Loe raamatut: «Чернильная одержимость»

Font:

ISBN 978-5-0068-7564-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Красивое нас привлекает только
Своею внешностью,
Но кто душой велик, тот истинно прекрасен.
Без добродетели богатство бесполезно,
Но вместе с ним оно ведет к блаженству.
Сапфо (ок. 630—570 до н.э.)

Сапфо (ок. 630—570 до н.э.)

Этот текст, как и тысячи других, не был написан для нас. Он уцелел чудом, обрывком, фрагментом. Он – книга-призрак. Но именно в этой неполноте – его вечная сила. Он – напоминание. О том, что истинная ценность – в глубине, а не в поверхности. В душе, а не в оболочке. Это послание – самый древний и самый главный кодекс писателя. Эту книгу я посвящаю всем, кто ищет в словах не одобрение мира, а эту самую, истинную красоту.

«ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА»

Эта книга родилась из тишины. Из того гула, что стоит в ушах, когда остаешься наедине с белым листом. Из щемящего чувства, что самые важные слова еще не написаны, а самые честные – - и вовсе останутся неназванными.

Одержимость письмом – - не выбор профессии. Это диагноз. Особый способ смотреть на мир, при котором любое событие, любая эмоция тут же обретают внутреннего редактора, тут же переводятся на язык метафор и сюжетов. Это и благословение, и проклятие. Возможность обрести бессмертие в слове и риск сгореть дотла в попытке его высечь.

«Чернильная одержимость» – - не учебник по писательскому мастерству. Это попытка нанести на карту внутренние ландшафты тех, для кого писать – - так же естественно, как дышать. Это исследование той силы, что заставляет нас вести диалог с пустотой, слушать шорох чернил в полной тишине и верить, что самое важное в мире рождается на кончике пера или в свечении монитора.

Здесь вы не найдете готовых рецептов успеха. Но вы найдете нечто большее – - понимание. Понимание того, что ваш страх, ваши сомнения, ваша неуемная страсть к слову – - не уникальны. Они часть многовековой традиции одержимых, чьи голоса, уцелевшие и утраченные, образуют великий хор, в котором рано или поздно обретает свой голос каждый пишущий.

Эта книга – - приглашение вступить в этот хор. Услышать себя. И набраться мужества сказать – - или не сказать – - свое слово.

Мне тогда было 6 лет. Я лежала в больнице. Дни мои проходили одинаково. Я болела ветрянкой. Мне обрили голову налысо – мои длинные кудрявые волосы льняного цвета. Врачи посчитали, что так гигиеничнее. У меня было одно единственное занятие: наблюдать из окна больницы за тем, что происходит снаружи. Однажды, встав с кровати в своей больничной пижаме, я, как обычно, уселась на подоконник. Рисовать уже не хотелось, тошнило от этого занятия. Буквы я знала хорошо, но писала еще плохо – я должна была пойти в первый класс только в сентябре. Врачи относились ко мне хорошо. Нянечка, которая мыла полы, постоянно приносила мне вкусняшку и книжки с яркими картинками. Я очень ее полюбила. Сейчас не помню, как ее звали. Но ее доброта навсегда осталась в моем сердце.

Тот день мне сильно запомнился. Я увидела напротив дом, на четвертом этаже которого горела квартира. Люди кричали. Пожарные спасали. Герои. По-другому не скажешь. Они спасли двоих детей; одного младенца выбросили из окна на одеяло. Меня поразил этот случай. Огонь, который мог так просто унести жизни. Но эти невидимые герои, пожарные, спасли всех, жертвуя собой. Огонь может и успокаивать, и сожрать все на своем пути. Но эти люди… как и писатели, которые пишут для людей, во имя сохранения истории и жизни, вдохновляя других.

Я была настолько поражена, что начала выводить своим детским почерком, буква за буквой, как навечно, историю увиденного. Я потом долго рисовала машины пожарных, лица людей. Мое первое стихотворение было из четырех строчек. Когда няня прочитала его, она сказала: «Ты будешь писателем». Я обняла ее, и мне стало так тепло от ее добра, что страх прошел. Я поняла: нужно не просто смотреть книги, а замечать в них что-то свое. Быть наблюдательным. Потому что в книгах – истина, тихая и точная. Как знак, указывающий путь на свет.

Таня Зорк

«ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ РЕДАКТОРА»

Эта рукопись попала ко мне не как заказ, а как крик души. Сшитая из заметок, эссе и отчаянных попыток понять собственную природу, она была похожа на сумасшедший, прекрасный сад, где все растет вкривь и вкось, но каждое растение – - живое и дышащее.

Моя задача была не выкорчевать этот сад и разбить на его месте французский парк. Моя задача была стать садовником – - помочь ему расцвести, проредить, где слишком густо, подпереть, где не хватает сил, и расставить акценты так, чтобы вся его дикая красота открылась взгляду читателя.

