Глава 24
Бабушка – человек старой, военной ещё закалки, всё хотела делать сама, ворчала, что не может целыми днями лежать, что ей надо разрабатывать ноги, руки и заставлять шевелиться мозг. Ругалась с врачами, что не пускают её домой, грозилась сбежать.
Она глянула на меня в первый же день, как я приехала, сощурилась пытливо, но промолчала. А когда мать отправилась в село – приглядывать за курами и гусями, сразу, прямо в лоб, выдала мне, что у меня кто-то появился.
Конечно, я не рассказала ей всего, но всё же… Было приятно поговорить об этом с кем-то, кто не выспрашивает подробности интима и не завидует.
Я давно уже знала, что за судьбу мамы бабушка винит себя – за то, что сама развелась с мужем, который бил, лишив дочку – своего позднего ребёнка – отца. За то, что не давала моей маме шага спокойно ступить, блюдя её нравственность, гоняя жениха. А в итоге – только подтолкнув ко встречам с ним тайком. А потом, когда случилась беременность – очень уж рьяно заставляла делать аборт, предсказывая испорченную молодую жизнь…
Мама тогда сбежала со своим женихом в наш Мухосранск. Мой отец был всего на три года старше неё, стал работать грузчиком, содержать её. Но долго не выдержал – захотел обратно в Разгуляевку. Мама отказалась, боясь, что бабушка снова примется принуждать её к аборту, сказала – рожу, тогда вернусь. А уже через месяц отец, будучи слегка «навеселе», попёрся на тракторе в райцентр, да напрямки через реку. А дело было в марте…
Трактор достали из воды только в июле, а отца так и не нашли, утащило течением.
Бабушка с мамой сильно разругались и долго не общались, хотя это она, бабушка, собрав все свои сбережения и продав трёх коров, купила маме комнату в общежитии. Уж какую смогла – лишь бы у дочери был свой угол, раз уж не хочет возвращаться домой.
Потом, конечно, помирились. Я до семи лет жила в Разгуляевке, а мама «налаживала» жизнь в городе и, кажется, не собиралась меня забирать. Но когда пришло время, бабушка проявила твёрдость, настояв на том, что ребёнку нужна нормальная, городская школа. Так я попала в общагу и «села маме на шею» – это если говорить её же словами.
Бабушка всегда рассказывала мне об этом открыто, спокойно. Я видела, что она всё осмыслила, приняла, раскаялась. Она всеми силами помогала нам с мамой выживать, но как наполнить дырявое ведро? Разве хватит денег, присылаемых из деревни, яиц, овощей и кур, если всё это оседает в холодильнике и кошельке тёти Зины и других самогонщиц?
И в Москву меня хотела послать учиться бабушка, так, чтобы сразу и высшее образование и столица… но с начала девяностых жизнь вдруг пошла наперекосяк, с деньгами стало совсем туго. Я это понимала и ничего не требовала. А вот к бабушкиным советам интуитивно прислушивалась.
По поводу Дениса, о котором я рассказывала, конечно, не как о дядьке «за сорок» с сомнительной репутацией, а как о парнишке слегка за двадцать – короче, как о Лёшке я о нём говорила, чего уж там – бабушка сказала одно: «Знай себе цену и головой думай, а не этим местом. И мужика заставляй головой думать, а не этим местом. Уважайте друг друга, уступайте, будьте честны – тогда и жизнь будет ладная, а не через это место…»
***
Ближе к вечеру восьмого января я вернулась домой. Мать хотела оставить меня вместо себя, но бабушка настояла, что мне нужно возвращаться к учёбе. И я действительно, словно какой-то живой воды хлебнула – воспрянула духом. Хотела учиться, найти подработку и даже… даже завязать с Денисом. Рядом с бабушкой казалось – это странные, глупые отношения и в них нет ни смысла, ни будущего. Порвать, забыть и идти дальше.
Но чем ближе я подъезжала к городу, тем больше понимала, что скучаю по своему Стройбату отчаянно, так же сильно, как и боялась новых встреч, обильно приправленных ложью. А уж когда добралась до общаги – и вовсе, не могла уже думать ни о чём, кроме как о желанной встрече, а дальше – будь что будет! Вот только когда она произойдёт, эта новая встреча и произойдёт ли вообще?
