Loe raamatut: «Лукич»

Светлана Белова

Font:

Редактор Светлана Беллендир

Дизайнер обложки Светлана Белова

Иллюстратор Светлана Беловва

ISBN 978-5-0051-0261-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Галюня

Последнее, что я увидела, – побелевшие губы мужа. А потом в небольшом зале дома профсоюзов погас свет.

Плотнее прижала сына: несмотря на то, что хорошо знала сценарий показа, ощутила нарастающее напряжение. Сердце словно сдавила рука повара, выжимающего сок из лимона.

Присутствующие зашикали, мужчина позади хмыкнул: «Мало завешанных чёрным картин, так ещё это».

Из динамиков прозвучал бодрый женский голос:

– Здравствуйте, товарищи! Вас приветствует автор выставки Семён Невзоров.

Прожектор осветил чёрно-белую фотографию. На ней мужчина в клетчатой рубашке держал в руках фотоаппарат, заслонив им лицо. В объективе угадывалось отражение бескрайнего русского поля.

В зале тишина наполнялась пониманием происходящего, становилась мягкой, податливой, как тесто в руках хозяйки.

– Выставка называется «Незримые», – продолжала женщина из динамиков. – Почему именно так – решать вам.

Прожектор выключился и через секунду осветил новое фото чуть левее прежнего. С него на нас смотрел мальчуган лет пяти – таким серьёзным, пронзительным взглядом, что невольно заставлял задуматься: что же увидел этот ребёнок? И лишь потом оцепеневший зритель вздрагивал и замечал размытый контур позади мальчика. Можно догадаться, что это женщина.

– Андрею четыре с половиной, он из детского дома, – прокомментировал голос.

Свет опять погас. А потом вновь в ярком круге – чёрно-белая панорама поля. Чёткие светлые колосья пшеницы с тонкими волосками по краям. Вдалеке виднеется темнота леса. А между ними, в среднем плане, словно зависла серая пелена, на которой кружочками поблёскивают капельки то ли росы, то ли дождя.

Я знала все эти фотографии вдоль и поперёк. Но в большом формате, в такой необыкновенной обстановке они воспринимались совсем иначе, чем дома на кухонном столе. Почти полгода мы с Сеней тщательно отбирали снимки, думали, как представить их наиболее выигрышно.

Правда, без Кольки, друга мужа, вряд ли получилось бы организовать выставку, а уж до подобной эффектной подачи мы не додумались бы.

Его идея – завешать картины и освещать по одной прожекторами сначала нас с мужем насторожила. Но Колька умел убеждать, а его девиз «Инновациям дорогу» стал решающим аргументом в долгих спорах. Тогда я сказала мужу: «А ведь и правда, Сеня, это свежая мысль. Когда я хочу разнообразить выпечку, но при этом не добавлять лишних ингредиентов, кладу лимонную цедру. Вроде и то же самое тесто, но вкус отличается ароматом и освежает».

И теперь не только зрителей, но и нас самих пробирало до мурашек и вместе с тем завораживало, заставляя внимательно вглядываться в детали каждой фотографии.

Мужчина, который вначале недовольно высказался насчёт ткани, произнёс:

– Действительно, незримо. Но как тонко.

Когда представление основных картин закончилось, включился свет. Сначала мягкий, чтобы не шокировать глаза зрителей перепадами освещения. В полутьме фотографии казались объёмными, а персонажи на них – живыми.

Я подумала: «Наверное, это только мне так кажется. За время подготовки к выставке все снимки стали нам близки, как родные». Посмотрела по сторонам, стараясь считать реакцию публики по лицам и жестам.

Маститые фотографы кивали, шёпотом обсуждая увиденное. Журналисты обступили Семёна: одни строчили в блокноте, другие держали на весу диктофон. Пара микрофонов протянулась от видеокамер.

Я видела, как Сеня отвечал, глазами обшаривая зал. За спинами зрителей и корреспондентов нас с Гешкой он не замечал. Поэтому потянула сына к фотографии, которая висела ближе к мужу.

К фотографу обратилась молоденькая журналистка:

– Товарищ Невзоров, вам помогал кто-то в организации выставки?

– Галина, супруга. И школьный друг – Николай Остапов, – я увидела, как Сеня ухватил за локоть стоявшего неподалеку друга и вручил корреспондентам, а сам направился к нам.

