Loe raamatut: «Сезон охоты»

Глава 1

Все началось с того, что четырнадцатого февраля мы с Маринкой сидели в моем кабинете и строили предположения – одно другого неправдоподобней, – где наши мужчины, куда они, такие обычно предупредительные и благородные, сегодня подевались. Прихотливо-сложная работа нашего воображения не относилась к Кряжимскому и Виктору. С утра пораньше и тот и другой поздравили нас с Днем святого Валентина и пожелали много всего прекрасного и полезного, начиная со здоровья и кончая «долгими годами жизни». Маринка тут же заявила, что не очень-то деликатно таким вот, пусть и дипломатичным, образом напоминать нам о том, что и нас с ней, двух цветущих молодых особ, когда-нибудь настигнут эти самые долгие годы неотвратимого старения.

Виктор немного растерялся, и если бы не его драгоценный дар молчаливой замкнутости, наверняка стал бы заикаться, ища оправдание своему мысленному превращению нас, как выразилась Маринка, в «шамкающих старушенций». Разрядили долгую неловкую паузу в стенах моего кабинета два букета роз и маленькие сувениры, а также договоренность распить в обеденный перерыв бутылку шампанского.

Я тут же водрузила бронзовую статуэтку Амура на стол. Маринка принялась шутливо щекотать своего крылатого крепыша, нашептывая ему на ушко что-то сюсюкающе-дурашливое. Поблагодарив мужчин и заверив их в своей горячей симпатии, мы остались одни. И что уж там говорить: сигарета – за сигаретой, чашка кофе – за чашкой. То ли дым, то ли аромат и бодрящая сила напитка позволили нашему воображению так вольтижировать, только чем дольше мы изводили себя догадками, куда пропали наши рыцари, тем труднее нам было сохранять праздничное расположение духа. «Рыцари» упорно отказывались вспоминать, что еще в четыреста девяносто четвертом году Папа Римский постановил включить День святого Валентина в календарь христианских торжеств. Отказывались они также вспоминать и о нашем с Маринкой существовании. Как только телефон начинал подавать признаки жизни, мы вскакивали, хотя такой нужды, ей-богу, не было – аппарат находился под рукой. Мы дергались как полоумные, а узнав, что это очередной рабочий звонок, притухали. Конечно, первым делом нас поздравляли с праздником, но потом сообщали, что должен сделать или чего не должен делать и печатать «Свидетель», какие задолженности надлежит погасить в срочном порядке, сколько денег внести за аренду офиса и так далее. Звонили, правда, и преданные и благодарные читатели нашего еженедельника, поздравляя нас и желая нам… А вот мужики наши, как видно, переживали очередной приступ амнезии. С горькой иронией Маринка поговаривала: «как Валентин или Восьмое марта, так к ним сразу эта латиноамериканская зараза пристает».

В общем, мы самым банальным образом хандрили. И что самое неприятное, так это то, что сознание самодостаточности, которое я с таким рвением культивировала в себе и в Маринке, испарялось на глазах, уступая место заурядному чувству покинутости и грусти. Маринка – та еще штучка! Вместо того чтобы пробудить во мне надежду на обретение этого утраченного ощущения гордой уверенности в собственной красоте и правоте, нет-нет да и отпускала разные остроты, намекающие на ущербность нашей с ней самости. А то и просто глядела так, что поневоле в ее взгляде под завесой сочувствия мой догадливый взор различал тусклый огонек злорадства: вот, мол, ты все о том, какие мы классные да независимые, вещала, ан нет, оказывается, не такие уж мы сильные да свободные. Ждем со стороны, то бишь от наших френдов, знаков внимания! Вот, мол, куда твоя наука женского выживания нас завела, а жизнь-то, она свое берет! А тут еще взяла и выудила из сумки красочный журнал, какие тысячами продают на улицах, и, открыв из каких-то садомазохистских соображений страницу, посвященную Дню святого Валентина, принялась со смаком, выразительно читать:

– «Итак, что дарить? Самыми распространенными подарками в этот день являются коробки конфет, плитки шоколада и шампанское…»

– Смотри-ка, а Виктор с Сергеем Ивановичем проявили завидный вкус и неординарность, – через силу улыбнулась я.