Меня тошнило. Жутко болела грудь – прям как в детстве, когда она только начала расти. Но в инструкции к таблеткам было написано, что такое возможно. Ещё было написано, что возможно повышение массы тела, головные боли и внезапные кровотечения. И вообще, целый перечень каких-то жутких побочек. Но я была к ним готова. Мне так хотелось порадовать Дениса тем, что можно без резины!
Кстати таблетки, те самые, что втюхивала мне врачиха из женской консультации, я нашла ещё в день отъезда в Разгуляевку в привокзальной аптеке, куда забежала за лекарствами для бабушки. Та же голубая упаковочка, только у врача всё было написано на иностранном, а в аптечной версии по-нашенски: «Марвелон». И цена в аптеке – чуть не вполовину дешевле! Удачно совпало и то, что в этот день у меня как раз начались месячные, а это, согласно инструкции – самое время начинать приём.
После приезда так и подмывало сразу пойти к Лёшке. Не для того, чтобы увидеть его самого, а словно отдать какой-то долг тёте Свете, ведь ей сегодня было девять дней. Но я так и не смогла. Не решилась.
***
Общага встретила меня пронзительным запахом мочи. Кажется, даже глаза заслезились. Из кухни выглянула тётя Зина:
– А, молодёжь! Как бабушка?
Пришлось рассказывать.
– Ну ничего, ничего, – хозяйски кивнула соседка, – раз уже оклемалась, значит, всё хорошо будет. Мать-то, когда приедет?
– Не знаю.
– Ох, я бы на её месте поспешила! Такого мужика разве можно надолго одного оставлять? Уведут ведь, Люд! Ты хоть теперь приглядывай за ним, что ли. Танюхе же такой и нужен – чтоб и руки в доме и… – понизила голос: – Сама понимаешь, мать твоя молодая же баба ещё! Надо чтоб и присовывал кто-то, хоть иногда – это ж здоровье!
– А чем воняет, тёть Зин? Канализацию прорвало?
– Типун тебе на язык! Элексир варю.
– В смысле?
Я правда не поняла. На языке тёти Зины «элексир» – это самогон. Когда она ставила аппарат на плиту, то так и заявляла всем соседям: «Пошли вон с кухни, элексир варить буду!» Но хлебный запах первача кто не знает? А теперь…
– А воняет, как будто обоссался кто-то. Давно и много.
– Ну так, урина же!
Я даже сумку с плеча уронила.
– Урина? Вы… погодите, вы варите дяди Толину мочу?
Она заржала так, что стены завибрировали. До слёз, до пунцового цвета морды.
– Дяди Толи… А у меня что, своей нету что ли? Уж чего чего, а этого добра…
И, так же хохоча, скрылась в кухне.
А меня и так тошнило. Очень. Поэтому, я просто подхватила сумку и закрылась в своей комнате. Брезгливо, стараясь не касаться подоконника с пятью трёхлитровыми банками мочи разных оттенков, открыла форточку. Что за нахрен? Как здесь можно жить?!
И только после того, как лица коснулся свежий воздух, я обратила внимание на то, что в комнате бардак и грязь. Сначала возмутилась, потом присмотрелась… Ого!
Угол комнаты, там, где внешняя уличная стена давно уже дала трещину в палец шириной, в которую мы с матерью исправно запихивали всякие тряпки, чтобы не дуло – был ободран от старых обоев и оббит от старой штукатурки. Щель замазана цементом, да так аккуратненько… А бардак в комнате – так это просто все мелкие вещи перенесены куда придётся из под рабочей зоны.
Я обалдела. Вот прямо до глубины души. Появилось какое-то странное чувство уважения к Толику – брезгливое, робкое… но всё-таки уважение и даже благодарность.
Когда переодевалась, дверь распахнулась. Я взвизгнула и прыгнула в угол, за шифоньер.
– Нет, нельзя заходить! Стоп!
Лихорадочно путаясь в рукавах, натянула халат.
– Можно…
– О, Людка! А Танюшка где?
– Здрасти, дядь Толь.
– А привет…
– Она ещё немного задержится.
