Loe raamatut: «Мечтать не вредно»

Глава 1

За окном моросил дождь. Но ничего с этим не поделаешь, и я заранее смирилась с осенью, умудряясь даже найти в ней своеобразную прелесть.

Например, листья, падающие с деревьев… Как в стихотворении Ружевича: «Молча люди идут по дороге в такой необычной тревоге – не наступить бы на листья…»

Вот в такой прелестный и печальный день началась эта история. Я сидела в офисе и раздумывала, не поставить ли мне чайник, или уж совсем не вылезать из-под пледа, в который я закуталась, пользуясь тем, что я совершенно одна и никто, судя по всему, тут уже не появится.

Настроение у меня было хорошее. Я ждала, когда за мной приедет мой верный Пенс, и смотрела на капельки дождя, стекающие по стеклу.

– Сегодня ты вполне симпатичен, мир, – сказала я, все-таки решив отправиться за горячим чаем. – Пожалуй, я сегодня ощущаю даже радость бытия, как это ни странно.

По радио тихонечко наигрывала мелодия «Битлз», и хотя я никогда не была битломанкой, но сейчас эта песенка возвращала меня в тот далекий уже период, когда я была такая маленькая, такая открытая завтрашнему дню и такая глупенькая, в общем, когда я была подростком, а не умудренной опытом взрослой, как теперь!

Вот эту идиллию и нарушил внезапный звонок в дверь. Сначала я, ей-богу, не заподозрила ничего дурного – это могли быть только Пенс или Лариков, поэтому дверь распахнула во всю ширь и замерла.

Передо мной стоял совершенно неизвестный мне человек с недобрым взглядом узких маленьких глаз, и, судя по выражению его лица, эта встреча мне ничего хорошего не предвещала.

Отвратительное у него было лицо, прямо скажем! Квадратное-то ладно, к этому я уже привыкла – у нас куда взгляд ни кинь, непременно один такой квадрат на четыре нормальные физиономии увидишь. Но к этой «типичности» у него был еще совершенно омерзительный лоб, нависший над глазами. Этот лоб пересекал уродливый шрам, а довершала впечатление совсем уж некрасивая улыбка. То есть улыбкой я бы это называть не стала, скорее это было похоже на гримасу отвращения, а так как никто, кроме меня, перед ним не маячил, я без труда догадалась, что это отвращение вызвала исключительно моя особа.

В руках он комкал большущий платок в клетку и почему-то все время подмигивал. Нервный тик, наверное. Я сначала испытала острый приступ жалости к нему, но жалость уступила место осторожности, поскольку невесть чего можно ожидать от этакого «мозгового инвалида» с внешностью записного маньяка!

– Что вам нужно? – поинтересовалась я, предусмотрительно отодвигаясь к стене и прикидывая в уме, как бы так ненавязчиво выпроводить его, а если он будет настаивать на продолжении знакомства, как мне спрятаться в комнате, попросив его дождаться Ларикова.

– Да вы не бойтесь, – пробормотал он, в очередной раз скривив свою физиономию и заговорщически подмигнув в сто какой-то там раз, от чего его рожа стала совсем зловещей. – Ничего я вам плохого не сделаю…

«Ваша кончина будет безболезненной, – мрачно подумалось мне. – Я постараюсь нанести удар быстро и незаметно для вас».

– Да я и не боюсь, – мужественно соврала я. – Только вам, наверное, нужен Андрей Петрович, а не я. Я только секретарь.

– Не-ет, – протянул он и захихикал, наставив мне в грудь свой указательный палец, как дуло пистолета. – Мне не нужен этот твой Лариков. Мне нужна ты…

Я хотела возразить ему, что он заблуждается, но не успела.

Он резко прижал дурацкий и вонючий платок к моему лицу, и я провалилась в небытие, даже не пикнув напоследок и уж тем более не оставив сообщения моему боссу, что меня, кажется, похитили!

* * *

Андрей Петрович Лариков вошел в собственную квартиру, днем совмещающую обязанности жилища с офисом сыскного агентства «ЛМ», и устало опустился в кресло. День сегодня выдался изматывающий, как никогда, и Андрей Петрович очень устал.

Компьютер привлек его внимание тихим и недовольным шипением, и Андрей Петрович чертыхнулся – Александра, уходя, даже не потрудилась выключить его. Впрочем, приемник тоже продолжал распевать как ни в чем не бывало, что окончательно Андрея Петровича разгневало.