– Ага, – рассеянно проговорила Маринка и принялась читать дальше: – «Шоколад, конечно, хорошо, но косметика лучше…»

– Не поспоришь, – уныло прокомментировала я, закуривая новую сигарету.

– «Допустим, столь любимая женщинами помада. Фирма «Люмене» выпустила в специальной золотой упаковке коллекцию наиболее популярных за последние тридцать лет оттенков классической помады. Ваша спутница обязательно воспользуется этим подарком. Ведь в глубине души все женщины убеждены, что никто лучше мужчин не знает, какие губы им желанней». – Маринка иронично посмотрела на меня и облизнула свои накрашенные губы.

– Закрой ты этот журнал, – вяло посоветовала я, но в Маринку словно бес вселился:

– «Несколько лет назад вместе с праздником всех влюбленных к нам пришла и прекрасная традиция дарить драгоценные ароматы. Как же угадать нужный аромат и не ошибиться? Но ведь нигде не сказано, что подарки нужно покупать втайне друг от друга. Сходите в магазин вместе…»

– Дельный совет, – совсем приуныла я.

– Не с кем идти-то, – адресуя воображаемым «амнезийцам», как именовала она наших знакомых забывчивых мужчин, полупрезрительную улыбку, сказала Маринка.

– А что, если нам сегодня вечером куда-нибудь сходить? «Назло надменному соседу», а?

Я чувствовала настоятельную потребность в воодушевлении. Ничто в данной ситуации, кроме невинной женской мести, не могло поднять мой тонус.

– Это идея! – лукаво сверкнула глазами Маринка. – Как там сказано: «Человек – кузнец своего счастья».

– Но куда?

– В клуб, в кафе, в ресторан, в театр, в кинотеатр… А вначале зайдем в магазин, как советуют вот тут, – тряхнула она журналом, – и «не втайне друг от друга» сделаем себе подарки, – захохотала она.

Я тоже рассмеялась.

– «Если ваш спутник автолюбитель, – принялась она снова читать, но уже с толикой задорного ехидства, – выберите новый аромат «Бугатти». Дудки! – весело воскликнула Маринка. – Сначала – они нам, а потом – мы им!

– Ты, наверное, забыла, – жеманно улыбнулась я и приняла кокетливо-аристократическую позу, – там же советуют пойти вместе и не втайне…

Мы снова засмеялись.

– «Если же мужчина вашей мечты далек от забот автомобилистов, преподнесите ему оригинальный флакон «Адье о зарм» в виде… гранаты».

– Лучше настоящую гранату, – с сарказмом заявила я.

– Наши «амнезийцы» этого заслуживают! – добавила Маринка, она была теперь возбуждена и полна всяких хитрых и, главное, мстительных замыслов. – «Вполне может быть, в ответ вас ожидает флакон от Наоми Кэмпбелл с одноименными духа…»

Маринка не дочитала, потому что в тот самый момент, когда автор статьи перешел к женскому парфюму, зазвонил телефон. Мы беспокойно переглянулись. Я сняла трубку:

– Редакция еженеде…

– Оль, привет, – услышала я взволнованный голос Мишки Коромыслова, журналиста из «Тарасовской были», – надо встретиться…

– Ты хочешь осчастливить меня флаконом от Наоми Кэмпбелл? – пошутила я.

– Че-е? У меня к тебе дело!

– А я думала, сегодня праздник, – мрачно заметила я.

– Какой? Фу ты, черт!

Мишка, похоже, только проснулся.

– Ты все еще в объятиях Морфея, Михаил? – Мой тон снова стал игривым.