Мы оказались возле памятной фотографии: впервые съездили на Японское море летом прошлого года – накануне первого сентября. Тогда сын пошёл в первый класс. На фото привольно раскинулось море, а на горизонте, охваченном туманом, едва различались баржи, замершие на якоре.

– Сбежал? – прижалась головой к плечу мужа.

– Колька справится, – прошептал Сеня, потрепав сына по голове. – Геш, помнишь, откуда фото?

Тот кивнул:

– Я бы хотел ещё туда поехать.

– Поедем, сынок, непременно поедем.

В зале вдруг загудели, послышались возмущённые возгласы. Муж обернулся и прошептал:

– Чёрт…

Я тоже посмотрела назад и упёрлась взглядом в торчащий гвоздь на стене. Если правильно помнила, там висел крупноплановый натюрморт с хлебом и крупинками соли. Куда могла деться фотография?

Журналисты засуетились, снимая пустоту и заваливая вопросами организаторов выставки. Сеня двинулся вперёд, но Колька уже отвечал корреспондентам, словно маг, делая успокаивающие пассы руками.

***

Когда торжественное открытие выставки закончилось, мы пригласили Кольку с семьёй к нам на ужин. К семичасовым новостям все собрались перед телевизором. В зале накрыли праздничной белой скатертью стол, мужчины раздобыли спиртное. Хоть я и не одобряю этого, но сегодня такой повод, пусть отметят. Сеня давно мечтал о собственной выставке, да и Колька на самом деле многое сделал, чтобы она состоялась.

Помимо пары простых салатов и горячего, на большом блюде ароматно дышал паром картофельный пирог с лесными грибами.

Сеня его обожает, а Колька готов есть вообще любую мою выпечку.

Кстати, ради этих пирогов он каждое лето и осень таскает Сеню с мальчишками в лес собирать грибы. Мы с Ларисой, его супругой, остаёмся дома. Как говорит Колька: «Грибы любят мужские руки, сноровку и группировку». Мы готовим ужин добытчикам и, когда они возвращаются, помогаем обрабатывать урожай: чистить, мыть, варить.

Я научилась ещё и сушить грибы, что часто экономило нам время. Особенно, когда мужчины увлекались и приносили не только по два больших короба, но ещё и в корзинках. Зато, конечно, зимой с удовольствием готовила жареную картошку или пироги с ароматными лесными боровиками.

Забавно, но мою стряпню Колька любил больше Лариной. Она брала у меня кучу рецептов, но готовить, а тем более печь, не любила, потому и получалось у неё совсем иначе.

– Галя, ну вот как ты всё успеваешь, – раскладывая вилки, певуче растягивала слоги Лара. – Я со своими бойцами разрываюсь.

Я засмеялась:

– Так у тебя их трое! Не считая Кольки.

– А я что? – деланно возмутился Николай. – Я помогаю.

В поисках местного канала он поворачивал ручку телевизора, которая отзывалась звонким «дынц-бымц».

– Точно! – махнула рукой Лара. – Помогаешь бедлам устраивать.

– Давай девочку родим? Будет нянькой, – Колька нашёл нужную частоту, подошёл к жене и приобнял за талию, глянув за её спиной в телевизор. – О! Начинается! Тихо! – скомандовал он, и мы все опустились кто куда.

Промелькнула заставка, отделяющая основные новости и культурные. Диктор сообщила:

«Сегодня в Союзном доме культуры и самодеятельного творчества профсоюзов состоялось открытие выставки фотолюбителя Семёна Невзорова».

Сеня стоял, вцепившись взглядом в чёрно-белый экран. Сюжет начался с момента, когда погас свет, тут же сменился освещённым видом зала, а голос за кадром рассказывал про автора и идею выставки. Говорилось, что работы высоко оценили мастера и критики. Мелькнуло моё лицо, а вот наши три спины поймали возле фотографии с морем. Потом в кадре появился Колька.

– Товарищ Остапов, расскажите зрителям: завешанные фотографии – это ваша идея? – спрашивала молоденькая журналистка.

– Скорее, совместная. Мы не хотели, чтобы до начала представления работы рассматривались все вместе.

– Но, честно говоря, это выглядело пугающе: по стенам мрачные ткани, потом неожиданно погас свет…

– Тем не менее, эффект появления одной фотографии в круге прожектора был поразительным, согласитесь? Готов поспорить, – Колька потряс раскрытой ладошкой, словно сеял муку, – если бы не такая подача, зрители не смогли бы погрузиться в многоплановость кадров, в детали.