– Ох уж эта мне девица, – проворчал он, выключая компьютер. – Свет оплачивать будет не она, поэтому, конечно, можно так вот халатно ко всему относиться!

Если бы Андрей Петрович не был таким раздраженным и уставшим, он отметил бы нетипичность ситуации – его помощница никогда не оставляла включенными ни компьютер, ни приемник. Возможно, он сразу бы заподозрил неладное.

Но, даже когда зазвонил телефон и он услышал обеспокоенный голос матери Александры:

– Андрюша? А Саша домой не собирается? – даже тогда Андрей Петрович ничего не заподозрил. Его разум оставался спокойным, и он произнес в трубку:

– Скорее всего они с Сережей куда-то поехали. Разве она вас не предупреждала?

– Нет, – растерянно пролепетала Галина Михайловна. – Она ничего не говорила…

Он уже хотел возмутиться поведением Александры – она не только расточительная, но и совершенно безответственная девица! Но, пожалев мать, проговорил:

– Вы, Галина Михайловна, не волнуйтесь. Думаю, она вот-вот появится.

– Хорошо, подожду еще, – с некоторым сомнением в голосе согласилась мать.

– Звоните, если что, – сказал Андрей Петрович и, положив трубку, безмятежно насвистывая, отправился варить себе кофе.

В это время в дверь позвонили, и он, проклиная того, кто решил его побеспокоить в минуты отдыха, открыл дверь.

На пороге стоял Пенс.

– Привет, где Сашка?

Вот тут Ларчика кольнуло нехорошее предчувствие.

– Не знаю, – честно признался он. – Кажется, она должна была быть с тобой?

– Я немного задержался, – обеспокоился и Пенс. – Неужели она поехала домой одна?

Лариков нервно оглянулся на компьютер. На приемник. Потом вернулся растерянным взглядом к Пенсу.

– Послушай, только что звонила ее мать, – проговорил он. – Куда же могла направиться глубокой ночью эта безмозглая девчонка?

* * *

Не знаю, какая у вас бывает реакция, когда вы очухиваетесь в совершенно незнакомом месте, а у меня она была очень даже негативная.

Мало того, что у меня дико болела голова от этого ужасного хлороформа, я как-то сразу, без ложных иллюзий, поняла – меня похитили, и ничего хорошего от жизни ожидать в ближайшее время не могу.

Я осмотрелась. Рядом со мной не было ни души, только попугай в огромной клетке разглядывал меня крайне неодобрительно, хотя и с нескрываемым любопытством.

– Привет, – сказала я ему. Злости к птице у меня не было и в помине – я сама была, как он. На окнах – решетки, дверь…

Подойдя к двери и проверив ее, я убедилась, что проклятая дверь предусмотрительно закупорена.

Так что я, как и эта птица, обречена познать, что такое неволя.

Конечно же, я испугалась – не собираюсь я храбриться и врать, что я такая вот крутейшая девица, что ничего-то я не боялась и совершенно хладнокровно обдумывала свое положение.

Положение я обдумывала далеко не хладнокровно, а с дрожью в сердце.

Какому кретину пришло в голову меня похитить, я даже помыслить не могла. Прикинув в уме, что никто за меня много заплатить все равно не сможет, даже если Ларчик, мама и Пенс продадут все, что у них есть, включая квартиры, мотоциклы, я пришла к неутешительному выводу, что скорее всего я доживаю последние дни своей жизни. Что касается возможности того, что меня похитила мафия, дабы обменять на компрометирующие сведения, я это предположение тоже отмела – у нас никаких порочащих мафию сведений не было. Чеченцы тоже вряд ли бы мной решили заняться, поскольку родное правительство мной и в лучшие дни не шибко интересовалось, а теперь уж я им и совсем стану не нужна. Так что смысла во мне чеченцам никакого не было. И я сидела и ломала голову, что же это за непонятные граждане попались на моем жизненном пути, о которых я не могу сказать ничего хорошего? Они ткнули мне в лицо вонючий платок, заперли в комнате с попугаем, поэтому я, наверное, тоже могу позволить себе нарушение этикета!

К тому же меня похитили совершенно невоспитанные люди, потому что преспокойненько где-то дрыхли, оставляя меня в полном неведении относительно их планов.

Попугай вдруг резко заорал, как сирена, ей-богу! Я подпрыгнула и уставилась на него в немом испуге.

