–-Кончай грузить, Сенька! Сказал не поеду! А еще раз про папу-Мишу что-нибудь вякнешь, я тебя сделаю, так и знай!
––Ты меня сделаешь?!!
–– Я!!
––Облажаешься, Маринеска!
И мальчишки двинулись друг на друга. Первым толкнул приятеля Тимка, а через минуту они уже катались на пыльном придорожном спорыше. И разбежались только после того, как из соседнего двора выскочил дядька с метлой и стал тыкать в них ее прутьями.
Домой Тимка вернулся, стараясь не привлекать к себе внимания Зины. Калиткой не скрипнул, дверью не хлопнул и ужом проскользнул в свою комнату. Руна, которая дремала в кресле, отданном ей в вечное пользование, приподняла голову и слегка вильнула хвостом. А еще зимой, она задолго до его прихода начинала, беспокойно повизгивая, метаться по комнатам, вертеть хвостом, а потом мчалась Тимке навстречу с тапочками в зубах.
Сбросив на ходу испачканную футболку, Тимка опустился перед креслом на колени и зарылся головой в жесткую каштановую шерсть, утратившую во время болезни свой блеск. Умная собака, сделав усилие, дотянулась языком до зареванного мальчишеского лица и стала лизать его, лаская и утешая.
-–Миш, с Тимкой что-то не то. Сидит дома, с Руной возится. Правда и мне помогает. Бурьяна вчера повыдергал целую кучу. На велике только в магазин раза два смотался, вот и все катание. И доска эта так и висит в сарае, как после школы он ее повесил.
––Скэйт?
––Ну! И Сенька к нам не приходит.
––Из-за экскурсии, может, переживает. Так это нормально. Получил, что сам заслужил. Может, и с Сенькой из-за этого они поссорились.
––Нет, Миша, что-то здесь посерьезней! И когда вы уж этот «Хаус» закончите. Ни днем, ни ночью дома тебя нет. С ребенком времени не найдешь поговорить!
Но знаешь, что меня пугает больше всего, он вроде бы боится твоего прихода. А вчера вдруг спрашивает, чем алкоголик от пьяницы отличается.
––А ты?
––Что я? Сказала, чтобы у тебя спросил. А он посмотрел на меня как-то испуганно и замолчал.
Между тем Руна слабела с каждым днем. Зинаида Васильевна делала ей обезболивающие уколы, но все равно видно было, что собака страдает. Старый ветврач, знавший Руну еще беззаботным щенком, осмотрев ее в очередной раз, сказал, вздохнув:
-–Решайте, Миша: или Руна еще месяц промучается, или я ее усыплю, и она уйдет спокойно. Я могу забрать ее в клинику, чтобы не травмировать мальчика.
––Да-да, Тимке не нужно ничего знать. Он вообще сейчас сам на себя не похож. От Руны не отходит. И главное ничем его не отвлечешь и не успокоишь. А вчера устроил здесь целое представление. Ко мне мой старый друг пришел, Степан Ефимович. Мы на заводе когда-то работали, и уже лет пять, как не виделись. Зина стол накрыла, как полагается. Вино из черноплодки поставила, закуску там всякую, Степа «Столичную» принес. Я Тимку стал звать, а его не знаю уж, какая муха укусила. «Зачем, говорит, ты с алкоголиками дружишь? Я с ним за стол не сяду, а водку пойду сейчас и выброшу» Ну, пришлось его… гм, укоротить. Так Вы думаете, он потом пришел в себя и прощения попросил? Нет. Лег спать голодным. А на меня уже второй день волчонком глядит. Небывалое дело. И что удивительно, Степан человек, конечно, без особого достатка, но выглядит для своего возраста и положения вполне прилично. С чего этот мальчишка взял, что он алкоголик, ума не приложу.
Дня через два тайно от Тимура уговорили Клару повести детей в кино на «Принца Каспиана» и попросили задержаться в городе подольше.
Руна, как будто чувствуя, что видит мальчика в последний раз, сползла с кресла и проводила Тимку до порога.