– Бойкова, я серьезно, – пробормотал Михаил, – давай завтра, идет? Приезжай ко мне домой в половине одиннадцатого…

– «…приходи на сеновал, не пожалеешь»? – поддела я его. – Ты объяснить-то хоть можешь, что у тебя за дело ко мне, недотепа ты этакий!

– Оль, я в запарке. Давай завтра. Ничего не утаю, – пробубнил он.

– Ну хоть намекни, – зловредно хохотнула я, – ты думаешь, так легко мне с моим подорванным здоровьем ни свет ни заря навещать молодых сексапильных…

Мишка, к моему глубокому удивлению, не заржал, даже не усмехнулся.

– У тебя что, чувство юмора отшибло? – продолжала я действовать ему на нервы.

– Оль, говорю, занят. Я тебе бомбу предлагаю! – нетерпеливо сказал он.

– А я думала – гранату, – усмехнулась я.

– Че-е? – растерялся Мишка.

– Серьезен ты, брат, не по годам! Вот чего.

– Приедешь? Это важно. Как раз для тебя!

– Подарочек к Дню святого Валентина? – ехидно полюбопытствовала я.

– Ах да, мне сегодня в клуб! – спохватился мой суетливый абонент.

– Может, в клубе и свидимся? Ты куда идешь?

– В «Покер».

– Не-е, в «Покер» не пойду, – раздумчиво протянула я, – больно публика там шальная собирается, ладно, раз ты такой настырный, завтра приеду. Ну хоть стоящее что-то?

– А то! – возбужденно воскликнул Михаил.

– А почему тогда не сегодня?

– Полной информацией я буду располагать только завтра утром.

– О’кей! – согласилась я.

– Жду.

В трубке раздались гудки.

– Этот, как его, Коромыслов, что ли? – незаинтересованно поинтересовалась Маринка.

– А то кто ж! Вечно куда-то спешит.

– Он и ко мне когда клинья подбивал, ну, помнишь, мы в «Северном сиянье» мой день рождения справляли, все торопился куда-то. Поехали, мол, займемся… Ха-ха! Чего, говорит, время-то терять? Я от тебя, то есть от меня, – Маринка горделиво выпятила губы и ткнула себе в грудь большим пальцем правой руки, – торчу. Так и сказал!

– Что-то ты мне раньше о таком не рассказывала, – недоверчиво усмехнулась я, – придумала, что ль, недавно?

– Вот еще! – обиженно передернула она плечами. – На самом деле.

То, что Коромыслов – непоседа, выпивоха, бабник, я знала, конечно. Но, кроме всего прочего, он был довольно подкованным в смысле ухаживания и светской обходительности товарищем, поэтому сообщение Маринки вызвало у меня сомнение. Может быть, его хваленая галантность в тот достославный вечер, когда он решил ее соблазнить – я бросила на Маринку почти нежный взгляд, – уступила место чему-то более сильному и необоримому? Инстинкту, например, или хамству?

Коромыслов слыл талантливым журналистом. Злые языки поговаривали, что он якобы продался. Я не могла ни подтвердить эти слухи, ни опровергнуть их. Встречалась я с ним не часто и, чего уж греха таить, репортажей его не читала. На мой взгляд, в Тарасове он не самый одаренный и интересный журналист. Да и материал в иных статьях подавался с такой виртуозной остротой и смелостью, что несколько приглаженные опусы Коромыслова – а с ними мне все же пришлось познакомиться года два назад – не вселили в меня желания продолжать это знакомство. Стиль его тоже мне не нравился. Выспренний, расплывчатый, задыхающийся от ложной патетики и обильных цитат, он живо напоминал мне фатоватую развязность самого автора. Прав Бюффон, сказав, что стиль – это человек.

– Что, к себе на хату приглашает? – ехидно спросила Маринка.

– Дело, говорит, есть.

– Ох, – скептически махнула она рукой, – известно, какие у таких хлыщей дела!