– Наверное, это пираты, – подумала я вслух. – Потому что попугай явно Флинта. Все равно непонятно, какой им от меня прок, если я совсем не знаю, где лежат их «пиастры». Самой бы не мешало этими пиастрами разжиться…

Догадка, конечно, была глупой, но разве сам факт моего похищения можно было назвать умным?

– Каков, извините, запрос – таков ответ, – рассудила я и включила свет, заставив попугая радостно запрыгать по клетке с дикими криками: «Паша хороший».

Ага, хоть с попугаем разобрались. Попугая зовут Паша, и он вполне симпатичная личность, когда ему не приходит в голову поорать.

– Хороший Паша, – согласилась я, гладя его по клюву, который он подставил мне, стоило только ему увидеть, что я приблизилась к клетке. – Очень хороший Паша, вот только где твои хозяева, хотелось бы мне знать?

Попугай явно не хотел говорить со мной о хозяевах. Он был из породы натур самовлюбленных, поэтому повторил мне с маниакальным упорством еще несколько раз, что «Паша красивый и хороший».

«В отличие от твоих хозяев, – мрачно усмехнулась я. – Они уж наверняка некрасивые и нехорошие…»

Пнув ногой невинную дверь, впрочем, если разобраться, не такая уж она и невинная, поскольку в данный момент служила препятствием к моей свободе, я плюхнулась на огромную кровать, с удивлением обнаружив, что она очень даже ничего. Мягкая и удобная.

Это внушило мне «добрые надежды», что убивать меня пока не собираются. Если бы собирались, подложили бы тюфяк с гнилой соломой. Или вообще вынудили бы спать в темной каморке на голом дощатом полу. Еще бы мне на шею привязали цепь, чтобы я не убежала, и кормили бы помоями из миски, методично записывая мои мучения на видеокамеру, дабы отправить их Ларикову. Или моей бедной маменьке!

Впрочем, вполне вероятно, они просто хотят усыпить мою бдительность!

Как бы то ни было, я чувствовала себя безгранично уставшей и опустошенной, поэтому, бросив озлобленный взгляд в сторону двери и оконных решеток, я проворчала:

– Завтра посмотрим… Утро, раз уж оно мудренее вечера, может что-то прояснить. А сейчас, похоже, все мои стремления понять происходящее полностью бессмысленны.

Я лежала, разглядывая потолок и напряженно думая, что творится с моей бедной мамочкой и с Пенсом. Ларчик-то скорее всего просто рад, что от меня избавился.

Вполне вероятно, что именно он все и подстроил, прекрасно понимая, что нет у него другой возможности от меня избавиться.

Последняя мысль была сопровождена зевком, и я влезла под легкое и теплое одеяло, блаженно вытянувшись на мягкой кровати.

Ладно, решила я. Хоть попользуюсь напоследок «новорусскими» удобствами. И провалилась в сон.

* * *

В это время Пенс и Лариков сидели, смотря друг на друга. Оба они жутко волновались и не решались набрать номер Галины Михайловны, чтобы узнать, не явилась ли уже пропавшая Александра.

– Давай ты позвонишь, – предложил Ларчик, отводя глаза от Пенса.

– С какой радости? – спросил тот, нервно подергивая бровью. – Чтобы потом пришлось вызывать «Скорую», если Сашки еще нет дома? Она же как раз со мной должна быть. А тут звоню я и сообщаю, что ее со мной нет. Нет уж, не хочу я стать причиной чьего-то инфаркта!

– А может быть, она уже явилась, – с надеждой предположил Лариков. – В конце концов, не до утра же она…

Он не договорил, потому что в его душе сразу зашевелились всевозможные страхи и ужасы – работа в уголовке не оставляла ему иллюзорных представлений о состоянии тарасовских ночных улиц. То, что по ночам в Тарасове происходили убийства и изнасилования, секретом ни для кого не являлось. Единственное, на что Лариков в данном случае надеялся, так это на то, что маленькая фурия, если ее разъярить, сама обратит в бегство любого преступника.

Это было единственной надеждой на то, что его помощница явится на работу живой и невредимой. Лариков надеялся именно на ее дурной нрав.

Пенс, который ее идеализировал, не надеялся ни на что.

– А ты звонил в милицию? – сам страшась своего вопроса, спросил он.

– Нет, – тряхнул головой Лариков. – Рано. Сначала…

Набрав номер телефона Александры, он услышал долгие гудки, а потом голос Галины Михайловны произнес:

– Я слушаю.