––Ей лучше, да?– обнимая собаку за шею, говорил Тима.– Ну, правда же лучше?!
Михаил Петрович не осмелился ничего ответить, а бедная Зинаида Васильевна тихо рыдала в кухне, прикрывая рот рукой.
Когда Тимка, переполненный впечатлениями от кинофильма и городской прогулки, возвратился домой, Руна лежала в «Плезире» в аккуратно сколоченном ящике на своей обычной подстилке и, казалось, спокойно спала. Рядом, как в почетном карауле, стояли Михаил Петрович и Зинаида Васильевна. Каждый из них был готов при появлении первой же Тимкиной слезинки броситься к нему со словами утешения. Но этого не понадобилось.
Тимка бледный, с неожиданно темными и большими прямо в пол лица глазами недолго постоял над Руной, держась руками за край ящика. А потом, не поворачиваясь, спиной вперед спустился со ступенек и побежал в дом. Папа-Миша нашел его свернувшимся калачиком на кровати. Ни на какие слова утешения он не отзывался. Михаил Петрович накрыл его пледом и ушел только тогда, когда убедился, что мальчик заснул.
Тимка спал долго, почти до следующего полудня, так что Руну похоронили без него в конце огорода за старыми вишнями.
Проснувшись, мальчик ни о чем расспрашивать не стал и весь день провел, не выходя из дома.
На третий день на обозримом горизонте появился Арсений Лозовой.
Он раза три прокатился на велосипеде мимо калитки соседей, но головы в сторону их двора не повернул.
Зинаида Васильевна аккуратно ссыпала нашинкованную капусту с разделочной доски в кастрюлю с будущим борщом, вытерла руки о фартук и вышла на крыльцо.
––Сеня! – позвала она Лозового-младшего, прикрывая рукой глаза, еще слезящиеся от толченого с салом чеснока. Борщ был настоящий украинский и варился по всем правилам.
Сенька проехал мимо еще раз, но через пару метров спустил ноги на землю и попятился назад.
––Здрасьте, теть Зина!
––Здравствуй, здравствуй и давай заезжай во двор. Руны у нас не стало, так поддержал бы ты Тимку. А велосипед оставь. Не выходит твой дружок на улицу. Переживает.
Сенька просить себя не заставил. Завел велосипед во двор, прислонил к забору и, присев на крыльце, стащил с ног кроссовки.
Тимка лежал поперек дивана ногами к стене, нависая над ковром. Перед ним выстроилась целая армия из оловянных солдатиков, неизвестно какой армии. Часть их была в нашей военной форме, часть – в американском камуфляже. Было даже два наших матроса. Один держал в поднятых руках флажки с неизвестными полу стертыми знаками, другой стоял на одном колене и целился в кого-то из автомата.
Перед армией под стулом, открыв зубастые пасти, сгрудились резиновые динозавры. В руке у Тимки был зажат индеец с томагавком, которого он собирался поставить для укрепления правого фланга.
––Привет! – сказал Сенька и сел на диван, зажав коленями сложенные ладошки.
––Хау! – ответил Тимка, повернувшись на бок к нему лицом.– Руны… это…не стало.
––Сама или усыпили?
Тимка спустил ноги на пол. Сел, опершись руками о диван и опустив голову.
––Ей больно было. Я чувствовал.
––Понятки. А где…
–– Зина сказала за вишнями. Я не ходил.
––Пошли?
Холмик был невысокий узкий, но довольно длинный.
––Слышь, Тим! Давай здесь какой-нибудь знак поставим.
Тимур обошел вокруг холмика, нагнулся, отбросил в сторону упавшую с вишни сухую ветку.
––Дощечку нужно на палке укрепить. И написать, – резко выпрямляясь, сказал он вдруг. – Побежали в сарай!
Когда Зинаида Васильевна пришла поглядеть, чем занимаются мальчишки на огороде, памятник Руне уже был установлен. Михаил Петрович пришел поздно, когда Тимка спал. Но, услышав о том, что смастерили ребята, не поленился, взял фонарь и пошел в огород.
