Loe raamatut: «История России в лицах. Книга первая»

Font:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Святая из Пскова

– Благослови, матушка, в поход…

Широкоплечий, могучий воин, сняв шелом, преклонил колени перед ее ложем.

Княгиня устало опустила веки:

– Видишь – я больна… Куда хочешь уйти от меня? Когда похоронишь, – отправляйся куда захочешь, благословляю тебя на подвиги ратные…

Князь Святослав не мог не исполнить последнюю волю умирающей. А она лежала в своей светлице, слушала звонкие голоса внуков, игравших во дворе, и вспоминала… Всю свою жизнь вспоминала, с того самого дня, как плыла она на лодке по реке Великой и встретила на берегу своего суженного. Молодой князь Игорь охотился в тех местах и отбился от своей свиты…

– Кто ты? – ошеломленно спросил Игорь, глядя на «лодочника».

Еще не отошедший после многочасовой гонки за оленем, он сначала обрадовался тому, что так внезапно появилась на реке эта лодка, и теперь можно было переправиться на другой берег и продолжить охоту. Но потом глянул на того, кто держал весла – и все забыл. Перед ним была девушка, почти девочка, удивительной, неповторимой красоты. Светлоглазая, светловолосая, стройная – истинная богиня Лада.

– Кто ты? – повторил свой вопрос Игорь. – Как звать тебя?

– Зачем тебе имя мое?

Голос был негромкий, но звучный, точно журчание речных струй.

– Люба ты мне, – выдохнул Игорь. – Будешь моею! Вот только к берегу пристанем…

– К лицу ли тебе, князь, девицу силой к греху склонять? Ведь мне после этого не жить…

Она произнесла это так просто, без малейшего страха или даже робости, что Игорь враз опамятовался.

– Тогда сватов пришлю. Скажи только, кто ты.

– Люди Ольгой зовут.

– А родичи твои кто?

– Изборские князья, – усмехнулась девушка.

Совершенно потрясенный, Игорь так и не вымолвил больше ни слова, пока лодка не пристала к берегу.

– Ну, прощай, князь, – сказала Ольга, вновь берясь за весла. – Доброй тебе охоты.

Через месяц к родичам Ольги пожаловали сваты от самого князя киевского. Игорь сдержал слово: он не мог забыть бесстрашную красавицу, «дивную в девицах и разумом светлую» Ольгу. И вскоре сыграли свадьбу. Юная псковитянка стада великой княгиней киевской.

Молодые зажили в любви и согласии, только вот детей у них долго не было. Ольга втихомолку и к ворожеям обращалась, и волхвов просила за нее перед богами заступиться – ничего не помогало. Время шло, княгиня становилась уже немолодой женщиной. И когда почти потеряла надежду, появился в Киеве странный человек в черных одеждах. Назвался Григорием, смиренным иноком. Говорил слова чудные о едином Боге, пострадавшем за грехи людские, и о том, что уверовавшие в него, обретут вечную жизнь и блаженство.

Ольга слушала – и не знала: верить тому или не верить. Но тем, кто поверил иноку и отринул прежних богов, приняв крещение, дозволила иметь в Киеве свой храм и никаких притеснений им не чинили. А через какое-то время после возведения храма поняла, что зачреватела, наконец. Через двадцать с лишним лет после свадьбы! В такие-то годы уже внуков нянчат…

Она не сказала мужу: боялась сглазить нечаянную радость. Да и Игорь готовился к новому военному походу – на греков. Вернулся со славой и богатой добычей, а дома его ждала любимая жена и… новорожденный сын, которого отец нарек Святославом. Только шептались в Киеве, что слишком уж младенец похож не на князя-отца, а на ближнего боярина Игоря, воеводу Свенельда. Шептаться-то шептались, только свечку никто не держал. Но вскоре Игорь пресек зловредные слухи, назначив Свенельда наместником в углических землях. С тех пор воевода бывал в Киеве только изредка.