Он разочарованно ссутулился.
– А ты вообще на что? Не могла за мать остаться?
– А мне учиться надо и работу искать, вы же сами велели?
– Ну, тогда ладно. А теперь, раз приехала, вымой-ка тут всё. – С гордым видом посмотрел на отремонтированный угол. – Пока пусть так будет, а весной, как потеплеет, можно обои переклеить. Только форточку закрой, иначе полопается всё. Ну? Пригодился дядя Толя?
Я вымученно улыбнулась.
– Да, спасибо, конечно… только дядь Толь, пожалуйста, стучитесь, прежде чем входить, ладно?
Пару слов об «эликсире». Оказалось, что своей уринотерапийной философией Толик заразил ещё трёх соседок из нашего крыла. Итого – четыре человека собирают мочу в банки, а потом томят это, периодически помешивая, на медленном огне на общей кухне. И это за каких-то без малого пять дней моего отсутствия. То есть, чисто теоретически, ещё дней через десять адептами «урины-чудотворной» вполне может стать всё наше крыло, и тогда зараза постепенно поползёт дальше. И это в лучшем случае! А в худшем – за следующие пять дней каждый элексировар завербует себе по три последователя, те, в свою очередь, ещё по три и через десять дней мы получим…
Интересно, я уже провонялась?
***
На следующий день после учёбы, бродили с Машковой в парке возле стадиона. Мне так хотелось поговорить о Денисе! Рассказать Ленке про фантастическую поездку в Сочи, похвастаться своей «вхожестью» в отдел царицы крутого шмотья – Ирины Степановны. Пожаловаться на то, как болят, чёрт, просто мучительно болят сиськи! Уточнить, кстати, а почему сама-то Ленка не начнёт пить таблетки, раз уж регулярно занимается сексом, да ещё и частенько без презиков? В общем, разговорчики во мне клубились далеко не об учёбе и погоде, и, наверное, я наконец-то смогла бы быть более или менее подходящей собеседницей для Ленки… Но она большую часть времени просто мечтательно молчала.
Вот чего я не ожидала, так это того, что она может так влюбиться! Оказывается, незадолго до Нового года в соседнем подъезде их дома появился новый жилец, и Ленка попала.
Конечно же она уже успела подкатить к нему, он уже успел клюнуть. Ну как клюнуть… Улыбается при встрече, даже издалека машет рукой. Охотно болтает, но на предложение сходить в клуб – отмалчивается. В гости к себе не зовёт, сколько Ленка не намекала, что была бы не прочь кофейку попить. Она дошла даже до того, что позвала его к себе, но он…
– Стоп! Как, к себе? – с сомнением глянула на неё я. – А родители?
– Ну, ты за дуру-то меня не держи! Конечно я бы не рискнула при них. Но мать с отцом свалили на праздники. И вот ты тоже, свалила, и хоть бы предупредила, блин. Так сложно было?
– Лен, если бы ты знала, где я была! Это просто отпад, я…
– М… – она кисло скривилась. – Небось, с этим своим старпёром куда-нибудь ездила?
– Почему вдруг старпёр? Это ж был твой совет, подцепить кого-нибудь постарше! Ты же говорила, что такие щедрее и меньше к фигуре придираются? К тому же, ему всего лет сорок, и он в отличной форме.
– Старпёр, он и есть старпёр, Кобыркова. Он старше тебя на целую твою жизнь! Даже больше. Представь только – он уже вовсю с бабами развлекался, а ты только родилась. Представила? В отцы тебе годится. Ну и что, не старпёр? А вот когда молодой, когда кровь кипит, когда от него так и пышет сексом, как от жеребца необъезженного… Мм! Такой если влюбится, то горы свернёт ради своей девчонки. Не-е-е… Молодой он и есть молодой. Тебе просто сравнить не с чем. Бросай его, Мил. Вон, лучше, Савченко снова окучивай, а то он, говорят, с Барбашиной закружил. Но она дура малолетняя, пока даст – полжизни пройдёт, а ты теперь дама опытная. Да и он больше не девственник, уж я то зна… – и осеклась.
Видно, как не крути, а эта тема ещё долго будет висеть между нами. Я оглядела тоскливое серое небо, сомневаясь, говорить или нет?