––Пусть пока так и остается, – сказал он жене, возвратившись, – а потом я подправлю. Хорошие все-таки пацаны, и руки, вроде, растут, откуда надо. А знаешь, Вовка ведь тоже переживать будет. Надо все это сооружение сфотографировать и ему через Пашкину почту передать. Завтра же все сделаю, не буду откладывать.
Но не успел Михаил Петрович получить готовые фотографии, как Павел сам позвонил и попросил его прийти. Сказал, что есть весточка от Володи.
Возвратился Михаил Петрович от Пашки с загадочным лицом и на нетерпеливое « ну, что там?» уклончиво отвечал:
––Ты, Зинуша, сперва меня, как в сказке, напои, накорми, приголубь, а потом и расспрашивай.
––В сказке?!! – шутливо сердясь, замахнулась на него жена кухонным полотенцем. – В твоем любимом фильме про Жеглова такие слова бандит своей подружке писал! Говори сейчас же, Мишка, что нам Вова написал!
––А то, драгоценная моя, – тут Михаил Петрович обнял свою Зинушу и закрутил ее по комнате, – что приедет наш сын домой в августе. И не один!
Зинаида Васильевна, которая была на пол головы выше мужа, легкомысленное кручение тотчас же прекратила, усадила Михаила Петровича на диван и сама рядом пристроилась.
––Приедет? А на сколько? И с кем?
––На десять дней с подругой!
––С невестой что ли?
––Написано «с подругой», а ты понимай, как хочешь. Может уже и с гражданской женой.
––И больше ничего?
––Нет, отчего же. Картошку обещал помочь выкопать.
––Мишка, отвечай серьезно!
––Ну, точно! Было там про картошку! И приветы всем. Тимке, Клариному семейству, любимой учительнице.
––Так у нас той синеглазки всего две грядки! Какая ж нам помощь требуется?!
––Ну, пошутил парень, что ты раскудахталась!
––Миш! А, может, они и ребенка уже ждут?
––С подругой?! Успокойся!
––Я и не волнуюсь. Тима уже большой. Если бы мы младенчика оставили у себя, ему было бы веселее. Опять же климат у нас лучше, и огород свой, хотя, конечно, и маленький.
––Размечталась! Они теперь своих ребят в рюкзаках носят и нигде с ними не расстаются. По всему свету путешествуют. Ламу какую-нибудь схватят, подоят в бутылку, сверху соску – и младенцу в роток!!
Михаил Петрович обнял жену и крепко поцеловал в раскрасневшуюся от волнения щеку.
––Вот язык без костей! – сказала Зинаида Васильевна в сердцах, освободилась от объятий и отправилась в кухню мечтать о том, как встретит сына, и представлять, что же за подругу он привезет домой.
А Михаил Петрович с дивана не поднялся, устроился удобней и тоже стал думать о встрече с сыном. Вовка появился у них, когда им с Зиной не было и двадцати. Живы были и его родители и Зинушина мама. Собственно, первые годы Володя рос у них на руках, потому что молодые родители работали на заводе и учились в вечернем техникуме. Одна дорога в Город забирала три часа в сутки. А потом Михаила забрали в армию. Вот где он затосковал по жене и сыну, и понял, что помнит приодетого Вовку рядом с собой только на каком-нибудь семейном празднике или на представлении Цирка-шапито да еще на Новогоднем утреннике в заводском клубе. Вот и все его участие в воспитании сына.
Зина, та хоть в какую-то гимнастическую секцию умудрялась его водить и следила, чтобы был одет и обут, как полагается. Даже в Москву ездила с Кларой за джинсами и еще каким-то дефицитом.
Демобилизовавшись, Михаил с тревогой ожидал встречи, прежде всего, с… сыном. А тот, худой и стриженый под машинку, сразу же подошел и прогудел хрипловатым детским баском: « Папка, дашь ремень и пилотку? Я пойду пацанам покажусь». И все. Помощник и друг на всю оставшуюся жизнь. А как получилось – не понять. А что, если бы как у Тимки с Антоном?
