Кровавый рассвет

– Понятно.

– Надеюсь, что к тебе не являются всякие тени, сын.

– Нет, что ты, что ты, отец. Я говорю про то, что мне нравится другая девушка, и быть верным Екатерине Бурской я не смогу.

– Тогда сделай так, чтобы тебя и твою женщину никто не видел. Просто не попадайся.

– Побойся Бога, папа.

– Иди, давай отдыхай.

– Хорошо, отец.

Я налил бокал рома и поднялся наверх. Усевшись на кровати, я стал погружаться в себя, постепенно опустошая бокал. Моему удивлению не было предела. Голова была заполнена, казалось, что от мыслей она вот-вот треснет.

«Что же мне делать? В моих руках лежат сердца Анны и Лизы. На моих плечах лежит смерть врага семьи моей. От меня зависят судьбы: моя и отца моего. Если я не понравлюсь Екатерине Бурской и ее матери, то погибну. Моя мама за несколько дней до смерти видела ту самую тень, что я видел когда-то в поле и в собственном отражении. До разговора с отцом я считал самоубийц слабаками. Мое убеждение отныне разрушено. Моя мать не видела тени, пока ее не начал лечить врач Грылева. Меня стали навещать странные видения после дуэли с Щетининым. Мне кажется, что Вицер может что-то знать, так как он уже осматривал мою рану. Он точно что-то знает, но боится сказать об этом мне и отцу. Ах! Анна, как же я хочу видеть тебя сейчас, как же мне не хватает покоя, который я обретаю только рядом с тобой. Я начинаю понимать своего отца. Он находил радость и покой в маме. Я нахожу покой в Анне, радость я нашел в Лизе. Лиза, какая же ты глупая, глупая, потому что связалась со мной. Ах! Как же тяжело все это. Кто эта Екатерина Бурская? Я хотел быть с моей Аннушкой и Лизой. Зачем все это, зачем?». Я лег на кровати и расправил руки. Мне захотелось спать. Я закрыл глаза и уснул, не раздевшись толком.

Прошло два дня, два скучных дня в раздумьях. Я почти не покидал свою комнату, совсем не хотелось видеть кого-либо. Только один раз мне пришла записка от Лизы, в которой оставила пару слов и Аннушка:

«Григорию Думову

Гришенька, дорогой, я волнуюсь за тебя, надеюсь, что у тебя все в порядке. За меня можешь не переживать. У меня все хорошо. Надеюсь, что увижу тебя на днях у Яснова, мы с Анной там будем. Как твоя рана? Люблю тебя, дорогой мой.

Твоя Лиза.

…

Григорий Павлович, я не могу без вас. Пишу скоро, без ведома Лизы. Я уже готова убить себя оттого, что не видела вас несколько дней. Мне больно, Григорий. Нам срочно нужно встретиться. Прошу вас, явитесь ночью к дому Двинских, во время бала у Яснова. Я дам вам знать, в который час вы должны явиться. Люблю вас.

Навеки ваша, Анна».

Я ответил на письмо двусмысленно, так, чтобы и Лиза не волновалась и радовалась, и чтобы Аннушка поняла, что я сам желаю встречи с ней. Больше я с Двинскими не связывался.

В день бала я проснулся рано утром. Мне пришлось снова увидеть несколько таких же ужасных снов, что и прежде. Переодевшись в какие-то старые штаны и накинув длинную рубаху, я вышел на улицу. Ярко светило солнце, пели птицы, в конюшне ржали лошади, Мария Андреевна бранила кого-то в курятнике, Сережа начищал повозку. Я подошел к нему.

– Доброе утро, Григорий Павлыч! – Басом крикнул он, наклонившись к колесу.

– Здравствуй, Сергей. Замечательная сегодня погода, не так ли?

– Согласен с вами, не ожидал я такой погоды, ночью дождь лил.

– Да, видно, – ответил я, поглядывая на лужи.

– Ваш конь уже заждался вас, Григорий Павлыч.

– Вот к нему-то я и направляюсь. Хорошего дня, Сережа.

– И вам того же! – Крикнул он мне вслед.

