма, что при хорошей сноровке можно было вообще перестать ходить по магазинам и выбросить холодильник. Каждый день поили и кормили как минимум в четырех-пяти местах. Вот там-то хороший поэт Косенков и представил ему хорошего художника Кокорева. Они долго говорили о любимом городе, и художник загорелся. На следующий же день забрал рукопись и пропал… ровно на полгода. А когда, наконец, появился, Вигдор ахнул, до чего же хорошо выглядела его книга в оформлении Савелия Кокорева.
С художником они в итоге стали приятельствовать, как говорится, основательно. Вигдор часто бывал в его мастерской – обычной малометражке на последнем этаже жилого дома, которая просто блистала творческим беспорядком и одиночеством. Слово «блистать» употреблено не случайно. Иногда он встречал там натурщицу, которую звали Адель. И тогда Вигдору казалось, что мастерская и впрямь блистает, так хороша была эта девушка.
В тот раз он забрел к Кокореву не случайно – хотел справиться, как идет оформление новой книги. Адель позировала в тунике римлянки. Художник курил и рисовал.
На Вигдора оба отреагировали почти одинаково – никак, даже когда он предложил проветрить мастерскую от табачного дыма и, не дождавшись ответа, все-таки распахнул форточку.
Савелий сосредоточенно работал, ему не хотелось отвлекаться, он жестом руки, предложил Вигдору отправиться на кухню, пробасив: «Попей пока кофейку, клиент послал растворимый “Пеле”. Полнейший деф-цит».
Он тихонько прошел за «деф-цитом», вознамерясь понаблюдать за работой Кокорева, но очень скоро понял, что притягивает его именно Адель. Каким-то «боковым» зрением Савелий уловил, «кто» есть магнит в этой мастерской и, хохотнув, пробасил: «Адель, между прочим, Вигдор хороший писатель, позволь ему пялиться на тебя легально, а то, ей богу, уйдет отсюда косоглазым».
Адель не произнесла ни слова. Поняв, что натурщица не склонна включаться в общение, Савелий решил упростить ситуацию по-своему.
– Вигдор, а не желаешь ли зайти к моему соседу по площадке. Прекрасный график, скажу я тебе. Посмотришь работы. Старый Лесовск на его офортах оживает. Может быть, что-то глянется для книги? Я рассказывал ему о тебе. Он сегодня работает и, кажется, трезв не в меру.
Вигдор все понял и последовал совету, тем более предложение и в самом деле показалось интересным.
– Ты только на меня сошлись, – прокричал вослед Савелий.
Дверь открыл человек, о которых принято говорить «мужчина без возраста». То, что он художник, можно было догадаться сразу: из прихожей пахнуло теми особенными запахами, что создают бумага, холст и краски.
Высокий, статный, с округлой седой бородой, пышными усами. Глаза… да, глаза – он запомнил их сразу – желто-коричневые. Он еще подумал тогда, что вот такие, вероятно, могут быть у степного волка. Вигдор никогда не видел живого волка и не знал, какие на самом деле у хищника глаза, но ему почему то подумалось, что они могут быть именно такие.
И вот эти желтовато-коричневые глаза застыли в прищуре и буравили, не моргая, пока Вигдор не произнес:
– Я, собственно, от Савелия, вашего соседа. Вигдор Чижевский, писатель. Он рекомендовал вас как знатока местной старины. Если не возражаете, я бы с удовольствием посмотрел ваш старый город.
Спицын все так же молча подался назад, приглашая таким образом в мастерскую.
– Что ж сразу не сказали, мало кто в дверь звонит. Теперь чаще не соседи и почтальоны, а наркоманы в гости «просятся». Заходите, посмотреть есть что. Будем знакомы, Спицын. Спицын Александр Петрович.
Мастерские художников для Вигдора всегда были откровением. Он частенько бывал в этих странных с точки зрения «не художников» квартирах, заставленных багетами, рамами, старой мебелью, сколоченными стеллажами. Все тут с точки зрения «нормального» человека выглядело несуразно и, пожалуй, неуютно.
Но им так было удобно. Вот объявят завтра аукцион или выставку-продажу, и самый большой выставочный зал в городе моментально наполнится картинами. Их извлекут из неприбранных мастерских, оденут в дорогие багеты, развесят по стенам, и они начнут другую жизнь.
У Спицына же было на удивление уютно. Посреди мастерской стол-пресс. Конечно, ведь Спицын график, и на этом станке рождаются офорты. Все стены здесь заняты ими.
– Красиво, – не удержался Вигдор, остановившись перед картинами в овальных рамках.
– Это серия лесовских старожилов. Когда-то за ними охотились коллекционеры. Сейчас эта тема вышла из моды.
Чуть поодаль от пресса на большом столе, сбитом из двух цельных кедровых плах, отполированных до блеска, лежали горой офорты.
