Loe raamatut: «Нетелефонные разговоры с учительницей физики», lehekülg 3

Font:

– Понятно. Ты вначале говорила о ритме жизни. У музыки тоже свой ритм. Может, определенная музыка резонирует с тобой, и поэтому не все музыкальные произведения сильно на тебя действуют, некоторые оставляют равнодушной, а некоторые раздражают. Я не могу больше ничего придумать.

– Значит, опять резонанс?

– Значит, так.

***

– Здравствуйте, Ирина Викторовна. У меня появилась новая привычка. Я сижу и разговариваю сама с собой, чувствую, что мне не хватает ясности мышления. Я даже не могу иногда проанализировать ситуации, в которые попадаю, делаю это задним числом, когда бывает поздно. Я такая наивная, меня все подставляют, и моя родная сестра, и моя лучшая подруга. Я всегда думала, что с близкими людьми надо быть искренней, правдивой. Если честно, то я и незнакомым людям не могу соврать. Вот меня и используют. Мне какие-то роли отводят, внушают что-то, а я все принимаю за чистую монету. И вот теперь я заставляю себя думать. Я говорю себе, сиди и думай. Думай. Мне тяжело, мысли перескакивают. Теперь я анализирую, кто что сказал, зачем сказал, чего от меня хотят этим добиться, нужно ли мне это? А еще я заставляю теперь продумывать свои действия. Я хочу научиться размышлять, решать оптимально свои проблемы. Я хочу стать умной, рассудительной и скрытой.

– Как это, – скрытой? Как скрытая масса во Вселенной, что ли?

– Я не знаю про скрытую массу во Вселенной. Я хочу скрыть свои слабые места, чтобы не знали, куда больнее давить. Мне надо научиться выдержке и молчанию. Не говорить и не делать шагов, которых от меня добиваются другие, но мне вредящих. Я часто не владею своими эмоциями, не могу отступить, если чувствую недостаток сил, не могу избегать конфликтов, принимаю неправильные решения, даю обещания и выполняю их, даже если мне это противно. Словом, даю другим давить на меня и выжимать из меня то, что им надо. А я хотела бы сама управлять ситуацией. Знаете, как в шахматах, рассчитывать многоходовые партии. А пока я, как пешка.

– Как ты себя разложила на множители! Самый первый и простой совет, – изучай Карнеги. Когда-то эта книга была моей настольной. Она многому меня научила. И я сейчас намного увереннее чувствую себя среди людей. Научить себя общению с людьми конечно очень важно, но еще важнее научиться управлять собой. Только потом ты научишься управлять ситуацией с большим или меньшим успехом. И ты права, тонко подметила, – ничто не делает человека таким тяжелым для манипуляций, как его замкнутое молчание. Раковина молчания скроет своего моллюска. Улыбка Джоконды не поделится своей тайной. Молчание – мощная защита и мощное оружие, смотря, для чего ты его применяешь. Почитай «Женщину в песках» или «Человек ящик», – это мои любимые вещи у Кобо Абе (больше люблю «Женщину»). Казалось бы, две противоположные проблемы он пытается высветить, но они дополняют друг друга и образуют единое целое. («Противоположности – не противоречия, а дополнения» – принцип дополнительности Бора – опять физика). С одной стороны, мучительное для человека непонимание и равнодушие других людей, с другой стороны, желание отгородиться от них, защитить свое самородное «я» от грубых чужих прикосновений, закрыться от мира, спрятаться. Желание стать личностью и обезличиться. Раковина молчания и коробка ящика играют схожую роль.