Перед вами – - не учебник. Это исследование одержимости. Той самой, что заставляет нас вести диалог с пустотой, слушать шорох чернил в полной тишине и верить, что самое важное в мире рождается на кончике пера или в свечении монитора.

Это книга о нас. О тех, кто не может не писать.

Татьяна Зыкина, Санкт-Петербург

«ЧАСТЬ I: КОРНИ ОДЕРЖИМОСТИ»

«Глава 1. Письмо как дыхание»

«Я пишу, чтобы уловить себя на грани исчезновения». – Фернандо Пессоа»

Миллиарды слов. Они лежат в слоях исторической породы: высечены на глиняных табличках, выведены пером на пергаменте, впечатаны в память серверов. Они – летопись нашего неистребимого желания сказать: «Я был здесь».

Что движет нами, когда палец тянется к заточенному углю, а рука – к клавиатуре? Инстинкт, более глубокий, чем голод. Письмо – это дыхание души. Без выдоха в виде слова внутреннее давление разорвет нас изнутри.

Птица поет на рассвете не потому, что выбрала это занятие. Она поет, потому что иначе не может. Ее песня – это акт существования, метка на карте мира. Так и мы. Первая запись в дневнике подростка, полная наивного пафоса и щемящей искренности, – это не блажь. Это спасательный круг, брошенный самому себе в бушующем море взросления. Это шепот: «Я есть. Мои чувства реальны».

А письма с фронта? Прокопченные листки, на которых дрожащая рука выводила слова любви поверх ужаса? Это не эпистолярный жанр. Это акт сопротивления небытию. Среди хаоса и смерти человек фиксировал свое «я», свое право чувствовать и помнить. Каждое такое письмо – победа жизни над забвением.

Таким образом, письмо становится чем-то большим, чем набор символов. Это акт исповеди перед самим собой, признание: жизнь – это не только то, что с нами происходит, но и то, что мы из этого создаем. Слово за словом, строка за строкой – это поток бытия, протекающий через нас. Наше дыхание, застывшее на бумаге.

«Глава 2. Бегство или поиск?»

Письмо – это всегда дверь. Но куда она ведет? Внутрь себя – или прочь от действительности? Часто – и то, и другое одновременно. Это и бегство от невыносимой реальности, и мучительный, отчаянный поиск истины.

Анна Франк. Ее дневник – хрестоматийный пример этой двойственности. Запертая в тесном убежище, она писала, чтобы сбежать от кошмара за окном. Но в этом бегстве был не страх, а мужественный поиск. Она искала ответы на вечные вопросы: «Кто я? За что все это? Во что можно верить?». Ее слова стали не просто опорой, а последним оплотом человечности в мире, сошедшем с ума. Она бежала от ужаса – и находила в письме смысл.

Лев Толстой. Его гигантские философские тетради – это побег иного рода. Бегство от поверхностности, от бытового существования в поиске абсолютной, конечной правды. Он не прятался от мира, как Анна, а штурмовал его самые фундаментальные основы вопросом: «Что значит быть человеком?». Его письмо было долгом, судом над самим собой и мирозданием. Это был болезненный, изматывающий поиск, который оставил неизгладимый след в истории мысли.

Анонимный автор, двадцать лет пишущий «в стол», признается: «Я пишу, чтобы сбежать от серости будней. Но в то же время, когда я пишу, я ищу самого себя. Каждый текст – это шаг к пониманию». Его искреннее желание осмыслить мир через писательство наполняет жизнь целю.

Грань между бегством и поиском призрачна. Мы убегаем от боли – и находим себя. Мы ищем истину – и спасаемся от бессмысленности. В этом парадоксе и кроется магия процесса.

«Глава 3. Демоны воображения»

«Перо – это лазоревый ключ, которым я вызываю мертвых». – Мэри Шелли»

Говорят, что писателем движет муза. Это красиво и лживо. Настоящим двигателем является одержимость. «Писатель обязан быть одержимым. Его должно лихорадить от жара и восторга», – неистовствовал Рэй Брэдбери. Процесс творчества часто носит мистический, неконтролируемый характер.

Виктор Ерофеев как-то заметил: «Писатели – как радиоприёмники, ловящие сигналы из непознанного». Он рассказывал, как его «Русская красавица» диктовала ему сюжет, словно обладая собственной волей. Подобные состояния, когда нечто большее, чем твое сознательное «я», управляет пером, заставляют задаться вопросом: кто же настоящий автор? Мы – или те самые «демоны воображения», что являются к нам под покровом ночи?