В школе Володька бузил, конечно, много. Так что проблем с ним хватало. Но чтобы он соврал или свою вину на кого-нибудь свалил – никогда!
С крыши на самодельном парашюте прыгал, в седьмом классе на спор с приятелями ходил плавать на Иордань в лютый мороз, яблони с дружками обносил у бывшего участкового Пучкова. В восьмом специально принес в класс вороненка, как в фильме с артистом Тихоновым, чтобы проверить реакцию на такое нарушение дисциплины пожилой одинокой «англичанки». А та без крика забрала птенца к себе домой выхаживать, так что «до понедельника дожили спокойно». Вообще, кино было Володькиной слабостью, и он безбожно прогуливал уроки, только чтобы первым посмотреть какой-нибудь боевик. Но мог и читать запоем, и тогда по неделям не выходил из дому. Первой «жертвой» двенадцатилетнего книгочея пал «Мир приключений». Восемь толстых томов. Там было все, что надо: фантастика, приключения и «про шпионов»! Печатались там и вполне научные документальные очерки о географических открытиях и технических новинках.
В четырнадцать лет началось увлечение Стругацкими. До уроков ли было парню! Бедная Зина бегала в школу «на проработку» почти каждый день. Дома плакала. Михаил сотрясал воздух нравоучениями и угрозами непонятных наказаний. Вовка упрямо молчал и держался своего.
Однажды, устав от своих криков, Михаил сказал сыну нормальным голосом:
––Володя, я – мужик. Я не могу видеть, как Зина плачет.
Ошеломленный Вовка долго стоял столбом. Потом подошел, обнял отца сзади за шею и очень серьезно сказал:
––Батя… я понял. Школу я вытяну и мотать нервы матери не буду. Но вы тоже должны понять. Силком меня там ничему не научат. И в жизни я буду заниматься только тем, чем сам захочу. А то, что после школы «захребетником» я не стану, ты и сам знаешь. Твоя порода.
Было тогда Володьке пятнадцать лет. И слово свое он сдержал. До экзаменов на аттестат уроков не прогуливал, дисциплину по крупному не нарушал и двоек в дневнике не таскал. Пятерки имел по литературе, географии и истории. Изредка остро интересовался физикой.
Вот сейчас приедет и принесет с собой праздник. Не только им с Зиной. Во многих домах встретят его с радостью. Он ведь всегда был быстрым на сочувствие и помощь. А как так получилось – не понять. Гены? Воспитание? Так его, вроде, и не было. Просто жили вместе и друг друга уважали. И еще радости много было в отношениях, так что ли. Вовка, если увидит мать с тяжелыми сумками, любую возню с пацанами бросит, кинется помогать. Но и они с Зиной, если Вовке надо срочно костюм маскарадный сделать – рыцаря в доспехах или там мушкетера – ночей не доспят, но помогут. И Вовкиного восторга на всех троих хватало…
Недели через две после смерти Руны, когда Тимка торопился из магазина домой с пакетом муки и молоком, потому что Зинаида Васильевна затевала пироги, ему повстречался Вовкин друг Павел Кружилин, по уличному Пашка- Матрица.
––Тимка! – позвал он Тимура.– Мне Маруська сказала, что твой батя объявился. Ты «К-19» с Фордом смотрел?
––Привет, Паша! Не-а, не смотрел.
––У меня диск есть. Не лицензионный, но неплохой. Там только в одном месте изображение плывет. Если хочешь – приходи, поставлю.
––А с Сенькой можно?
––Можно. Только, чтоб не бузить. У нас бабка хворает. Сеструху тоже позови, а то обиды не оберешься. Хорошая язва кому-то достанется!
––А когда приходить?
––Хоть сегодня после часа, если тетя Зина отпустит. Между прочим, ты не очень трещи, про что фильм. Может и не разрешить.
––А про что он?
––Вот лох! О нашей атомной подлодке, у которой авария с реактором случилась возле американской базы. Вполне все могло атомной войной закончиться.