– Здравствуйте, – пропищал Лариков так пронзительно, что Пенс вздрогнул и уставился на него с благоговейным ужасом. – А Саша дома?

– Саши нет, – совершенно спокойно сообщила Галина Михайловна. – Она уехала на дачу к подруге.

Лариков почувствовал себя беспросветным идиотом, который к тому же лишился возможности уточнить подробности. Поэтому он не стал отвечать на вопрос, кто, собственно, интересуется Сашей в три часа ночи, и повесил трубку. – Все в порядке, – сказал он. – Твоя драгоценная Александрина, оказывается, просто уехала к подруге на дачу. Правда, непонятно, к какой подруге и на какую дачу…

– Что? – подскочил Пенс. – Откуда ты все это взял?

– Мама сказала.

– Значит, ей кто-то позвонил. Возможно, сама Сашка, но все равно – с ней что-то случилось!

– С чего ты в этом так уверился? – поинтересовался Лариков, которому до безумия хотелось, чтобы с Сашкой все было в порядке и она действительно преспокойно торчала на даче у своей неведомой подруги. Конечно, он ей потом устроит варфоломеевскую ночь, но уж лучше так, чем представлять страшные подробности несчастной Сашкиной участи!

– У Сашки только одна настоящая подруга, – уверенно сказал Пенс. – Я ее очень хорошо знаю. И все дело в том, что Вероники сейчас в городе нет. Она в Питере. И второе – самое главное. Даже если предположить, что Веронике пришло в голову срочно приехать сюда глубокой ночью, у Вероники никогда не было дачи!

– Может быть, дача общих друзей? – предположил все еще не теряющий надежды Ларчик.

– Понимаешь, в чем дело, – сказал Пенс, – если бы Вероника объявилась, ты бы об этом знал. Шума бы тут было на всю Вселенную. Но если хочешь, давай уточним, приехала ли она.

– В конце концов, она могла обзавестись еще какой-то подругой.

– Сашка? И сразу рванула к ней с ночевкой? На неведомую дачу? Нет, Андрей! Что-то тут не так. К тому же…

Он задумался.

– В это ты не веришь, – махнул он рукой.

– Во что? – поинтересовался Ларчик.

– В интуицию, – сказал мрачно Пенс, разглядывая деревья за окном с пристальным интересом художника-пейзажиста. – Я нутром чую, что с Сашкой что-то приключилось.

Глава 2

Я проснулась от сообщения, поступившего от моего сокамерника.

– Паш-ша хор-роший, – поведал он.

Я вскочила с кровати и осмотрела место своего заточения, уже освещенное лучами солнца.

– Паша красивый, – не унимался попугай, кося в мою сторону.

– Все правильно, – вздохнув, согласилась я. – Только вот в чем наша с тобой проблема… Саша тоже хорошая, прямо как ты, а вот посадили нас, братишка, в клетки, и наплевать им, что мы с тобой такие «хор-рошие»…

Он с интересом меня выслушал и даже попытался сам высказаться так же сложно и философически, но получилось у него это совсем непонятно!

Я принялась оглядывать помещение на предмет лазейки.

Хотя, с другой стороны, сегодня, при дневном свете, страх приглушился, уступая место моему природному, совершенно необузданному любопытству.

Но я была вынуждена признать, что сейчас меня больше всего волновал один-единственный вопрос.

А именно: кто и зачем решил стибрить из ее офиса некую Данич Александру Сергеевну?

* * *

В это утро Пенс впервые понял, что это такое – ни с чем не сравнимое волнение за другого человека.

Всю ночь он расхаживал по офису, изрядно действуя на нервы Ларикову тем, что гремел своей любимой цепочкой с брелоком. Собственно, делал он это машинально – просто мотал ею на пальце по окружности, наблюдая траекторию ее движения. Ларчик же при каждом позвякивании вздрагивал и смотрел на Пенса с невысказанной, но горячей просьбой.

– Слушай, – не выдержал он наконец. – Не мог бы ты прекратить греметь цепями, как кентервильское привидение?

– Время уже восемь, – не обращая внимания на просьбу, нервно громыхнул в очередной раз цепью Пенс.

– И что теперь? В восемь звон цепей звучит почти так же отвратительно-устрашающе, как и в полночь, – осторожно заметил Лариков.

– При чем тут цепи? – уставился на него Пенс. – Я имел в виду, что уже можно позвонить и узнать о происшествиях.