Журналистка улыбнулась:

– Необычная подача, тут должна согласиться.

На экране опять появились зрители, рассматривающие фотоработы. Задержка на пустом гвозде…

– Подскажите, – раздался мужской голос, – ситуация с пропажей работы тоже спланирована?

В кадре вновь появился Колька. По его лицу никто не догадался бы, нервничает он, удивлён или спокоен. Едва заметно пожевал губы и бодрым голосом ответил:

– Конечно. У нас всё было сделано так, чтобы вызвать интерес, чтобы зрители задавались вопросами…

– Однако пока ответы на них не очевидны, – теперь на зрителей смотрела та же журналистка с микрофоном, стоявшая рядом с Колькой. – Поэтому я обязательно приду ещё раз. Чтобы внимательно рассмотреть работы товарища Невзорова.

– Да я давно говорил Лукичу, что его фотографии достойны выставки, – вставил Николай.

– Лукичу? – подал голос пожилой журналист, и камера показала его лицо. – Обычно так называют людей в возрасте, а Семёну, как мы поняли, около тридцати.

На экране появилась фигура автора выставки, а Колькин голос объяснял:

– Да просто у нас на заводе в отделе сразу три Семёна, вот и дали им прозвища. – Теперь он опять показался на экране, добродушно улыбаясь. – А к Лукичу приклеилось отчество, не оторвёшь.

Общим планом видеокамера прокатилась по залу с фотоработами Сени, а журналистка сообщила, что выставка продолжится ещё месяц, после чего состоится аукцион, где желающие смогут выкупить понравившиеся фотографии. Далее программа перешла на другие новости культуры.

Колька покрутил ручку регулятора громкости, оставив на экране телевизора только изображение. Разлил коньяк и встал, держа на весу стопку:

– Ну, Лукич, за тебя!

– Мог бы и не называть меня так на камеру, – пожурил Сеня, чокаясь с другом и Ларой. – За тебя, Коль!

Я придвинула в общую кучу стакан с морсом.

– Ребята! Мойте руки, идите за стол, – позвала я детей, когда взрослые выпили и принялись за еду.

Мальчишки, подталкивая друг друга, пробежали в ванную, а оттуда выскакивали, потряхивая руками.

Некоторое время мы рассаживали детей, накладывали им еду и выслушивали, как они играли в комнате у Гешки. Спустя минут десять их гурьбой вынесло обратно в комнату: там ждали дела поважнее наших скучных разговоров.

Колька озвучивал один за другим тосты, но Сеня попросил не частить:

– А то свалимся раньше, чем пирог съедим.

Но больше всего нас интересовал и волновал вопрос: куда делась фотография.

– Может, вы забыли её передать организаторам? – Лара поморщилась и пригубила компот, после чего поставила стакан рядом со стопкой.

– Издеваешься? – Сеня хрустнул солёным огурцом. – Мы с Колькой всё проверили.

– Слушайте, а перед началом выставки она была на месте? – я замерла с вилкой в руках.

Все помолчали, вспоминая. Люди собирались в зале постепенно, свет выключился не сразу.

– Вроде да, – Семён потеребил салфетку и принялся складывать из неё многоугольник.

– Эх, оставили нас без хлеба, – усмехнулся Колька. – Хорошо хоть здесь не воруют, – он положил себе на тарелку кусок пирога, облизнул кончики пальцев.

Она должна была быть. Конечно, Колька молодец, что быстро сориентировался и усыпил бдительность корреспондентов. Но мы-то знали: работу украли. Вот только кому это понадобилось и главное – зачем?..

***

На следующий день муж принёс с работы ворох газет.

– Представляешь, Галюня, все хвалят мои работы, – с удовлетворённой улыбкой уселся за кухонный стол. – Сейчас мы с Колькой поедем ещё снимать.

– Куда? – накладывая в тарелку плов, заволновалась я.

– Колька сказал: искать натуру.

– Ничего не понимаю. Сеня, можешь по-человечески рассказать?

И муж рассказал, как утром в кабинет влетел Колька, раскидав перед ним газеты веером: «Лукич, это успех!» Он цитировал приведенные оценки профессионалов, которые отмечали «удачные ракурсы, смелое кадрирование и необычные фокусировки», «мастерскую работу со светом», как журналисты восхищались подачей работ и автором. И даже не обошли вниманием друга – то есть Николая.

Колька кипел восторгом, мечтая, как про выставку напечатают в «Советском фото». «А там и до „Нэшнл Географик“ докатимся», – засмеялся Сеня, процитировав слова друга.

С заграничным журналом получилась целая история.

В прошлом году начальник отдела на заводе, где работал Сеня, вернувшись из командировки, принёс американский журнал. Народ равнодушно полистал, вскользь отметив высокое качество бумаги и её непривычный запах. Но Сеня заинтересовался изданием настолько, что несколько месяцев на его столе поверх всех документов, проектов и отчётов красовалась обложка с белохвостым оленем, пьющим из зеленовато-серой лужи.

Сеня так много времени проводил с журналом, что коллеги начали отпускать разнообразные шуточки по этому поводу. Впрочем, муж не обижался на них, наоборот поддерживал: «Мы с оленем одобряем».

Начальник отдела фотографией не увлекался, да и всегда мог привезти новый, поэтому в конце концов подарил Сене журнал.

Дома муж несколько вечеров подряд показывал мне, объясняя по ходу, чем отличаются зарубежные снимки от наших, советских. Меня удивляло и качество печати, и сами снимки, и главное – он весь был цветным.

Я знала, что для наших сограждан, обычных фотолюбителей, идеалом служил журнал «Советское фото», попасть в который удавалось далеко не всем, даже талантливым ребятам. Сеня «Советское фото» уважал, но публикации там не жаждал.

С «Нэшнл Географик» он сидел часами, по сотому разу рассматривал фотографии, гладил страницы. Читать по-английски, конечно, он не умел, но я видела, как этот журнал вдохновлял его, манил и дарил мечты. Именно после того, как журнал обосновался у нас на книжной полке за стеклом, Сеня решился на эту выставку, которую мы так долго готовили, и про которую сейчас рассказывал, уплетая ужин.

Я старалась не перебивать, потому что обычно он не стремился к подробностям. Видимо, на самом деле разговор проходил ещё эмоциональнее. Я так и видела, как Колька размахивает руками, снуёт по кабинету и с восторгом сыплет идеями.

– В общем, я сказал, что вряд ли мои снимки окажутся в забугорном журнале. Потому что им нужна натура, а у меня преимущественно фактура. На что Колька, ну, ты же знаешь его энтузиазм, заявил, что сейчас нельзя сдаваться и нужно готовиться ко второй выставке.

Сеня сделал паузу, собрал тарелки со стола и поставил их в раковину.

– Я ему даже в шутку сказал: «Ты так радеешь, словно сам хочешь в тот журнал попасть». А он так сразу потух, будто я в самое больное место попал. Знаешь, что ответил?

Я покачала головой, достала из шкафчика чашки для чая.

«Если б я умел делать такие фотографии, как ты, я б носом землю рыл, но добился бы успеха, признания, славы».

– Это похоже на него, – я хотела поставить перед мужем кружку с дочерна заваренным чаем, но засмотрелась в её глубину и продолжала держать на весу.

Сеня посмотрел на меня и взял кружку. Опомнившись, спросила:

– А для тебя самого это важно?

– В том-то и дело, – Сеня пригубил «чифир», – сам пока не знаю. Вот его спросил: «Что с той славой делать?» Но ты же знаешь Кольку – ему главное делать, а зачем и для чего, это дело десятое. В общем, поедем искать натуру.

– Так темно уже будет, – взмахом показала на сереющее небо за окном.

– Кольку это когда-нибудь останавливало? – засмеялся Сеня. – Я, кстати, ему точно так же сказал. А он напомнил про фары: «Они не хуже солнца светят».

– Сень, так это его затея. А ты сам-то этого хочешь?

Муж задумался, а потом посмотрел сквозь меня:

– Знаешь, о чём мечтаю вот уже несколько месяцев? Даже во сне видел. Обложка «Нэшнл Географик» с моей фотографией пшеничного поля. И буквы их, английские, видел, представляешь? Не знаю, что они там приписали, – вроде, что-то про необычность взгляда и русскую душу…

Я составила посуду в раковину. Намылив губку, возила по тарелкам и кружкам мыльной пеной. Казалось, понимаю его желание, а он продолжил:

– Славы мне не надо. Хотя в журнале такого уровня оказаться – это почётно. Зато деньги за такую фотографию были бы хорошие…

– Разве мы мало зарабатываем? – с недоверием приподняла брови и через плечо глянула на мужа. Качнула головой. Вот уж не думала, что его волнует именно это.