– Нет, дело серьзное. Я почему-то верю, – задумчиво произнесла я.

– Верь-верь, – вздохнула Маринка, – так куда сегодня идем? – вернулась она к нашему прежнему разговору.

– Да можно в «Мехико»… или в «Табу».

– Ну и названия у этих клубов! – поморщилась Маринка. – А в этом «Мехико» что? – с капризной детской интонацией спросила она.

– Мексиканская кухня. Мне в прошлый раз понравилось.

– Ну так пошли! – Маринка довольно улыбнулась и, поднявшись с кресла, пошла варить очередную порцию бразильского напитка.

* * *

Наш поход в «Мехико» закончился вполне мирно, если не считать небольшой перепалки с подвыпившими «рыцарями», в которой Маринка отстояла-таки наши священные женские права. Я вернулась в одиннадцать вечера и тут же рухнула на постель, разочарованная и смущенная. Наша «месть» не осуществилась. Мой сотовый пару раз все-таки пиликнул, отзываясь на дежурные поздравления френдов моим усталым голосом. Оба моих знакомых коротали время в кафе, как я поняла, в обществе веселых девиц. Судя по всему, особого желания видеть меня они не испытывали. Не раз доводилось мне слышать от мужчин, что со мной непросто. Фу-ты, ну-ты! Что же теперь, поглупеть, чтобы быть любимой и счастливой? Ни за какие коврижки!

Утром меня, как всегда, поднял самый верный, но очень шумный друг – будильник. Мне даже пришла как-то в голову мысль окрестить его. Например, Васей или Колей. Ладно-ладно, Васек, не шуми, встаю. Я сделала для проформы несколько не самых сложных упражнений и залезла под душ. Есть не хотелось. По сравнению с мексиканской кухней любая стряпня покажется сейчас чудовищно пресной. Нацепив бордовый, крупной вязки свитер, кожаные брюки, а поверх – куртку, я вышла из квартиры. Неизменный «Никон» висел на моем хрупком девичьем плече и придавал мне в глазах обывателей интригующий колорит. Еще один старый друг, с ленивой грустью подумала я.

Моя «Лада», как всегда, дожидалась меня во дворе. Я запустила двигатель и закурила. Взглянула на часы. Десять пятнадцать. Недурно ты, девушка, поспала сегодня. Не всякий раз удается тебе вот так беззаботно наслаждаться сладкой утренней дремой. Конечно, я бы поспала еще… Выехав со двора, я направилась на Шевченко.

Радиостанция «Европа-плюс-Тарасов» выдавала на-гора музыку и новости. До Мишкиного дома оставалось минут пять езды, когда начался информационный блок. Я прибавила громкость – новости мне необходимо слушать при любой возможности в силу моей профессии. Так, война в Чечне, которую до сих пор называют антитеррористической операцией, входит в завершающуюся стадию. Дальше – количество претендентов на престол, то есть на должность президента страны, по мнению председателя ЦИК, не превысит пятнадцати. Российский танкер, перевозивший контрабандную нефть, еще не разгрузился по причине морских волнений. Среди претендентов на место тарасовского губернатора (ага, это уже как-то ближе), выборы которого состоятся одновременно с президентскими, один коммунист, один центрист и один правый – всего четверо, вместе с нынешним губернатором Дмитрием Парамоновым. Закончился информационный блок сообщением о погоде, а прежде прошла криминальная хроника. Вчера, сообщил диктор, около двадцати одного часа в районе супермаркета «Поволжье» патрульной группой милиции при задержании был смертельно ранен некий гражданин Гулько, сбежавший несколько дней назад из мест лишения свободы. Вот горемыка, подумала я, потянуло тебя шляться по центру города. Я не стала слушать сообщения синоптиков и выключила приемник, потому как доехала, а погода уже неделю стоит неизменная и совсем не зимняя – около нуля.