Спорить с не спавшим всю ночь Пенсом было совершенно бесполезно – Лариков понял это по безумному взгляду обведенных темными кругами глаз.

Он вздохнул, в сто пятидесятый раз набрал номер и, выслушав ответ, устало положил трубку и сказал:

– О ней нет никаких сведений.

Пенс провел рукой по лбу и пробормотал:

– Ну куда она могла подеваться?

– Тебе же сказали, – голосом терпеливого психотерапевта начал Лариков. – Она на даче у подруги. Если сегодня она не явится на работу, тогда и посмотрим…

Пенсу в голосе Ларикова, наоборот, почудились зловещие ноты. Он возмущенно уставился на него и сказал:

– Тебе не стыдно? Девчонка неизвестно где, может быть, с ней что-то случилось, а у тебя все мысли о трудовой дисциплине!

Лариков хотел возразить, что это совсем не так, но в это время зазвонил телефон.

Руки их потянулись к трубке одновременно. Лариков поднял на Пенса глаза. Тот покорно отодвинулся, выжидательно и нетерпеливо смотря на Ларикова.

– Алло, – проговорил Лариков, удивленно отмечая, что у него такой хриплый голос, как будто он всю ночь пил пиво и курил плохие сигареты, а плюс к этому еще и предавался сомнительным развлечениям с дамами фривольного поведения.

– Добрый день, – проворковал нежный голосок. – Это Андрей Петрович?

– Да, – согласился Лариков.

– С вами говорит Лена, подруга Саши. Дело в том, что вчера мы уехали на дачу, а сегодня Сашенька заболела. Поэтому она не сможет некоторое время выходить на работу. Вы только не волнуйтесь, у нее обычная простуда… Думаю, через некоторое время вы ее увидите.

– А где ваша дача? – начал было Ларчик, но девица истошно завопила:

– Алле, алле. Вас не слышно! Не слышно вас!

И трубку повесили.

Ларчик задумчиво уставился на Пенса.

– Ну? – шепотом спросил Пенс.

– Ты прав, – сказал Лариков. – Теперь я и сам понял, с Сашкой что-то не так.

– Почему? – удивился Пенс. – Почему до тебя это дошло только сейчас?

– Я хорошо изучил Сашку за то время, которое мы с ней работаем, – пожал плечами Лариков. – У нее никогда не было подруги с именем Лена. Хотя, может быть, я и не прав. Ты когда-нибудь слышал о какой-нибудь Лене?

– Нет, – помотал Пенс головой. – Я бы уж наверняка знал. Все Сашкины подруги у меня перед носом постоянно крутятся. И Лены никакой нет.

* * *

За решеткой светило солнце, а я, как на картине Ярошенко, наблюдала из-за этой самой решетки, как по двору разгуливают жирные голуби.

– Вот ведь какая у них жизнь, Пашка, – поделилась я своими наблюдениями с попугаем. – И живут на свободе, и такие толстопузые… А мы с тобой сидим в неволе, и даже кормить нас никто явно не собирается.

Наверное, мои мысли подслушивались, поскольку в тот же самый момент дверь моего узилища открылась и в комнату вкатилась полновесная дамочка со столиком. На столике были расставлены сногсшибательные яства, а сама дамочка при виде меня не выказала ровным счетом никаких эмоций.

– С добрым утречком, – проговорила она, оглядывая меня таким же бесстрастным взором, каким, наверное, взглянул на несчастную Марию Стюарт палач в день ее казни.

– Здрасьте, – сказала я. – Может быть, вы мне объясните…

Дама выставила вперед массивную грудь, отчего мне сразу вспомнился завет моей матери, что женщин с объемистой грудью следует опасаться, и фыркнула.

– Попугая сами покормите. Вон там его питание, – она кивнула на полку, где среди книг притаился «Трилл». – Я этого засранца боюсь, он в палец клюется…

– Подождите, – вскричала я, наблюдая, как «фрегат моей надежды» удаляется за дверь, не собираясь ничего мне объяснять. – Пожалуйста!

Мои слова потонули во мраке ее глобального равнодушия. Дама удалилась, не соизволив даже пожелать мне приятного аппетита.

Поворот ключа заставил меня вздрогнуть.