– У него мама умерла первого числа.
Ленка отломала от забора сосульку, сжала её в кулаке… Открыла ладонь, наблюдая, как ледышка превращается в мутную лужицу. Пожала плечами.
– Ну, так тем более. Ему сейчас надо, чтобы рядом кто-то был. Если это будет Барбашина – то считай всё, профукала ты своего Лёху. А он, между прочим, неплохой пацан, просто слишком правильный. – Помолчала, о чём-то думая, усмехнулась. – Из таких, наверное, хорошие семьянины получаются. Только вот, все хорошие семьянины рано или поздно начинают скучать и становятся хорошими любовниками для плохих девочек. Вывод какой? Все мужики козлы и нет никакого смысла и бабам строить из себя… Поэтому не упусти момент.
– Железная логика, Лен, – усмехнулась я. – Но мне больше не нужен Лёшка. Я Дениса жду. Мы с ним на новый год ездили в Сочи…
– Пфф!
– Если бы ты только знала, какой у нас секс в поезде был!
– Ну так правильно, чем там ещё заниматься. Но поезд, это же фигня – закрылся себе в купе и вперёд. А я вот мечтаю как-нибудь в туалете самолёта. Представляешь – за дверками очередь стоит, а ты там…
– Ну так и мы вообще-то в тамбуре были! Нас даже мужик какой-то спалил.
Ленка, впервые за всю беседу заметно встрепенулась.
– Ого! Так этот твой батя любитель экстрима? Как интересно.
– Ага, очень интересно, особенно когда больше негде. С туалетами нам тупо не повезло, а в купе два попутчика…
– Чего-о-о?! Вы ехали в общем купе? Нет, серьёзно? У него что, бабла не хватило всё купе выкупить? Вот это поворот. А ты уверена, что он крутой, а не просто мозги тебе пудрит? Ну-ну, рассказывай дальше. Где жили? Куда ходили, что ели?
Защищаясь от обидных нападок, я чуть было не стала рассказывать о том, что Денис специально поехал по-простому, чтобы без охраны, чтобы мы были только вдвоём, чтобы никто в городе не узнал, что он в отъезде… Но, вовремя спохватилась. Перевела тему:
– Да, неважно. Ты лучше про своего расскажи. Как его, Димка? Что, совсем прям молоденький?
– Ну не совсем, конечно, двадцать два – двадцать три… около того. Но ты бы его видела! Мне просто напрочь крышу снесло, вот прям с первого взгляда! Бог!
– Так у вас же ещё ничего не было? Откуда ты знаешь, что он бог?
– И так видно. По походке, по осанке.
И снова здорова – песня про Димона! Какой он классный, как она его любит, как несправедлива жизнь, что она живёт с родителями…
И я поспешила распрощаться.
Глава 25
У Лёшкиного подъезда я была часов в восемь вечера.
Свет на кухне и в зале. Что я ему скажу? Ну… просто пособолезную, извинюсь, что не была на похоронах и на поминках. Захочет послать, пошлёт, я не в обиде. Но мне край, как нужно отдать этот долг тёте Свете!
Поднялась, позвонила. Звонок не работал. Постучала. Тишина в ответ. На автомате, как делала сотни раз до этого, надавила на ручку. Дверь и открылась. Я сунула голову в щель, прислушалась – телевизор работает. Вошла. Снимая куртку, шагнула на порог зала.
– Лёш! Ты дома? Ау-у-у…
Ну как маленькие, честное слово! Да, Барбашина со сосредоточием ковыряла что-то там на подлокотнике кресла, Лёшке срочно понадобилось поразглядывать картину над диваном. Да, они были врозь, но сама атмосфера… Вот этот флёр свежего кипеша, адреналин в румянце на Лёшкиных щеках, невинное порхание Наташкиных ресниц. Молча-а-ание… Такое напряжённое, виноватое… Оба взлохмаченные, оба испуганные… А нет, Наташка ещё и недовольная. Целовались что ли?
– Привет, у тебя там открыто… Я не помешала?
– Кхм… Нет, мы просто… – он пригладил волосы.
Помолчали.
– Я помогала разгребать после вчерашних поминок, – пришла в себя Барбашина. – А вот ты зачем пришла?