Мирно протекли три года. Сын подрастал, Ольга успокоилась, только самые ближние ее боярыни видели иногда, как смотрит княгиня в окошко, словно поджидает кого-то. Слышали, как вздыхает иногда ночью, ворочаясь без сна на пышной постели. Но на людях Ольга всегда была приветлива, величава, ровна со всеми и мужу покорна. А что вздыхает – так то доля такая, женская, счастья чуть, а печалей – немерено.

Князь Игорь дома бывал наездами: то за данью отъедет, то в поход уйдет. И все чаще мыслями Ольга бывала в скромной церкви христиан, число которых в Киеве множилось из года в год. Судилось ей, что, отрекись она от богов предков, прими новую веру – и начнется у нее совсем другая жизнь. Но скоро стало ей не до этих мыслей.

Игорь отправился за очередной данью к древлянам. Но уже на обратном пути его дружина начала роптать: мало – де взяли на сей раз, дружины других воевод в богатых доспехах щеголяют, кладовые у них от запасов ломятся, а княжьи воины – точно нищие среди них. На беду свою Игорь послушал дружинников: большую часть с уже взятой добычей отправил в Киев, а с меньшей частью вернулся в Искоростень, чтобы потребовать у древлян еще дани. Те же рассудили по-своему:

– Повадился волк в овчарню, так и будет ходить, пока всех овец до единой не перережет. Так и этот: если не изведем его, сами погибнем.

Игоря и горстку его дружинников убили ночью в лесу, там же закопали и их тела. Только одного оставили в живых, чтобы сообщил киевлянам страшную новость. А сами стали думать, как избежать мести за содеянное, ибо понимали, что не простит Киев убийства своего князя, а со всей киевской дружиной воевать – это не десяток воинов во сне зарезать. Одна надежда была: Святослав, наследник и теперь князь Киевский еще мал, четырех годочков не исполнилось, а мать его, княгиня Ольга – всего лишь женщина, хоть и слывет мудрейшей государыней.

Древляне думали, как избежать мести за убийство Игоря, а Ольга оплакивала погибшего мужа. Без слез оплакивала, чувствуя, как печаль вытесняется из ее сердца жгучей, непереносимой ненавистью. Игоря убили – и зарыли в лесу, как разбойника, как тать, словно падаль какую. И не гореть погребальному костру – ладье, на которой душа храброго воина отправится в Валгаллу, чтобы возродиться там для новой жизни. Не будет там у него ни оружия, ни любимого коня, ни доспехов, ни утвари богатой, ни припасов, ни рабов, ни наложниц – всего того, что полагается забрать с собой знатному викингу.

И любимая жена не сможет взойти на погребальную ладью, чтобы последовать за мужем. Хотя… Вряд ли бы Ольга решилась на такой поступок, ведь сын был еще слишком мал, чтобы остаться одному. Она должна была остаться при Святославе в Киеве, как говорили в старину, матерую вдовой, матерью наследника престола, сидеть на вдовьем стольце, управлять своими землями. Но прежде всего она должна была отомстить за убитого мужа: старинный обычай требовал крови за кровь. И Ольга отомстила…

– Княгиня-матушка, ладья пристала! Под самым Боричевым подъемом!

Ближняя боярыня запыхалась, поднимаясь по крутой лестнице в светлицу к княгине, в глазах у нее застыл ужас, смешанный с изумлением.

– Мало ли лодий пристает… – недоуменно приподняла брови Ольга.

– Так ведь древляне приплыли…

– Кто-о-о?!!!

Не веря ушам своим, Ольга оглянулась на сидевшего в светлице Асмуда, пестуна юного князя Святослава, и Свенельда, который после гибели Игоря вернулся в Киев и стал правой рукой княгини. Но и на их лицах было лишь непомерное изумление: такой наглости от убийц Игоря никто не ожидал.

– Прикажи, государыня, они и трех шагов по земле не пройдут, – опомнился, наконец, Асмуд.

– Сначала в темницу посадим, – хмуро подал голос Свенельд, – а там уж…

Но Ольга уже взяла себя в руки и на ее лице даже появилось какое-то подобие улыбки. Впрочем, от этого подобия у обоих опытных и бесстрашных воинов мурашки по телу принимали.

– Не нужно, – спокойно сказала Ольга. – Дорогим гостям всегда рада, даже если незваными являются. Пусть приходят невозбранно ко мне на двор. Наверное, не просто так приехали, может быть, расскажут что-нибудь диковинное.

И древлянским послам позволили проехать по киевским улицам, которые поразили этих лесных жителей своим великолепием. А уж от княжеского каменного терема, да от позолоченных и посеребренных идолов, стоявших подле него, гости и вовсе пришли в великое смятение. Такой пышности, такой роскоши они и во сне никогда не видели.

А в главном покое терема их поджидала прекрасная, величавая женщина, сидевшая на резном деревянном кресле искусной работы. Даже вдовьи одежды не могли затмить прославленной красоты княгини Ольги.

– С чем пожаловали? – приветствовала она онемевших послов.

За ее спиной переглядывались Асмуд и Свенельд, уже посвященные княгиней в тайный замысел и весьма им довольные.

– Приехали сватать тебя, госпожа, – промолвил, наконец, старший из послов. – Мужа твоего не вернешь, нашему князю Малу такая супруга, как ты, под стать будет.

Мгновенно сверкнувшую молнию ярости в глазах княгини послы не заметили, так быстро опустила она долу глаза, якобы смущенная неожиданным предложением.

– Мужа твоего мы убили, – продолжал осмелевший посол, полагавший, что княгиня ошеломлена неожиданной честью, – ибо муж твой, будто волк, расхищал и грабил. А наш князь – хороший, пойди замуж за князя нашего, за Мала.

– Любезна мне речь ваша, – произнесла, наконец, княгиня. – И то правда, что мужа мне не воскресить, так не век же вдовою безутешной слезы проливать… Только вы меня почтили и я вам честь оказать хочу, чтобы видели все мои люди, как я отношусь к древлянам и к их лучшим людям. Завтра утром пришлю за вами особых посланцев, станут они звать вас ко мне на пир, а вы не идите, упирайтесь, говорите так: «Не поедем на конях, и пеши не пойдем, понесите нас в ладье нашей на княгинин двор». Вас и принесут, а сейчас идите…

Древляне, вне себя от оказанного им приема, довольные и важные, вернулись на ладью – ждать завтрашнего утра. Ольга долго смотрела им вслед, а потом оборотилась к советникам своим:

– Велите копать на теремном дворе яму. Да поглубже. И чтобы никто об этом не знал, кроме нас с вами.

– Что ты задумала, матушка? – изумился Асмуд, который не отличался стремительностью и изворотливостью ума. – То древлян в ладье на двор нести, то яму там копать…

Лицо же Свенельда вдруг просветлело и он хитро ухмыльнулся в усы:

– Для того, боярин и яму копать станем, чтобы сватов особо почтить.

Ольга одарила его долгим, благодарным взглядом. Впрочем, они давно уже понимали друг друга с полуслова, а кое-кто намекал, что словами и не ограничиваются. Но если и посещал воевода опочивальню вдовы-княгини, то досконально никто о том не ведал, да и болтать лишнее охотников не находилось: Свенельд был на расправу крут и скор, а княгиня… Одним богам было ведомо, что могла измыслить эта необыкновенная женщина.

Всю ночь рыли на теремном дворе огромную яму, а наутро Ольгины посланцы с нижайшими поклонами явились на берег, к ладье древлян:

– Зовет вас княгиня к себе для чести великой.

Древлянские послы, раздувшись от гордости и спеси, ответили, как им велела Ольга:

– Не едем ни на конях, ни на возах, ни пеши не идем! Несите нас в ладье к будущей жене князя нашего Мала!

Княгинины люди притворно закручинились и застенали:

– Охти нам, подневольным! Господин наш убит, а княгиня хочет идти за вашего князя! Будь же по – вашему.

И без того умом недалекие, напрочь забыли древляне варяжский обычай: умерших друзей и соратников в последний путь несли на плечах в ладье. И «поплыли» послы навстречу своей судьбе, не поняв даже, что несут их не к парадному крыльцу терема, а куда-то в сторону. И опомниться не успели, как полетели вместе с ладьей в глубочайшую яму, переломав себе при падении все, что можно.

Тогда на краю ямы появилась Ольга во вдовьем платье и, чуть склонившись, спросила:

– Довольны ли вы честью?

– Ох, – донесся стон из ямы, – пуще нам Игоревой смерти.

– Закапывайте, – велела княгиня и сама бросила вниз первую горсть земли.

Так и зарыли неудачливых сватов живьем.

– Довольна ли ты, матушка? – хмуро осведомился Асмуд, которому поединок с врагом в чистом поле был куда больше по душе, чем такая изощренная месть.

– Нет, – отрезала княгиня. – Это только начало. А теперь посылайте гонцов в Искоростень, к князю Малу. Пусть сообщат ему, что киевский народ мало чести увидел для своей княгини в столь малом посольстве сватов. Пусть присылают самых именитых, самых богатых, самых отважных – лучших. Тогда и сватовство заладится.

И снова усмехнулся Свенельд. Он-то знал: ладья – это только первый этап. Ольге нужен был еще погребальный костер, и он не сомневался, что она своего добьется. Засомневался он только в одном: а знал ли он вообще всю глубину ума и меру жестокости женщины, ближе которой у него не было в целом свете?

Древляне ничего не заподозрили. Их не встревожило отсутствие вестей от первого посольства: загулялись люди в хлебосольном Киеве, вкушают почести, воздаваемые им княгиней и ее дружиной. Собрали новое посольство – лучших людей, как и желала княгиня, – и отправили его в Киев.

И снова красная горница в княжеском тереме. И снова улыбчивая и приветливая Ольга предлагает дорогим гостям… обмыться в бане, дабы чистыми явиться на великий пир. Сваты согласились, начисто забыв о том, что у всех народов издревле существовал обычай обмываться перед решающей битвой и, если придется, чистому встретить смерть. А уж обмывать покойников перед погребением…

В бане их и заперли надежно, а потом подожгли с четырех углов. Заживо сгорели новоявленные сваты, цвет земли Древлянской, славный погребальный костер получился в память князя Игоря. Только… и этого Ольге было мало. Уже ни с кем не советуясь, она отправила гонца к самому князю Малу, чтобы возвестить ему:

– Вот иду сама к тебе, дабы стать твоей супругой. Но повели справить у стен города погребальную тризну по мужу моему покойному. Пусть это будет знаком примирения между нами.

И не обманула: выехала вслед за гонцом с небольшой дружиной в Искоростень. Возглавлял дружину Свенельд, который и ответил древлянам на вопрос, где же два посольства сватов?

– А следом идут, – спокойно молвил он. – Вместе с Игоревой дружиной.

Древлянцам бы сообразить, что дружина Игоря давно ими же и перебита, что не могут живые люди сопутствовать мертвым. Нет, не поняли. Явились на поминальную тризну неподалеку от Искоростеня. Только князь Мал не вышел: решил, что много чести будет оплакивать убитого врага. На какое-то время он этим отсрочил свой смертный час, но ненадолго.

Над могилой Игоря под стенами Искоростеня Ольга повелела насыпать высокий бугор – доныне видимый, как уверяют, близ сего места – оросила его слезами и… Началось веселое пиршество. Меды древляне наварили отменно-крепкие, а дружинники княгини лишь подливали его в чарки хозяев. Наконец, Ольга подала Свенельду чуть заметный знак, ей подали коня и она с малой частью отряда отъехала прочь от города. Оставшиеся же воины выхватили мечи и истребили всех пришедших на тризну древлян – едва ли не пять тысяч человек полегло на месте. Вся земля вокруг погребального холма пропиталась кровью.

Но и этого княгине было мало, чтобы утолить свою жажду мести. Вернувшись в Киев, она собрала многочисленное войско и вновь выступила походом на Искоростень против жестоко наказанных, но еще не покоренных древлян. Только тут понял князь Мал всю опасность положения. Но, помня, как легко одержал верх над князем Игорем и его дружиной, вывел свое войско против киевлян. И тут окончательно успокоился и даже развеселился: во главе киевской дружины находился… четырехлетний князь Святослав. Он сидел на коне в полном воинском облачении с крохотным копьем в руках.

Когда же Святослав метнул это копье и оно вонзилось в землю у самых ног его коня, хохотало уже все древлянское войско. Но не зря же говорят: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Свенельд поднялся на стременах и гаркнул:

– Князь уже начал, последуем, дружина, за князем!

Не прошло и часа, как большая часть древлян оказалась либо убитой, либо тяжело раненой, а оставшиеся спаслись бегством в Искоростень и укрылись за его высокими стенами. Не раз и не два впоследствии позавидовали они тем, кто пал на поле брани. Но человеку, к счастью, не дано предвидеть свою судьбу.

Все лето киевская дружина осаждала Искоростень. Наконец, Ольга послала к осажденным гонца с грамотой, в которой говорилось:

«Все города и поселения ваши уже покорились Киеву и платят ему дань исправно. Одни вы упорствуете, хотя припасы ваши заканчиваются и силы на исходе. Сдавайтесь, заплатите мне малую дань, и я уйду с миром».

Древляне и рады бы были поверит в такую удачу, только дань им платить уже было нечем. Но киевская княгиня, столь жестокая в своей мести, оказалась вдруг очень милосердной:

– Дайте мне с каждого двора по три голубя и по три воробья. Я не желаю возлагать на вас тяжкой дани, как муж мой, потому и прошу мало. Дайте мне мало – и я уйду.

Только изощренный ум мог бы понять: княгиня требует только… князя Мала, больше ей от древлян уже ничего не нужно. Но такого умника среди осажденных не нашлось. Они собрали требуемое Ольгой и послали ей с поклоном. Она ответила:

– Вот и покорились вы мне, и дань принесли. Ступайте же в свой город, а я завтра вернусь в Киев.

Древляне с радостью исполнили ее требование и, возвратясь в город, ждали с нетерпением, чтобы киевское войско удалилось. Но с наступлением темноты город запылал, охваченный огнем, который загорался, казалось, повсюду. Это Ольга повелела привязать зажженный трут с серою ко взятым ею птицам и пустить их на волю: они возвратились с огнем в гнезда свои и произвели общий пожар в городе.

Те жители, которые хотели спастись бегством из горящего города, попали в плен, а княгиня, приговорив некоторых старейшин к смерти, велела продать остальных в рабство, а немногих оставшихся в городе обложила новой тяжкою данью. И только тогда пресытилась местью убийцам своего мужа. Затем в сопровождении дружины вместе с малолетним сыном объехала все Древлянские земли, устанавливая налоги в пользу государственной казны.

Несмотря на страшное начало своего владычества над древлянами, Ольга впоследствии прославилась среди них благодеяниями мудрого правления. По крайней мере, все ее ночлеги и места, где она, следуя тогдашним обычаям, забавлялась ловлею зверей – долгое время были для сего народа предметом какого-то особенного уважения и любопытства.

Князь Святослав рос и мужал. Когда же пришла пора подыскивать ему невесту, Ольга выбрала княжну из далекого западного племени угров (нынешняя территория Венгрии), а сама удалилась из Киева в Вышегород, находившийся в семи верстах от стольного града. Что, впрочем, не мешало ей активно вмешиваться как в государственные дела, так и в личную жизнь своего сына.

Летопись так повествует о тех временах:

«И управляла княгиня Ольга подвластными ей областями Русской земли не как женщина, но как сильный и разумный муж, твердо держа в своих руках власть и мужественно обороняясь от врагов. И была она для последних страшна. своими же людьми любима, как правительница милостивая и благочестивая, как судия праведный и никого не обидящий, налагающий наказание с милосердием, и награждающий добрых; она внушала всем злым страх, воздавая каждому соразмерно достоинству его поступков, но всех делах управления она обнаруживала дальновидность и мудрость. При этом Ольга, милосердная по душе, была щедродательна нищим, убогим и малоимущим; до ее сердца скоро доходили справедливые просьбы, и она быстро их исполняла… Со всем этим Ольга соединяла воздержанную и целомудренную жизнь, она не хотела выходить вторично замуж, но пребывала в чистом вдовстве, соблюдая сыну своему до дней возраста его княжескую власть».

С некоторых пор Ольга действительно пребывала в «чистом вдовстве»: любимый Свенельд утонул, переправляясь через реку во время одной из поездок по княжеству. Ольга оплакивала его тайно, а к себе все чаще призывала того самого инока Григория, которому в свое время дозволила построить первый в Киеве православный храм. И размышляла о чем-то – часами, сутками, иной раз до зари просиживая над непонятными, толстыми фолиантами…

Угрская княжна, христианка Мария, родила Святославу двух сыновей – Ярополка и Олега. Святослав не позволил крестить своих сыновей, хотя Ольга уже колебалась. Ходили слухи, что она и сама тайно приняла христианство. Пока только слухи. Княгиня жила тихо, пестовала внуков, ладила со снохой и… почти не видела сына: окончательно возмужав, Святослав все больше времени проводил в военных походах, бывая в Киеве лишь наездами. Так что бразды правления все равно оставались фактически в руках его матери: молодая княгиня в государственных делах ничего не смыслила, да и крепким здоровьем не отличалась.

Была у Ольги еще одна забота: до заключения законного брака Святослав взял в наложницы рабыню – ключницу Малушу, девицу редкой красоты. Малуша и родила первого внука Ольге – Владимира. Печальная ирония судьбы заключалась в том, что Малуша была дочерью того самого древлянского князя Мала, который безуспешно сватался к Ольге. Жениться на Малуше Святослав не мог, но впоследствии сделал своего внебрачного сына новгородским князем.

А еще позже Владимир стал киевским князем, а затем – тем самым человеком, который крестил Русь. И пока Ольга была жива, оставался ее любимым внуком, которого следовало защищать и от сводных братьев – законных наследников Киевского стола, и от бояр, презиравших «робича», то есть дитя рабыни. За детские обиды Владимир потом расквитался с боярами, круто взяв бразды правления в свои руки и ограничив боярскую вольницу. Но это – совсем другая история.

Ольга старела, хотя старела красиво. И к пятидесяти с лишним годам поняла: нужно ехать за истинной верой к ее первоисточникам – в Константинополь (по-русски Царьград). Как мудрая правительница, видела она на примере Византийской империи, что недостаточно забот лишь о государственной и хозяйственной жизни. Необходимо было заняться устроением религиозной, духовной жизни народа.

Сделав свой выбор, великая княгиня Ольга, поручив на время Киев сыну, отправилась с большим флотом в Константинополь. Древнерусские летописцы назовут это деяние Ольги «хождением», ибо оно соединяло в себе и религиозное паломничество, и дипломатическую миссию, и демонстрацию военного могущества Руси.

«Ольга захотела сама сходить к грекам, чтобы своими глазами посмотреть на службу христианскую и вполне убедиться в их учении об истинном Боге», – повествует житии святой Ольги.

С большой пышностью прибыла Ольга в Константинополь и была с великим почетом принята императором, двором и патриархом, который и крестил русскую княгиню, сопроводив это таинство пророческими словами:

«Благословенна ты в женах русских, ибо оставила тьму и возлюбила Свет. Прославлять тебя будут сыны русские до последнего рода!»

При крещении русская княгиня удостоилась имени святой равноапостольной Елены, много потрудившейся в распространении христианства в огромной Римской империи н обретшей Животворящий Крест, на котором был распят Господь. Подобно своей небесной покровительнице, Ольга стала равноапостольной проповедницей христианства на необъятных просторах земли Русской.

Восприемником Ольги от купели, ее крестным отцом стал сам император – Константин Багрянородный. Император старался достойным принять свою крестную дочь и сам позднее описал все подробности приемов. Когда Ольга прибыла во дворец, за нею шли особы Княжеские, многие знатные госпожи, послы Российские и купцы, обыкновенно жившие в Царьграде. Константин и супруга его, окруженные придворными и вельможами, встретили Ольгу, после чего император приватно беседовал с нею в покоях императрицы. В один из дней был устроен великолепный обед в парадном покое дворца. Во время обеда играла музыка, певцы славили величие Императорского дома и его знатную гостью.

Послы Российские, знатные люди Ольгины и купцы обедали в другой комнате; потом византийцы дарили русских гостей деньгами. Сама Ольга получила 200 милиаризий, а другие менее по соразмерности.

К этим вполне достоверным известиям о пребывании Ольги в Константинополе народное баснословие прибавило, в нашей древней летописи, невероятную сказку, что Император, плененный ее разумом и красотою, предлагал ей руку свою и корону; но что Ольга отвергла его предложение, напомнив восприемнику своему о духовном союзе с нею, который, по закону Христианскому, служил препятствием для союза брачного между ими. Но это, повторюсь, не более, чем красивая легенда. Во-первых, Константин имел супругу; во-вторых, Ольге было тогда уже не менее шестидесяти лет. Она могла пленить его умом своим, да, но красотою…

В Киев Ольга вернулась с иконами, богослужебными книгами – началось ее апостольское служение. Она воздвигла храм во имя святителя Николая над могилой Аскольда – первого Киевского князя-христианина, и многих киевлян обратила ко Христу. С проповедью веры отправилась княгиня на север. В Киевских и Псковских землях, в отдаленных весях, на перекрестках дорог воздвигала кресты, уничтожая языческие идолы.

Святая Ольга положила начало особенного почитания на Руси Пресвятой Троицы. Из века в век передавалось повествование о видении, бывшем ей около реки Великой, неподалеку от родного села. Она увидела, что с востока сходят с неба «три пресветлых луча». Обращаясь к своим спутникам, бывшим свидетелями видения, Ольга сказала пророчески:

– Да будет вам ведомо, что изволением Божиим на этом месте будет церковь во имя Пресвятой и Животворящей Троицы и будет здесь великий и славный град, изобилующий всем.

На этом место Ольга воздвигла крест и основала храм во имя Святой Троицы. Он стал главным собором Пскова – славного града русского, именовавшегося с тех пор «Домом Святой Троицы». Таинственными путями духовного преемства через четыре столетия это почитание передано было преподобному Сергию Радонежскому.

11 мая 960 года в Киеве освятили храм Святой Софии – Премудрости Божией. Этот день отмечается в Русской Церкви как особый праздник. Главной святыней храма стал крест, полученный Ольгой при крещении в Константинополе. Храм, построенный Ольгой, сгорел в 1017 году, и на его место Ярослав Мудрый воздвиг церковь святой великомученицы Ирины, а святыни Софийского Ольгина храма перенес в доныне стоящий каменный храм Святой Софии Киевской, заложенный в 1017 году и освященный около 1030 года.

Апостольские труды княгини встречали тайное и открытое сопротивление язычников. Среди бояр и дружинников в Киеве нашлось немало людей, которые, по словам летописцев «возненавидели Премудрость», как и святую Ольгу, строившую храмы. Ревнители языческой старины все смелее поднимали голову, с надеждой взирая на подрастающего Святослава, решительно отклонившего уговоры матери принять христианство.

«Повесть временных лет» так повествует об этом:

«Жила Ольга с сыном своим Святославом, и уговаривала его мать креститься, но пренебрегал он этим и уши затыкал; однако если кто хотел креститься, не возбранял тому, ни издевался над ним… Ольга часто говорила: „Сын мой, я познала Бога и радуюсь; вот и ты, если познаешь, тоже начнешь радоваться“. Он же, не слушая сего, говорил: „Как я могу захотеть один веру переменить? Мои дружинники этому смеяться будут!“ Она же говорила ему: „Если ты крестишься, все так же сделают“. Он же, не слушая матери, жил по языческим обычаям, не зная, что если кто матери не слушает, попадет в беду, как сказано: „Если кто отца или матерь, не слушает, то смерть примет“. Он же к тому еще и сердился на мать… Но Ольга любила своего сына Святослава, когда говорила: „Да будет воля Божия. Если Бог захочет помиловать потомков моих и землю русскую, да повелит их сердцам обратиться к Богу, как это было мне даровано“. И говоря так, молилась за сына и за людей его все дни и ночи, заботясь о своем сыне».

Много скорбей пришлось пережить святой Ольге в конце жизни. Сын окончательно переселился в Переяславец на Дунае. Пребывая в Киеве, она учила своих внуков, детей Святослава, христианской вере, но не решалась крестить их, опасаясь гнева сына. Кроме того, он препятствовал ее попыткам утверждения христианства на Руси. Последние годы, среди торжества язычества, ей, когда-то всеми почитаемой владычице державы, крестившейся от Вселенского патриарха в столице Православия, приходилось тайно держать при себе священника, чтобы не вызвать новой вспышки антихристианских настроений.

В 968 г. Киев осадили печенеги. Святая княгиня с внуками, среди которых был и князь Владимир, оказались в смертельной опасности. Супруга Святослава к тому времени уже скончалась. Когда весть об осаде достигла Святослава, он поспешил на помощь, и печенеги были обращены в бегство.

Но едва лишь опасность миновала, Святослав снова собрался в очередной поход. Ольга, будучи уже тяжело больной, просила сына не уезжать до ее кончины. Она не теряла надежды обратить сердце сына к Богу и на смертном одре не прекращала проповеди:

– Зачем оставляешь меня, сын мой, и куда ты идешь? Ища чужого, кому поручаешь свое? Ведь дети Твои еще малы, а я уже стара, да и больна, – я ожидаю скорой кончины – отшествия к возлюбленному Христу, в которого я верую; я теперь ни о чем не беспокоюсь, как только о тебе: сожалею о том, что хотя я и много учила и убеждала оставить идольское нечестие, уверовать в истинного Бога, познанного мною, а ты пренебрегаешь этим, и знаю я, что за твое непослушание ко мне тебя ждет на земле худой конец, и по смерти – вечная мука, уготованная язычникам.

– Мечта любого воина – умереть в бою, матушка. Благослови же в поход, мои люди алчут новой добычи и новых побед.

Ольга тяжело вздохнула и положила руку на грудь. Господи, дай сил удержать его подле себя хоть бы на время! Не допусти временной разлуки, пока не настала вечная!

– Сын мой, заклинаю тебя! Исполни хоть эту мою последнюю просьбу: не уходи никуда, пока я не преставлюсь и не буду погребена; тогда иди, куда хочешь. По моей кончине не делай ничего, что требует в таких случаях языческий обычай; но пусть меня погребут по обычаю христианскому. Не сжигайте тело мое, не смейте насыпать надо мною могильного холма и делать тризны.

– Но, матушка…

– … пошли в Царьград золото к святейшему патриарху, чтобы он совершил молитву и приношение Богу за мою душу и раздал нищим милостыню.

На глазах Святослава едва ли не впервые в жизни появились слезы. Жену хоронил – не плакал, сколько соратников проводил в последний путь – только губы закусывал, да злее в битвах становился. А тут… Ровно чья-то рука мягко легла на чело и смягчила жесткую душу прирожденного воина. И Ольга это почувствовала.

– Если бы ты принял истинную веру… – прошептала она.

Слезы мигом высохли на глазах Святослава и он выпрямился во весь рост: