Tsitaadid raamatust «Узелки. Великовозрастным младенцам на память»
...помни вы своё детство, вы бы стали своему ребёнку не мамкой и не нянькой. А другом.
Он не жадный. Он рациональный. Неизвестно, что хуже.
Те, кто с почтением относится к слову, а уж тем более зафиксированному, не важно, надпись ли это на заборе, Моисеевы ли скрижали, пергамент, бумага, текстовой редактор и всякие прочие носители информации, включая изданное типографским способом, знают, что поток сознания - это старый добрый папа Хэм. "Старик и море". Это "Тонкие письма" Тэффи. Но никак не "один палка, два струна - что увижу, то пою", так часто выпускаемые нынче на рынок книгопродавцами под видом "психоделической", "эзотерической", "философской" и всякой прочей псвдолитературы. Коей так беззаветно зачитывается молодая поросль менеджеров, претендующая занять место в истории искусства и культуры нашего славного города.
Пить с нами надо СЕЙЧАС. Мы никогда не пьем ПОТОМ. Потому что нас там нет. Мы не приедем ПОТОМ. Мы приедем с другим нашим СЕЙЧАС.
Морганатически безопасны слесари-сантехники и теоретические физики. В обоих случаях ты абсолютно защищена от малейшей возможности взаимопонимания. Первый по локоть в работе. Второй — по уши в науке. Ни с кем из них у тебя не будет возможности поговорить о процентах рисков или о модных тенденциях грядущего сезона. Нет сантехника — воспользуйся прорабом. Нет теоретического физика — сойдёт чемпион мира по шахматам. Главное, чтобы у вас не было общих интересов на фоне потрясающей разницы интеллектов.
— Спасибо моему мужу, который никогда не говорил мне «хорошо», если было плохо или нехорошо. Спасибо ему за то, что всегда относился ко мне не «с теплом», но с любовью. Только любящий не боится сделать больно, если того требуют обстоятельства. Боль — это сторожевая собака организма в ипостаси физической. И души — в устремлениях духовных. Не за «тепло» надо говорить спасибо. А за боль. Согревающий компресс лишь ускоряет развитие раковой опухоли. Острый нож вырезает нездоровые ткани.
Если бы автор не стал автором, ему было кого в этом винить. Но поскольку он им стал, то теперь может честно сказать:
— Мама! Спасибо тебе, что я поступила в медицинский институт. Я прекрасно провела время и теперь пишу роман «Коммуна».
Потому что «… пускай капризен успех, он выбирает из тех, кто может первым посмеяться над собой…»
— Как же мало?! Как же, как же?!! — нервически возразил автор издательству. — Вот, смотрите, действие. Вот ещё — действие. Тут планетарного масштаба, простите, действие. Там вон, извините, главный герой кардинально изменил свою жизнь. Это что, не действие?! Это что, не фантастика, чтобы человек судьбу поменял?! Человек, изменивший свою судьбу, — это сверхъестественно-ненаучная фантастика!
Они, прихлёбывaющие, жующие и глотaющие, нaпоминaли тех сaмых слезливых мышей, которые, помните, что продолжaли делaть с колючим кaктусом, но нa сaмое глaвное рaзменивaться всё рaвно не соглaшaлись. Не потому, что сaмое глaвное сокрыто, о сaмом глaвном любaя мышь отлично знaет. А потому, что боялись неожидaнной перемены блюд. Что aвтомaтически влечёт зa собой непрогнозируемую сумму счетa. Лучше же "мириться со знaкомым злом, чем бегством к незнaкомому стремиться", кaк дaвным-дaвно скaзaл Гaмлет, a Шекспир, крутившийся в кухне, быстренько зaписaл.