«Кейс: Стивен Кинг и „Мизери“ – как демоны стали спасением»

«Теория о „демонах воображения“ перестает быть абстракцией, когда мы видим, как она работает в жизни великих писателей. Ярчайший пример – история создания романа „Мизери“ Стивеном Кингом. В середине 1980-х Кинг боролся с серьезной зависимостью. Его внутренние демоны – страх, саморазрушение, addiction – были не метафорой, а физической реальностью. Он позже признавался, что почти не помнит, как писал „Томминокеров“ – работа над книгой проходила в алкогольно-наркотическом тумане. Идея „Мизери“ пришла к нему в виде мощного, навязчивого образа: популярный писатель находится в плену у своей самой большой фанатки, которая калечит его, чтобы он написал книгу так, как хочет она. Это был не просто сюжет. Это была аллегория его собственной одержимости. Демон зависимости диктовал ему текст о демоне контроля. Кинг не просто записал эту историю. Он провел болезненную вивисекцию собственного состояния. Писатель Пол Шелдон, разбивающий себе колени молотком по приказу Энни Уилкс, – это и есть сам Кинг, сражающийся со своим пристрастием. Его внутренние демоны, выплеснувшиеся на страницы, материализовались в самом узнаваемом и ужасающем антагонисте его карьеры. Но здесь и проявляется магия одержимости. Ведя диалог с этими темными силами, Кинг не сгорел в этом огне. Он превратил его в искусство. Он заставил своих демонов работать на себя. „Мизери“ стала не просто бестселлером – она стала актом экзорцизма, ключом к его собственному выздоровлению. Он принял своих демонов, стал их проводником – и в итоге обрел над ними власть. Это и есть высшая форма одержимости писателя: когда твои личные драмы, страхи и боли перестают быть просто материалом, а становятся соавторами, ведя тебя через тьму к катарсису – и твоего собственного, и твоего читателя.»

«ПРАКТИКУМ: КАКУЮ МАСКУ НОСИТ ВАШ ДЕМОН?»

«Одержимость у каждого своя. Чтобы лучше понять своего „незваного соавтора“, попробуйте ответить на эти вопросы в своем дневнике:»

– Как обычно приходит вдохновение?

«Вспышка: «Яркий, готовый образ, сцена или даже целый сюжет, который обрушивается внезапно, как озарение. « (Как у Мэри Шелли с Франкенштейном)».

«Навязчивая идея:» Смутное, но не отпускающее чувство, атмосфера, фраза, которая крутится в голове, требуя, чтобы ее облекли в слова. Она мучает, пока не будет выражена.

«Необходимость:» Острое, почти физическое чувство долга – «я должен это написать». Не порыв, а глубокое внутреннее побуждение, у которого нет конкретного «лица».

2. «Темперамент.» Как проходит процесс письма под его диктовку?

«Поток:» Слова льются сами, вы чувствуете себя лишь проводником, успевающим записывать. Время останавливается.

«Борьба:» Каждое слово дается с трудом, вы чувствуете сопротивление, но не можете остановиться – одержимость гонит вас вперед через силу.

3. «Голос.» Опишите его в трех словах. Например: «Требовательный, яростный, образный» или «Тоскующий, тихий, настойчивый».

«Цель: не поставить диагноз, а осознать природу своей творческой силы. Знакомство со своим демоном – первый шаг к плодотворному сотрудничеству с ним.»

«НЕ ВПАДАТЬ В ПАНИКУ: ИНСТРУКЦИЯ ПО ПРИРУЧЕНИЮ»

«Работа с одержимостью» требует не только отваги, но и стратегии. Вот как можно договориться с демоном, чтобы творить, а не сгорать»

«Демону – свое время.» Не ждите, пока он нападет на вас в неподходящий момент. Назначьте ему «встречи». Садитесь писать в одно и то же время каждый день, даже если всего на 20 минут. Регулярность приучает его являться по расписанию.

«Фиксация – это ловушка для демона.» Всегда носите с собой блокнот или диктофон в телефоне. Как только демон начинает нашептывать – немедленно записывайте. Это не даст идее ускользнуть и успокоит его: он поймет, что его услышали.

«Ритуал завершения.» После интенсивной сессии письма, когда вы выплеснули накопившееся, сознательно «попрощайтесь» с демоном. Закройте файл, переведите таймер, скажите себе: «На сегодня все». Смойте с себя остатки энергии: помойте посуду, пройдитесь, сделайте несколько физических упражнений. Это поможет вернуться из вымышленного мира в реальный и не «гореть» круглосуточно.

Это может быть ощущение божественного потока, когда идеи льются сами собой, или, наоборот, жестокая нужда, когда слова не идут, оставляя после себя лишь опустошение. Иногда мы начинаем буквально охотиться за этими внутренними голосами, которые ведут нас сквозь чащу текста. Эти «демоны», как и музы, ведут нас – иногда к прозрению, иногда на край пропасти.

Каждый законченный текст – это маленькая одержимость, одна победа над хаосом. И здесь важна честность. Вы остаетесь собой, даже когда вами руководит нечто запредельное. И каждый писатель, принимая своих демонов, становится проводником, приглашающим других в свои миры. Почему? Потому что в основе каждого слова – мы, держащиеся за тонкую нить, воплощающие человеческую одержимость созиданием.

Лучшие писатели – не те, кто боится своего безумия, а те, кто доверяет этому потоку, позволяя ему нести себя по страницам, заполняя те промежуточные пространства жизни, что часто остаются незамеченными.