Конечно, надо научиться думать, молчать и говорить когда считаешь нужным. И главное, – никто не может быть хозяином твоих мыслей, кроме тебя. Ты никому не обязана давать в них отчет, кроме себя. Ты имеешь право на свое мнение и на то, что бы его не высказывать(!). Ты имеешь право на свое замкнутое пространство и свои законы в нем. Ты имеешь право подумать перед ответом, и не позволяй себя торопить, когда принимаешь решение. Ты имеешь право быть собой и не стесняться этого. Разберись со своими недостатками и работай с ними, но не комплексуй, верь в себя. И еще. Обрати внимание, часто нас критикуют, что бы навязать свою волю. Очень осторожно обращайся со своей и чужой критикой. Люди, критикующие нас, сами далеко не образцы, но умей выделить основное зерно. Какой бы злобной и несправедливой критика не казалась, в ней есть доля правды. Вот эту долю найти труднее всего, а надо. И пока ты не научишься говорить себе правду, все будет зря. Не будет расти твой дух, не будет становиться сильнее твоя личность, не научишься владеть собой, не научишься ставить цели и добиваться их реализации. Понимаешь, именно для определения собственных целей и необходимо быть предельно откровенной с собой. Почему одни добиваются успеха в жизни, а другие прозябают? Ответ простой до крайности, – они этого хотели. И все. Потому, что в каждый момент нашей жизни мы выбираем. И из этих точек выбора образуется траектория нравственного и материального движения к тому, кто мы есть, и что у нас есть. И здесь нельзя себе врать. Потому, что выбор мы делаем сами, как бы на нас не давили обстоятельства, люди. Можно искать легкие пути, можно, стиснув зубы, долбить по ночам матанализ, работать санитаркой, мыть подъезды. Что будешь делать ты, если будет очень трудно? Сможешь ли собрать свою волю? Симон Соловейчик (автор книги «Учение с увлечением») считал, что безвольных людей не бывает. (А, – то! Знаешь, как тяжело двоечнику быть двоечником? Для этого надо регулярно прогуливать школу, не сидеть над уроками, не слушать в классе учителя, врать, изворачиваться, быть лишенным компьютера, телевизора, телефона, прогулок, да мало ли проблем у простого двоечника! Где же взять столько воли, что бы изо дня в день это все терпеть? И ведь выдерживает. Потому, что больше всего на свете он хочет быть свободным от учения. И это ему, при большом напряжении воли, удается. Ты, понимаешь, о чем я говорю?) Другое дело, что воля, как и цель, может быть осознаваемой или нет. В этих всех бессознательных вещах я не сильна, поэтому углубляться не буду. Я призываю тебя к определению с предельной откровенностью своих сознательных желаний и устремлений, определить среди них главные, сформулировать сознательные цели, а потом направить на их реализацию сознательную волю. Вот как-то так.

***

– Здравствуйте, Ирина Викторовна. Теперь вы меня прошлый раз загрузили. «Учение с увлечением» прочитала. Честно скажу, для меня это было интересно, но поздновато. А «Женщина в песках» тяжело идет. Замкнутость пространства, безысходность нервируют, раздражают. Сочетание каких-то фантазий с натуралистичностью поражает. Напрягает меня эта повесть.

– Подожди, дочитай до конца. Там очень тонко подмечен один психологический момент, отражающий наше восприятие действительности: зачем бежать, если успех побега стопроцентно гарантирован (зачем бежать, если можно бежать)? Каково, а? Интересная трансформация дома в тюрьму и тюрьмы в дом на уровне сознания человека. Больше я ничего не скажу, читай и думай сама. А как на счет сознательных желаний?

– Хочу в Питер на весенних каникулах с классом.

– А сильно хочешь?

– Больше всего на свете.

– Значит поедешь.

– Это вы серьезно?

– Абсолютно. А мне дожить бы до каникул, что-то четверть тяжелая.

– А зачем вы вообще в учителя пошли? Вот уж кем не хочу быть!

– Да и я не хотела.

– А стала. Противоречие.