– Черт побери, – пробормотала я. – Если меня украли, правда, совершенно непонятно, зачем им это понадобилось, могли бы хоть объясниться…

Я подошла к клетке, насыпала бедолаге Пафнутию «Трилл» и задумчиво наблюдала, как он совершенно спокойно слез с перекладины, на которой до этого сидел, делая вид, что его философские размышления куда важнее моих земных забот.

– А может быть, меня просто с кем-то перепутали? – спросила я его. – Предположим, где-то разгуливала без охраны доченька важной особы, и она была похожа на меня. В какой-то момент мы нечаянно пересеклись, и нас перепутали! Да?

Паша оторвался от поглощения пищи и посмотрел на меня, как на полную идиотку.

– Все верно, ты прав, дружище, – согласилась я с его оценкой моих умственных способностей. – Во-первых, наверняка нужно быть совсем дегенератом, чтобы перепутать меня с богатой девицей. Так что уворовывали именно меня. И ни с кем меня не путали. Вот узнать бы еще, за каким чертом я им так понадобилась?

Можно было, конечно, истерически поколотить в дверь. Покричать, что я требую адвоката, или намекнуть им, что они нарушают мои права. Только по тишине за дверью легко было понять, что там никого нет, а если и есть, то на мои призывы к их совести они не откликнутся.

Надо было придумать кое-что поумнее, но как ты придумаешь, если тебе никто еще не объяснил собственных намерений? Для того чтобы бороться с врагом, его надо знать в лицо, а лицо свое мой враг еще не предъявил!

Пока я могла только подкрепить собственные силы, что и начала успешно делать. Причем, судя по подбору яств на изящном столике, я попала в плен к людоеду, который решил сначала меня как следует откормить.

– Вот ведь какой, – пожаловалась я Паше. – Мог бы украсть девицу потолще, не пришлось бы так тратиться на питание.

Паша как раз закончил свой завтрак и занялся утренним туалетом.

Поэтому на мои размышления вслух он отреагировал вяло, без должного интереса.

Да и что было от него ожидать? Он-то в отличие от меня знал, почему его держат в неволе…

* * *

– Подожди, надо подумать…

Лариков пытался успокоить Пенса, который явно был готов взорваться, хотя и сам был в состоянии близком к истерике.

– Во-первых, уйти отсюда она могла только в одном случае. Если ее кто-то выманил с помощью телефонного звонка. Вряд ли Сашка ушла бы, не выключив компьютер. Да и не дождавшись нас…

– Вот именно, – вскричал Пенс. – Значит, ее похитили! Ты это понимаешь? – Если бы ее похищали, она бы орала благим матом, – сказал Лариков. – Кто-то бы услышал. Знать бы, откуда ее похищали!

– Из квартиры, – хмуро сказал Пенс. – Сашка в любом случае дождалась бы кого-то из нас и только потом помчалась бы по вызову.

– А если ее попросили о помощи? Ладно, сейчас попробую опросить соседей.

Он встал. Пенс вызвался ему помочь.

– Нет уж, – критически осмотрев Пенса, буркнул Лариков. – Я сам. А ты жди возле телефона. Если ее похитили, должны выдвинуть требования… Стоп.

– Что?

Лариков остановился, мрачно глядя на телефон.

– Киднепперы так себя не ведут, – покачал он головой. – Вместо того, чтобы успокаивать нас, они бы уже давно сообщили, что намереваются отрезать Сашке ухо и прислать его нам…

– О, боже! – простонал Пенс. – Ты нарочно мне тут страсти рассказываешь?

– Наоборот, я тебя успокаиваю. Просто совсем непонятно, зачем киднепперам звонить мне, матери и сообщать, что Александра где-то на даче и слегка приболела? То есть по прошествии определенного времени ее скорее всего собираются вернуть.

– Без уха? – с ужасом спросил Пенс.

– Чего ты пристал к уху? – рассвирепел Ларчик. – Это я к примеру сказал про ухо. Просто так.

– Ничего себе «просто так»! – возмутился в свою очередь Пенс. – У меня и так по коже мурашки бегают!

Ларчик хотел возразить ему, что и он тоже не чужд подобных эмоций, но передумал. Махнув рукой, он вышел из квартиры, окрыленный слабенькой надеждой, что кто-то из соседей что-то слышал или еще лучше – видел, и, хотя крылышки этой самой надежды были совсем маленькие и недоразвитые, все-таки старался по мере сил верить в успех.

У Пенса надежд не было никаких. Он просто болтался по комнате, стискивая кулаки, и клял все на свете.

