Валяясь на той въевшейся в постижение постели под крышей, одурманенная оргазмом, Мира с язвительностью припомнила, как познакомилась с Варей. Что-то ширилось и невыносимо тепло сжималось внутри.

В тот день, первый день побега от родителей в аэропорт, они долго сидели в баре, дурачась и ведя себя развязно. Там оказалась Варя, которая, должно быть, когда-то нравилась Тиму и была знакома с ним по линиям смежных областей деятельности. Заинтригованные приятным совпадением, вечер они продолжили втроем.

– В таких отношениях же часто кто-то кому-то отказал, – заметила Мира, очарованная всплеском социальной жизни, когда Варя отлучилась в уборную.

Тим замялся.

– Она тебе? – спросила Мира не без укола, вмещающего шаткость собственной неполноценности и нежелание даже думать, что он может симпатизировать кому-то еще.

После пары пинт пива и нескольких часов в кальянных испарениях Мира не против была присоединения к ним хорошенькой новой знакомой. Она не знала, как отнесутся к этому остальные, предпочтя легкие манипуляции и чтение по лицам. Варя бы скручивала ей руки и щекотала волосами по подбородку, пока Тим снимал бы футболку. Без страха реализации это было захватывающе. Прекрасная незнакомка смотрела бы на них сквозь пряди, падающие на глаза. Взволнованно, не отрываясь. Сидя на полу, пока они танцевали древний экстаз с запястьями в деревянных символах.

Знал бы Арсений, которому Варя так и не рассказала, как долго она мечтала заставить его слиться с другой женщиной на своих глазах. Чтобы чувствовать контроль, одетой смотря на них из кресла и отдавая распоряжения. Но он и с самой Варей-то сладить не мог, не то что со второй женщиной, отчего и покупал чужие тела, нарушая чистоплотность.

Кретин! Она и познакомила их только затем, чтобы не потерять Варю. Мира видела, что та не готова переступить определенную грань социальных устоев, да и про себя могла сказать то же. Сама Мира же осталась бы для неспешного попивания разбивающегося кислыми ягодами вина. А инцидент с рекой заставил ее думать, что Арсений – подходящая для обеих кандидатура… Заботливый, чтоб его. Арсений, с которым роман было заводить болезненно и страшно, такой он тогда был… выше секса, нечто среднее между дядюшкой и молчаливым другом, изначально обрубившим всяческие поползновения в сторону фривольности. Выше нагадившего Тима. Мира мечтала иметь всех их у себя под боком, спаянных, выточенных под нее, ей благодарных, повязанных чем-то волнующим. А они разбегались, как тараканы. И Варя, и Арсений размышляли идентично ей в трусливом увертывании от непосредственных обязательств. А физическая сторона отношений вообще легла на них непреодолимым бременем.

39

Сквозь туман и молчание пережитого всплывал последний с Варей разговор, завершивший формирование мозаики ее образа.

– Я всегда знала, что я приемная, – начала Варя, и Мира почуяла, что главный ужас ее истории не в этом.

– Моя мать… моя истинная мать, которая воспитала меня, никогда не скрывала это. Одинокая женщина, из крайнего эгоцентризма она решила завести ребенка одна, без помощи мужчин. А, может, бесплодие по их милости ожесточило ее. Она была строга, неизменно указывала мне на все мои промахи и неудачи. Подчас она так сильно опекала меня, что переходила в тиранию. Оттого я, может, так рано и решила создать собственную семью. Тем не менее сейчас я понимаю, как тяжело ей было. Ведь у приемных матерей нет взрыва гормонов, помогающих любить собственных детей… А без этого детей любить невозможно. Биологических матерей можно заподозрить в нежелании, случайности, сомнениях по поводу рождения. Но с приемными матерями все просто. Они более честные и великодушные. Для меня это подвиг. Когда она умерла, у меня не осталось корней. Я родила сама, и послеродовой кошмар, в который я погрузилась, сподвиг меня искать биологических родственников, чтобы разобраться.

Варя запнулась, с трудом что-то обдумывая. Мира жалостливо смотрела на нее.