Фильм смотрели втроем: Тимка, Арсений и Маруся. Пашка в той же комнате возился со старым процессором. В поселке среди программистов и продвинутых пользователей он был признанным спецом «по железу», и вечно возился с чужими компьютерами. Кому-то ремонтировал бесплатно, а кому-то за деньги. Пашкины родители с сестрой жили в Рязани, а он «досматривал» бабушку Нюсю, и жилось им трудно. Но Павел не жаловался. Он в этом доме вырос, свою бабушку очень любил и называл «королева-мать» .
Тимке достался высокий табурет. Если сидеть нормально, то ноги у него до пола не доставали. Потому он сидел на самом краю, за который держался руками. Маруся взяла стул, а Сенька – маленькую скамеечку.
Пашка работал и искоса посматривал на своих гостей. Тимка все три часа просидел, вытянувшись в струну. Сенька вскоре перенес скамеечку поближе к Павлу и больше смотрел на то, что тот делает с паяльником, чем на экран. А Маруся, увидав, как с черными лицами выползали из аварийного реакторного отсека моряки и их рвало сразу же за порогом, просто-таки испарилась из комнаты.
––Ну, как впечатление, пацаны? – спросил Павел, вынимая диск.
––Расшибись! Никогда бы не подумал, что Индиана* так может нашего капитана сыграть! – выпалил Сенька.
––А ты, что скажешь, Тимка?
Тима сполз с табурета и стал растирать затекшие ноги.
––Паша, – спросил он после небольшой паузы, – а почему они сразу такими больными стали? Ну, моряки, которые делали ремонт реактора. На них же были защитные костюмы. И что они там делали с какими-то трубками.
––Вообще-то тут у американцев небольшой перебор со спецэффектами. Насколько я знаю, признаки острого лучевого поражения появляются не сразу. Но, в общем, все правильно. А костюмы эти – одна видимость. Это же первая авария с реактором. Никто еще не знал, как защищаться от радиации. А варили матросы трубы системы охлаждения. Из-за ее неисправности все и произошло.
––И все они погибли?!!
––Те, что у реактора побывали – да.
––А остальные?
––По-разному. Человек двадцать не стало через год-два. Другие выжили.
––А сейчас тоже бывают такие аварии?
––Ну, такие не такие, а бывают. За последние десять лет семь лодок с экипажем на дно легли. На глубине трех-четырех километров. Две американские, остальные – наши.
––Откуда ты это знаешь? Разве это не военная тайна?
––Проснись, пацан, ты живешь в век информационного бума. Полазь по сети, еще не то узнаешь. Вовка приедет, купит вам компьютер – и добро пожаловать в Интернет. А может и папаша твой расщедрится. Маруся говорила, ждете вы его.
На этот вопрос Тимка не ответил, а продолжал расспрашивать.
––Паш, а долго они могут плавать, ну… сами по себе.
––Без берега? Два-три месяца – это обычное плавание, а так и год могут.
––А как же воздух?!!
––Во-первых, они могут всплывать. Во-вторых, если долго находятся в автономке на глубине, сами составляют газовую смесь для дыхания. Кислород, между прочим, из воды получают. А знаешь, сколько у них защитных оболочек?
Оглушенный всем увиденным и услышанным, Тимка покачал головой.
––Пять! Наружная оболочка специально, чтобы звуки поглощать, и еще четыре из титана.
От Павла Тимка вернулся задумчивым и после ужина лег спать без всяких уговоров, не дождавшись припозднившегося на стройке Михаила Петровича.
Зинаида Васильевна забеспокоилась, потрогала Тимкин лоб. Потом спросила, не болит ли у него живот и не поссорились ли они с Сенькой. На все ее расспросы Тимка отрицательно качал головой.
Михаил Петрович, озабоченный рассказом жены, перехватил ночью племянника по дороге из туалета, спросил, все ли у того в порядке, и на руках отнес в детскую.