Поэтому, когда через некоторое время Ларчик вернулся и уселся на стуле, задумчиво разглядывая собственный ноготь, Пенс только посмотрел на него злым взглядом и пробормотал:

– Ну? Какие новости у гения сыска?

– А вот иронизировать не надо, – обиделся Лариков. – Потому что новости действительно есть, хотя и неутешительные.

– А я на утешительные и не рассчитывал, – горько вскричал Пенс.

– Сначала мне никто ничего сказать не мог, – начал Лариков, не отрывая взгляда от своего ногтя. – Все, как назло, спокойно дрыхли. Или смотрели телевизор. Только одна старая грымза, которой мы всю дорогу мешаем, как она утверждает, спокойно спать ночами, при виде меня разразилась гневной тирадой.

– Какой? – заинтересовался Пенс.

– Что мы за ночь три раза хлопали дверью с оглушительным звуком. Что первый раз хлопнули сразу после двенадцати ночи – она это заметила по часам. Потом так же оглушительно хлопнули в двенадцать ноль девять. Она выглянула в окно, чтобы выкрикнуть нам в спину всевозможные угрозы и проклятия, и увидела, как какой-то увалень с короткими ножками выносит из дома насмерть упившуюся Сашку. Он усадил нашу даму в машину, ни цвета, ни номера мегера не записала, поскольку в темноте не разглядела, что ее, кстати, ужасно разозлило, и они уехали.

– И все? – пробормотал Пенс.

– Согласись, это «и все» уже что-то. Значит, Сашку украли отсюда и чем-то опоили за пять минут. Вопрос, правда, у нас с тобой с повестки дня не снимается и звучит все так же, как и прежде…

Он задумался, спустя какое-то время поднял на Пенса глаза и вопросил его, явно спутав с Дельфийским оракулом:

– Кому и зачем понадобилась наша Александрина?

* * *

Я развлекала себя тем, что изучила прилегающие к комнате туалет и ванную, обнаружив, что мой похититель живет вполне сносно, поскольку и то, и другое были выложены зеркальной плиткой и отличались невероятными удобствами.

Потом, убедившись, что до определенного времени придется находиться в уюте и комфорте, что меня немного успокоило, я обратилась от материальных ценностей к духовным и обнаружила на книжной полочке приемник, который тут же настроила на более-менее приличную станцию, и начала рассматривать корешки книг.

Увы, тут наши вкусы с моим похитителем резко расходились. Он был явно помешан на любовных романах. Ему надо было похитить мою маменьку, вот она бы ловила тут кайф, это точно! Правда, пришлось бы бедолаге раскошелиться еще и на телевизор, а потом…

Потом всю жизнь терпеть мою маму, поскольку она заточилась бы тут вполне добровольно.

Твердо решив, как только он соблаговолит появиться, предложить ему обмен или потребовать полное собрание сочинений Франсуа Вийона, я взяла с полки один из романов Джоанны Линдсей с судьбоносным названием «Женщина-воин» и, посозерцав немного красавца на обложке, признала, что он совершенно не в моем вкусе, хотя и смахивает чем-то на Пенса. Наверное, длинной гривой нерасчесанных волос!

Пенс напомнил мне о Ларикове. Я вспомнила, что в момент похищения не выключила компьютер и приемник, и меня обдало волной леденящего ужаса.

– Господи, что он со мной за это сделает, – прошептала я, – он ни за что меня не оставит в живых!

С ужасом оглядев комнату, я решила, что уж лучше я останусь на веки вечные в этих покоях, чем вернусь к Ларикову, который за мой проступок наверняка отрежет мне уши!

Потом я постаралась сосредоточиться на злоключениях женщины-воина, но мысль о невыключенных электроприборах и последующей за этим каре неотступно преследовала меня, мешая вникнуть в смысл и без того непонятных сексуальных хитросплетений.

Я откинула книжку и начала нервно разгуливать вокруг клетки с попугаем, передавая ему мое настроение.

Попугай занервничал и начал разгуливать по клетке, недовольно ворча, что «Паша хороший».

Наверное, мне тоже придется талдычить эту фразу Ларикову, когда я вернусь.

– Саша хорошая, Саша хорошая, не убивай Сашу! – бормотала я, передразнивая попугая и представляя на его месте Ларикова. – Не убивай хорошую Сашу!

– Помилуйте, – услышала я за своей спиной приятный мужской голос, – вас никто и не собирается убивать, Сашенька! Зря вы так подумали!