– Моя настоящая мать… Не была наркоманкой, проституткой. Это вполне состоявшаяся женщина с вышкой и другими детьми. Ими она, наверное, пыталась заштопать трагедию моего рождения. В результате изнасилования.

Мира сжала глаза. Она боялась смотреть на Варю, словно чудовищный поступок какого-то безымянного человека без лица и души двадцать шесть лет назад и на них отбросил свой гниющий отпечаток.

А Варя почему-то хотела продолжать. Наверное, она слишком долго молчала и боялась, что, не воспользуйся сейчас этим порывом, снова на годы окунется в безмолвие. С отчаянием человека, у которого вновь рушится шаткая конструкция тяжело выстроенной реальности, она кинулась рассказывать все Мире.

– Как можно любить себя, обрести покой? Я же знаю, чего стоила своей матери. Она не хотела моего появления, но я вообще не смею осуждать ее. Потому что люди не должны сталкиваться с таким выбором, это выше человеческих сил. Что ни выберешь в ее положении – заведомо проиграешь. Жизнь уже перечеркнута. Ты можешь ползать по земле, кривляться, что-то творить… Но это будет с тобой, как дыхание, неизменно на подкорке мозга. Я родилась с таким грузом и такой грязью, что лучше бы не рождалась вовсе. И протащила этот след дальше, на сына.

– Не надо так говорить, – решилась Мира разомкнуть уста, залитые солоноватой жидкостью.

– Что ты будешь доказывать? Про искупление, про то, что бог всех любит? Я прошла эти стадии. Они не сработали. Я понимаю, почему христианство учит такому – чтобы люди не сошли с ума от бессилия и отчаяния. Но я не могу поверить, что это какое – то испытание. Слишком жестоко для существа, которое нас якобы любит и направляет. Некоторые говорят о кресте и каре. И вот они вообще не люди. Я расцарапаю лицо любому, который решится сказать мне это в глаза. Люди всячески стараются объяснить подобные вещи, скинуть вину на пострадавших… Чтобы отогнать от себя страх, что мы ничего не понимаем о вселенной. В любой момент с нами может произойти что угодно. И происходит ежечасно без всякой судьбы и предназначения, без кары за прошлые грехи. Это просто сбой в системе, нелепая случайность. Потому что допустить, что какой-то высший разум намеренно делает это с кем угодно – невыносимо, отвратительно. Просто люди полны ненависти к себе подобным. Они вообще не понимают, чем должна быть эта жизнь. Мы пытаемся обелить гипотетический разум, отговариваясь, что люди сами виноваты в зле… Но по их же суждениям всесильный бог почему-то управляет нами и наказывает, когда ему заблагорассудится. И в то же время охотно дает совершиться преступлениям похуже. Похоже на средневекового правителя. Жить в мире, где зло случайно, еще как-то можно. Но жить в мире, где главный защитник и человеколюб допускает подобное, невыносимо. При мыслях об этом невозможно сохранить разум.

Мира не решилась вступать в дискуссию.

– Есть вещи, которые человеческое сознание не в силах переработать. Мне говорили, терапия поможет поставить все на места. Но совершенные факты же не замажешь, не вычеркнешь. Можешь только смотреть на них под иным углом. А если болезнь растет прямо из тебя, хладнокровно исследовать ее со стороны куда сложнее. Скажи, почему я бросила своего сына? Потому что мать бросила меня, с отвращением вспоминая, как над ней надругались и выкинули. А я теперь не могу смотреть на мужчин прежними глазами восхищения и ожидания поддержки. Мой мир рухнул. Так же как и мир моего сына, который всю жизнь будет маяться от вопроса, почему мать от него отреклась.

40

Мира вспыхнула идеей.

– Так и иди к нему. Прямо сейчас. Он же не виноват.

Варя горестно усмехнулась.

– Я не могу. При виде детей я думаю о женщинах, которые не хотели их появления. Жизнь которых разорвалась.

– Ты больна, Варя.

– Знаю.

