Глава 45
Оказалось Медведь. Просто Денис, когда пришёл, закрылся не на ключ, а на засов.
Встретились они довольно сдержано, я бы даже сказала сухо. Потапыч прятал взгляд, Денис напротив, сверлил его своим. Я понимала, конечно, что мешаю им поговорить по-мужски, но упорно делал вид, что не замечаю этого. Не хотелось, чтобы они разругались из-за меня.
– Разошёлся, что ли? – спросил Медведь, увидев аптечку. – Что-то серьёзное?
– Херня. Милаха подмотала, а скоро уже пацаны должны медика привезти. Как обстановка?
– Как в окопе. У тебя как? Срослось?
– Да, слава Богу! – Денис перекрестился. – Разобрались. Составили письмо, как ответят, оформим землю в дар и подрядимся на строительство через головную контору. Иначе, шакалы не отстанут. Жирный, кстати, клянётся, что у него была информация о моём отказе от притязаний, что просто отдавал объект следующему по очереди.
– Угу. Отказался и забыл стребовать обратно бабло? Красава! Надеюсь, ты его выебал? – Поспешно прижал пальцы к губам, оглянулся на меня: – Пардон, мадам… – и тут же снова к Денису: – И что, кто же там оказался следующий по очереди? Филипповские?
– На первый взгляд нет – вообще залётный какой-то. Но чую, что подсадной. Боярская покопает ещё.
Медведь кинул на меня осторожный взгляд, качнул головой.
– Под неё бы под саму покопать.
– Разберусь. Уж тут методы воздействия не меняются.
– Знаю я твои методы, – качнув головой, вздохнул Потапыч. – А бомба два раза в одну воронку не падает, не забывай.
И они, почему-то, одновременно глянули на меня. Повисло неловкое молчание. Я поняла, не дура.
– Может, вам пельменей сварить?
– Отлично! Да, да, конечно! – в один голос откликнулись мужики, и мы все вместе сделали вид, что так и надо.
Не успела ещё вода закипеть, как снова кто-то пришёл. Мужские голоса, суета… Я прислушивалась к происходящему и при этом меня не оставляло чувство, что я что-то упускаю. Что-то очень важное. Так бывает, когда соберешься что-то сказать и забудешь что именно. Или наоборот, слушаешь кого-то, а потом разговор прерывается, и остаются острые вопросы, а какие именно – не помнится.
На кухню сунулся Медведь, утащил пару чистых тарелок… Интересно. Я тихонько пошла за ним, встала на пороге комнаты. Какой-то незнакомый мужик серьёзной бритоголовой наружности глянул на меня мельком через плечо и тут же развернулся полностью:
– Здрасти, – и даже немного поклонился, подчёркивая особое почтение.
Неожиданно приятно.
Ещё в комнате был врач в синей форме, таких я видела вчера в больнице. Он на меня даже не глянул – набирал что-то в шприц, параллельно задавая вопросы Денису. А тот отвечал и смотрел на меня. Его раненая рука лежала на спинке стула, повязка, которую я так старательно наматывала валялась рядом на полу. Рана… Ну, я бы не сказала, что ерунда. Развороченная, с вывернутыми краями борозда в мужской палец шириной, а уж про глубину страшно и думать. Благо от дверей не было видно подробностей. Я привалилась к косяку, чувствуя, как слабеют колени, но не могла оторвать взгляда от иглы, планомерно обкалывающей зону поражения. Анестезия? Неужели зашивать будут прямо здесь? Поймала взгляд Дениса. Он сдержанно улыбнулся и едва заметно мотнул головой, мол, уйди, не смотри. Я послушалась, не дура.
Когда наконец громыхнула входная дверь, я снова поспешила в комнату. Денис, немного отдвинув штору, выглядывал во двор. Первый мой порыв – подойти, обнять его… Но вошёл Медведь и сразу стало неловко.
– Сказал, за такие бабки хоть каждый день зашивать будет. Ну, перевязки само собой на нём. И если перестанешь руками махать, через три дня дренаж вынет, а там уж, как на собаке должно…
– Угу, – кивнул Денис, – ты мне лучше скажи, нахрена Реланиум?
– Так, ты это… Хорош капризничать! Сам, можно подумать, не знаешь зачем.
Денис отвернулся от окна. Едва разлепляя тяжёлые веки, осмотрел комнату, Медведя, меня. Выглядел он как сильно подвыпивший или бесконечно уставший человек.
– Мутишь, косолапый. Но перед смертью не надышишься, так что колись, давай.
Тот помолчал, и, наконец, оглянулся на меня:
– Люд, а чего там с пельменями?
Я психанула. Значит, как пушку в сиськах – это нормально, а как разговорчики, так сразу мешаюсь…
– Остыли уже давным-давно ваши пельмени! – Демонстративно развернулась на пятках и вышла из комнаты.
Страшно хотелось подслушать, о чём они там секретничают, но они специально прибавили звук телека, так что го́лоса Дениса теперь вообще не было слышно, а приглушённый бубнёж Медведя сливался в сплошной гул…
Он появился в кухне минут через двадцать. Плюхнулся за стол, устало упёрся лбом в ладони. Посидел так, наконец поднял голову:
– Ну давай, хозяюшка, корми.
– А Денис?
– Спит.
– В смысле?
– В прямом. Надеюсь, до утра хватит ему. Такой дозой и меня свалить можно.
Я озадаченно помолчала.
– Реланиум? А правда – нахрена?
– И ты туда же? Давай, знаешь… поедим уже и… не знаю. Домой тебя, что ли, отвезти?
– Нет!
– Но постели-то нет свободной, а вас теперь двое приживальцев!
– Я в кресле посижу.
Он, хмыкнув, мотнул головой и принялся за еду. Но вдруг глянул на меня.
– Выключи, пожалуйста, свет. По глазам бьёт, сил нету. И там это, в шкафчике справа свечка, её зажги.
В странном, далеко не романтичном полумраке ждала, пока он доест. А он как назло не спешил, поглядывал на меня и молчал. Наконец, я не выдержала.
– Вы обо мне говорили?
Он слегка усмехнулся. Взгляд его плыл от усталости.
– А чего о тебе говорить? Что сделано, то сделано. Можно, знаешь, долго и красиво распинаться о благоразумии, но вторая жизнь в боекомплект не входит. Дёня поступил бы так же. Во всяком случае, когда они с пацанами меня из душманского плена вытаскивали, он в методах не скупился. А там, знаешь, даже не пятьдесят на пятьдесят выходило, а примерно девяносто девять к одному. И что? Думаешь, я ему потом не выговаривал? Так у нас и идёт, уже лет двадцать восемь, наверное, ещё с военного училища. К тому же, мой Сашка его крестник, а его Ленка – моя крестница. Кумовья мы, поэтому без вариантов.
Снова это ощущение чего-то важного, недоговорённого…
– Какая ещё Ленка?
– Дочка. Да ты ж её… – Сказал и вдруг перестал жевать.
– А… – аж уши заложило от неожиданного удушья. Помолчала, убеждая себя, что я параноик. Но сказала «А», говори «Б», чего уж там… – А у Дениса какая фамилия?
Повисла напряжённая пауза. Бедный, замученный Медведь! Расслабился, называется. Он сложил перед собой руки, тяжело навалился на стол. Побарабанил по нему пальцами, потёр лоб.
– Я, кстати, подумал – у меня там парочка запасных одеял есть, можно на полу расстелить. Жестковато, конечно, но лучше, чем в кресле.
Менял тему. Не хотел отвечать.
Ну нет, Господи! Нет, нет, нет! Только не это!
– Он Машков, да?
Медведь пожал плечами:
– Но, если хочешь, можешь и в кресле, конечно.
И я вспомнила! Та самая неоконченная мысль, незаданный вопрос, мучавший меня последние пару часов – где это Денис, интересно, мог слышать, как я рыдаю, после того, как послал меня на хрен, швырнув в лицо деньги? Теперь ответ пришёл сам – только в тот раз, когда я звонила Ленке, после того как меня кинули с квартирой, а трубку взял её отец.