– Да ведь желания осуществляются не одномоментно. Каждый раз был выбор. Попала я в школу, можно сказать, случайно, но осталась в ней сознательно. Я не жалею о своем выборе и работу свою люблю, и не боюсь даже в этом признаться, зная, на сколько непопулярна теперь эта профессия. Но было время, когда я ее ненавидела. Это было тогда, когда я плохо знала предмет и методику. Видишь ли, когда я училась, университеты не ставили себе основной задачей готовить учителей. Это сейчас не поймешь, где кого готовят. Пединституты стали университетами, а университеты учат будущих учителей. И я не хотела быть учителем (терпеть не могу слово учительница – образ прибабахнутой дурочки, созданный нашей культурой). И у меня ничего не получалось, и я не хотела, чтобы получалось, потому что не хотела оставаться в школе. Но когда я предстала перед окончательным выбором, и, может быть, впервые в жизни сознательно, без вранья, прикрас и пудрения мозгов проанализировала ситуацию, свои желания и способности, то решила остаться в школе. И с этого момента началось мое мучительное карабканье, иначе и не назовешь, к образу учителя, которым я бы хотела быть. Я определила для себя несколько заповедей, которые обязана была неукоснительно выполнять, что я и стараюсь делать до сих пор:

– уважать любого ученика;

– не лгать;

– быть самой собой;

– личные проблемы оставлять за порогом кабинета;

– не халтурить.

Так уж сложилось, что в классе я – это я. За дверью классного кабинета, я играю какие-то роли. И только приходя в класс, я прихожу к себе. И мне не надо отгораживаться ширмой от детей. Я снимаю все экраны, я открыта и беззащитна перед ними. Мне иногда делают больно, и тогда я страдаю. Но! Вот блаженство, когда ученики смеются над моими шутками, когда мы понимаем друг друга глазами, и не надо слов. Когда, в принципе не важно, какой ты ведешь предмет. Ведь дело не в этом, а в том, что мы вместе учимся жить. Когда я не знаю, где кончаются мои ученики и начинаюсь я, и наоборот. Когда они – это я. Мои ученики приходят и уходят. Кто-то говорит, что любит, кто-то обижается на меня и, может быть, захочет забыть меня, конечно на это есть причины. Кого-то я угнетаю, кого-то раздражаю. Некоторые при встрече отвернутся, так было уже, может быть, я обидела кого-то, и меня не простили. Было на моем учительском пути всякое, и каждый ученик, до которого я не достучалась, с которым мне было тяжело, учил меня трудной науке понимать людей. И как бы кто из моих учеников ко мне не относился, я навсегда останусь с ними в их жизни, а они – в моей. Я вошла в них и прошла сквозь них, как комета проходит через солнечную систему. Я каждому из них отдаю, отдаю и отдаю себя. И чем больше я отдаю, тем больше становится того, что можно отдать. Я люблю наблюдать, как девчонки и мальчишки превращаются в девушек и юношей, как растут и самоопределяются их личности. И я до сих пор влюбляюсь в своих учеников, и мне очень тяжело с ними расставаться…

В общем, поняла, почему я работаю учителем? Потому, что люблю это дело. Вот так. И все. Пока, Татьяна, всего тебе хорошего.

***

– Здравствуйте, Ирина Викторовна. Фрейда читаю, «Толкование сновидений».

– Ну, ты взялась! И что, получается?

– Как-то не очень.