– Пока не поздно. У тебя есть шанс залатать рубец, который начал твой биологический донор. Или продолжить цикл несчастья для всех вас.

– Я знаю все это. Но себя не заставишь.

– Тогда ты просто слаба.

В лице Вари что-то изменилось.

– У твоей матери новые дети, она залатала ими рану твоего рождения и отречения от тебя, – с запальчивым мессианством тараторила Мира. Еще никогда ей не казалось, что она так убедительна. – Твоя приемная мать залатала тобой раны абортов. Ты же можешь исцелиться собственным сыном. Миллионам матерей тяжело, Варя. Но они остаются с детьми, потому что есть что-то важнее трудностей и усталости. Есть высший круговорот любви. Чем больше любви даешь, тем больше отзеркаливается.

– А если нет любви? И давать ее не хочется?

– Так не должно быть.

– Твои рассуждения похожи на рекомендации взбодриться, когда человеку хочется в петлю.

– Уйдя, ты поступила не лучше, чем твой настоящий отец.

– Я знаю!!!

Варя вскочила и принялась метаться по комнате, выкрикивая стоны. Мира удивленно вспомнила, как считала ее категоричной просто потому, что та пыталась объяснить себе окружающее, систематизировать и прибрать его. Мира слишком часто обвиняла окружающих в том, что делала сама.

– Я знала, что в сторону нельзя увиливать! Я столько над собой работала!!! – надрывалась Варя. – Зачем я только тебе рассказала?!. Я по полкам все раскладывала, чтобы с катушек больше не слететь!!! А ты зачем это открыла все?!

– Может, ты не с той стороны работала, – иссохшими губами пробормотала Мира.

Собрав все свое мужество, Мира с трясущимися внутренностями добавила:

– Сейчас ты можешь либо продолжить демонический круг из несчастливых людей, вырастающих в несчастливых семьях, либо разорвать его и вырастить счастливого человека, которого любят. Может, в этом твое предназначение, хотя тебе кажется, что ты можешь только страдать и вопрошать, за что тебе все это. Но мы… мы лепим мир под себя.

Варя неожиданно притихла.

– Ты же сама говорила, что не веришь в искупление.

– Я говорила чушь от бессилия. Да и подумай – ты еще не совершила ничего непоправимого, жизнь не кончена, есть время. А представь, что все уже закончилось. Легче тебе станет?

Варя молчала. Но плечи ее приподнялись.

– Нет.

– Вот видишь – станет только хуже. Я понимаю, что ты ушла не от слабости. Но гораздо большей силой будет исправить все. Так легче будет в первую очередь тебе самой. Как бы я ни любила говорить, что мы все сами в ответе за себя, но ребенок в эту категорию не входит. Если это не смысл, то что тогда, Варя? Необходимость милосердия… Мы так отходим от этого, озабоченные собственным выживанием… Но зачем еще нужна жизнь тогда? Зарабатывать и тратить? Большинство из нас подсознательно понимает тупик этого.

Варя, остановив всклокоченные пряди прижатыми к шее ладонями, в каком-то гипнозе смотрела на Миру. Мира непреклонно следила за ней.

– Есть ситуации, – продолжила Мира, – когда выбор труден и кажется, что есть альтернатива. Но на самом деле альтернатива – это крах всего. После которого ты перестанешь уважать себя.

– А Арсений?

Мира заранее простила Варе то, что не смог бы простить третий угол их союза.

– Я скажу ему столько, сколько ты позволишь.

Мира вышла на балкон. В комнате Варя что-то сбивчиво тараторила по телефону. Она запиналась, вероятно, пережидая ор Арсения. Что теперь? Придется ехать к нему, объясняться… Договаривать то, что не договорено. Она обязана ему и не может отступиться, хоть этого и хочется больше всего. Она сама себя поставила в безвыходность – выбора нет, хоть и кажется, что он есть. Сделка с совестью в ее ситуации несет лишь один исход. Защищать Миру никто не собирался, да ей и не нужно это. Приходилось переступать через себя и соприкасаться с внешним миром. Стараясь быть милее и не резать людей за каждый их промах.