Это было похоже на смерть. Вдруг, в один момент, рухнуло всё. И не просто рухнуло, а развеялось во вселенском хаосе. Как такое возможно, блин? Да бред, бред!
Но при этом понятно теперь, почему он жалеет, что не остановился после того, как собрал обо мне информацию.
Но как такое возможно? Ведь Ленка говорила, что её отец занимается… Чем? Да ничем конкретно, просто сводит нужных людей – так сказала она… Да вот только, разве это профессия? Это просто параллельная нить бизнеса, бонус обилия связей. А вот то, что он у неё бывший военный – это да. Об этом я знала всегда, но разве могла подумать… Как и в голову не приходило связать с ним её отчество.
На глаза навернулись слезы, и чтобы их скрыть, я встала, заторможено помыла шумовку, кастрюлю… Не выдержала, снова села. Личное и семья – табуированная тема? А вот хрен там! Имею право!
– А у него правда трое внебрачных детей?
Медведь закусил губу, сжал кулаки… Но, всё же ответил:
– Теперь уже, получается, четверо.
– Ээ… В смысле?
Он встал, достал из холодильника непочатую бутылку водки, молча открыл её, поставил на стол четыре стакана. Налил: два полных, два на треть.
– Михал Потапыч, я не собираюсь пить!
– Надо. – Он встал, поднял свой стакан. – Давай… Помянем.
Я опешила.
– В смысле… Кого?
– Саню. – Вздохнул. – И жену его… даже не знаю, как её звали. Знаю только, что детским стоматологом работала.
– Какого Саню? – И тут меня вдруг окатило липкой волной ужаса. – Саню?.. Того, который…
Медведь кивнул.
– Земля им пухом! – и залпом выпил до дна.
Казалось, мир вокруг растворяется, расползается на части, как горящая бумажка, и вот—вот развеется пеплом. Да как же это…
– А… а что случилось-то?
Медведь посмотрел на меня внимательно, долго, словно прикидывая, сто́ит ли говорить… Видимо, стоило.
– Он тогда у больницы один на один с кем-то вышел. И так получилось, что завалил. А сегодня, – глянул на часы, – ну, уже, получается, вчера днём, его машину расстреляли, когда стоял на светофоре. Он и жена – сразу насмерть, а дочку трёх лет Бог миловал4. – Вздохнул, помолчал. – Там, конечно, бабушка есть, и всё такое, но Денис своих никогда не оставляет. Оно-то понятно, что родителей не вернуть… Но ребёнок хотя бы в деньгах нуждаться не будет, ну и так, всякое, что по жизни может понадобиться.
Мы долго молчали. Это какой-то горячечный бред. Не может это всё происходить со мной! Я сжала виски кулаками.
– Поэтому вы ему Реланиума всадили?
– Ну, не я, а врач… Но вообще, да, поэтому. Выспится – завтра скажу.
– Так он ещё и не знает до сих пор?
Медведь положил лапу мне на руку, словно призывая слушать его очень внимательно:
– Я, конечно, словлю за то, что рассказываю как есть, но знаешь… Хочу, чтобы ты понимала – это и есть его жизнь. Не рестораны и морские пляжи, а вот эта грязь. Он не отморозок и не бандит, как ты меня обозвала, и бестолковая мокруха за ним в принципе не водится… Но и на старуху бывает, проруха. К тому же, дело приходится иметь со всякими. Филиппов, например, довольно крупный воротила из ваших, местных. Раньше их интересы не соприкасались, а теперь, видишь – закусились. И, вроде бы, просто на земельном вопросе, но глубже копнёшь, а там огромные деньги и перспективы у одного, принципы у другого. К тому же, задет авторитет, а это уже намного серьёзнее. Договорятся – будет мир. Нет – война. Вот и думай, зачем тебе это? Тем более подружкин отец. Вы ж, я так понял, ещё со школы с ней вместе?.. Ну вот. – Помолчал, заглядывая мне в глаза. – Если уедешь сейчас, он поймёт. Может, даже, время сэкономишь, потому что нет у меня уверенности, что после известий о Сане он сам не даст тебе отставку. К тому же, ему теперь надо будет залечь на пару неделек, и тебя он с собой точно не потянет. Потом уляжется всё, и о тебе даже не вспомнит никто. Так что смотри, Милаха, это твой шанс на спокойную жизнь. Думаю, за моральный ущерб Дёня и на гожую квартирку для вас с матерью не поскупится. Может, даже, в соседнем городе где-нибудь, чтоб спокойнее. И ничего в этом зазорного нет, говорю же – запасная жизнь в боекомплект не входит. И уж кто-кто, а Бес понимает это гораздо лучше многих.
