Loe raamatut: «Конференция»
© Светлана Данилина, 2022
ISBN 978-5-0056-2600-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
О книге
Издательство Ridero предлагает читателю второе издание книги Светланы Данилиной «Конференция».
Впервые книга «Конференция» была издана в издательстве Российского союза писателей в 2016 году.
Она включает в себя несколько рассказов и повесть.
Действие происходит на стыке ХХ – ХХI веков в Латвии и России.
Основное внимание сосредоточено на создании психологических портретов главных героев, наших современников, действующих в самых обычных жизненных ситуациях.
Книга написана в реалистической манере, её отличают высокая духовность, занимательная манера изложения, оптимизм, тонкий юмор, ироничный взгляд на жизнь, богатство языка.
Книги С. А. Данилиной
Коллекция характеров. – Рига: Gvards, 2008.
Коллекция характеров. Sequel. – Рига: Gvards, 2010.
Всё та же коллекция. – Рига, 2013.
Портреты, прелести, причуды. – Рига, 2014.
Конференция. – М.: Авторская книга, 2016.
Гуманитарная миссия. – Рига, 2017.
Арт-галерея. – Рига, 2020.
Предисловие
…И таких маленьких, но поразительных мелочей я мог бы привести сотню… Все мы проходим мимо этих характерных мелочей равнодушно, как слепые, точно не видя, что они валяются у нас под ногами. А придёт художник, и разглядит, и подберёт. И вдруг так умело повернёт на солнце крошечный кусочек жизни, что все мы ахнем. «Ах, боже мой! Да ведь это я сам – сам! – лично видел. Только мне просто не пришло в голову обратить на это пристального внимания»…
А. И. Куприн
Случалось ли вам видеть воплощение мечты?
Мечты – вашей собственной, но претворённой в жизнь кем-то другим, причём лучше, – полнее и совершеннее, – чем это могли бы сделать вы сами?
Мечты, воплощённой мастерски.
Для меня таким воплощением задумки о некой галерее образов, персонажей, стало неожиданное и чрезвычайно обогащающее знакомство с прозой Светланы Данилиной, выпустившей к моменту нашей встречи уже два сборника рассказов и повестей: «Коллекция характеров» и «Коллекция характеров. Sequel». Немногим позже мне посчастливилось стать одним из первых читателей других её книг – «Всё та же коллекция», «Портреты, прелести, причуды», «Конференция».
Филолог, журналист и редактор, прозаик, лауреат сетевой премии «Народный писатель» 2013 и 2015 годов в номинации «Выбор экспертов», знаток и тонкий ценитель мировой и русской литературы, как современной, так и классической, Светлана Данилина является продолжателем лучших традиций последней. Все её произведения написаны в классической манере, великолепным русским языком.
Автор предстаёт перед нами как истинный художник слова, на полотнах которого нет ни одной лишней детали, и чьи работы не перегружены и не тяжелы для восприятия: все краски в них свежие и яркие, все тона и оттенки светлые, лёгкие, тёплые. Всё необычайно живо, по-настоящему. Все произведения глубоко психологичны – все герои в них узнаваемы.
В прозе Светланы мы не найдём каких-либо конкретных, срисованных с действительности персонажей, – все образы собирательные. Однако, погружаясь в атмосферу любого из произведений, читатель начинает припоминать: да-да, так и было!.. Каким-то чудом автору удаётся извлечь воспоминания о людях и событиях не только из своей творческой копилки, но и из копилки памяти читающего. Всё это делает прозу Светланы Данилиной необыкновенно близкой широкому кругу читателей.
Нет в её работах и откровенных шаржей или карикатур. Автор не ставит перед собой целей «обличать» и «бичевать». Автор – художник, мастер, который просто делает своё дело: пишет. Описывает, выписывает – тщательно, правдиво, но в то же время незлобливо, что в наш век уже само по себе редкость.