Я зашел в конюшню и вылетел оттуда уже верхом на Зевсе. Его шерсть блестела и переливалась на солнце. Мой вороной скакун словно плыл по ветру, так грациозен и высокомерен. Мы отправились в лес, на ту самую вишневую рощу, где был убит враг моей семьи. По дороге туда я не мог не налюбоваться картинами природы, встречавшимися на пути. Умиротворение вперемешку с вдохновением вызывало во мне всплески чувств. Чистый воздух, который я вдыхал полной грудью, зеленая трава, колышущаяся от ветра, солнце, греющее меня, белые облака, плывущие по небу, – все это наполняло меня такой легкостью, будто вот-вот и я сам взлечу на небо. Но что-то я все-таки старался не замечать. Что-то будто цепью за мной волочилось. Что-то большое и страшное, что-то, что я давно знал, но не хотел продолжать видеть. Я попытался ускорить своего коня, и он ускорился. Но как бы быстро я не летел, это чувство не отставало. Прибыв на место, я слез с коня и направился на своих двух в чащу леса, выше по холму, к той вишневой роще. В этом лесу была широкая аллея, ведущая вверх, и кое-где редко встречались деревянные лавки. Я остановился у одной из лавок, которая была уже почти на самом верху, и вспомнил одну госпожу, с которой прятался здесь несколько лет назад. Мы были вынуждены скрываться, потому что ее муж имел высокий чин и хорошую репутацию. Она так дорожила своим мужем, что не хотела портить его репутацию и поэтому виделась со мной на этой самой лавке. Смешно было, весело.

На холме я встретил толпу: судя по взглядам людей, они меня узнали. Только вот я их не знал. Мы любезно поздоровались друг с другом, и я поспешил удалиться. Мне стали противны эти люди одним своим присутствием, из-за них я не смог побыть наедине с местом дуэли. Пришлось спуститься с холма. Я отправился к Вицеру.

У Вицера дома, к моему удивлению, не было гостей. Такое редко бывает, чтоб у него не было никого. Бывали дни, когда Вицер сам отсутствовал дома, а гости у него находились. Интересный дом. Я зашел к нему в кабинет без стука, он внимательно, щурясь, глядел в какие-то бумажки.

– Здравствуйте, доктор! – сказал я громко.

– Ой, Господи! – испугался бедный старик.

– Да нет, Вицер, это всего лишь я.

– Здравствуй, здравствуй, Гриша. Ну зачем так пугать? – произнес он разочарованно.

– Прошу прощения, если напугал, я вовсе не хотел. – На самом деле, так я и хотел.

– Ладно. Какими судьбами, Григорий Павлович?

– Нам с тобой нужно провести серьезную беседу. Ты ведь не занят?

– Что сталось? Не занят, пока что. Рассказывай.

– Я все узнал о смерти моей матери.

– Все-таки Павел рассказал, решился, – задумался он вдруг.

– Да, решился. Дело немного в другом.

– В чем же?

– Отец напился в тот день и что-то сказал еще.

– Что он сказал?

– Моя мать в последние дни жизни стала видеть какие-то ужасные сновидения. Будто за ней по пятам ходила какая-то тень.

– К чему ты клонишь, Григорий? У всех бывают странные сны?

– Проблема в том, что я тоже вижу эти сны в последние дни, и у меня не пропадает ощущение того, что грядет что-то большое и ужасное.

– Хм, Гриша, это на самом деле интересно. И ты думаешь, что это как-то связано со сновидениями твоей мамы? – Вицер серьезно задумался, откинувшись на стуле.

– Да, именно так.

– Ну что ж, я не припоминаю ни одного такого случая. За что ты в итоге сейчас беспокоишься?

– В первую очередь, я хочу разобраться в том, как это связано? А еще мне не нравится это чувство, которое пытается до меня добраться.

– Я могу посоветовать тебе только одно: поменьше нервничай и перестань придавать смысл всяким совпадениям и сновидениям, – рекомендовал он так, будто это все пустяк.

– Слушай сюда, Вицер, я не за советами пришел, а за ответами. Ты прекрасно понимаешь, что мне нужно знать, – продолжал стоять на своем я.

– Что за тон, молодой человек?

– Вы меня здесь за дурачка не держите. Ты смотрел состав лекарства, которые врач Грылева давал моей маме, чем ее поили?

– Да ничем ее не поили, остуди свой пыл.

– Ты осматривал мою руку, что ты нашел там? Говори, что со мной?! – Я был в гневе.