– Если всё так серьёзно, почему же он тогда Ленку и Нелли Сергеевну не перевезёт подальше?
– Так раньше нужды не было, а теперь может и перевезёт. Во всяком случае, я буду настаивать на этом. Может, ко мне в Подольск, там уж я за ними присмотрю. – Сжал пальцы на моей руке: – Всё поняла?
Я кивнула и, так и не выпив свою порцию водки, молча ушла в комнату.
На беззвучном режиме работал телек. Синеватые сполохи метались по стенам, по потолку и выхватывали из темноты крепко спящего Дениса. Рядом с диваном стояла моя сумка с вещами – просто бери, да иди… На стуле лежала «Спортивная травматология» Я сунула её в сумку и растеряно замерла. В зыбком полумраке тело Дениса казалось особенно могучим. Неожиданно, неуместно как-то, вспомнилось:
«…В чистом поле под ракитой,
Богатырь лежит убитый.
Кем убит и отчего,
Знает сокол лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая…»5
Остро, до слёз резануло по сердцу, но вместе с этим стало вдруг смешно. О чём так проникновенно распинался добрый, справедливый Медведь? Есть выбор? Да какой к чёрту выбор?! Какая, к чёрту, дочка-подружка? Разве это всё имеет хоть какое-то значение? Нет, ну правда – два раза мы могли разойтись, но почему-то так и не сделали этого. Так как понять, что с нами сейчас – третий шанс разойтись или третья проверка на вшивость? Никак. Я просто не хочу без него и всё.
Осторожно прилегла рядом с ним на самый-самый краешек дивана, удерживаясь на нём вопреки всем законам гравитации. Боясь ненароком задеть какую-нибудь невидимую рану, обняла, положив ладонь на мерно стучащее, могучее сердце… И от этого стука стало так спокойно.
Уткнулась носом Денису в подмышку, не удержалась, поцеловала. Потом снова. Так и лежала, как дурочка, и, вытягивая губы, зацеловывала горячий, терпко пахнущий по́том участок его тела, и не могла остановиться. А потом раздались тяжёлые медвежьи шаги, и я притворилась спящей.
Медведь остановился рядом, постоял разглядывая нас. Усмехнулся. Завозился, и я почувствовала, как под спину мне встал стул. Потом второй – под бедра. Потом ещё парочка табуреток между ними. Одеяло, то, что было только на Денисе, подлетело вдруг, и мягко легло на нас обоих. Ощущение заботы и счастья, как в детстве. И вера в светлое будущее – оттуда же.
Медведь ещё немного повозился, поскрипел дверцами шифоньера и наконец, выключив телевизор, затих. И почти в тот же миг по комнате поплыли залихватские трели его храпа.
***
Утром сработал внутренний таймер. Я проснулась самая первая, потому что иначе нельзя. Полежала немного, прислушиваясь к мирно сопящим мужикам, потихонечку встала. Потапыч раскинулся на разостланном на полу одеяле – руки за голову, словно загорает. Я осторожно перешагнула через его ногу, подхватила свою сумочку и скользнула в ванную.