– У меня тоже только с третьего раза стало получаться. Образования потому что не хватает, а интересно. Сны, ведь это тоже наша жизнь, причем не малая ее часть. И если будешь понимать их, то может быть, лучше разберешься в тайных пружинах, движущих тобой. Вот на что я обратила внимание. Мы сон не видим, а чувствуем. Нам снятся не картины, события, действия, а нам снятся наши дневные чувства. Мы прочему-то ночью снова их переживаем. Причем, как правило, это не сильные, всепоглощающие, а какие-то скользящие, едва коснувшиеся нас, не завладевшие нами в полной мере, чувства. Такое впечатление, что наше подсознание днем собирает их, откладывая полноту чувствования на ночь. Как будто днем не хватило возможности осознать эти чувства, и сознание отложило этот процесс на ночь. И мы ночью снова переживаем эти второстепенные, мимолетные чувства, а все действия во сне как видеоряд, видео клип с них. Конечно, чувственная матрица наших снов зависит от впечатлений дня и от общего нашего состояния. Но вот что мне не понятно: какой такой закон, и какой механизм объединяет во сне несоединимое какой-то, зачастую, сюрреалистической логикой? Что и зачем управляет нашим сознанием во сне, заставляя помнить, знать, верить в то, чего никогда не было. Что это? Фантазии на тему наших мимолетных дневных чувств? Не знаю. Но мне кажется, что мы видим во сне то, что чувствуем, а не чувствуем то, что видим. Т. е. именно наши чувства и их анализ превращаются в общую картину сна. И еще я заметила, что даже беглый анализ сна позволяет определить общий жизненный тонус на будущий день. По каким-то, тебе одной известным кодам, ты чувствуешь, – сегодня все получится, или – сегодня по жизни, – как по тонкому льду. Я пытаюсь прислушиваться к своим снам, правда, не всегда успешно.

– Мне никогда не снится тот, кого я сильно хочу увидеть.

– Когда ты хочешь увидеть его хотя бы во сне? А он не снится. Ты знаешь, мне сейчас пришла в голову мысль, а может это защитная реакция? Я имею в виду то, что нам не снятся наши сильные переживания. Если от потрясений не уходить ни днем, ни ночью, то выдержит ли наша психика? Не сойдешь ли с ума от боли? Когда-то мне было очень тяжело, и только ночь и сон спасали меня. В это время я сочинила гимн ночи.

«Как бы трудно день ни начинался, что не нес бы он с собой, – настанет благословенная ночь. Она даст отдых, она успокоит, примирит, поможет привыкнуть к тому, чего нельзя забыть. Бывают в жизни особые долгие часы, которые с радостью бы я выкинула, вычеркнула из своей жизни и памяти, но их надо научиться терпеливо проживать. Надо проходить данный путь мужественно и без суеты, шаг за шагом, минута за минутой. Как бы не была тяжела ноша, ее надо нести. И если я еще жива и здорова, то, какие бы неприятности не ждали меня днем, придет неторопливо ночь и будет лечить мою душу. Она обнимет мое сердце, смягчит его удары. Она коснется горящего лба, успокоит мои мысли, она поможет превозмочь боль. Пока я жива и здорова, наступит благословенная ночь и убаюкает меня в своих нежных объятиях, и даст мне силы идти завтра снова».

Вот такой у нас сегодня получился разговор. Радостных снов тебе, Татьяна.

***

–Здравствуйте, Ирина Викторовна. Вы оказались правы, я еду в Питер. Я не могу ничего терпеливо проживать, хочу скорее сесть в поезд, только об этом и думаю. Хорошо бы закрыть глаза и открыть их уже в Питере.

– Ах, какие мы щедрые!

– В каком смысле?

– В прямом. Не торопи время. У него есть удивительное свойство, когда его торопишь, оно идет медленнее. Зато потом, когда оглядываешься назад, оно стягивается в точку. Время, прожитое во всепоглощающем ожидании, как бы выпадает из жизни. Чувство ожидания вытесняет любые другие. Потом этот отрезок жизни воспринимается как провал, как будто его не было. Приведи себя в порядок, войди в нормальный ритм жизни, делай привычные дела и получай от них удовольствие. Все придет и уйдет в свое время, не торопи щедрой рукой драгоценные мгновения своей жизни.

Ласковой ночи тебе, моя дорогая.

***

– Здравствуйте, Ирина Викторовна. Как вы думаете, если мне не нравится Платонов, можно мне за это двойку ставить?