Если честно, взбесило! Но я не подала вида.
– А я не к тебе пришла, Наташ! Так что, расслабься, отчёта не будет. Лёш, можем поговорить?
Наташка аж с места вскочила, принялась перебирать стоящую на складном столике посуду, гневно поглядывая то на меня, то на Лёху.
– Пойдём на кухню? – предложила я и, не дожидаясь ответа, вышла из зала.
Он вошёл следом, сходу поставил чайник. Взгляды наши были где угодно, только не на лицах друг друга.
– Лёш, я узнала только третьего. Вечером, поздно уже. А потом к бабушке уехала, просто у неё инсульт… и…
Он молча кивнул.
– Слушай, мне так жаль. Ты знаешь, я к тёте Свете очень хорошо относилась, и всегда была готова… – и заткнулась.
На что я была готова? Что за бред? Он пришёл ко мне двадцать девятого поговорить. Успел сказать только, что ему надо на соревнования, как я начала плеваться желчью, издеваться и, откровенно отшила, слив на руки Барбашиной. Всё. Это всё на что я была готова. Но, допустим, он всё-таки успел бы попросить меня приглядеть за мамой в своё отсутствие… Согласилась бы я? Нет. Даже несмотря на то, что на тот момент моим Новым годом должны были стать общага и компания Толика. Вот и всё. Развела руками:
– Короче, Лёш, я правда сочувствую. Как же ты теперь?
И снова подавилась своими словами. Как? Да уж наверное лучше, чем при живом трупе матери? Он теперь, по крайней мере, не скован необходимостью большую часть дня проводить дома и договариваться с соседками о присмотре на время своего отсутствия. Лёшка усмехнулся, пожал плечами:
– Женюсь!
– Пфф… На Барбашиной?
– А какая разница-то? Главное, чтобы борщ варила и поменьше болтала.
– Лёш, ей шестнадцать, тебе скоро двадцать один. Ну, то есть понимаешь, да, что если вы это… ну, ЭТО… то тебе светит статья? Понимаешь?
Он всё-таки поднял на меня взгляд:
– А что, ты думаешь, кроме неё нет желающих? Серьёзно?
Улыбнулся, но как мне не понравилась эта улыбка! Она была похожа на оскал: слегка вымученный, но в общем – циничный, вызывающий, словно он меня провоцировал.
– О, наоборот – усмехнулась я, – уверена, что у тебя с этим полный ажур. Но… Хотя, ладно! Я не из-за тебя пришла, чтобы ты понимал. Просто выразить сочувствие, Лёш. Потому, что я действительно уважала твою маму. По-хорошему, я бы должна была сама сказать это ей. Успеть. Но… – Я вздохнула, покачала головой. – Мне теперь с этим жить, Лёш, поэтому я и пришла. Но не из-за тебя, понял?
Он усмехнулся.
– Ещё с первого раза. Но ты так усиленно это доказываешь, что я уже готов усомниться…
– И не мечтай! – Оторвалась от подоконника. – Короче ладно, пойду я.
– Что, даже чаю не попьёшь?
– Ой, да о чём речь, Лёш, конечно попью! Давай только и Барбашину с Машковой позовём?
Он усмехнулся.
– Ладно, понял. Спасибо, что зашла.
Во входную дверь требовательно постучали, и практически сразу, щёлкнув замком, ручка ушла в низ. Лёшка пошёл встречать пришедшего, я следом – на выход. И обмерла, поняв, вдруг, что вошедший – Денис.
***
Даже не помню, как умудрилась задвинуть моментально, едва только услышав, кого спрашивает незнакомый мужик, забычившего Лёшку в кухню, и, прошипев ему прямо в лицо, чётко, но тихо, так, чтобы слышал только он:
– Успокойся, это отец мой… – я, воспользовалась его замешательством и скользнула обратно в коридор.
Схватила одежду, вытолкала Дениса в подъезд. Уже на ходу, сбегая по ступенькам вниз, застегнула сапоги. От передоза адреналина подгибались колени, и кружилась голова. Это ж надо было догадаться, припереться самому! Хоть бы ребёнка какого с улицы подослал… Однако я была счастлива. Уже внизу не выдержала, повисла на нём.
– Привет! – уткнулась лицом в небритую щёку. – Я так соску-у-училась… Ты с ума сошёл, прийти вот так? А если бы отец? – И тут же поняла, что он пьян.
Вместо ответа он толкнул меня в закуток между входными дверями. Прижал к стене. А я так по нему соскучилась, что тоже готова была прямо здесь и сейчас… но не в Лёшкином же подъезде!
– Подожди! Давай не здесь, а?
Он отстранился, окатил меня странным взглядом, и, чуть замешкавшись, всё же потащил за собой к машине. Тяжело плюхнулся за руль и рванул с места, едва не налетев при этом на собранное из всякого хлама ограждение палисадничка. Я, не дожидаясь приказа, испуганно пристегнулась, вцепилась в дверцу.
– Куда едем?
Он проигнорировал. Довольно долго молчал. Его взгляд скользил по зеркалам, правая рука держала руль, левая – высунувшись в щель приоткрытого окна, ловила порывы ледяного ветра. Когда Денис переключал скорость, то просто бросал руль, оставляя машину без управления, и это было очень страшно, особенно учитывая то, что нёсся он как сумасшедший, лавируя в потоке, нагло подрезая всех, кто мешался на пути.
– Друг из песочницы, да? – Спросил так неожиданно, что я растерялась. Глянула на него и поняла, что он не только пьян, но и чертовски зол. На лице застыла кривая полуусмешка, блестящий хмельной взгляд прошивал насквозь. – Тот самый бывший, что трахает тебя во снах?
– Скажешь, тоже! – наигранно рассмеялась я. – Это… брат!
– Ах, бра-а-ат?
– Да… Двоюродный…
– Мм… – Он кивнул и, в очередной раз бросив руль, взялся за сигареты, вытянул одну губами. – Ну а сама-то как? – Подрулил, ловко избежав столкновения с синей «семёркой», и опять бросил руль ради зажигалки.
– К бубушке ездила. У неё инсульт.
– М… Ну и как?
– Нормально. В смысле – хорошего, конечно, мало, но врачи говорят, легко отделалась.
– М… – Ответное мычание каждый раз было дежурным, словно Денису на самом деле глубоко наплевать. – Как отец?
– Нормально… – с трудом выдавила я и отвернулась к окну. – Так куда мы едем?
– Считай, что на свидание. Водку будешь?
– Никогда не пробовала, и, если честно, не хочу. К тому же, у меня зачёт завтра.
– Не пробовала, значит, попробуешь. – Глубоко затянувшись, выпустил густую струю дыма. – Что за зачёт?
– …Литература.
– М… А по специальности зачёты бывают? Ты, кстати, кто по специальности-то?
– …Тренер.
– Тренер? Очень интересно! А какой спорт?
– Ну… вообще.
Он спрятал под пальцами с сигаретой усмешку.
– Ну а всё-таки? Бокс? Борьба? Прыжки с шестом? Шахматы?
– Шейпинг, – едва слышно шепнула я, снова чувствуя, как тону в брехне.
– Мм… Модная нынче специальность, да?
– Угу.
Он кивнул и тормознул у ларька. Вернулся с бутылкой водки и шоколадкой. Прыгнул за руль и снова погнал.
***
Припарковались у гостиницы «Интурист» и сразу, минуя стойку регистрации, поднялись на пятый этаж. Я не могла прийти в себя – вот это роскошь! Везде ковры, хрусталь, позолота, мрамор. Живопись в красивых рамах, икебаны в высоких вазонах вдоль стен.
В номере – огромная кровать, кожаный диван с резными деревянными подлокотниками, пара кресел, низкий столик с деревянной, инкрустированной перламутром столешницей. Денис шмякнул на него бутылку, швырнул шоколадку:
– Подсуетись. Там, в баре, посуда есть. – И закрылся в туалете.
Я, поломала шоколад, поставила на столик одну пузатую рюмочку. Осмотрелась.
Ковролин густого винного цвета, тяжёлые, вышитые золотыми нитями портьеры на окнах, красивый отполированный до зеркального блеска шкаф у дальней стены. Современный телевизор на тумбочке. Сбоку от кровати, почти во всю стену зеркало – такое необычное, словно чуть золотистое. Отражение в нём получалось томным, тёплым, как сентябрьский загар. Всё очень красиво. Шикарно.
Денис вышел из туалета с одним только полотенцем на бёдрах. Прошёл мимо, щёлкнул пультом от телека, плюхнулся на диван.
– Иди, мойся.
Я послушно пошла, чувствуя, что всё как-то не так…
На крючке висела его одежда. Я хотела перевесить и наткнулась на что-то жёсткое, тяжёлое. Заглянула под джемпер и обмерла – пистолет в кобуре. Отпрыгнула, словно под гипнозом залезла в душ, тщательно намылилась.
Пистолет. Настоящий? Нет, блин, игрушечный!
Оделась в найденный здесь же махровый халат. Глянула на себя в зеркало. Так, всё нормально. Он просто устал. Наверняка всё это время решал те, новогодние проблемы… И ещё не известно, сколько денег потерял и что там вообще за заморочки. Подумаешь, пистолет. Нормальный мужик должен уметь постоять за себя.
Когда вышла в комнату, Денис окинул меня оценивающим взглядом.
– Разденься. – Выключил телек, достал из бара ещё одну стопку. Вернулся к дивану. – Ну, чего застыла? Снимай! Хочу, чтобы ты была голая.
Я, замирая от стеснения, послушалась. Снова нахлынуло чувство, что все как-то не так… Возбуждения, того дикого, как в поезде или в Сочи – не было. Да вообще никакого не было, только непонятный страх. Словно мы с ним были абсолютно чужими, случайным встречными, с бухты-барахты решившими потрахаться.
Он налил две стопки, тут же махом уговорил свою. Стиснул зубы, выдыхая алкогольные пары через нос. Кивнул мне:
– Пей.
– Денис, у меня правда зачёт завтра, а я ещё не готовилась.
– Пей, сказал!
Я выпила, скривилась.
– Закусывай.
Всё так отстранённо, дежурно. Даже официально, словно происходит некий ритуал по протоколу. Пришлось вежливо взять дольку шоколада. Он тут же налил по новой.
– Пей.
– Не буду.
– Пей!
– Нет!
Он поднял на меня тяжёлый взгляд, в котором читалось «Не охренела ли ты, девочка?» и, в то же время, удивлённая заинтересованность, а я стояла перед ним – голая, окутанная бордовым, разбавленным тусклым светом прикроватных бра полумраком комнаты, и начинала злиться.
– Иди сюда, – поманил он, и когда я подошла, усадил верхом на себя.
Скользнул шершавыми ладонями по спине, до боли стиснул ягодицы. Я дёрнулась, но он только усмехнулся и грубо сжал в пятерне грудь. А она и так ныла и казалась каменной, а тут ещё это… Боль – какая-то тягучая и немного сладкая, разлилась по всему животу, тупо стрельнула в промежность. Не поймёшь, то ли возбуждение, то ли му́ка. Я обхватила голову Дениса руками, прогнула спину, подставляясь его губам, прося ласки нежной. Украдкой глянула в зеркало – словно кадр из порно… Денис поймал мой взгляд в отражении, и его прорвало. Швырнул меня на кровать, навалился сверху. Впившись губами в сосок, сдёрнул с себя полотенце.
Член тяжело шлёпнулся об мой лобок, я потянулась к нему, но Денис не дал. Ухватил руки, поднял над головой, грубо вдавил в постель. Прильнув к губам поцелуем, укусил вдруг, и, не успела я отойти от боли, впился в шею смачным засосом.
– Денис, не надо!.. – дёрнулась я, вырываясь, ну куда там! Он был похож на скалу, распластавшую под собой мотылька.
Подхватил, перевернул меня на живот и тут же снова навалился сверху, ни вздохнуть, ни ойкнуть… И, не откладывая больше, вошёл – грубо, без церемоний.
Я была сухая. Член ткнулся, неприятно стирая слизистую, и застопорился. Денис вынул его и снова ткнулся – настойчиво, нетерпеливо, по-хозяйски. Потом снова и снова, с каждым разом протискиваясь всё глубже, и наконец, упёрся до конца и замер. От обидной грубости у меня на глаза навернулись слёзы, но в то же время в крови, пьяня, разливалось что-то животное…
– Так тебе нравится, да? – зарычал он мне в ухо и, приподняв обеими руками бедра, вышел и снова грубо вошёл до упора. – Так?! Как обычную шлюху? Хорошо…
Он трахал меня битый час, сначала грубо, нетерпеливо – вертя, складывая и растягивая, как тряпичную куклу. Швырял с кровати на диван, с дивана на пол, с пола на кресла… и снова на кровать. Но постепенно в его действиях стало прогладывать что-то вроде нежности и желания во что бы то ни стало удовлетворить. Я поймала эту перемену краем сознания, но осмысливать было недосуг.
Он проникал в меня и пальцами и членом, и даже и членом и пальцами одновременно. Я билась, стонала, рычала, украдкой поглядывая на происходящее в зеркало, встречаясь там с горящим взглядом Дениса… А когда он прикусывал наболевшую грудь – орала, но не от боли, а от какого-то особого наслаждения.
Довольно быстро добравшись до состояния «вот-вот-вот… сейчас уже… ещё чуть-чуть и… и…», я льнула к Денису, не отпуская, шепча «ещё, ещё!»…
Однако, так ни разу и не добравшись до оргазма, через некоторое время перестала различать волны возбуждения – всё слилось в одно сплошное, размазанное удовольствие.
А потом и это стало почти мучением. Я устала. Я уже просто ждала, пока он кончит. От бесконечных минетов распухли губы, промежность, казалось, гудела от трения. Голос сел от стонов, а эмоции иссякли от старательной симуляции…
В очередной раз опрокинутая на кровать, с ногами, задранными к ушам, я, наконец, взмолилась:
– Не могу больше… Всё, не могу…
И, безвольно раскинув колени, снова ждала его финала и с радостью чувствовала как, с каждым толчком всё больше крепчает во мне горячий член… Господи, хоть бы кончил поскорее уже! И вдруг вспомнила!
– Денис, погоди… стой… Только не в меня!
Он замедлился, навалился, тяжело дыша.
– Чёрт, если честно, забыл про резину, даже с собой нету. А прерываться… боюсь, сейчас уже не поймаю момент. Столько раз перетерпел…
– Зачем?
Усмехнулся:
– Чтоб тебе больше досталось.
– О, у меня уже передоз…
– Может, в рот?
Я дотронулась языком до разбитой, истёртой об собственные зубы губы.
– Не, не получится.
– Ладно, давай так…
Он уложил меня на живот, ласково закусал, зацеловал спину и ягодицы, потом поставил на четвереньки. Вошёл, как много раз до этого… Но теперь появилось что-то новое, осторожно, но настойчиво кружащее вокруг ануса – его большой палец поглаживал, надавливал, в такт с медленными толчками члена по соседству.
Это словно пробудило меня. Я и боялась… и хотела испытать это, и одновременно уповала на это, как на избавление. Всхлипнула от неожиданной боли и упала на живот, но Денис снова поднял меня, навалился всем телом, сжимая груди:
– Расслабься. И потерпи…
Когда вышла из душа, Денис дремал, раскинувшись на кровати. Я прильнула к нему, растворяясь в счастливой неге и одновременно пугаясь, не желая предстоящей разлуки:
– Мне пора домой.
Он обнял, удобно устраивая у себя на груди и забормотал, не открывая глаз:
– Погоди, мне надо вздремнуть хоть часок. Отходняк накрыл… Не переживай, я отвезу.
И он словно оттаял, снова стал собой, тем, который был там, в Сочи – заботливым, нежным, простым. Только каким-то грустным, а может, сильно уставшим… Или всё-таки ОН – это на самом деле тот хмурый, полный сарказма «хозяин» что привёз меня в «Интурист» с одной только целью – оттрахать?
Я гадала об этом всю дорогу обратно, иногда соскакивая мыслями на то, что время-то уже – первый час ночи, а мне ещё пилить одной от Лёшки до общаги…
А Денис молча поглаживал мою коленку, убирая руку только для того, чтобы переключить скорость, и украдкой заглядывал в лицо.