Умылась, выпила таблетку, подвела брови, нарисовала стрелочки, накрасила ресницы. А как иначе? Это вам не перед Медведем замухрышкой ходить!
Вернулась в комнату, снова осторожно легла рядом с Денисом. Минут через пять с шумным вздохом очнулся Михайло Потапыч, тут же встал и вышел, прикрыв за собой дверь. Обратно так и не вернулся. Я вроде снова задремала, но, когда Денис слегка поменял позу – тут же проснулась.
Лежала, смотрела на него, ненаглядного, и думала о том, какая же я счастливая. Немного боялась того, что Медведь окажется прав, и Денис, узнав про Саню, сам помашет мне ручкой… Но почему-то в это верилось с трудом, больше расстраивало то, что он действительно может залечь на дно, а это значит, что мне останется только снова ждать и считать дни.
Потом вдруг вспомнилась Ленка… и её «командировочный» отец. Вот это капец, конечно! И как бы не убеждала я себя, что «пустяки, дело житейское», но жгучее чувство вины не отпускало. Хотя, казалось бы – моя-то в чём вина? И не Ленкиному ли совету я последовала в тот счастливый октябрьский день? И как бы она сама поступила на моём месте? Интересно, Нелли Сергеевна тоже не в курсе, что муж вовсе не по заграницам мотается? Неужели они ни разу не сталкивались на улицах города в дни таких «командировок»? Неужели Денис не знает о том, что жена блядует? А если знает, то что, закрывает глаза? И это Денис-то?! Как такое возможно? Зачем?
Вспомнились и Ленкины рассказы об отце-самодуре, которому лишь бы всех «построить». Ну, допустим в это-то я теперь склонна верить, хотя и не сказала бы, чтоб прям самодур.
Потом вспомнила как тогда, после истории с фальшивой распиской, всхлипывала в трубку, прося позвать к телефону Ленку, а Денис строго уточнил: «Кто её спрашивает?» И улыбалась, представляя теперь отчего, после того, как я представилась настоящим именем, возникла та пауза в трубке… Не ожидал? Или сердце предательски ёкнуло?
А вот и ёкнуло, да! Сам признался.
А ещё Ленкин рассказ о том, что отец прицепился тогда к слову «милиция» и целых полчаса пытал о подробностях. И видеть теперь всё это с другого ракурса было так приятно – он испугался за меня!
При воспоминании о подранном в клочья чудо-номерочке, преподнесённом мне Ленкой, как наивысшую степень отцовской благодетели, я и вовсе беззвучно рассмеялась. Вот вы, оказывается, какой затейник, Денис Игоревич! Терпеть не можете, когда вам брешут, да? А сами-то, сами!.. Прижалась к нему теснее, всё ещё не до конца осознавая, что вот он, со мной. Не может такого быть! Не бывает.
Двадцать шесть… Охренеть, если честно. Даже в голове не укладывается. Мне ещё восемь – целых восемь лет расти до того возраста, в котором был он, когда я только родилась! Интересно, сказать бы ему тогда, что где-то, почти одновременно с дочерью на свет появилась и будущая любовница – как бы отреагировал? Двадцать шесть… Уму непостижимо, и в то же время как-то… Возбуждающе. Чувство такое, что это не он, а я – кошка, поймавшая мышку. Сопля зелёная, от которой взрослому дядьке, ветерану-афганцу Бесу, авторитетному Бате-Стройбату крышу снесло. Чертовски приятно. Заводит…
Аккуратно, чтобы не сделать ненароком больно и не разбудить, скользнула рукой по его груди, животу. Заглянула в лицо – спит. Распирало от желания хихикать, шкодить и быть девчонкой без мозгов. Хотя, собственно, ею я и была.
Сунула руку под одеяло и, чуть помедлив, опустила вниз. Вот это сюрприз! Не то, что бы боевая готовность, но и не безмятежное спокойствие… И тут же поняла, что сама же и попалась – теперь уже не смогу оторваться. От острого возбуждения аж в носу защекотало. Я сдавленно чихнула, проверила, не разбудила ли Дениса… и снова опустила ладонь на его заметно восставшее достоинство. Член вздрогнул и мне так отчаянно захотелось сжать его… Но я лишь погладила упругий холм кончиками пальцев.