Утром Михаил Петрович ушел из дома до того, как Тимка встал, а придя с работы, сразу же спросил, как там Тимур. Зинаида Васильевна успокоила:
––Как всегда. Скакали с Сенькой по двору на одной ноге, кто кого «перескачет». «Консенсуса» по этому вопросу не достигли и подрались. Пришлось отхаживать их полотенцем. После этого стреляли из арбалета в твой старый соломенный «брыль». Шляпа отделалась легким испугом. А вот горшок с геранью, который я в Плезир вынесла, получил ранение средней тяжести.
Немного погодя, когда уставший Миша- бригадир в ожидании ужина задремал на диване в гостиной, из кухни выглянула Зинаида Васильевна и рассерженно окликнула мужа:
––Миша! Ты что – не слышишь? Телефон звонит! А у меня руки в муке!
Михаил Петрович неохотно потянулся к трубке.
––Квартира Рокотовых? Михаил, ты? – раздался в трубке глуховатый спокойный голос.
Михаила Петровича как током ударило.
––Антон?!!!
––Так точно. Здравствуй, Миша!
––Здравствуй, здравствуй, дорогой! Ты где? Когда приедешь?
На том конце провода тихонько рассмеялись.
––Значит, ждал бродягу? В Москве я. Если уговорю своих медицинских генералов, то ждите меня на этой неделе. Как Зина? Володя?
Откашлялся.
Тимка здоров?
––Тимка такой еще парень! Чуть ли не с меня ростом. Ждет тебя. Мы все заждались! А Вовка в Сургуте, бурит вечную мерзлоту.
–– Миша, я позвоню перед приездом. А тебе нужно что-нибудь из Москвы привезти? Может инструменты какие-нибудь? И Зине.
––Ничего не надо, Антон. Только приезжай!
––Тогда всем привет и до встречи!
Михаил Петрович долго еще держал в руке трубку, из которой раздавались короткие гудки.
-–Миша, – заглянула в дверь Зинаида Васильевна, – это не Клара звонила?
––Антон в Москве…
–– Да ну! А к нам когда?
––Не знаю. Тимку нужно как-то подготовить, – сказал растерянно. – А где он сейчас?
––На великах с Арсением катаются. Через час обещали вернуться.
Михаил Петрович тяжело поднялся с дивана и отправился в свою мастерскую в сарайчике, чтобы занять работой руки. Так в одиночестве думалось ему лучше.
-–Кутик, – сказал он Тимке, когда тот с влажными после душа кудряшками устраивался у ночника в третий раз перечитывать любимую повесть Кервуда о приключениях медвежонка и щенка в Канадской тайге.
––Кутик, ты знаешь, что Вовка осенью приедет?
––Не осенью, а в конце лета. Август еще летний месяц. Знаю. Вот весело будет!
––Ладно, грамотей. А еще раньше, на этой неделе приедет твой отец. Звонил он сегодня из Москвы.
Тимка опустил тяжелую книгу на одеяло и испуганно взглянул на папу-Мишу.
––Зачем?!!
––О чем ты, Кутик? Он к родным людям едет! Это же радость большая и для нас, и для него!
––Только не для меня! Не приезжал, не приезжал и вдруг объявляется!
––Тима, у них на лодке была большая авария. Мне в военкомате сообщили, но просили до возвращения Антона никому об этом не рассказывать.
––И Вове?
––И ему. Лодку и экипаж Антон спас. Его даже наградили за это. Но многим пришлось долго лечиться. И Антону. Может неправильно, что я, на ночь глядя, тебе об этом говорю, только, я думаю, вдруг отец завтра приедет, а ты ничего знать не будешь. А ему сейчас помощь от нас нужна. Он же атомной лодкой командует, если там авария – это же чрезвычайное происшествие…как там они говорят… «для всего шарика». Для Земли, то есть. Представляешь, сколько ему пришлось пережить?!
––А зачем ему эта подводная лодка?! Путешествовал бы на корабле! А если под водой, то, как Кусто!
––Он военный человек, Тима! Он присягу приносил Родину защищать! Его дело приказы командования выполнять любой ценой. Он собой не распоряжается. Конечно, как Кусто, было бы лучше, но у Антона жизнь сложилась иначе. И я тебе так скажу: редкому человеку такая судьба по плечу. …
Тимка встал на колени и ладошками закрыл Михаилу Петровичу рот.