– Все будет хорошо, идешь на поправку. Не напрягайся только. Скоро будешь здоров.

– Отвечай на вопрос. Что со мной? Что было с моей матерью? Говори, Вицер, ради собственного блага, говори! – Я подскочил и стукнул кулаком по столу.

Вицер дернулся из-за моего крика.

– Сядь. Что ты лишний шум поднимаешь? – Заговорил он серьезно. Мне понравился этот тон.

– Говори мне всю правду, Вицер.

– Я сказал тебе, сядь на место.

Я молча сел, стараясь перехватить взгляд его потупившихся в пол глаз.

– Я знаю ответ на каждый из твоих вопросов. Но я пообещал одному человеку сказать тебе все через какое-то время.

– Что это значит?! – Снова взбесился я.

– Успокойся и слушай.

– Говори.

– Услышь меня, Гриша! Я не понимаю, как тебе тяжело, я не понимаю, что ты сейчас переживаешь, но пойми ты меня. Ты умный человек. Я люблю тебя, как своего сына. Я знаю, насколько ты умен, и ты сможешь понять меня.

– Что я должен понять, что? – Вскипая от нетерпения, спросил я.

– Пойми, что еще не пришло то время, когда я могу сказать тебе обо всем.

– Мне тяжело, Вицер, я не могу видеть эти сны.

– Я скажу тебе одно.

– Что?

– Твоя мать не дожила до того момента, когда должна была узнать о своих сновидениях, ты обязательно узнаешь всю правду.

– Откуда тебе знать, вдруг я тоже не доживу?

– Ну что ты такое говоришь, Гриша. И эти сновидения никак не связаны со средствами, которые прописывал врач Грылева твоей матери, с твоим ранением эти сны тоже никак не связаны.

– Ладно, Вицер, я тебе верю.

– Я рад тому, что ты меня понял.

Мы разошлись на доброй ноте, но я был немного зол, не на Вицера, на что-то другое. Я медленно поехал домой, погрузившись в себя. Я не мог понять, что происходит. Что-то надвигалось на меня, словно буря. И эта буря была лишь в моей голове. Помимо того, что происходит у меня в голове, много чего происходит и вокруг меня. То положение, в которое я попал сейчас, закрутившись с Двинскими, ситуация с Грылевым и Бурской, – все это было очень тяжело, но я чувствовал оживление, будто я пробудился ото сна. Внезапно я вспомнил, что сегодня мне нужно к графу Яснову, и погнал своего вороного домой.

Домой я вернулся поздно, уже смеркалось. Нарядившись, я отправился на бал в повозке, вместе с отцом. Всю дорогу я замечал, что он какой-то нервный, будто у него внутри что-то трепетало.

– Папа, – решил я прервать тишину. – Я сегодня посещал Вицера.

– Да? Хорошо, как он поживает?

– Все так же, сидит за какими-то бумажками. Но я удивился одному.

– Чему же?

– У него дома не было гостей. Никто не пил, никто не спал посреди залы.

– Ого! – отец засмеялся. – Дом Вицера перестает быть домом Вицера.

– Да уж, но я думаю, что это из-за бала у Яснова, все готовились к нему, видимо.

– Кстати, сын, по поводу бала. Мне хочется с тобой кое-чем поделиться. Не могу держать в себе.

– Конечно, отец, я слушаю тебя.

– Недавно мне попала в сердце одна дама, словной пулей прострелила грудь, не могу забыть ее вид. Мне стыдно за это, потому что только вчера я говорил тебе о твоей матери, а сейчас я рассказываю такое.

– Ну, раз стыдишься, значит что-то человеческого в тебе осталось. Ты сам так говорил.

– Так-то оно так. Я назначил встречу этой даме на балу, теперь я в ожидании, придет ли она, или просто пустит меня по ветру.

– Я думаю, что ты ее обязательно очаруешь, папа. Я буду только рад, если ты действительно встретишь достойную даму.

– Спасибо, Гриша. – Отец будто расцвел, засиял весь.

Я отодвинул шторку и стал смотреть в окно, на звезды. Прекрасная была ночь, теплая. Я обрадовался за отца, он смог дать себе еще один шанс, я понадеялся, что он встретит свою даму.

Приехав к дому графа, мы с отцом заметили очень много людей. Казалось, будто вся округа собралась здесь. Мы тут же разделились. Я пошел искать Двинских, он пошел к старым статным аристократам. В этом огромном стаде напыщенных овец было очень тяжело передвигаться. Я случайно задел женщину. Она споткнулась и стала падать. Развернувшись, я ловко подставил руку и поймал ее. На мгновение наши взгляды пересеклись. Я увидел прекрасные глаза, напоминавшие мне два кусочка ночного неба. Черные волосы прекрасно сочетались с темно-вишневым платьем.

– Прошу прощения, я не нарочно, простите, – стал извиняться я в спешке.

– Никаких проблем, здесь действительно слишком много людей, Григорий.

– Вы знаете мое имя? – Смущенно спросил я.

– Мне кажется, каждый из присутствующих знает вас, может быть лично не знаком, но знает.

– Ох, спешу вас огорчить, я не такая яркая фигура, как вам кажется.

– Да что вы? Однако же я, не зная в лицо, узнала вас.

– Ладно-ладно. Благодарю. Но позвольте назвать себя.

– Екатерина Бурская, будем знакомы, – улыбнулась она, сделав приветствующий жест, как будто после танца. В этот момент я понял, что отныне я ненавижу тесноту. Из-за того, что я толкнул Екатерину и познакомился с ней сейчас, я рискую не увидеть Анну.

– Так вы, получается, дочь той самой княгини Бурской?

– Именно. Откровенно говоря, не люблю, когда люди знакомятся со мной и сразу начинают говорить о моей матери. Неужели я не человек? Неужели я не Екатерина, а именно дочь княгини, – начала бунтовать девушка, глядя в мои глаза.

– Не заводитесь, Екатерина, будьте спокойны. Я из тех людей, кто смотрит в глаза, а не на внешнюю красоту, – улыбнулся я.

– Почему именно глаза?

– В них отражается душа, Екатерина.

– Это похвально, Григорий. Но как же? Неужели вы сможете относиться к слуге как к какому-нибудь графу? Или наоборот, сможете обращаться с графом, как со слугой? – Она спрашивала, не отводя от меня своих широко раскрытых черных глаз.

– Это довольно неоднозначные вопросы. Я всегда с уважением относился к слугам, больше смотрел на моральные качества. А вот среди высоких чинов, в основном, их не было.

– Чего не было?

– Чтоб вы поняли, скажем, так, человечности.

– Интересно, – она задумалась.

Мне нравились ее глаза. Я смотрел на нее, и было ощущение, будто на меня смотрит звездное небо.

– Григорий, вот, по-вашему, а что такое человечность?

– Позвольте, к чему вы ведете?

– Ни к чему. Просто вы сейчас стоите передо мной и рассказываете про человечность, а я наслышана о том, что вы заядлый дуэлянт и даже убивали людей.

– Екатерина, в моем понимании слово «человечность» – это не положительное отношение ко всем и всему. Человечность исказилась. Сейчас люди не делают благих дел, вокруг одни только грешники. Человек – это гадкое, подлое существо, которое всю жизнь только и делает, что пытается удовлетворить себя. И ладно бы еще, если б человек удовлетворял себя без помощи лжи, предательства и жадности. Но люди сейчас ведь хуже крыс. Поэтому, лично для меня, человечность уже не несет в себе положительный смысл.

– Вы меня путаете, Григорий.

– Я к тому, что как раз-таки во мне человечность присутствует, потому что все то, что когда-то было бесчеловечно, сейчас в порядке вещей.

– Интересно, – протянула она кокетливо.

– Это не интересно, а противно. Вот бы это все закончилось. – Меня подкосило, показалось, что это все сказал не я. Странное чувство.

– Интересный вы человек, Григорий. Кстати, почему вы так на меня смотрите? – Задала она вопрос, стреляя взглядом в мою душу. Мне показалось, будто она задала этот вопрос, потому что боялась, что я спрошу об этом первым.

– Ваши глаза напоминают мне ночное небо. Я всегда люблю смотреть по ночам на небо. Я думаю, что в этом причина.

– Правда? Премного благодарна, Григорий.

– Мне интересно, почему вы смотрите так в меня, и зачем же произносите так часто мое имя? Вы допытываете меня?

– Ах, Григорий, неужели непонятно? – Усмехнулась Екатерина, и в этот момент я насторожился.

– Не уверен, что понимаю вас. – Волнение во мне нарастало.

– Это обыкновенная вежливость, Григорий, – засмеялась она.

– Ах, Боже! – Я тоже стал смеяться.

– Вы будто чем-то напуганы.

– Нет, Екатерина, вам показалось, – продолжая улыбаться, ответил я.

– Что ж, не важно, мне нужно отлучиться, Григорий, вон к тем уважаемым господам. – Она чуть вытянула шею и взглядом указала мне на каких-то людей.

– Понимаю, мне тоже нужно кое-с-кем встретиться.

– Удачного вам вечера! – Она одарила меня кокетливым взглядом и ушла.

Я обрадовался тому, что сумел сбежать. Схватив бокал, я бросился на поиски Анны, которая должна была уже быть на одном из балконов со своим поклонником. «Главное: не встретить теперь Лизу, а то я точно подведу Аннушку», – подумал я и мельком увидел Елизавету, стоящую на другом конце огромного зала. Она была в белоснежном платье, как всегда полна света и красоты. Я ни разу не видел Лизу не в белом. Благо, она меня пока что не заметила.

Я встал в проходе одного из балконов и вот, удача! Я сразу увидел Анну, стоящую возле перил. Ее бордовое платье, всегда собранные темные волосы, изящная фигура, – все это заставляло мое сердце биться чаще. Я решил не подходить пока что к ней, дабы не спугнуть человека, писавшего ей письмо. Я встал за красную штору, чтобы меня не заметили. Анна смотрела на небо и о чем-то думала, свет луны озарял очертания ее лица. О, как же она прекрасна! Я сойду с ума от этой красоты, и буду не против.

Простояв пару минут, я заметил темную фигуру, подошедшую к Анне. Я не мог разглядеть этого человека. Его походка, его стойка показались мне до боли знакомыми. И в этот момент я обомлел. Голова моя пошла кругом. Я узнал этого человека.

Я никак не мог в это поверить. Внутри все стало метаться, вся смута в голове закрутилась с новой силой, с новой болью. Я посмотрел на небо, потом снова на балкон, обернулся в зал, там было очень шумно, затем я выпил до дна бокал и вновь взглянул на балкон. Они все еще стояли там. Мне стало совсем плохо, когда я бросил взгляд в зал и увидел среди толпы тень. Она снова пришла ко мне, и в этот раз не во сне. Я застыл, ни одна часть моего тела не могла пошевелиться, однако внутри меня начался шторм, какого не знавал ни один моряк. Она приближалась, и мой страх набирал обороты. Я заметил, что с каждым новым приходом, тень все больше меняет свою форму. Она перестала быть просто пятном, она принимает фигуру человека. И с каждым разом ее черты становятся все четче. Я не мог двинуться с места, я перестал слышать людей вокруг. Тень подошла вплотную. Она была просто ощущаемой тенью, без глаз, без уст, без носа. Я почувствовал резкую боль в груди, в меня будто бы выстрелили ядром из пушки. Тень пристально смотрела в мои глаза. Ощущение, что вот-вот она ударит меня своим лбом. Мне было больно, невыносимо больно. Она смотрела мне в глаза. Она медленно поднесла свою руку к моей щеке, но не касалась ее. Это была хрупкая, тонкая, длинная рука женщины, тянувшаяся к моему лицу. Внезапно меня потянуло вниз, ноги повело, и я рухнул на пол. Последнее, что я слышал – дамские крики.

В голове всплыла картина, которую мне пришлось увидеть на балконе. Картина, которая окончательно разрушила мой внутренний храм. Прекрасное ночное небо, шум деревьев, балкон, освещаемый светом из залы. На балконе, положив руку на перила, стоит прекрасная девушка, в бардовом платье. Это Анна, моя милая, прекрасная Анна. И тут, прекрасное небо становится мрачным, страшным. К девушке подходит человек, его черты мне кажутся до боли знакомыми. До реальной боли. Нет больше сомнений, это он. Отец.

Темно. Очень темно. В этой темноте я прозрел. Я понял, что так сильно меня тяготило и волочилось за мной. Я все осознал. Мне захотелось увидеть тень и сказать ей…