Миша жил в огромной девятиэтажке, протянувшейся на целый квартал. Оставив машину у подъезда, поднялась на лифте на четвертый этаж. Позвонила.

Если начнет приставать, решила я, тут же уйду. Вчерашнее Маринкино замечание меня как-то неприятно задело. Оно подкрепило мою инстинктивную антипатию к Михаилу еще одним мнением. Не скрою, это (то, что мое отношение совпало с Маринкиным) придавало мне уверенность. Ведь там, где двое, как писал Ницше, там и правда (юридически доказательная). Не буквально, конечно.

Я позвонила снова. Где-то наверху хлопнула стальная дверь, и пригнанный мной на четвертый этаж лифт, внимая настоятельному призыву горящей кнопки, стал подниматься. Я в третий раз надавила на кнопку звонка. Какого черта! Шутки вздумал шутить? Если обстоятельства изменились, мог бы позвонить! Дверь у Миши не стальная, а простая, деревянная, обитая черной кожей. Я механически взялась за ручку и дернула на себя.

О чудо! Дверь открылась. Я вошла в прихожую.

– Коромысло, хватит прикидываться, я уже здесь! Ты где?

Я заглянула в комнату справа по коридору. Никого. Тогда прошла в гостиную и… обмерла. В комнате царил вызывающий беспорядок. Все вещи, казалось, повинуясь мощному дыханию урагана, покинули свои узаконенные человеческой привычкой места и, отдавшись суматошной пляске, упали там, где их оставил внезапно покинувший гостиную тайфун. Книги, аудио– и видеокассеты, дорогая разбитая посуда, нещадно вываленная из антикварных буфетов, валялись на полу. На вспоротой обивке разноцветного дивана красовалась картина – ее полотно зверски изрезано – и куча разнообразных мелочей: статуэтки, фото, брелок, клочки бумаги, ручки, карандаши. Рядом, на ковре, «отдыхала» ваза для писчих принадлежностей.

– Ми-ша, – прерывистым шепотом позвала я.

Я ринулась на кухню. Такой же бардак. Потом в ванную. Включила свет и чуть не потеряла сознание, увидев хозяина с перерезанным горлом, плавающим в ванне в чем мать родила. На полочке в ряду гелей, кремов и одеколонов стояли женские дневные духи «In the clouds». «В облаках» то бишь. Название этого парфюма мне показалось иронически-зловещим. Оно словно намекало на нынешнее местопребывание души Коромыслова. На стиральной машине «Ардо», застеленной маленьким голубоватым пледом, валялось Мишино барахло. Я осторожно, двумя пальцами, поддела попеременно несколько вещей и снова опустила. Ах ты, черт! Подняв рубашку со следами коралловой помады, я обнаружила атласный комочек. Миша явно не мог носить шелкового белья. Это ж извращение! Я подцепила белый атласный клочок – женские трусики. Вот те на!

Я выбежала из квартиры и закрыла за собой дверь. Сердце бешено колотилось в горле.

Только этого мне не хватало!

Спустившись вниз, я из машины позвонила в милицию, чтобы сообщить о происшествии, а потом в редакцию.

– Марин, я задерживаюсь, – сообщила я секретарше.

– Все-таки он тебя уговорил, – с ехидцей в голосе заметила Маринка.

– Нет, не уговорил, – быстро сказала я, – некому было уговаривать.

– Что, не застала, что ли? – удивилась Маринка.

– Не то чтобы не застала, – проговорила я, – только вот говорить он не может.

– А-а, – предположила Маринка, – Мишенька в клубе вчера так накушался, что сегодня лыка не вяжет.

– Он не может говорить по другой причине, – поспешно сказала я, – кто-то его зарезал.

– Дела-а!.. – только и смогла выдавить из себя Маринка.

– Я вызвала ментов, придется теперь все им объяснять и доказывать, что я не верблюд.

– Могла бы не представляться, – нравоучительно произнесла Маринка, – тебе что, в первый раз, что ли?