Лаконичность повествования и неожиданная развязка, узнаваемость персонажей, добродушный юмор и сочувствие героям сближает работы Светланы с короткими рассказами А. П. Чехова раннего периода творчества. Таковы её рассказы «Кошелёк», «Чудодейственное средство», «Ода бетономешалке», «Умытое утро», а также вошедшие в настоящий сборник «Призма, вписанная в сферу» и «Пар из-под крышки».
Любование людьми и природой, наличие «жанровых сценок», глубокая и искренняя народность произведений делает их близкими творчеству Н. В. Гоголя в ранний его период. Это и «Фольклорная практика», и «Первый закон Ньютона», и «Морской пейзаж» (вторая и третья книги).
Некоторые рассказы Светланы напрямую отсылают к тому или иному шедевру мировой литературы, ведут с ним своеобразный диалог, тем самым приближая и заново открывая нам классику с новой, подчас неожиданной стороны, а также приглашая нас по-новому взглянуть на современность. Таковы её «Привет Диккенсу» и «Аллюзии, или Воспоминания о миргородском гусаке» (первый и четвёртый сборники соответственно).
Проза Светланы Данилиной – это богатство живописных приёмов и великолепное ими владение, это ясность мысли и безукоризненная чистота языка. Знакомство с очередной книгой этого талантливого автора подобно глотку свежего воздуха, а погружение в чтение дарит отдых душе. Все работы Светланы способны порадовать слух и глаз самого искушённого и взыскательного читателя, критика; а собрата по перу ещё и вдохновить на дальнейшее творчество.
«Конференция» – так называется этот, уже пятый по счёту, сборник, который мне выпала честь здесь представить. Всего в книгу вошло девятнадцать произведений. Это рассказы, повесть и миниатюры.
Окунитесь в чтение, погрузитесь в него – и, быть может, вы узнаете себя или кого-то из близких… Ну, или не очень близких знакомых.
Поверьте, и в этом тоже есть своя, особая прелесть! Ведь всё выписано автором-живописцем не просто искусно, а с большой любовью, – и не только к русскому языку и литературе, но – и это прежде всего! – к человеку.
Нина Русановафилолог, переводчик,поэт, член Российского союза писателей
Призма, вписанная в сферу
Дмитрию Воронину
с благодарностью за сюжет
Небольшая залитая солнцем уютная деревенька посреди России.
Разгар июльского дня.
По протоптанной вдоль домов тропинке, иногда забегающей в спасительную тень растущих в палисадниках деревьев, а иногда выпрыгивающей на жгучий солнцепёк, идёт полный молодой мужчина в светлых шортах и белой смешной дачной панаме. Рубашки на нём нет, и его загорелые живот и плечи лоснятся от пота – жарко.
Следом за ним, трогательно ступая след в след, топают два совершенно одинаковых мальчика-близнеца лет семи в таких же нежно-белых панамках и коротеньких штанишках.
У каждого из белопанамной троицы в руках по светло-зеленоватому яблоку, от которого они время от времени откусывают по кусочку. Пространство вокруг них наполняет сочный аромат белого налива.
Ковёр густого ярко-изумрудного спорыша (он же мурыжник, муружник, гусятник, гречиха птичья, горец птичий etc.) сверкает на солнце каждым тянущимся вверх к теплу и свету листочком.
Издалека с выгона пахнет свежескошенной травой, а из садов – яблоками.
– Папа-а-а, ну когда будет ре-е-ечка? – слышится иногда тянуще-канючащий тонкий голосок.
– Скоро уже! – бодро и уверенно отвечает папа, отбрасывает подальше в сторону огрызок и, как ледокол, уверенно двигается вперёд, с видимым удовольствием дожёвывая большой яблочный кусок.
Мальчики семенят в кильватере и осторожно грызут почти прозрачные нежно-зеленоватые яблоки.
Навстречу им по тропинке идёт пожилая женщина в синем в мелкий горошек платье и белом ситцевом платочке.
– Марья Петровна! – вдруг резко останавливается и замирает мужчина, поравнявшись с ней. – Издалека и не узнал! Здравствуйте!
– Павлик?! – смеётся в ответ женщина. – И я тебя сразу не узнала! Здравствуй, дорогой! Приехал?