––Пап-Миша, не надо! У нас каждое первое сентября День Родины! Только, когда эта война была! Теперь у нас мир! И знай, если он приедет, и ты меня отдашь, – я убегу!
Михаил Петрович отвел Тимкины руки от своего лица.
––Антон болен, Тимур! И кроме нас с тобой у него на свете никого нет! А если он…(тут Михаил Петрович хотел сказать о том, что капитан Трубников возможно приехал увидеться с сыном в последний раз, но осекся).
–– Ты совсем не помнишь отца?
Тимка глубоко и коротко вздохнул:
––Почему же? Помню. Но тот был другой. Он все время смеялся. И руки у него были… ну, как твои. Мама ему говорила: « Ты бы хоть руки помыл». Он что-то отвечал и опять смеялся.
––Значит, и маму ты помнишь?
Тимка только плечами пожал.
––Смутно. Помню, как сюда приехали, и я вцепился в нее – Руну испугался. Потом она мне сказала: «Храбрый Утенок Тим, ты на меня не сердись и не жди. За тобой папа приедет». Но я ждал. Только это давно было. А теперь мне все равно. Я Зину люблю и тебя, а больше никого. И Вовку.
Тимка сглотнул, лег на спину.
–– У нее родинка на щеке была. Я ее все время прогнать хотел. Думал – букашка. Она этого не любила. Представляешь, лицо забыл, а родинку помню. Я знаю, что она в Канаде живет, и у нее все хорошо. Мне Маруська рассказала.
––Но отец же приехал!
––Ну, да. «Обещанного три года ждут»! И где он теперь? Нужен я ему!
Папа-Миша ничего не ответил, сидел молча, опустив голову.
––Значит, не веришь, что не просто так он вестей о себе не подавал?– после паузы печально сказал Михаил Петрович, скрестив коротковатые ноги и поудобней устраиваясь на Тимкиной постели. Потом продолжил:
––А ты можешь представить на его месте меня?!! Ты думаешь, не рвется он к тебе, как я рвался бы к Вовке?
––Знаю, знаю, о чем это ты. Так вот я не представляю Его на твоем месте и все! Пап-Миша, ты лучше почитай мне …
––Может другой раз?
Тимка положил на колени Михаила Петровича раскрытую книгу, сказал требовательно:
–– Читай…вот здесь. Когда напали совы.
Папа-Миша вздохнул, открыл книгу и стал читать, постепенно увлекаясь сюжетом.
Еще через день, пассажиры серебристого «Лендровера» проезжали мимо Тимкиной школы и стали свидетелями, как пятеро верзил-старшеклассников гонялись по школьному двору за тремя малышами, пытаясь что-то у них отобрать. Наконец одного, белобрысого, догнали. Он упал, защищая собой какой-то предмет. Его попытались поднять, но это никак не получалось. В результате образовалась куча-мала, оттуда слышался вопль сбитого с ног парнишки.
Машина остановилась. Из нее по-спортивному легко выскочили двое мужчин. Один, худощавый, постарше, был в костюме и белой рубахе без галстука, другой, моложе, – в джинсах и футболке. Оба легко перемахнули через ограду и быстро оттащили взрослых парней в сторону. Но белобрысый мальчишка продолжал лежать на земле и орать благим матом.
Мужчина в белой рубахе присел. Тронул его за плечо:
––Отбой! Окончено сражение! Давай поднимайся! Руки – ноги целы?
Мальчишка вначале поднял чумазую физиономию, с интересом осмотрел спасителей и только потом стал неловко подниматься, прижимая к животу, как оказалось, мяч для гандбола.
Взрослые ребята, далеко не отбежали, стояли полукругом. Один из них держал за ворот рубашки сероглазого, вихрастого паренька, из носа которого на разбитые губы текла кровь. Мальчишка дернулся, вырвался из рук обидчика и, растирая кровь по лицу, сказал баском: