Loe raamatut: «Сказки про Ильмару и её семью»

Девочка, скрывающая своё сияние

Ильмара проснулась от того, что у неё резко закололо в боку. Боль была настолько неожиданной и внезапной, что девочка с воплем подпрыгнула на кровати и уселась, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что произошло.

Возможно, вам будет интересно, почему девочке дали такое странное имя – Ильмара. Ответ будет настолько же простой, насколько и сложный. Ильмара – это такое древнеславянское имя, означающее, что его обладательница скрывает своё сияние. Правда, ни в одной энциклопедии не сказано, какое это сияние, от кого и где его нужно скрывать. Мама сначала противилась, чтобы дочке давать такое имя, но в конце концов сдалась и стала называть её на скандинавский манер – Ильмой.

Папа, большой поклонник славянских мифов и сказок, напротив, был в восторге. Он гордился тем, что самолично дал имя своему ребёнку при рождении и называл её Марой, в честь славянской богини Зимы и Смерти. Но на самом деле папа это имя трактовал не иначе как «Мечта», тем более что он всегда мечтал о дочке.

Бабушки звали внучку Маша, Машенька, Маруся. Бабушек за это никто не ругал и не делал замечаний. Бабушек никто не пытался переубедить и поправить. Им так было привычней.

− Ильма, что у тебя случилось? – послышался мамин голос из кухни, − Ты хорошо себя чувствуешь?

− Всё в порядке, мам. Почти. Просто Фёдор опять ночью ко мне залез погреться.

Фёдором звали ежа. У него было мягкое тёплое пузо, вечно мокрый нос и длинные острые колючки на спине. Несмотря на то, что ежи ночные животные, Фёдор, вместо того чтобы бродить по ночам, предпочитал найти уютное тёплое место и глубокий сон. На самом деле у него было своё гнёздышко на полу, которое хозяйка соорудила из старого покрывала, но Фёдору этого всегда казалось мало. Он всякий раз дожидался, когда все уснут, и забирался к Ильмаре погреться, позабыв о своей колючей шубе.

Ёж Фёдор и девочка Ильмара были не единственными обитателями комнаты. С остальными мы познакомимся чуть позже. А сейчас девочка, потирая уколотый бок, отнесла недовольно фыркающего Фёдора в его гнездо и пулей помчалась во двор к колодцу, чтобы умыться и окончательно проснуться.

Солнце уже высоко поднялось над лесом. Длинные тени деревьев спрятались в густую чащу, уступая место ярким краскам дня. Мама вовсю накрывала огромный дубовый стол во дворе на троих, собирая семью то ли на поздний завтрак, то ли на ранний обед. Папа, постоянно поправляя на носу сползающие очки, крутил в сарае какой-то странный механизм.

Фёдор пробовал лежать на спине, на боку, на другом боку и даже стоять на голове. Не найдя удобной позы, он нехотя выполз из своей лежанки и засеменил на коротких лапках в сторону двери. Но тут из дальнего угла комнаты отделилась большая тень, похожая на кувшин с узким горлышком, и вразвалку направилась прямо к ёжику. Сделав несколько шагов, тень остановилась, потянулась, как это обычно делают спросонья, потрясла головой, прогоняя дремоту, и произнесла, кряхтя:

− Фёдор, ты опять за своё? – голос обретал угрожающие нотки, − Учти, что когда-нибудь моё терпение обязательно лопнет, если это раньше не произойдёт у моей хозяйки. И ты снова отправишься жить под крыльцо, где тебя и нашли.

Ёж от неожиданности свернулся в клубок и затрясся. Он жил в этом доме не больше недели и ещё не успел привыкнуть к здешним обитателям и их порядкам.

− Но мне было так холодно и страшно ночью – пытался оправдаться Фёдор, высунув свой мокрый нос, − что я сам не заметил, как оказался на кровати.

− В общем, я тебя предупредил – послышалось в ответ.

Большой кувшин, сладко зевнув, угрожающе раскрыл свои огромные крылья, снова их аккуратно сложил и, наконец, вышел на свет. Кувшином оказался гусь по имени Аркадий. Он считался старожилом, так как родился в этом доме почти в один день со своей хозяйкой и сам считался здесь полноценным хозяином. По гусиным меркам Аркадий был уже достаточно взрослым и опытным гусем. Во всём доме гладить Аркадия и брать его на руки разрешалось только Ильмаре. Все остальные рисковали быть ущипленными за мягкое место и обруганными громким гоготанием. Даже папа боялся лишний раз заглядывать к дочке в комнату. И лишь во дворе Аркадий ни для кого не представлял опасности. Он обычно ходил с деловитым видом, оглядывал окрестности и что-то по-гусиному ворчал.

Последнего обитателя комнаты звали Григорий или просто Гоша. Если Фёдор с Аркадием любили выходить на улицу, чтобы погулять, почистить пёрышки с иголками и понежиться на солнце, то Гоша старался из комнаты даже носу не высовывать. Гоше, конечно, было интересно, что там в мире происходит, но он любил узнавать об этом от гуся с ёжиком. Сам же предпочитал всегда оставаться в любимой комнате.

Однажды он забрался сюда через открытую форточку и, поняв, что никто его отсюда выгонять не собирается, решил остаться здесь насовсем, устроив своё жилище подальше от той самой форточки, чтобы сквозняком его опять не выдуло на улицу. Свой домик Гоша сплёл сам из тоненьких ниток под самым потолком. Домик этот больше напоминал обычную паутину, а Гоша был похож на маленького паучка, кем он и являлся. Любимым его занятием было плести из паутины различные узоры, вязать сверчкам кофточки, ругаться с мухами, которые иногда мешали ему работать, и слушать последние новости, которыми щедро делился гусь Аркадий, возвращаясь с прогулки.

Всё это время люди что-то бурно обсуждали за обеденным столом. Аркадий уже успел с Фёдором выйти во двор и в тени колодца давал последнему разные наставления. Ёж в ответ только фыркал и потирал свой вечно мокрый нос.

Начинался обычный летний день в самом обычном дворе ничем не примечательного домика на опушке самого волшебного леса, полного тайн и загадок!

Папин сарай или пять минут как вечность

Папа большую часть времени любил проводить в сарае, который он любовно называл мастерской. Хотя на самом деле мастерская больше всего напоминала склад всякой бесполезной рухляди непонятно какого назначения, ну или попросту – Музей. Чего здесь только не было! Помимо различных инструментов и приспособлений самой причудливой формы, происхождение которых уже успел позабыть и сам папа, здесь можно было найти непонятно откуда взявшуюся астролябию и даже ржавый ятаган из дамасской стали, а ещё связку старых маминых бигудей.

Бусы из бигудей висели на гвоздике, вбитом в одну из стропил сарая, как связка баранок или толстых макаронин, причем дырявых. На полочке в углу притулилась бабушкина керосиновая лампа с треснувшей колбой, бронзовый канделябр с львиными головами дополнял композицию осветительных приборов, а посреди всего этого хлама, напоминающего старинные экспонаты, стоял непонятного вида агрегат, внешне напоминающий газонокосилку и проигрыватель грампластинок одновременно.

Папа как-то по секрету обмолвился, что это якобы машина времени, и просил хранить это в строжайшей тайне. Правда ему никто не поверил. Но однажды он зашёл в сарай, простите, мастерскую с каким-то старичком забавного вида, а обратно вышел один. С тех пор больше никто и никогда этого старичка не видел.

Но бывало и такое, что папа проводил в сарае от силы несколько минут, а выходил оттуда с кучей новостей и каких-нибудь безумных идей. Может быть машина времени действительно работала, и папа мог пропадать где-то месяцами и даже годами, а для семьи его не было всего каких-то пять минут.

А ещё мастерская была обителью великого множества пауков совершенно разного вида и всех размеров. Они заселяли буквально каждый сантиметр пространства, умудряясь селиться в маслёнках, банках с краской, строить многоэтажные дома в обломках труб, и даже между зубьями пилы. Сарай напоминал этакое паучье государство. Папе такое соседство ничуть не мешало, даже наоборот, он чувствовал себя здесь царём среди жителей паутины. Правда, каждый раз, когда нужно было взять какую-нибудь очень нужную вещь, которая давно заросла паутиной, он встречал недовольный взгляд паучьего семейства.

И только домашний паучок Гоша чувствовал себя полноценным хозяином в комнате Ильмары, скромно занимая целый угол под потолком. Возможно, он знал, а скорее всего, гусь Аркадий ему рассказывал о том, что творится у хозяина в сарае, и поэтому боялся покидать комнату. Мало ли что может произойти, если отлучиться даже на секундочку. Непрошенных гостей в виде чужих пауков Гоша точно не ждал, да и вряд ли был бы рад такому соседству. Имея восемь глаз, он умудрялся одновременно контролировать всё пространство комнаты и при этом не отвлекаться от любимого занятия – плести сверчкам кофточки.

Живая библиотека

Домашняя библиотека производила иногда странное впечатление. Казалось, что она живёт какой-то своей жизнью. Книги самым загадочным образом постоянно то куда-то исчезали, то снова появлялись. А ещё они могли прыгать с полки на полку и меняться местами, отчего творилась полная неразбериха, и каталог с алфавитным указателем вообще терял всякий смысл.

К примеру, древнегреческий философ Платон часто любил спорить с Плутархом. То ли из-за того, что они стояли на одной полке и были на одну и ту же букву, то ли у философов в принципе в крови эти бесконечные споры. Порой их интеллектуальная борьба доходила до скандала, и тогда первый с досады прыгал на полку с книгами по астрономии, а второго мама как-то обнаружила среди книг с рецептами. Она, конечно же, верила в чудеса, но на всякий случай не без иронии поинтересовалась у домочадцев:

− Неужели у нас кто-то всерьёз заинтересовался трудами Платона и Плутарха?

На что Ильмара сразу нашла, что ответить:

− Ваш Платон сбежал на Плутон, а Плутарха спрятала кухарка!

Робинзон Крузо был, конечно, не прочь в компании Гулливера посетить страну лилипутов, но никак не ожидал сделать это при помощи атласа автомобильных дорог. А среди пылящихся книг с гаданиями и толкованиями снов мог уютно задремать странствующий рыцарь Дон Кихот.

Но самый большой кавардак творился на полке с иностранными словарями и всякими разговорниками. И дело было даже не в том, что все книги здесь на разных языках, хотя отчасти и из-за этого. Эта часть библиотеки целиком принадлежала маме, поскольку она занималась языками и знала без преувеличения все языки мира. Помимо книг тут хранились черновики, тетради и блокноты, в которых постоянно накапливались новые знания. Что такое выучить иностранный язык? Это каждый может. Мама, кроме прочего, понимала языки животных и птиц, даже молчаливых рыб и маленьких букашек. Трава с листвой деревьев тоже что-то нашёптывали на своём шелестящем языке, и мама аккуратно записывала каждый шум природы буквально в первый попавшийся клочок бумажки.

Так часто бывает у творческих людей, когда нужно что-то очень срочно записать, а под рукой не оказывается блокнотика, ты начинаешь судорожно искать, куда записать осенившую тебя мысль, которую боишься потерять в недрах своей памяти. Тогда на помощь приходят отрывки газет, обёртки от конфет, кусочек картона от упаковки и даже ладошка приятеля. И ты бережно хранишь эти драгоценные сокровища, аккуратно складывая их стопкой на полочке на самом видном месте. Кроме приятеля, конечно, ведь не каждый согласится лежать в стопке на полке среди книг. Потом благополучно забываешь, а вспоминая, долго не можешь найти этот трижды проклятый листок с заветной парой строчек.

Мама бережно хранила все свои записи на той самой полке среди книг по иностранным языкам, среди словарей и переводчиков. Конечно же, время от времени наступал такой момент, когда вся семья дружно собиралась в библиотеке и отнюдь не для того, чтобы заняться приятным чтением, а для того, чтобы не менее приятно навести порядок в книжном царстве.

Ильмара садилась в кресло с видом директора, раскрывала перед собой огромный каталог с алфавитным указателем и начинала руководить. Папа судорожно начинал бегать по полкам, не в буквальном, конечно, смысле, а глазами. Его очки часто от удивления подпрыгивали, когда он находил книгу, которую давно искал в самом неожиданном месте, не понимая, как она там вообще могла оказаться. Мама доставала полностью всё со своей полки и начинала заниматься сортировкой. Словари обычно не поддавались алфавитному порядку и ставились обратно по размеру, толщине и росту. Черновики же сваливались грудой на письменном столе, чтобы через какое-то время превратиться в такие же полновесные словари и занять своё место на книжной полке вместе с остальными.

Когда солнце давно уже спряталось за макушками деревьев, библиотека наконец приобретала свой привычный вид, а все книги были возвращены на свои законные места. Мама приносила большой самовар с чайником, накрывала старинный резной стол скатертью с кисточками и вышитыми посередине вишнями. Начиналось вечернее чаепитие с пряниками и вареньем. Папа брал в руки томик Шекспира, мама, как обычно, насвистывала песню какой-то болотной птички, а Ильмара в сотый раз перечитывала Джерома. И вот, когда семья, дружно зевая, разбредалась по своим комнатам, чтобы ложиться спать, библиотека снова оживала. Оставленный на столе Шекспир с грустью наблюдал, как трое в лодке галдели и спорили, пытаясь отгадать, что за птица так славно поёт в камышах.