Павлик укоризненно смотрит на детей, и те почти хором тянут:
– Здра-а-авствуйте.
– Здравствуйте, – улыбается им Марья Петровна и спрашивает Павлика, – твои?
– А то чьи же! – восклицает мужчина и, кладя руку на голову каждому мальчику, с гордостью представляет. – Тихон и Родион.
– А-а-а, – понимающе говорит Марья Петровна, – в честь дедушек назвали. На тебя похожи. Ты такой же был в первом классе.
– Точно! – смеётся Павлик.
Он широко улыбается и кажется раскрепощённым, но в душе остаётся испуганным школьником, трепещущим и стоящим навытяжку перед строгой всезнающей учительницей математики.
Дальше следует разговор о жизни – обычная беседа с докладами и отчётами, которые дают друг другу при встрече давно не видевшиеся люди, когда-то тесно связанные и не один год прожившие, что называется, бок о бок.
Павлик, отвечая на вопросы, сообщает о семье, занятиях, месте жительства и родственниках.
Впрочем, часть информации Марье Петровне известна – в деревне всё обо всех знают.
Мужчина душит в себе неизвестно откуда взявшийся детский страх и нарочито раскрепощённо переходит к лирическим воспоминаниям:
– Вы строгая были, Марья Петровна! Всё видели! Помню, в десятом классе: стоите у доски к классу спиной, какой-то куб в сферу вписываете и говорите: «Павлик! Не отвлекайся! Смотри на доску!» А откуда вы знали, что я на неё не смотрю?
– Ты молодец был! – хвалит его Марья Петровна. – Хоть и непоседа. Говорят, в Думе сейчас. Депутат?
– Да какой я депутат! – смеётся мужчина и добавляет. – Референт у депутата.
И чтобы сбавить пафос, пускается в воспоминания:
– И никогда не умел этот ваш квадрат в призму вписывать. Не работает у меня пространственное воображение!
– Зато как старался! Исполнительный был, хоть и отвлекался иногда, – хвалит его Марья Петровна. – И всё равно с медалью школу окончил!
Павлик краснеет от удовольствия, потом смущается, но поучительно и назидательно смотрит на мальчиков.
– Ну а вы как? – вопрошает её Павлик.
– Хорошо, Паша, – отвечает она, – вот только что из Питера вернулась. – Правнучка у меня родилась, так я ездила на неё посмотреть.
– А-а-а! – радуется Павлик. – Правнучка – это хорошо! Я в Питере часто бываю. На чём же ездили?
– На поезде.
– Сейчас в Питер хорошо ездить! Сел на «Сапсан» – и через четыре часа уже на месте, – улыбается бывший ученик.
– Нет, Паш, я простым поездом ездила, – не разделяет его восторга Марья Петровна.
– А что же не «Сапсаном» -то? Удобно! Я часто мотаюсь. Сел, не успел газетки просмотреть, коньячку выпить и уже на месте!
– Не поехала я на нём, Павлик! – говорит с лёгкой печалью учительница.
– Это почему же? – недоумевает тот.
– Не по карману, – разводит руками Марья Петровна.
– Да там билет-то недорогой! Четыре тысячи – и все дела! А в эконом-классе – и того меньше, тысячи полторы, – приводит весомые доводы референт.
– А ты знаешь, какая у меня пенсия? – теряет терпение Марья Петровна.
– Ну-у-у, тысяч сорок? – озабоченно прикидывает Павлик, собирая складки на лбу.
– Пятнадцать, – поправляет его учительница математики, – тут ни на какие «Сапсаны» не хватит, каждую копейку экономишь.
Павлик ахает и пристыженно переминается с ноги на ногу.
Беседа продолжается, но он никак не может избавиться от неожиданной неловкости, словно опять не смог вписать куб в сферу и произвести расчёты.
– Ты бы ко мне за яблоками зашёл, – говорит ему на прощанье учительница, – полный сад, девать некуда.
– Зайду, – смущённо и виновато говорит Павлик, – мои тоже не знают, куда их деть. А поговорить зайду.