– Ты задаешь очень интересный вопрос. У меня сразу возникла мысль, а почему я не спрашиваю у своих учеников, нравится ли им, скажем, закон Ома для участка цепи или уравнение Менделеева – Клайперона? Ведь сказал же Эйнштейн о постулатах Бора, что это наивысшая музыкальность в области мыслей. Надо мне подумать об эмоциональном отношении к физическим законам и явлениям! А на твой вопрос отвечаю, я не знаю, за что вам на литературе ставят двойки, но я бы не поставила тебе двойку за то, что тебе не нравится этот писатель, более того, я не поставила бы тебе двойку и за то, что ты не понимаешь его. Но когда хорошо знаешь творчество писателя, разве его не понимаешь?

– Можно понимать, но не принимать.

– Тогда давай по порядку. Почему тебе не нравится Платонов?

– Да у него же на каждом слове спотыкаешься. У всех нормальных писателей в предложении речь идет о чем-то одном. Например, о погоде, об одежде, о чувствах. У него же так наворочено, что пока разберешься, час пройдет. А как он слова подбирает друг другу: «терпеливо дружили, заспав утомление от мысли, срабатывать каменное горе»! И людишки у него какие-то убогонькие, и все их проблемы вывернуты изнутри.

– Вот, вот. Это ты хорошо сказала. Самую суть его уловила, а не заметила. Именно обычный человек и его внутренние проблемы. Я тебе скажу честно, когда я впервые открыла его рассказы, у меня с первых строчек захватило дух. Я никогда ничего подобного не встречала. Чевенгур был для меня откровением.

– Вы что, это читали просто так, потому что нравилось?

– Ты даже не можешь представить, какое я при этом получала удовольствие! Я прочитала в один присест все, что у меня было, и что я смогла найти Платонова. Ты только подумай, у него каждое предложение, каждое словосочетание как мини поэма. А эффект-то от чего? От кажущегося, на первый взгляд, несообразия, противоречия. Потом улавливаешь смысл, который от этого становится еще глубже. Как стереокино. Непривычное объединение, кажущееся противоречие создает объемность образа. Скажем, та же фраза – «терпеливо дружили». Ну, зачем терпеливо дружить? Не дружи. А ведь дружим и терпим, и чем прочнее дружба, тем большего обоюдного терпения она требует. Подожди, я возьму Чевенгур, там у меня отмечены наиболее потрясные места, как вы говорите. Вот – «негромкое издевательство», – каково?! Разве такое бывает? А если подумать, – бывает. Или – «не капали во всеуслышанье слезы». Эта фраза вызывает внутренний протест, потому что какими-то физическими характеристиками (слышание – звук), осуществляется попытка описать такую тонкую материю, как чувства. И, однако же, эта попытка Платонову удается. А вот платоновские шедевры – «опечалился взором, однообразие задумчивости, глаза испортились от впечатления обойденного мира». Это самое малое. На каждой странице необычный взгляд на обычное, но тайное, что не всем на показ. Платонов описывает человека маленького, но проблемы у него большие, потому что величина проблемы определяется тем, как близко она нас касается. И знаешь, есть элитарное искусство, которое понимают немногие, а есть народное творчество. Платонов для меня как яркая сочная вышивка на деревенском полотенце, замысловатая вязь красными петухами по белому. Он как будто словами вышивает образы, каждое слово с другими сочетается как отдельный узор.

– Меня он просто утомлял, я начинала читать и бросила. Не интересно и скучно.

– Я тебе сейчас прострою логическую цепочку, а ты попробуй, найди в ней изъян. Скучно, потому что не интересно. Не интересно, потому что не понимаешь. Не понимаешь, потому что не хочешь понять. Стоит барьер: не хочу, не буду. Вот и получается, не захотела разобраться и записала автора в неинтересные. Так что я думаю, что два ты получила за то, что не захотела понять Платонова. А? Кстати, часто ли тебе скучно?

– Сейчас, когда я начала вести дневник и думать, мне почти не бывает скучно. Даже когда я одна. А на уроках иногда такая скукотень!

– А я долгое время вообще не понимала, что это такое, – скука? То ли ритм жизни был напряженным, то ли постоянное самокопательство не давало скучать? А как ты себе определяешь, что такое скука?

– Думаю, что это когда надо делать то, чего не охота, или вообще делать нечего.

– А вот в словаре Ожегова написано: – «скука – томление от отсутствия дела или интереса к окружающему». Я думаю, что скука – это отсутствие интереса к жизни в данный момент.

– Я не согласна. К примеру, я сижу вчера на истории. Историк у доски мельтешится, что-то выписывает, на карту показывает, а мне так скучно, так домой охота. Интерес-то к жизни есть, ведь охота домой, а скучно.

– Правильно, но дело в том, что если тебе здесь и сейчас не интересно быть (я имею в виду урок), ты ждешь, когда это все кончится, то ты теряешь время на томительное ожидание. Ты ждешь, когда тебе будет интересно. А в процессе этого бесполезного ожидания ничего не происходит, и жизнь как бы замирает, останавливается. Но остановка в жизни это маленький шаг назад. Отсюда я делаю вывод: скука это деградация.

– Вот это уж слишком. Что, гении, не скучали что ли?

– Ты задаешь вопрос, на который я не смогу дать вразумительный ответ. Во-первых: я не знаю, скучают гении или нет. Во-вторых: гений для меня это что-то запредельное, и как развивается его личность для меня, – тайна. Тебе не кажется, что мы начинаем слишком глубоко копаться. При слишком глубоком проникновении в проблему можно дойти до абсурда. Простой пример тебе приведу. Передо мной лежит ученическая линейка. Я тебя спрашиваю, из чего она состоит? Ты начинаешь перечислять структурные формы материи, а потом будешь вынуждена признать, что линейка состоит из пустоты. (Помнишь, «атом невероятно пуст!»). Конечно абсурд кажущийся, на самом деле мы доходим не до абсурда, а до границы своего понимания. Вот мы до нее и дошли. И давай на этом отдохнем.

***

– Здравствуй Татьяна, как дела?

– Да так. Ни шатко, ни валко. Сплошная неопределенность. Не знаю теперь, поеду ли в Питер. У родителей напряженка с деньгами. Еще не знаю, куда поступать? И с подругой не мир и не ссора.

– В общем, как сказал бы наш друг семьи, выпускник МФТИ, – устойчивая неопределенность в жизни.

– Именно, устойчивая.

– И как ты ее переносишь?

– Злюсь.

– Я тоже раньше сильно нервничала даже из-за малейшей неопределенности. Теперь мне кажется, что такая реакция есть разновидностью истерии определенного рода («определенного рода» – означает этакое размазывание смысла при недостатке знаний). Но ты сильно не пугайся, маленький истеризм даже полезен. А если говорить серьезно, то вполне можно научиться спокойно жить в условиях устойчивой неопределенности. Вся проблема в том, чтобы неопределенность из бессознательного раздражителя перевести в сознательный, т. е. в определенную неопределенность. Вот так. Ни больше, ни меньше. А для этого надо сначала думать, а потом ждать. После некоторых событий, если произойдут, снова думать и снова ждать. Получишь пошаговое «разрешение» неопределенности. Думать и ждать – занятие не из легких. Надо уметь становиться сторонним наблюдателем за самой собой, что поможет охладить страстное желание решить все здесь, немедленно и так, как тебе сейчас хочется. Чтобы научиться ждать, надо научиться хорошо владеть собой (задача все усложняется). Да и думать надо уметь. Видишь ли, думать, – это не перекидывать мысли – штампы с места на место в своем сознании, не смаковать свои чувства, не составлять прогнозы, а что скажет Мария Ивановна из соседнего подъезда. Думать – это все равно, что осуществлять попытку построить общую теорию по частному вопросу. И все должно быть как в настоящей теории: основные положения, опыты и наблюдения, выводы и следствия. Творческий этап думанья находится в выявлении основных закономерностей и в правильно сделанных выводах, в разработке стратегического плана жизни в ситуации неопределенности. Уф! Одним словом, необходимо продумать, выверить варианты поведения по схеме: если – то, и рассчитать возможности развития ситуации. Причем, мой опыт говорит о том (к сожалению), что ни один рассчитанный вариант, с какой бы большой долей вероятности не был определен, все равно в точности не идет. Т.е. при прогнозе всегда надо закладываться на непредвиденные или неучтенные обстоятельства. При таком подходе сознательно выжидаешь, когда ситуация созреет для действий или пережидаешь, чтобы действия не потребовались вообще. Надо научиться рассчитывать многоходовые партии, как ты говоришь. Как же это трудно иногда. Ведь есть еще чувства и эмоции!

Я всегда любила определенность, но «разложив себя на множители», примерно так, как ты это сделала недавно, пришла к выводу, что моя любовь к определенности – прямой путь к ограниченности. И я сознательно стала себя учить жить в состоянии неопределенности. Я заставляла себя рассчитывать свои шаги и чужие, продумывать многоходовые и разновариантные партии. Для меня такое поведение было трудно осуществимо потому, что я излишне искренна по своей природе. А многие мои проблемы были результатом действия закона Беллингса: «– половина трудностей происходит оттого, что мы слишком быстро говорим «да» и недостаточно быстро «нет»». И еще я не злопамятна, но это не моя добродетель, а лень или жадность. Мне не хочется тратить свою энергию на собирание чужого зла, – легче простить и забыть, чем помнить и воздавать по заслугам. И вот что получается. Человека устойчиво неопределенного (таких людей не очень любят, помнишь, – я с детства не любил овал), как большой шар, трудно схватить, удержать. Им трудно манипулировать. Он сам знает, как ему управлять собой. В своих действиях он руководствуется мотивами не определенными окружающими. Устойчивая неопределенность может быть и прикрытием, и внутренней политикой человека. То и другое требует и сил и ума.

***

– Здравствуй, Татьяна. Почему у тебя сегодня такой кислый голос?

– Ситуация из устойчивой неопределенности перешла в устойчивую определенность.

– Тоже хорошо. Определенность энергетически менее емкая. А что случилось?

– Мои родители получили какой-то очередной аванс, и я понесла деньги за путевку. А там, у классной, я узнала, что моя лучшая подруга не едет с нами потому, что едет с другой группой. Я не поверила и позвонила ей.

Мы с ней так мечтали об этой поездке! Она мне сказала, что я сама в этом виновата, она не хочет ехать со мной, что я ее не понимаю, я грубая, эгоистка, я плохой друг; поэтому она не поедет со мной. Вот так.

– Да подожди ты, не реви.

– Она же предала меня, предала! Как вы не понимаете.

– Понимаю. Я. Тебя. Понимаю. Наверное, все мы или многие через это проходим. Вот, послушай. В детстве у меня часто менялись подружки. Я с ними не ссорилась, но, утратив к ним интерес, переставала с ними общаться, и отношения прекращались сами собой. Одна женщина, – соседка, это заметила, что является фактом для меня до сих пор удивительным, и сказала мне об этом. Я не знаю, что ею руководило, но в моем сознании ее слова засели и разрослись в комплекс «я – плохая подруга», что я не умею дружить (каких только комплексов тебе не постараются привить окружающие, если ты внешне не защищена, а внутренне зашугана). И я стала учиться дружить. У меня появилась новая подруга, и сейчас я благодарна судьбе за то, что это произошло в моей жизни. Но тогда отношения наши складывались очень непросто, потому что она имела свои представления о дружбе, а я должна была соответствовать им и ее критериям друга. В противном случае, – объяснение моих обязательств, моих ошибок, обиды. А обиды – самое тяжелое. Мне было больно от ее упреков, что я такая плохая, не умею дружить и не умею любить своего друга, – а должна. Но было и много хорошего и трогательного в наших отношениях. Читая ее письма, я нахожу в ее словах и тепло, и заботу обо мне.

Я доверяла ей абсолютно, верила, что только она одна понимала меня лучше других (как это важно для подростков!), только она одна говорила мне настоящую правду про меня. Но она и мучила меня этой правдой. Ее ранимость, тонкая чувствительность (или все-таки, лучше сказать чувственность), ее глубокое и какое-то уже недетское восприятие мира, обостренное чувство справедливости, бесконечная любовь к литературе, умение наблюдать и разбираться в людях, заставляли более внимательно относиться к ней и к жизни вообще. Общаясь с ней, мне все время приходилось работать над собой. Я не замечала, как она понукает мной, каким тоном разговаривает со мной. Я хотела стать хорошим другом, интересным человеком, я хотела соответствовать ее требованиям. Да, я была преданна своей подруге безоговорочно, а ее поведение объясняла озабоченностью моим совершенствованием. Я не сомневалась, что нужна ей и дорога, и она хочет сделать меня еще лучше, – детский максимализм (зачем ей это было надо?) Дело доходило до того, что я вообще переставала верить себе и в себя, я теряла свои контуры и очертания, я не знала, есть ли во мне что-либо хорошее? В наших отношениях было мало легкости и много претензий. Может, это явилось одной из причин ее «предательства», как я тогда считала. Моей подруге был поставлен ультиматум другой ее подругой: я или она. Я не выдержала конкуренции и меня ждала отставка, – явная, сознательная, с «объявлением в газетах». Официальная версия была такова: я не достойна дружбы по причине моего несносного характера и плохого отношения к подруге (возможно, это было правдой, но трудно в нее верить, когда очень стараешься быть хорошей). Получилась какая-то двойная правда. Мне дали отставку потому, что я плохая. Поскольку я верила своей подруге, то сочла справедливым, что она меня обвинила в нашем разрыве (я еще не знала тогда, что от меня просто избавились, – есть лучше, достойнее). И вот тогда, Татьяна, со мной произошел первый душевный коллапс. «Что же мне теперь делать?», – спросила я вслед за отставкой. «Вот видишь, тебя волнует, что делать, как себя вести и больше ничего», – сказала она. А я оказалась в шоке, в эмоциональном ступоре. Что ж, – меня бросили. Ладно. То, что я далека от совершенства, она и раньше говорила мне об этом. То, что внешне мои эмоции не проявили моих чувств, тоже было поставлено мне в минус. Потому что это лишний раз доказывало, что я черствая эгоистка. Итак, – я плохая. Со мной из-за этого не хотят дружить. Как же мне, – плохой жить дальше? Несколько дней вселенная моей души падала и падала сама в себя. Коллапс души – это больно и страшно. Хорошо, что рядом оказались мама и школьные подруги, они не дали мне загрызть себя окончательно. Я училась жить без нее, я училась ценить и любить себя. Я мучительно выходила из коллапса. Разрыв прочной, энергетически емкой связи тяжел, и он переживается как болезнь. Но все же после болезни наступает выздоровление и это возвращение к жизни обостряет и обновляет чувства. Вдруг понимаешь, что без этого человека можно радоваться солнцу, весне, ветру, наслаждаться музыкой, видеть и любить других людей, делать что-то хорошее потому, что хочется, а не потому, что, – обязан. Пережив болезнь душевного разрыва, я стала взрослее. Потом были ее попытки примирения, наши отношения внешне вроде бы наладились, но главное было оборвано. Таких близких подруг у меня больше не было. Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Ни у кого из людей не было со мной расстояния душевной близости равным ее. Она меня многому научила, и я ей очень благодарна. А на счет предательства так скажу, – его не было. Если человек ценит свои интересы выше твоих – это его право. А у тебя есть право ценить этого человека, и относится к нему сообразно этой цене. И все. Наберись сил стать самодостаточной (для решения проблем хватит тебя одной потому, что все твои проблемы внутри тебя), люби и уважай себя, разреши себе существовать такой, какая ты есть, верь себе. Увидишь, подруга вернется к тебе. Всего хорошего, Татьяна.

***

– Здравствуйте, Ирина Викторовна.

– Как Питер, живой?