Она права: за свою не слишком долгую журналистскую деятельность мне приходилось натыкаться на бесхозные трупы. Бывало и такое, чего уж скрывать, что я не называла себя сотрудникам милиции по телефону и не ждала их приезда. Но это случалось лишь в исключительных случаях, при особом стечении обстоятельств, когда, не разобравшись, менты могли навешать на меня всех чертей. Сейчас все по-другому. И мне стало неприятно, что Маринка предлагает мне такое.

– Ладно, – осадила я ее, – кончай трепаться. Мишка, между прочим, мой коллега. Каким бы он ни был, хорошим или плохим, он не заслуживает, чтобы его бросили на произвол судьбы.

Хотя, по большому счету, добавила я про себя, сейчас ему до этого нет никакого дела.

– Да я понимаю, – поникшим голосом отозвалась Маринка, – Мишка-то неплохим парнем был.

– В общем, – закончила я этот не слишком приятный разговор, – ты знаешь, где я.

* * *

Я доставала вторую сигарету, когда во двор въехал милицейский «УАЗик».

– Не слишком-то вы торопитесь. – Я вышла навстречу лейтенанту с мелкими, почти детскими чертами лица.

– Если мне правильно передали, у вас здесь жмурик? – ухмыльнулся он. – Ему торопиться некуда.

– Зато преступник успеет до Сан-Франциско добраться, – покачала я головой.

– Так это не суицид? – посерьезнел лейтенант.

– Наверное, покойный искал свою любимую расческу, – с издевкой произнесла я, – а когда не нашел, забрался в ванну и перерезал себе горло. От безысходности.

– Ладно, не кипятись, девушка, – вздохнул лейтенант, – пойдем посмотрим.

– Меня зовут Ольга Юрьевна. – Я специально добавила отчество, чтобы поставить его на место.

– Будем знакомы, – то ли он не понял, то ли не обратил внимания на мой тон, – лейтенант Приходько Петр Иванович. За мной, – махнул он еще двоим, вылезшим из машины, один из них был в гражданской одежде с большим «дипломатом» в руках.

Когда мы поднялись на четвертый этаж, лейтенант вышел из лифта первым.

– Ручку трогала? – строго посмотрел он на меня.

– Интересно, – пожала я плечами, – как бы я смогла войти, если бы не прикасалась к ней?

– Логично, – поджав губы, произнес лейтенант и вошел в прихожую.

– Ванная там, – кивнула я в сторону двери.

Приходько приоткрыл ее и заглянул внутрь.

– Начинай отсюда, капитан, – обратился он к мужчине в штатском, – а мы комнаты осмотрим.

Пройдя по коридору, лейтенант завернул в гостиную. Я двинулась за ним.

– Здесь что-нибудь трогала? – посмотрел он на меня, но не так строго, как на лестничной площадке.

Я отрицательно покачала головой.

– Хорошо, – произнес лейтенант, то ли одобряя, то ли просто для того, чтобы наполнить квартиру, где есть покойник, своим живым бодрым голосом.

Затем он бегло осмотрел кухню, коридор и спальню и вернулся в гостиную. Нашел на столе свободное место, положил на него несколько бланков, извлеченных из папки, и опустился на стул. Несколько минут Приходько молча писал, не обращая на меня никакого внимания, потом поднял голову.

– Ты бы присела, – озабоченно произнес он, оглядывая комнату, – в ногах правды нет.

Я выдвинула стул из-за стола и села.

– Ольга Юрьевна, – лейтенант остановил на мне взгляд, – как твоя фамилия-то?

Гляди-ка, запомнил, как меня зовут, удивилась я, а мне показалось, что пропустил мимо ушей.

– Бойкова, – назвала я свою фамилию.

Я уже хотела высказать ему, что думаю о его манерах, но лейтенант вдруг перешел на официальный тон:

– Место работы, должность?

– Еженедельник «Свидетель», главный редактор.