– Галюня, ну ты же понимаешь, что сейчас только на троих хватает. Да и ремонт можно было бы сделать…

– Ой, Сень, какой ремонт! – вытерев кружку полотенцем, брякнула ее в шкафчик. – Мы в позапрошлом году закончили. С меня пока хватит.

Неустроенность в быту меня выводила из себя, а торчащие в коридоре разного размера банки и склянки, то с краской, то с растворителем, то с отмокающими кистями так мешали мыть полы, что с трудом дождалась, когда доделаем последние работы. Поэтому на ближайшие несколько лет даже думать не могла о ремонте, не то чтоб его начинать.

– На машину бы записались, пока очередь дойдёт, как раз подкопили бы…

Я уловила неуверенные интонации в голосе мужа, потому поняла: надо докопаться до истины. Сжав полотенце в ладони, повернулась к нему, упёрла руку в бок:

– Ты водить не умеешь.

– Научился бы. Колька вон как лихачит и меня научит.

– Вот именно. Лихачит! – взмахнула полотенцем и повесила на ручку духовки.

– Ладно, – Сеня пошевелил щеками, словно перекатывал за ними воду. – Ничего от тебя не скроешь. А деньги кстати пришлись бы, если б дочка родилась.

Я закусила уголок губ, поехавших вниз. Подошла к мужу со спины, обняла:

– Сеня, милый, дочки в магазинах не продаются…

– Так, может, обследоваться? – наклонив голову, снизу вверх заглянул мне в глаза. – Может, в столицу поедешь?

С улицы донеслось два коротких гудка.

– Иди. Колька приехал, – поцеловала его в щёку, потрепала тёмно-русую кучерявую шевелюру.

Уже на выходе сунула кулёк с пирогом: «Перекусите на вашей натуре». Муж чмокнул меня в лоб: «Ложитесь спать без меня».

***

Слова Сени звучали в голове, не давая уснуть. «Может, обследоваться…» Да, я давно подозревала, что неспроста у нас не получается зачать второго ребёнка. А в последние пару лет появились боли внизу живота. Возникали они редко, по вечерам, потому мужу я о них ничего не говорила.

Первое время думала, что это просто от усталости, накопленной за день. Тем более, наутро ничего не беспокоило. Потом решила: так напоминают о себе годы. Хотя для неполных тридцати говорить о возрасте смешно. Потому посчитала, что мужу не стоит об этом знать.

А вскоре наблюдение за своим здоровьем отошло в сторону. Даже не на второй план, а, наверное, на двадцатый. Началась подготовка к выставке Сени – такое важное мероприятие требовало много времени и сил от всех. Работа, готовка, уборка, а по вечерам посиделки на кухне – отбирали лучшие снимки, обсуждали, как назвать, как подать их.

Мне нравилось помогать мужу. Когда муж и сын счастливы, тогда и у меня на сердце тепло и спокойно. Тогда и боль отступила надолго, мне даже показалось, что всё прошло. Но сегодняшний разговор с Сеней распотрошил законопаченные вопросы и тревоги.

Осложнялось всё моим недоверием медицине, погубившей родителей. Врачи ведь могут только продлить боль, якобы из сострадания пичкая лекарствами, химией убивая болезнь и одновременно здоровые органы. Всё это я проходила дважды: отец умер быстро, а мама… Её крики по ночам нет-нет, да снились мне. Особенно когда сама засыпала с болью, вгрызавшейся в бедро.

Я давно решила, что, если у меня найдут неизлечимое, не буду продлевать муки. Не хочу лежать овощем, причиняя страдания мужу и сыну.

«Может, это всего лишь мои страхи», – пыталась отогнать мрачные мысли, ворочаясь с боку на бок. «Вдруг на самом деле есть лекарство, и я смогу ещё родить…»

Закрыла глаза и в затуманившемся облаке заметила девочку. По виду дала бы ей лет восемь. Как Гешке.

Сделала шаг навстречу, облако рассеялось. Золотистые волосы до плеч, бледно-голубой, почти прозрачный, нежный взгляд. На девочке болтался слепяще-белый балахон, будто светящийся изнутри. Она протянула бледную ручку и поманила.

– Ты моя дочь? – обрадовалась я.

– Я за тобой, – с печалью в голосе отозвалась девочка.

– Кто ты? – ничего не понимая, пыталась разглядеть её получше.

– Мия.

– Какое необычное имя. Никогда не слышала.

– Пойдём, – опять протянула руку девочка, растворяясь в светлом мареве…