Собеседники расходятся.
Марья Петровна идёт искать наседку с цыплятами, а Павлик ведёт детей купаться.
«Вот тебе и ромб в шаре!» – с досадой и стыдом думает он.
Человек-ЧП
Лечу это я, лечу!
М/ф по сказке В. М. Гаршина «Лягушка-путешественница»
История, которую поведал автору товарищ N, произошла довольно давно – четверть века назад точно, не менее.
Она была рассказана как анекдот и называлась повествователем конкретно и чётко: «Человек-ЧП».
Автор, прослушав её, рассмеялся, потом призадумался, потом погрустнел. Потом решил, что не годится она для написания, ибо выдержана не в его стиле и духе.
Но, поразмыслив ещё, понял, что характер героя стоит того, чтобы отступить от традиций.
Тот ещё характерец – вспыхнувшая лампочка! Свету от неё! Блеску! А уж треску – когда перегорит!
В момент, когда произошло событие, пилот Коля работал в малой авиации на Дальнем Востоке. Он летал на АН втором, в низовьях Амура, – опылял поля, раскинувшиеся между многочисленными притоками великой реки.
Был в те счастливые годы Коля молод и весел, спортивен, строен и холост.
Жил в общежитии на третьем этаже гостиницы, находившейся невдалеке от аэропорта.
И любой его приход в комнату коллег сопровождался очередным бурлескным рассказом.
Так произошло и в тот раз.
«По жизни» Коля со Стасиком занимались тем, что распыляли удобрения над полями.
Работа эта, надо заметить, тяжёлая и неблагодарная.
Хорошо говорить: «Человек летает! Человек живёт и дышит небом! Он любит небо!»
Со стороны вроде даже романтика.
На самом же деле разбрасывание удобрений c воздуха – дело грязное, скучное и даже вредное, потому что и дышать там особенно нечем.
Как-то Коля заглянул в соседнюю комнату коллег-авиаторов на третьем этаже, попросил «пригоршню» крутого одеколона, поскольку собирался на свидание «с та-а-акой дамой» и поведал о приключившемся с ним когда-то инциденте.
С его слов, тот достопамятный июльский день был жарким и душным.
Под крылом расстилался привычный пейзаж: жёлтые поля, зеленоватые поля, коричневые поля, серые дороги между полями. Вот над этими разноцветными четырёхугольниками, словно методично заштриховывая их карандашными линиями, и мотался кукурузник, в котором сидели Коля и Стасик.
В бункере у них лежало чуть больше тонны сухих гранулированных удобрений.
Процесс казался однообразным, малосодержательным и нудным.
Внизу на конкретном объекте опыления всё казалось жёлто-однотонным – пшеница отколосилась и жадно наливалась спелостью.
Вдали просматривались синие красивые рукава Амура, а в стороне виднелся военный аэродром, где происходили учебные полёты.
И вот, глядя на примелькавшийся и поднадоевший пейзаж под крылом, Коля заметил на поле прогалину.
Среди ярко-жёлтых, блестевших под солнцем пшеничных колосьев ясно выделялась хорошо вытоптанная или примятая небольшая полянка, а на ней лежали две загорелые нагие женские фигуры – в центре золотого великолепия.
Стройные фигурки сразу привлекли к себе внимание убаюканных надоевшим агрономическим процессом, но вмиг встрепенувшихся младых авиаторов.
Коля прекратил сбрасывать удобрения – то ли нитраты, то ли фосфаты (автор, да простит его взыскательный читатель, не силён в подробностях агрономической науки), снял респиратор, снизился метров до семи и прошёл над оазисом.
Неудачно уединившиеся девушки подняли головы и долго смотрели вверх на начавший кружить над ними АН второй.
Воодушевлённый Коля призывно помахал им крыльями!
Соблазнительные обнажённые нимфы прикрылись сарафанами и засмеялись – это было видно.
Коля, как ему казалось, почти явственно услышал этот хрустальный, похожий на звон колокольчиков, смех.