– Хотите что-то купить – выбирайте, все экземпляры из первых оттисков. Отдам дешево, нынче графика не в моде. Буду признателен.
Вигдор понимающе кивнул. Он знал, копии первой сотни наиболее ценные.
– Раньше такого не было, работы раскупались быстро. Сейчас на искусство у граждан денег нет. Говорят, во всем виноват кризис. А мне-то что до кризиса, я больше ничего не умею, кроме рисования. Даже дарить стало некому – никто никуда не приглашает. Получается, работаю в стол, – Спицын кивнул на гору оттисков, – точнее, на стол. Даже дни рождения широко перестали отмечать. Сплошные презентации и фуршеты для избранных. Ну, странно ведь ходить на эти вечеринки с офортами. Я вам так скажу, настоящее искусство загибается. Все что угодно в золотом багете! Это еще куда ни шло, продастся. Богатство рамки правит вкусами. Графика – дело тонкое, изящное. Она не слепит как лампочка. Я, кстати, уже второй год не плачу за свет в мастерской… Смотрите, выбирайте, отдам недорого.
Спицын обреченно вздохнул.
– Говорите, Савелий прислал.
– Савелий.
– Я помню, он рассказывал, вы сочинили книгу о Лесовске и хотите взять для оформления мои работы. Берите, не жалко. Хоть какое-то движение. Опять же реклама. Тираж будет приличным?
– Надеюсь.
– Это раньше станок работал день и ночь, а добрую книгу все равно сыскать было невозможно. Дефицит был великой силой, лучше хваленой конкуренции. Полнейшая реализация, особенно в области пищепрома, – художник тихо рассмеялся. – Ладно, смотрите, откладывайте.
Вигдор придвинул стопку и стал осторожно разбирать ее картинка за картинкой.
Рисунки Спицына ему сразу понравились. Лист – улица, лист – городской пейзаж, скверик, фасад дома. Все узнаваемо до мельчайших подробностей…
На какое-то мгновение он перестал слышать Спицына, забыл, что находится в мастерской.
Домики, дворики, какие-то совсем уже разрушенные строения, в которых едва-едва угадывались некогда городские достопримечательности, а сейчас всего лишь развалины былой гордости купеческих династий.
Все его рисунки словно фотографии, которые проявляют схваченные мгновения.
Вигдор машинально выложил из них улицу, и ему показалось – она ожила. Он почувствовал и печной дым, и скрип пролетки, и движение занавесок в большом двухэтажном здании с вывеской «Гостиница “Континенталь”», а старик с шарманкой, разве он не подмигнул ему, вращая ручку своего инструмента.
Спицын стоял рядом так же молча, как и в первые мгновения их знакомства, и не мигая смотрел на «построенную» Чижевским улицу.
– Забавно получилось. Купите эту улицу целиком, – тихо попросил Спицын. – Купите, много уступлю в цене, отдам практически за так. Никто ныне не хочет брать офорты. Наше древнее искусство позаброшено и позабыто. За свет нечем, вот, платить.
– Да, да, конечно. Эту улицу приобрету обязательно. Вигдор кивнул на сложенную из рисунков «бумажную ленту».
– Любопытный подход, так мои работы еще никто не брал. Конструктор какой-то, но в этом что-то есть, надо подумать, может, это поможет поправить дело. А вот эти рисунки я вам дарю.
Спицын, не глядя, взял с соседней стопки пачку оттисков:
– Будете дарить на Новый год знакомым. Да, Новый год совсем скоро. Надо за свет оплачивать, а то придется в темноте встречать.
Вигдор даже не пытался отказываться, так все естественно и непринужденно складывалось в мастерской Спицына.
– Спасибо, я буду рассказывать всем своим знакомым о ваши офортах. Пусть покупают к Новому году и к Рождеству, к Восьмому марта и остальным праздникам. Чудесные работы и отличный подарок. И конечно, спасибо за то, что разрешили Савелию поместить в книгу несколько ваших чудесных работ.
– Ну, это к обоюдной выгоде. Реклама нашего ремесла особенно сейчас необходима. Савелий просил подобрать для него старый город. Но пусть сделает это сам. Не хочу навязывать собрату-художнику свой взгляд. А вот случится у вас новая книга, не премините сообщить, буду рад поработать над ней с интересом.
Вигдор вернулся в мастерскую Савелия. Кокорев сидел в той части помещения, которую словно бы в насмешку называл «Китайкой» или «кухонным раем». «Кухонный рай» был обычной выгородкой из двух китайских ширм, прикупленных на местной шанхайке – здешнем мелочном рынке. В кокоревском «кухонном раю» стояла со времен постройки дома электрическая плита, уже несуществующего завода, выданная ЖЭКом по случаю, колченогий стол и два таких же стула. Видавший виды кофейник не вызывал приятного аппетита. Куча тарелок, вилок, ложек вперемешку с продуктами занимали весь широкий подоконник. Савелий любил путешествовать и тащил из-за границы всякую старину. Благо картины его раскупались хорошо, и недостатка в деньгах не было.
Перед Савелием стояла огромная кофейная чашка, больше похожая на вазу для цветов. Художник медленно и маленькими глоточками отпивал из нее кофе, делая очередную затяжку сигаретой.
– Савелий, ты вливаешь в себя столько кофе, что, боюсь, не успеешь закончить оформление книги, ты просто окочуришься от табака и кофеина. Хотя бы молока плесни.
Савелий махнул рукой и показал на стул.
– Ладно, тоже мне армия спасения. Это для разогрева. Сегодня придется работать всю ночь. Халтурка привалила. Картина на тему «Директор хладокомбината в интерьере», так сказать. Дружный коллектив к юбилею шефа заказал подарок – портрет на фоне продукции. Портрет по фотографии. Ну как тут без допинга обойтись? Да вот, смотри, какой очаровашка. Любовь народная без границ. Мне из него дона нужно слепить, ибо если коллективу не понравится моя работа, обещали меня заморозить. Так что благодаря этой кастрюльке кофе я сделаю из него настоящего Педро дон Бермудо.
– Адель, а ты чего там притихла. Вот, Вигдор, такая хорошая девочка. Умница, студентка. И вся в работе. Рисовать с нее одно удовольствие. Какой бы заказ я не принял, всегда начинаю с Адели, она вдохновляет мои глаза и руки. Адель, иди к нам, ну что ты там одна.
Адель появилась так тихо, словно бы материализовалась в мгновение.
– Вигдор, проводишь Адель? Ну, проводи. Попей кофейку и проводи. Не вредничай. У меня, видишь, срочный заказ дона Педро, сопряженный с опасностью для жизни! Аделюшка, этот интеллигентный дядька проводит.
Понимаешь, Вигдор, у меня такой принцип. Натурщицу я всегда провожаю до остановки.
Овальное личико, светлые, очень светлые волосы соломенного цвета. Длинные ресницы тоже светлые-светлые. Адель излучала спокойствие совершенно инородное для этого богемно-запущенного интерьера.
Все время, пока Савелий говорил, она смотрела на Вигдора и молчала.
– Адель, Вигдор проводит тебя, – снова буркнул Савелий. – Идите, пожалуйста, я должен батрачить на новый мир.
Адель так же молча направилась к выходу. Вигдор за ней, недоуменно пожав плечами. Что тут скажешь, с художниками и дизайнерами он никогда не спорил. Мир они видели как-то иначе, чем все остальные. И если уж честно, то в голове его возникла совсем иная мысль: у них роман или исключительно деловые отношения художника и натурщицы? А спустя пару минут он подумал, что с Адель даже молча начинаешь испытывать какой-то эмоциональный уют.
Они молча вышли из подъезда и также молча побрели к остановке. Адель взяла его под руку. И сделала это так просто и неожиданно, что Вигдор даже не удивился, словно бы они гуляют так давно.
Адель заговорила первой.
– Я видела, вы смотрели на меня внимательно, разглядывали или изучали. Наверное, осуждаете? Я учусь на филолога, а у Кокорева подрабатываю. Все деньги уходят на врачей, лекарства и хорошее питание. Мама плохо себя чувствует. Кокорев не жадный и платит хорошо. Выучусь, и мы уедем в деревню. Врачи говорят, там ей будет лучше. Я хотела устроиться в школу, но там такие гроши дают! Ведь, правда, я красивая?
– Вы очень красивая, Адель. И очень заботливая. Мама ваша обязательно поправится. Я, к сожалению, не художник, рисовать не могу совсем.
– А кто вы?
– Ну, скажем так, краевед.
Адель засмеялась:
– Вы читатель или писатель?
– Всего понемножку.
– А мне Савелий про вас рассказывал. Вспоминал как-то про жуткие годы, когда вы вместе давали представления моментального рисования. За вечер, говорил, нередко по 15–20 моментальных портретов делал! Неужели, правда?
– Всякое бывало. Все рухнуло в одночасье, и каждый выбирался, как мог. Но я те поездки вспоминаю с удовольствием. Вот это был настоящий реализм, как потопаешь, так и полопаешь. Какой-то у нас уж очень серьезный разговор пошел.
– А мне нравятся серьезные разговоры.
Потом они шли молча, словно бы знали друг друга давным-давно и уже успели наговориться.
Долго ждали трамвая. Наконец, громыхая всеми своими железками, появился вагончик. Вигдор помог Адели запрыгнуть на ступеньку.
Забавно, но молчание сближает людей зачастую быстрее и сильнее всяких разговоров. И когда он нежно поцеловал ее в щечку на прощание, это получилось легко и не вызывало никакой двусмысленности. Адель уехала, а он еще долго сидел на остановочной лавочке…