– Ну вообще, стратегические объекты не повреждены, поэтому можно и поактивнее, – сказал Денис.
Я от неожиданности вздрогнула и тут же рассмеялась.
– Привет!
– Доброе утро, проказница. Ты в курсе, что мы в ответе за тех, кого приручили? – Он не спешил открывать глаза, но улыбался. – И, если ты теперь сольёшься, хомячок будет скучать.
– Кто?
Пожал плечами:
– Ну не знаю – котик, слоник, змейка… Как хочешь.
Я, смеясь, всё-таки сунула руку под резинку его трусов.
– Не солидно как-то. Пусть будет Батя!
– Как? – Денис от удивления даже голову приподнял, но тут же опять откинул на подушку: – А вообще без разницы, главное не останавливайся. Батя соскучился.
Соскучился он! А знал бы, что происходит сейчас с моими стратегическими объектами!
– Я бы и рада, но тут страшный Медведь за дверью ходит.
– Не боись. Страшный Медведь сначала постучит.
– Откуда такая уверенность?
– Знаю.
– Всё равно. Я так не могу.
Но при этом продолжала дразнить его и изнывать сама. Денис вздохнул:
– Тогда оставь батю в покое. Он за три недели голодовки знаешь, какой нервный стал? Я и сам его теперь боюсь.
Аа-а, бли-и-ин! Как же это приятно-то, а! Три недели голодовки!
Я обняла его и замерла на любимой груди, тихо млея от счастья и благодарности. Потом, соскользнув с дивана, встала на колени и откинула одеяло. Очень хотелось прикоснуться к подрагивающей плоти губами и ощутить её беззащитную жажду поцелуев. То, что всё это время, с той безумной встречи в Интуристе, у него никого не было, лишало рассудка, осторожности и стыда. Да хоть сто Медведей, вот, правда! Высвободила член, замерла от восторженного предвкушения и шаловливого желания поддразнить… но Денис вдруг удержал.
– Погоди. Иди сюда. – Прикрылся одеялом и потянул меня к себе. – Разговор есть.
– Может, потом?
– Нет уж, давай остальное потом. Тем более что не уверен, что захочешь.
И замолчал, поглаживая мои волосы, словно обдумывая, с какого края подступиться. Я приподнялась на локте, чтобы лучше видеть лицо. Знала, о чём речь пойдёт!
– Я не рыдала тогда, между прочим, просто всхлипывала. Ну, как бы, отходняк уже был. А вот то, что ты ржал надо мной, когда Ленка рассказала – это я тебе ещё припомню!
Смотрели друг на друга: он серьёзно, я – улыбаясь до ушей. Я словно видела его сейчас другими глазами, с другой колокольни: вот он, не случайный любовник, как и прежде овеянный флёром романтики, а обычный взрослый мужик, к тому же отец моей подруги. Предосудительно и страшно, да. Но я с ним, я дала своё согласие. Точки расставлены. И плевать что потом.
– Твою же мать… – выдохнул Денис и уставился в потолок. – А я так надеялся, что ты откажешься от старпёра.
– Пфф… подумаешь! Раньше даже совсем девочек за стариков выдавали, к тому же насильно, и никто не кричал, что это разврат. А ты вовсе не старик! Да и мне уже восемнадцать, и я сама хочу.
– Ты просто не осознаёшь масштабов катастрофы.
– Да нет никакой катастрофы! Можно подумать, если бы я не оказалась Ленкиной подружкой, ты бы так терзался. В Сочи я что-то не заметила у тебя мук совести, хотя мои исходные были те же.
Денис прижал меня к себе так сильно, что я испугалась за его синяки.
– Да если б те же, Милаш! Но нет. Всё как-то резко изменилось, и я сам пока ни хрена не понимаю, что с этим делать… Песня ты моя лебединая!