Девушки быстренько надели сарафаны – красный и синий (хороша палитра, а?) – и, задрав прелестные головки, смотрели на две смутно, но всё же различимые молодые счастливые и довольные мужские физиономии, уставившиеся на них из окошек аэроплана.
– Чур, моя та – блондинка в красном сарафане! – перекрывая шум мотора, крикнул Коля Стасику.
– Ладно, командир! – отозвался тот.
Стасику и на самом деле больше понравилась темноволосая девушка. По общим очертаниям, конечно, но это неважно.
Сверху они казались ослепительными красавицами. Да и много ли надо молодым людям, соскучившимся от монотонной работы, полным сил, здоровья и жизнерадостных желаний?
– Что делать будем? – спросил Стасик.
– Ты давай – пиши записку, прикрепи её к вымпелу, и сбросим им, – сразу решил-придумал Коля.
Под вымпелом подразумевался любой тяжёлый попавшийся под руку предмет.
– Что писать-то? – Стасик уже вырывал из блокнота лист бумаги и держал наготове карандаш.
– Пиши, что мы работу закончим и в шесть часов к ним приедем. Пусть ждут!
– На чём приедем, Коль? – любознательно поинтересовался тугодум-Стасик.
– На велосипедах! – уверенно ответил Коля.
– А где возьмём? – опять притормозил второй пилот.
– Да, найдём у наших! – отмахнулся от его занудной педантичности находчивый авиатор.
– Хорошо, командир, готово! – Стасик быстренько настрочил текст.
– Припиши там, слышь? Что если согласны, пусть руками помашут!
Стасик добавил необходимое в текст послания, приклеил изолентой записку к пассатижам и сбросил получившийся вымпел вниз.
Пассатижи упали недалеко от девушек.
Те подбежали, подняли импровизированный вымпел, прочитали записку и дружно помахали руками развернувшемуся и ещё раз пролетевшему над ними самолёту, из которого на них восторженно смотрели две расплывшиеся в широченных белозубых улыбках авиаторские физиономии.
Коля для вящего «эффекту» ещё раз махнул красавицам «серебряным крылом» и полетел делать дело – но подальше от полянки, чтобы не портить девушкам, да и себе тоже, экологическую обстановку.
Через энное количество времени работа была закончена.
Коля со Стасиком предвкушали, как сейчас прилетят в аэропорт, быстренько примут душ, переоденутся, возьмут велосипеды и махнут в поле. Время они рассчитали точно. И даже от нетерпения шли с опережением графика.
Напоследок, возвращаясь на аэродром, Коля решил пролететь ещё разок над прелестницами, махнуть крылом и рукой. Полюбоваться и удостовериться, что Дульсинеи на месте и ждут своих Дон-Кихотов. Если кому-то не нравятся такие наименования (всё-таки рыцарь был в годах и взаимностью своей дамы похвастаться не мог), назовём их иначе: две Пенелопы и два Одиссея. Ну, или там два Пера Гюнта и парочка пребывающих ещё в цветущем юном возрасте прекрасных Сольвейг.
Впрочем, знакомством с Пером Гюнтом Коля похвастаться не мог. Он хотел только получить удовольствие от созерцания сверху двух стройных соблазнительных тел. Прелестницы, надо напомнить, изначально загорали нагишом – не зря же они уединились и скрылись подальше от глаз людских.
Уже издали Коля со Стасиком заметили заветную полянку и летели прямо на неё.
Подойдя поближе, они увидели два лежавших невдалеке от «делянки» велосипеда.
В сердце у Коли сразу появился и зашевелился неприятный холодок.
Встревоженный пилот подозрительно и с нехорошим предчувствием взглянул вниз и увидел в «своём» оазисе, в «своём» «парадизе», мечты о котором лелеял последние часы, четыре фигуры.
Две были в красном и синем сарафанах – нимфы или полевые русалки (кому как угодно), а две нагло облачены в военную форму цвета хаки. Красок в палитре прибавилось.
– …! Ты глянь! – только и смог растерянно сказать Стасик.
– …! Вояки! – воскликнул оскорблённый в лучших чувствах Коля. – С аэродрома своего гады прикатили!
Он с досады демонстративно низко и угрожающе-мстительно, метрах на пяти, пролетел над оазисом.
Четыре фигуры, подняв головы, посмотрели на него вверх.
Ревнивый Коля в сердцах погрозил блондинке кулаком.
Он был взбешён.
Да к тому же недавно он расстался со своей Настей, потому что увидел её на улице с другим молодым человеком. А Коля к Насте относился трепетно, можно сказать, даже любил. Ну, насколько сильно, серьёзно и глубоко, остаётся только предполагать и догадываться. Но удар по самолюбию и самооценке он схлопотал тогда хороший, увесистый и ощутимый.
Очередная «измена» на сей раз незнакомой светловолосой Дульсинеи в красном сарафане повергла его в шок и ярость.
Снаряд, словно специально, плюхнулся в ту же воронку.
Картина, увиденная под крылом, разбередила ещё незажившую и свербящую Колину рану. И жестоко напомнила о потере, а точнее, об уязвлённом чувстве попранного собственного, Колиного, достоинства.
Сильно обиженный авиатор пролетел над «местом преступления» ещё раз.
– А чё? – рассказывал он «в ходе своего визита» заворожённым слушателям на третьем этаже аэропортовской гостиницы. – Несколько килограммов у меня на борту ещё было. Я развернулся, пошёл назад – на них, открыл бункер и высыпал остатки.
И улетел, и скрылся из глаз в бескрайнем ясном голубом небе, отомстил то есть – всему неверному, непостоянному и коварному женскому роду.
Вот прямо почти бабелевская «конармейская» «Соль»: «И сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли и республики».
Не так трагично, конечно, поступил прямолинейный Коля, но ощутимо – опылил, так сказать. Хорошо, что только гранулами.
– Так, Коль! – возражали ему слушатели на третьем этаже. – Откуда ж они знали-то, КТО к ним приехал? Вы ж написали, что на велосипедах! И те – на велосипедах!
– А мы написали, во сколько приедем? – грозно вопрошал оскорблённый Коля.
– В шесть! – отвечали внимательные слушатели-авиаторы.
– А было пять! – обвинительно кричал Коля. – Мы ж – ради них! Спешили! Торопились! Рассчитывали!
– Ну, мало ли! Что, они вас в лицо, что ли, разглядели и запомнили? – защищали бедных Сольвейжек сострадательные зрители-соседи.
– А пусть знают! – с жаждой справедливого возмездия в голосе строчил Коля. – Нечего! Они, что? Не видели, что мы гражданские, а те военные? По самолёту что – не видно?
– Так девушки ж, Коль! Они ж не различают! Им – по барабану!
– Должны различать! Что, в школе не учились? С луны свалились?
– Так вояки ж, может, тоже что-нибудь им сбросили, пока над ними летали? И тоже договорились – встречу назначили. Как и вы! Может, они, вообще, первыми её застолбили?
– Тем более! – рычал и рокотал, как камчатский вулкан, Коля. – Ишь, какие нашлись! Тогда не надо было руками нам махать! Обнадёживать!
– Так они ж их за вас, наверное, приняли! – пытались вразумить разбушевавшегося «мавра» трезвомыслящие друзья-авиаторы.
Но Отелло был непробиваем.
– Думать надо! – упёрто твердил он и потрясал воздух своим пудовым кулаком.
О настроении Стасика повествователь умолчал. Или просто ничего о нём не знал.
Автор же додумать сей нюанс не в состоянии.
А Коля закончил прения, получил свою порцию одеколона, вытер мокрыми ладонями свежевыбритые щёки, вздрогнул всем телом, потряс головой, сказал «бр-р-р!» и убежал на свидание.
О моральном и физическом состоянии пострадавших история умалчивает. Но, надо полагать, своё неудовольствие они выразили, потому что авианачальство за тот злополучный инцидент Колю поругало и даже как-то наказало, хоть и «не больно».
Со временем Коля вырос и стал командиром АН-24.
Но это уже другая его феерическая история.
