Loe raamatut: «Ретроградная звезда (сборник)»

Font:

Признание

Вот интересно, кто-нибудь вообще читает предисловия?

Ну, кроме автора, конечно.

Надеюсь, что нет. Потому, что я сейчас начну признаваться в любви брутально и не очень поэтично.

Любовь у нас с Татьяной давняя и, слава Богу, платоническая. Иначе бы я ей не предисловия, а эпитафии писал.

Только окрыленная уникальным поэтическим талантом женщина может позволить себе порхать по жизни бабочкой и жалить, как пчела всех без разбору. Впрочем, говорят, что пчелы кусают пользительно. И ещё у них есть мёд. Божественный мёд поэзии.

За это поэтам прощается всё. И бестолковость поступков, и резкость суждений, и безбашенная неприспособленность к жизни реальной. Особенно, если мёд поэзии приносит окружающим очаровательная поэтесса.

Вот не люблю я бесполых определений. Поэзия Аксёновой настолько женственная, искренняя, что рука не поднимается приписывать ей мужицкое звание «поэт». Таня Аксёнова – барышня, даже не дама досочинявшаяся стихов до юбилейного издания, а вечно влюблённая взбалмошная девчонка. Значит всё-таки «поэтесса».

Хотя, по мастерству владения словом, по глубине и многогранности таланта Татьяна Аксёнова намного превосходит большинство стихоплётов в штанах.

Даже в этом маленьком сборнике, посвященном исключительно любви затронуто множество глубинных проблем мироздания, которые тысячи лет не могут разрешить самые многомудрые философы…

Впрочем не стоит читать предисловия к хорошей поэзии – лучше читать стихи. Учить наизусть и подбирать мелодии.

Наслаждайтесь!

Ваш Александр Чистяков, Председатель Русского литературного общества

Случай

– Где мои семнадцать лет?
– На Большом каретном…

Владимир Высоцкий

«Можжевеловый куст, можжевеловый куст»!..
Мягких шишек в иголках нет…
Был кармашек мой пуст, а фонарик столь тускл —
Не нащупывал пистолет,

Из которого выстрел не прогремит,
Как в душе моей – чёрный гром.
Ты женат и пока что не знаменит —
Зауряден, как всё кругом…

С хрустом ветер ноябрьский ломает кабан:
Треск ветвей, он из речки – шасть!
Ты целуешься, словно срываешь банк.
Жаль, что некуда нам упасть…

Полетели бы кубарем под откос,
Вдруг забывши о том, что зверь,
Ледяной и смрадный, (кой чёрт занёс?)
Там отряхивается теперь!

Наверху – прощальный рыдает клин
И роняет нам свой «курлык»,
А внизу – кабан, что приплыл один,
К отступлению не привык.

Стоя, вжавшись друг в друга – о, страшный сон! —
Столбенели мы под кустом
Без ружья, хоть охота открыть сезон,
Без костра и спичек, при том!

… Мне как будто бы снова семнадцать лет —
Жизнь рассеялась, точно дым…
Можжевельник, припрятавший пистолет,
Вздрогнет выстрелом холостым.

«Печаль в объятиях оркестр сжимала…»

Печаль в объятиях оркестр сжимала:
Виолончель рыдала скрипке: «Мало!..»
А скрипки всхлипы стоном заглушало
Гобоя жало,

Зиял рояль проёмами столетий —
Он оживал в дуэтах Доницетти,
Но в белом цвете, как и в чёрном цвете
Его лица – таился оттиск смерти…

Наш разговор под сбивчивость кларнета
Метался между тем и этим светом.
И тенью Фауста на отсветах паркета
Дрожала флейта.

Но Вы не слышали. Вы говорили: «Поздно…»
Последний день дышал тромбоном грозным,
Что от испуга, жалобно и просто
Прощал нам прозу…

Оркестр стихал – печаль владела миром,
Что от непониманья миртой вымер.
Лишь ветка слабая смычка – рапирой
Фехтует с лирой.

Мы встретились. Случайно. Вот – ошибка
В закономерностях фиоритуры гибкой
И гармоничной, как моя улыбка,
Как ночь и скрипка…

«Как жадно рябину клюют воробьи…»

Как жадно рябину клюют воробьи,
Так молча гляжу я на губы твои:
Ах, мне же без них – умереть!

Когда мы вдвоём – о другой говорят
Желанные губы – рябиновый яд:
Не слушать бы мне, не смотреть,

Уйти, отвернуться!.. Но льются стихи
Живою водою – светлы и легки,
Из уст – поцелуем – в уста.

Ещё сигарету твою докурю…
Погибелью, словно, рябина, горю,
Спаси меня, ради Христа!..

Губам суждено моим горько пылать
Стихами и жаждой, и осень – как знать? —
Отдаст им свой вещий огонь.

Я кровь на чернила свою извожу
И вновь на запретные губы гляжу,
Как птицы – зимой – на ладонь.

День Божьей Матери Казанской

День Божьей Матери Казанской
Обыкновенным мне казался
Позднеосенним, серым днём.

Снег жил ещё в утробе неба
И на моей ладони не был,
Заставив тосковать о нём…

А ты руки моей касался
В день Божьей Матери Казанской,
Но о любви мне не сказал.

Пришлось читать стихи в усадьбе,
Где после чьей-то пышной свадьбы
Нам о́тдали каминный зал…

А я всё думала: «Венчались?
Иль, может, просто так встречались,
Как принято в наш страшный век?..»

Ещё о том мне у рояля
Подумалось, что где-то в зале
Сидит бездушный человек…

Меня отпугивает это
И вновь уйду я, не согрета
Предснеговым, осенним днём

В цветах, овациях, под топот.
Зачем они камин не топят,
Заставив сожалеть о нём?..

Любовь

Любовь – это, наверное, обман?
Прекрасный, вечный сон без продолженья…
Ко мне она спускается сама,
Без приглашенья.
Не во́время, некстати, невпопад,
Как седина в воронокрылый волос.
Лавиной с гор, снося, как водопад
Всё, что ещё под ней не раскололось…
Кому-то нежность, жертвенность даря,
Меня ж – на пепелище, на руинах
Оставила… Но ей благодаря
Есть крылья у меня – два сильных сына.
Любовь – это, наверное, туман?
Всевышняя способность к всепрощенью —
Не видеть зла, чтоб не сойти с ума
От ощущенья
Беспомощности… Красотою строк
И чистотою звуков музыкальных
Ко мне любовь приходит, словно Бог —
Исповедально.
Чем поделиться надо ей со мной,
Пока я сплю и грежу сквозь ресницы?
Но этот сон с печалью неземной
Давно мне снится…

Последний снег

Памяти Геннадия Куркова

Последний снег —
Пушистый, словно клевер,
Глубокий, словно сон…

Под ним ты вечно
Устремлён на Север
И – погребён…

Недавно пела я тебе: «Голубчик, не уезжай!»
А ты старался подыграть получше, гитару сжав…

Когда рука моя бросала комья
Тебе вослед,
Я помнила, что были мы знакомы
Сто тысяч лет,

Воссоздавала каждое объятье
И каждый взгляд,
Как ты сказал, что львы и даже львята
На ветках спят,

Как на руке твоей – большой и щедрой —
Спала и я,
Как этот снег, оледенённый ветром,
П о с л е д н я я…

Ох, степь кругом, как в пе сне – смерти жало,
Не вырвать чтоб…
Одна тебя я в губы провожала,
Другие – в лоб…

Как ты махал в окно мне утром летним,
Так я – зимой…
«Не уезжай, голубчик!..» Свет последний,
Любимый мой…

«Жёлтый глянец уснувшей листвы…»

Жёлтый глянец уснувшей листвы
На продрогшем, дождливом асфальте
Ярче звёзд, что влажнеют
На небе, чернеющем в шесть…

Всё осталось в минувшем, увы?
Ну, и Вы меня тоже оставьте…
Ничего нет важнее,
Чем знать, что на свете Вы есть.

Если слух мне и память напрячь,
И придумать про счастье былое,
То, окажется, правда —
На свете счастливее нет…

Мы бредём по листве октября,
Взявшись за руки, Дафнис и Хлоя —
Звёзд жемчужных парада
Участники, льющие свет.

Если время возвратно, как жизнь —
Всё у нас ещё только вначале.
И тогда Вы – со мною,
Тогда Ваша память – моя.

Для чего на асфальте зажглись
Наши звёзды? Их листья качали,
Точно лодки длиною
От неба до небытия…