– Вы знали покойного?

– Да. Он тоже журналист.

– Вы договаривались встретиться с ним сегодня?

– Он позвонил мне вчера и предложил прийти к нему в одиннадцать часов.

– Зачем? – Лейтенант поднял голову от писанины и пристально посмотрел мне в глаза.

– Миша сказал, что у него есть для меня информация.

– Он говорил о чем-то конкретном?

– Нет, но сказал, что это очень важно.

– Он хотел вам продать информацию? – поинтересовался лейтенант как бы между прочим.

– О продаже разговора не было, – убедительным тоном ответила я. – И вообще, между журналистами это не принято – продавать информацию друг другу. Если ты по каким-то причинам не можешь опубликовать материал в своем издании, обычно отдаешь его другим, как бы в долг. При случае коллега тоже с тобой поделится.

– В какое время он вам звонил?

– Незадолго до обеда, – сказала я.

– Кто-нибудь присутствовал при вашем разговоре?

– Моя секретарша. Хотите с ней поговорить?

– Нет, – он покачал головой, – пока нет. Ну что там, Леня? – спросил он вошедшего в гостиную капитана.

– Смерть наступила предположительно между часом и тремя ночи, – отрапортовал Леонид, расчищая на диване место для своего чемоданчика, – точнее можно будет сказать после вскрытия. Я бы рискнул определить время смерти более точно, если бы знал, какой температуры была вода, когда его опустили в ванну.

– Опустили? – переспросил лейтенант.

– Его сначала ударили по затылку, в ванне это не сделаешь, – пояснил капитан, – а уж потом перерезали горло.

– Интересно, – произнес Приходько, выпятив губы, – зачем тогда весь этот цирк на воде?

– Может, потом полоснули по горлу, – предположил капитан, – чтобы уж наверняка. Ты еще долго? У меня там понятые ждут. Или пойду пока на кухню?

– Вот-вот, – согласился Приходько, – давай пока на кухню. Так, – он снова уткнулся в протокол, а потом перевел взгляд на меня, – значит, что вам хотел сообщить Михаил… – он посмотрел свои записи, – …Коромыслов, вы не знаете…

– Не знаю.

– И даже не предполагаете?

– И даже не предполагаю.

– А он вам не говорил о своих планах?

– Вечером он собирался в «Покер».

– Он что, играл в карты?

– Миша был сильным бильярдистом, – не скрывая сожаления, произнесла я, – а в «Покере», кроме карточных столов и рулетки, есть и несколько бильярдных столов.

– Ага, – промычал лейтенант, как будто мой ответ натолкнул его на какую-то оригинальную мысль, – Коромыслов играл на деньги?

– Вот этого не знаю, – честно призналась я, – в таких заведениях я с ним не встречалась.

– А где вы с ним встречались?

– Иногда на презентациях, – задумалась я, – а последний раз, кажется, на выставке.

– Когда это было? – дотошно выспрашивал лейтенант.

– В начале зимы, – вздохнула я, – это можно уточнить по записям.

Мы перебрались на кухню, чтобы освободить гостиную для капитана, после чего лейтенант еще почти час мурыжил меня вопросами. Среди них попадались, как мне показалось, откровенно глупые, но в основном все-таки спрашивал по делу. Из коротких фраз, какими Приходько обменивался с капитаном, я поняла, что квартира Миши Коромыслова ограблена, но как-то странно: в шкафу обнаружена небольшая сумма в долларах, ее грабители почему-то не тронули, еще несколько довольно дорогих вещичек вроде золотых часов и ручки «Паркер» капитан нашел в спальне. Лейтенант дал мне подписать показания, записанные с моих слов, и проводил до двери.

– Если что-нибудь вспомните – звоните. – Он протянул мне листок с номером телефона. – Может быть, мне еще придется вас побеспокоить, – добавил он.

– Конечно, я понимаю, – кивнула я и вышла на лестничную площадку.