Loe raamatut: «Нарисуй Италию»
1 глава. Глаза
Это был самый красивый мужчина, которого Нелли доводилось видеть. Пожалуй, даже красивее её любимого Нодара, фактурнее и ярче. Глаза так вообще чистые изумруды, но почему-то печальные. Длинные тёмные ресницы склеились в мокрые стрелки, волосы повисли влажными прядями, упали на лоб, касаясь острых скул, в линии губ спряталась скорбь.
Нелька невольно потянулась к рюкзаку, нащупала блокнот и рассыпавшиеся по дну карандаши. Перелистав страницы, разочарованно вздохнула: чистых не осталось, пришлось рисовать с обратной стороны пейзажа с видом на собор Святого Марка. Упустить такого натурщика было преступлением перед природой, очень уж яркая внешность, да еще и такая невыразимая боль в глазах. В голову Нельки тут же полезли странные сравнения с выбросившимся на берег дельфином или с пылающим в едком дыму заповедником – изуродованная страдающая красота.
Мужчина сидел всего в двух метрах от стеклянной витрины кафе, в котором расположилась Нелли, чтобы переждать дождь. Вроде бы попадал под тент, но, судя по всему, успел промокнуть раньше. Белая футболка облепила тело, нескромно очерчивая мышцы и демонстрируя темные зигзаги татуировок на плечах. Он словно и не замечал непогоду, взгляд его был направлен вовнутрь. Нелька называла такие лица «опрокинутыми» и встречала у пьяных или только проснувшихся людей. Он был не здесь, потому ни дождь, ни любопытство прохожих его не тревожили.
Карандаш быстро скользил по бумаге, Нелли почти не смотрела на портрет, который рождался под её рукой, выхватывала глазами детали внешности, пытаясь запечатлеть надломленную красоту. Острые скулы, пожалуй, даже слишком острые, бледные губы, прямые густые брови, а под ними… те самые глаза – сосредоточие тоски и боли. Впервые она пожалела, что в рюкзаке не оказалось цветных карандашей или красок. Такой оттенок радужки невозможно передать в чёрно-белом формате.
Уже заканчивая портрет, Нелли поняла, что мужчина сейчас уйдёт. Он вздохнул, взлохматил мокрые волосы, распрямил плечи и резко встал. Она торопливо вычерчивала карандашом последние штрихи, не глядя в блокнот, боясь упустить последние мгновения, пока незнакомец не повернулся к ней спиной.
Он ушёл в дождь, засунув руки глубоко в карманы джинсов, а Нелли гипнотизировала удаляющуюся насквозь промокшую фигуру, пока та не скрылась в толпе. Только потом посмотрела на портрет. Лучший из тех, что появились в её блокноте за последние месяцы, возможно, самый лучший из всего, что она рисовала. Удалось поймать отрешённость и тоску в глазах мужчины и вплести её в красивые черты лица. Она даже успела наметить воротник футболки и проступающий сквозь ткань орнамент тату. Именно в этих переплетениях спряталась пчела. Никакого насекомого на плечах красавчика, естественно, не было. Нелли не помнила, как рисовала пчёлку, та появилась сама, без её ведома, в тот самый момент, когда Нелька не смотрела на лист, а провожала взглядом случайного натурщика.
«Значит, пчёлка», – отметила Нелька странную деталь в портрете без капли удивления, с некоторой отстранённостью. Почему именно так и как это связано с незнакомцем, Нелли и не знала, но чувствовала зуд разгорающегося любопытства.
Она провела пальцем по рисунку, коснулась линии губ, четко очерченных скул, пчелы и, в последнюю очередь, длинных ресниц.
– Охренительные глазищи.
Едва дождь утих, Нелли собрала рюкзак, заплатила за чай, который умудрилась растянуть на два часа, и вышла на улицу. В шумном кафе она успела подготовиться к контрольной по математике и к уроку биологии. Дома её ожидало празднование очередного не включённого в календарь торжества, вроде Дня водолаза или Дня ежиного сопения. Учиться в разгар безудержного веселья не всегда получалось, а чаще всего не получалось совершенно. К маю учителя устали от бесконечной подготовки к ЕГЭ не меньше старшеклассников, озверели и срывались по пустякам. Давать математичке повод для истерики не хотелось абсолютно. Нелли и так была у неё «на карандаше», а это означало, что разгон для скандала не нужен. Быть ей облаянной, униженной и немножко оплёванной.
Если истерику учительницы Нелли терпела со вселенским равнодушием на лице, то вынести разочарованный взгляд классного руководителя и биолога по совместительству не могла. Геннадий Александрович никогда не кричал, не унижал и не позорил. Но в его глазах появлялась такая искренняя, почти детская обида, будто ты не митохондрию с вакуолью перепутал, а избил старушку бездомным котёнком.
Отсутствие дочки мама могла и не заметить. Всё чаще праздник перетекал в банальную попойку, в которой большинство гостей не были знакомы с хозяйкой квартиры.
Нелли подтянула лямку рюкзака, заправила за уши зелёные пряди волос. В любом случае домой она попадёт не раньше девяти часов, может, вечеринка уже заглохнет или переместится на другую территорию. Хорошо, если остались вкусняшки с «праздничного стола» и что-нибудь помимо пива и чипсов.
Уже больше полугода Нелли подрабатывала уборщицей в парикмахерской. Три раза в неделю после закрытия «Дивы» убирала зал и натирала до блеска зеркала. Несложной и удобной работой обеспечила мама подруги Нелли – Жанна Эдуардовна, носившая звучное прозвище ЖанЭд. Салон красоты принадлежал её знакомой, скорее всего, одной из армии должниц Жанны. Это ЖанЭд умела – помогать всем вокруг, где-то советом, где-то деньгами или услугой, а потом собирать долги.
Тут она убила сразу двух зайцев: содрала долг с хозяйки «Дивы» и облагодетельствовала Нельку. ЖанЭд не была расчётливой или хитрой, все эти благотворительные комбинации получались у неё случайно, по велению души. Она не умела оставаться с краю событий, влезала в каждое и перекраивала судьбы своими волевыми решениями.
У дверей салона Нельку встретил охранник. Невысокий парень на год её старше. На этой должности он проработал всего месяц, но уже успел миллион раз сказать, что это временное пристанище, чтоб обвыкнуться после армейской жизни, а потом он поступит в институт. Правда, направление будущей карьеры ещё не выбрал. Главное, чтоб потом его взяли в полицию.
– Я тебя и не узнал. Что за зелёное безобразие у тебя на башке?
Нелли пожала плечом, подхватив свалившийся рюкзак.
– Неоновый изумрудный. – И тут же добавила: – Не вздумай цеплять мне новую кличку!
– Кикимора, – выдал охранник. – Пока цвет не поменяешь, так и буду тебя называть.
– Одуван мне нравилось больше.
– Одуван теперь неактуален.
Оставив рюкзак на вешалке, Нелли натянула резиновые перчатки и принялась за уборку. Помимо работы в салоне, она помогала ЖанЭд в её мрачном бизнесе, вроде как на добровольных началах и безвозмездно, но женщина умудрялась сунуть ей пару купюр в карман драных джинсов или в рюкзак с присказкой «на презервативы».
С приближением лета начиналась пора ситуативных заработков, которые Нелька обожала за дешевизну и приятность в реализации. Вместе с друзьями они обносили ничейные деревья во дворах многоквартирных домов и продавали свою добычу на местном рынке. Деньги делили не поровну, а по справедливости. Кто надрал больше всех, тот больше всех и получал. Заработок постепенно перерос в соревнование. В их компании только дочка ЖанЭд Виталина не была азартной спорщицей, легко уступала первенство в непрезентабельной торговле, граничащей с законом. В принципе, только ей деньги и не были нужны, в обнесении деревьев она участвовала исключительно за компанию.
Закончив уборку под монотонный рассказ охранника об интересных клиентках, с обязательным упоминанием о том, что скоро он распрощается с «Дивой» навсегда, Нелька бросила взгляд в окно. У салона её ждали друзья. Они толкались, гоготали на всю улицу и наверняка затеяли очередной спор.
Толик и Сергей Ялицкие – братья-погодки и претенденты на звание местных хулиганов, когда-то подавали большие надежды и обещали пойти по стопам родителей-юристов. Но где-то в средних классах передумали и резко сменили направление. Нарочно громко заявляли всем, что будут безработными иждивенцами, в планах у которых просидеть на шее у родителей всю жизнь и заниматься боксом для удовлетворения мордобитной потребности. Истинные планы они скрывали даже от подруг, напуская туман озвучиванием фантастических профессий.
Местные бабульки поговаривали, что виновата Нелька, сбившая их с истинного пути, направив по стезе непотребства и беззакония. Несмотря на миниатюрный рост, она была старшей в компании и самой языкастой. У бабулек пользовалась плохой репутацией и регулярно выхватывала порицания и обидные реплики, на которые реагировала наигранным злодейским смехом.
Увидев Нельку, Толик не удержался от сравнения:
– Ну, ты мать даёшь! Гринч1 отдыхает. Зелёный, ёпт, зелёный. Это тебя в твоей цирюльне так разукрасили?
– Яицкий, не тарахти, – отмахнулась Нелька, намеренно исказив фамилию друга.
Сергей боднул брата плечом.
– Математичка тебя прибьёт, а Геннадич расплачется.
Нелли обхватила друзей за плечи и поджала ноги, вынуждая нести себя над тротуаром.
– Виталик где?
Сергей прошёл до конца квартала и стряхнул с шеи худую руку Нелли.
– Витка дома, наверное. ЖанЭд не отпустила с нами, наоборот, тебя зовёт к ним в гости. Батя скоро вернётся?
Нелли отбежала немного вперёд и забралась на бордюр. Прошла несколько метров, балансируя на узкой поверхности, и резко развернулась на одной ноге.
– Через неделю приедет. Пойдём лучше ко мне.
Толик и Сергей переглянулись и, не раздумывая, одновременно кивнули.
– А пойдём.
Сергей учился с Нелькой в одном классе, в детском саду был первым, кто её поцеловал и насыпал за шиворот песка в знак симпатии. Нелька делилась с ним корками хлеба, которые терпеть не могла, и пенками от молока. Несмотря на намёки Толика, их дружба не переросла в отношения и не приобрела романтический налёт. Несколько лет Толик бродил по пятам за братом и требовал поделиться с ним Нелькой. Сергей ни в какую не желал расставаться со званием единственного лучшего друга и ревновал к брату. Нелька сама решила поделиться собой и позвала Толика в компанию. Вита присоединилась немного позже, уже в пятом классе, хотя с ней они также были знакомы с яслей. Обрастать хулиганскими замашками культурная Виталина и не подумала, умудрилась не впустить в свою речь ни одного бранного слова, а в манеру одеваться – джинсы и кроссовки.
А вот плохую репутацию Нелли приобрела немного позже.
Дверь в квартиру оказалась незакрытой, не пришлось ни звонить, ни вставлять ключ. Музыка гремела и вываливалась на лестничную площадку низкими басами, от которых вибрировало в животе. Нелли толкнула дверь и сразу окунулась в шум веселья. Много незнакомых лиц, по возрасту чуть старше самой Нельки. Где только мама находит таких «гостей»? Старше двадцати пяти только сама хозяйка квартиры и её постоянные собутыльники из соседнего подъезда. Остальные же пришлые, унюхавшие возможность развлечься на халяву.
Толик и Сергей просочились на кухню и принялись хлопать дверцами в поисках еды. Домой они не стремились, боясь попасть на очередную лекцию о дурном влиянии улицы. Молодые организмы, утомлённые на тренировках по боксу, требовали заправки едой.
Нелли разгребла на столе кавардак и быстро слепила бутерброды из остатков колбасы и сыра, найденных в холодильнике. Ужин, считай, удался. Могло быть и хуже.
Пока друзья уничтожали нехитрый провиант, Нелли вернулась в зал, обвела взглядом комнату, наполненную незнакомыми людьми. Мама обнаружилась на диване за важной беседой о вопросах бытия, а именно – есть ли любовь, или это биохимический процесс и банальная физиология. Она размахивала тлеющей сигаретой, нависая над совершенно пьяным собеседником.
– Любви нет. Есть только страсть, которая гаснет, едва гормоны успокаиваются.
Собеседник не спорил, он сосредоточился на борьбе с рвотными позывами.
– Полигамия – удобное оправдание для мужчины. Стремление к продолжению рода и подобная чушь. Кого продолжать-то? Род моральных уродов и преступников?!
Нелли вздрогнула, отмахнулась пятернёй от сигаретного дыма. Мама оседлала любимого конька и ехать на нём могла долго. Противоречила сама себе и снова возвращалась к обиде на отца.
– Мам, опять за старое. Есть любовь, есть.
Мама нехотя отклонилась от лица уже спящего собеседника, сфокусировала взгляд на дочери.
– Нель, какая мама. Я же просила – Вера. Я тебе суп сварила. На плите, кажется, остался. Тайсоны твои здесь? Покорми ребят.
Нелли промолчала. Суп вполне мог быть фантазией мамы. В нетрезвом состоянии и при свидетелях Вера любила разыгрывать роль хорошей родительницы.
Нелли перебрала бутылки на столе, нашла парочку не откупоренных с пивом и отнесла на кухню.
– Будете?
Толик обернулся.
– Давай, – пробурчал он с набитым ртом. – Тебе оставить?
– Не надо.
И принялась собирать обёртки и пустую тару, небрежно распихивая по мусорным пакетам. Сергей отставил бутылку и, подхватив Нелли под мышки, закружил по комнате. Узкая кухня не предполагала таких размашистых телодвижений. Ноги цеплялись за стулья, он едва не стукнул Нельку головой об открытую дверцу шкафа. Толик подхватил недопитую бутылку и забился в угол, чтобы не получить пяткой в лоб. Нелька заверещала, перекрикивая громкое и фальшивое пение Сергея.
– Я сейчас шею сверну, придурок! Или тебе, или себе.
Он поставил подругу на пол и попытался сбежать, но она настигла его в зале и прыгнула на спину.
– Куда собрался? Теперь пляши со мной.
В веселящуюся толпу они буквально ввалились неуклюжим двухголовым кентавром. Целую песню протанцевали таким необычным способом. Нелька размахивала руками, сидя на спине Сергея, он поддерживал её под колени и крутил во все стороны, как ретивый конь на родео.
Скинув беспокойную ношу, Сергей распрямил спину и с наигранной усталостью потер шею.
– Мелкая Кузька, а тяжёлая, как пушечное ядро.
– Папа говорит, что во мне дерьма много, – отшутилась Нелька с абсолютно серьёзным лицом.
Ещё час веселились вместе с гостями. Толик даже умудрился обаять полупьяную студентку, не распознавшую школьника в рослом парне с широкой шеей и плотной щетиной на квадратном подбородке. Он напросился на поцелуйный урок с демонстрацией практической части. Сергею повезло меньше. Ему досталась обиженная на «подлого ублюдка» барышня, решившая воспользоваться случайным собеседником как жилеткой.
Стрелки убежали далеко за полночь, гости и не думали расходиться, веселились шумно и не совсем благопристойно. Нелли отправила друзей домой, напомнив, что школу они ещё не закончили и, если так продолжится, приличный аттестат им не светит.
В свою спальню она вошла, не включив свет, замерла, разглядывая серую в свете луны карту Италии на стене. Папка с её рисунками была выпотрошена, и белые листы, усеявшие темный пол, светились как окна в параллельную вселенную. Нелли вскипела за секунду. Треснула кулаком по включателю и уже развернулась, чтоб отругать безалаберную мать, как увидела, на своей кровати незнакомого пьяного мужчину. Он даже не потрудился разуться, уложил ботинки на подушку и прикрылся углом пледа. Всем, что смог вытянуть из-под собственного неподъёмного тела. Седовласый, но ещё не старый, одежда приличная, правда, сильно помятая и несвежая.
Он не храпел и выглядел скорее не спящим, а мёртвым, сквозь щели несомкнутых век сверкали белки глаз.
– Мам! – Нелли попятилась. – Вера, чёрт возьми! Что это за тип тут на моей кровати? Он дохлый, что ли?
Не получив ответа, Нелли дёрнула непрошеного гостя на рукав, он резко вздохнул, хрюкнул, но не проснулся. Убедившись, что в её кровати не покойник, Нелли уже смелее потянула его за ногу. Стащила с кровати вместе с покрывалом, попыталась сдвинуть или разбудить, но мужчина не шелохнулся, претворяя в жизнь фразу «мертвецки пьян». Перекатив безвольное тело ближе к столу, Нелли собрала разбросанные и местами даже помятые рисунки в папку, выровняла на стене распечатанные из интернета фотографии с красивыми видами Италии и села на кровать. Видимо, придётся спать в компании пьяного незнакомца.
Не впервые ей доводилось делить комнату с одним из маминых задержавшихся гостей. Её просьбу не заходить в спальню мама регулярно игнорировала. Всё реже контролировала сценарии своих квартирных праздников, а под действием алкоголя впадала в крайности. Её накрывала то озлобленность, то вселенская доброта: заходи куда хочешь, бери что хочешь.
После душа Нелли переоделась в ванной, единственной замыкающейся комнате, в спортивный костюм и вернулась в комнату. Гость спал на спине, неудобно подвернув руку, упираясь щекой в ножку стула. Освободив его кисть, Нелли чуть отодвинула голову в сторону, секунду поколебавшись, отдала свою подушку.
Сразу не уснула, потянулась к карандашам и за несколько минут набросала лицо спящего гостя. Сам портрет получился схематичным, без деталей, а вот цветок в петлице прорисовала тщательно, уже закончив, увидела, что в лепестках розы угадывается женское лицо.
Отложила рисунок в сторону и только тогда увидела, что на столе нет рамочки с фотографией. В панике оглядела пол и обнаружила у подоконника осколки и мятый снимок. Бережно расправила его и вложила между страниц учебника по биологии.
– Неблагодарная ты сволочь. Я тебе подушку отдала, а ты мою любимую фотку испоганил.
На фото изображен был не парень, хотя Нелька давно обзавелась объектом грёз, по ком могла бы лить слёзы. Фотограф запечатлел двух девушек, похожих внешне, одинаково смеющихся и радостных.
Выключив свет, Нелли развернулась к окну, потянулась до хруста в костях, закрыла глаза. Музыка за стеной немного утихла, видимо, соседка пригрозила вызвать полицию, разговоры уже слышались не так отчётливо, квартира наполовину опустела, а те, кто остался, постепенно впадали в дрёму и выключались из беседы, как перегоревшие лампочки в гирлянде. Одна за одной, пока не стало совсем темно и непразднично.
Неля потянула за лямку рюкзак, достала блокнот и раскрыла его на последней странице. В свете луны портрет дождливого красавчика обрёл некую таинственность, а глаза – потустороннюю глубину.
– Повезло же кому-то таким родиться! – с досадой воскликнула. – Такой точно не знает, что значит быть отвергнутым или незамеченным. Безответная любовь не про него. Скорее он сам причина десятков разбитых сердец.
Утром пьяный квартирант исчез вместе с портретом, который нарисовала Нелька, оставив после себя только мятую подушку в грязной наволочке.
2 глава. Ведьма
Мысли о зеленоглазом незнакомце привели в итоге к Нодару и появлению её первой робкой влюблённости, зародившейся ещё в детском саду.
Меньше всего Нельке хотелось целовать Серёжу. Она сидела на качелях, высматривая через кустарниковую изгородь ребят из старшей группы. Уже неделю Нодар не показывался в саду, видимо, болел. Нелли жутко скучала по нему и ждала каждый день. Единственной возможностью увидеть его была прогулка на улице. С недавнего времени их группу выводили на соседнюю площадку, и Нелька заранее занимала самое удачное место обзора – качели.
Серёжа подлетел к ней со спины. Стянул шапку и, не спрашивая разрешения, чмокнул в щечку влажными холодными губами. Несколько секунд назад он ел сосульку, и поцелуй получился морозно-студёным.
Нелька вытерла щеку, обернулась.
– Ты чё?
– Это игра такая. Кого поймал, того целуешь.
– Фу, – коротко обрисовала Нелька своё отношение к поцелуям и посмотрела сквозь переплетения веток, присыпанных снегом, в надежде увидеть Нодара. Вот его, пожалуй, она бы поймала.
Едва она успела оторваться от наблюдения, как Серёжа прошипел ей на ухо:
– Ведьма идёт, – он резко дёрнулся назад, но почти сразу остановился и обречённо опустил взгляд, – поздно.
К качелям приблизилась воспитательница. Оглядела ребят пристальным взглядом и ткнула пальцем в перекособоченную шапку Нельки.
– Заболеешь.
Сергей выровнял помпон на голове Нелли, схватил её за влажную рукавицу и потянул в сторону беседки.
Воспитательница проводила их взглядом, в спины ребят полетели уже не раз озвученные реплики:
– Я, кажется, сотню раз говорила, чтобы не прятались по углам и не ходили к забору. Вас двадцать, а я одна. Свернёте себе шею, а я буду виновата.
В детском саду Александра Константиновна работала меньше года, чаще всего замещала тех, кто отсутствовал по болезни или уходил в отпуск. В среднюю группу она пришла два месяца назад, когда постоянная воспитательница ушла в декрет. Первым делом запретила включать магнитофон и тем самым лишила ребят одного из любимых развлечений – танца маленьких утят. Расставила столы и стулья рядами, как в школе, и оборвала традицию чтения в начале тихого часа.
Новая воспитательница носила короткую стрижку с химическими кудрями на макушке и коричневые ботинки почти детского размера. Было в её чертах что-то совсем не женственное, даже грубое. Улыбалась она редко и сдержанно. В резких движениях, в коротких ответах сквозило раздражение и какая-то озлобленность. Ни с нянечкой, ни с другими коллегами она особо не дружила, сразу же выставила дистанцию и предпочла остаться сама по себе.
Месяц назад с лёгкой подачи поварихи Александра Константиновна получила прозвище Ведьма. Дети не стали оспаривать случайно брошенное слово, наоборот, подхватили и прилепили намертво. Лучше заведующей и родителей они знали, что эта кличка подходит воспитательнице как нельзя лучше. Александра Константиновна не была доброй. Могла грубо схватить или толкнуть, с нескрываемым удовольствием унижала и наказывала. Дети затаились и присмирели, старались лишний раз не злить ведьму и не выделяться.
Большую часть времени воспитательница наблюдала за своими подопечными, сидя за столом, в игру не включалась и не организовывала. Зорко выискивала повод придраться и излить скопившийся яд.
В тот день ей попалась Нелли. Тихий час начался чётко по расписанию. Секунда в секунду, дети закрыли глаза и вытянулись в кроватках, как маленькие выдрессированные солдатики. Нелька развернулась лицом к кровати Серёжи и потянула его за ухо.
– Спишь?
Мальчик приоткрыл один глаз.
– Да.
– Ага, вижу, – Нелька сдвинулась к краю постели. – Давай после полдника снеговика слепим?
Серёжа засопел.
– Ведьма нас сожрёт. Она Витке за грязные варежки чуть уши не открутила. И по жопе надавала мокрыми колготками. Она злая, – подытожил он.
– Папа говорит, что она справедливая и строгая, то что нужно нам, оболтусам.
Уже заканчивая предложение, Нелли увидела, что Серёжа смотрит куда-то за её спину, и вжала голову в плечи.
Александра Константиновна обошла кровать и встала в проходе.
– Тихий час для кого придуман? Для меня, что ли? Если легли спать, значит, должны спать, и никаких разговоров. И сами не спите, и другим мешаете, – она говорила тихо, чеканя каждое слово, заканчивая фразы легким присвистом. А от этого сама закипала ещё больше, шипение усиливалось. – Кузнецова, ты не в первый раз устраиваешь беседы. Ялицкого будишь. Может, ты полагаешь, что правила на тебя не распространяются?
Нелька печально вздохнула. Слова «правила» и «обязанности» точно не входили в число её любимых, зато их очень уважал папа. Видимо, протяжный вздох девочки стал последней каплей. Александра Константиновна сдернула со спинки кровати клетчатую рубашку, грубо подняла Нельку за косу и резко, одним движением, обвязала ей рот рукавом. Кожа на щеках запылала, будто лицо натёрли наждачкой или поиграли в болезненную «крапивку».
Воспитательница склонилась над подушкой:
– Попробуй только пикнуть.
Нелька не решилась пробовать. Зажмурилась и затихла. Серёжа несколько раз окликнул её, но она не шелохнулась. Её сковал животный страх и чувство беспомощности. Слёзы текли по щекам и впитывались в рубашку, нос предательски захлюпал, добавляя влажности самодельному кляпу. Никогда ещё Нелька не чувствовала себя такой обиженной и несчастной, в горле стоял ком размером с яблоко, мешал дышать и глотать.
Александра Константиновна несколько раз вставала со стула у дверей спальни и ходила по узким проходам между кроватями. Заслышав дробные, частые, словно стук копыт, шаги, Нелька замирала, ещё плотнее зажмуривалась, всем телом ощущая бешеное биение пульса. Шаги затихали на несколько секунд, Нелли знала, чувствовала, что воспитательница смотрит на неё, и мечтала исчезнуть. Ведьма её пугала, не как что-то непонятное и необъяснимое, вроде смерти, не как захватывающая дух высота разрушенной водонапорной башни, а как собака. Вполне реальная собака, которая может укусить, и уже кусала других не единожды, но впервые её.
Где-то в глубине души поселилась жгучая обида на несправедливость и парализующее чувство беспомощности.
К сожалению, кляп из рубашки оказался не худшим поступком Александры Константиновны. На следующий день Нелька пережила самое большое в жизни унижение. За обедом она выпила два стакана своего любимого компота из груши-дички. А в туалет сходить не успела, побежала в кровать одной из первых, чтоб лишний раз не разозлить Ведьму. Через час компот напомнил о себе. Сначала Нелька стойко держалась, кривилась, прижимая скомканное одеяло к животу, но молчала. Очень уж ярко перед глазами стояло воспоминание о клетчатой рубашке, промокшей от слёз. Когда терпеть стало невмоготу, она спустила ноги на пол и наклонилась в поисках босоножки. Из дальнего конца комнаты к ней направилась Александра Константиновна, грубо толкнула Нельку в плечо, заставляя вернуться в постель.
– Опять, Кузнецова. Легла в кровать сейчас же.
– Я хочу в туалет.
– После тихого часа сходишь.
Александра Константиновна нависла над кроватью, не давая подняться.
– Я сейчас хочу, – пробормотала Нелли, но не шелохнулась.
– Терпи.
Нелли терпела, но недолго. Почувствовав, как под ней расползается тёплая лужа, задрожала от ужаса и одновременно облегчения. Боль отпустила, но пришло осознание, что она сделала что-то ужасно постыдное, нехорошее. Нелька лежала, боясь пошевелиться, чтоб никто не заметил её позора. И надо же было такому случиться, что в этот раз заснула, хотя давно уже привыкла бодрствовать в тихий час. Проснулась от того, что спине и ногам стало холодно, открыла глаза и тут же увидела Александру Константиновну.
Ведьма стояла рядом и держала в руках её мокрое одеяло. Скинув остатки сна, Нелли услышала разрозненные смешки и увидела лица ребят, обращённые в её сторону. Выдрессированные Ведьмой, смеяться открыто и громко без её разрешения они опасались.
Александра Константиновна взяла Нелли за руку, резко подняла.
– Вы только посмотрите, что учудила Кузнецова. Это ж надо так опозориться. В шесть лет положено ходить в туалет, видимо, придётся купить специально для неё подгузник или стелить клеёнку. – Она громко хмыкнула, давая отмашку для рвавшегося наружу смеха. Ребята перестали сдерживаться и захохотали, кто-то громко и нарочно наигранно, кто-то тихо, а Серёжа едва не разревелся сам.
Если бы в тот момент Нелли могла выпрыгнуть из окна, она бы так и поступила, лишь бы не чувствовать жалящих взглядов. В глазах поплыло от слёз, лиц она не видела, только слышала, что над ней смеются и обзывают «сыкухой».
Александра Константиновна сгребла с кровати мокрое бельё и вручила Нельке.
– Неси в душевую.
Нелька не шелохнулась, вцепилась во влажный ком и замотала головой.
Ведьма толкнула её в сторону дверей.
– Неси.
Пришлось идти через всю спальню с мокрыми пятном, расплывшимся по пижаме до самых лопаток. В спину летели кусачие смешки и новое обидное прозвище. В тот день Нелька испытала унижение, породившее другое сильное чувство – ненависть. Раньше она ненавидела только молочные пенки и субботнюю генеральную уборку, а оказалось, можно ненавидеть человека. Ненавидеть до потемнения в глазах и одновременно бояться.
До вечера она была неразговорчивой, даже дома витала в облаках. На предложение сестры поиграть в домино не отреагировала, хотя обычно сама была инициатором забав. Надя не стала приставать к Нельке, ушла на кухню, помогать маме с ужином.
По квартире поплыл приятный аромат, хлопнула входная дверь – папа вернулся с работы. Только услышав его голос, Неля выбралась из недетских мыслей. Несколько часов она пыталась убедить себя, что во всём виновата сама: во-первых, мешала спать другим, во-вторых, выпила много компота и крепко уснула. Вроде всё получалось правильно, но в это оправдание никак не вписывалась её обида и кипящая злость. От воспоминаний о мокрой пижаме, которую ей пришлось застирывать в раковине, в носу защипало, а горло сжало спазмом.
За семейным ужином Нелька сидела, уткнувшись взглядом в тарелку, на папины замечания реагировала с опозданием, за что получила от сестры ощутимый пинок по голени и предупреждающий взгляд.
Отодвинув пустую тарелку, Юрий Михайлович откинулся на спинку стула, нашёл взглядом молчаливую дочку.
– Мама сказала, что на тебя сегодня жаловалась Александра Константиновна.
Нелька выпрямилась и подняла взгляд. Краска тут же бросилась к щекам, выдавая волнение. Ей хотелось поделиться своими переживаниями, но мешали страх и стыд.
– Я хорошо себя вела.
Юрий Михайлович дождался, когда жена придвинет к его руке кружку с кофе, отхлебнул, глядя на присмиревшую дочь поверх чашки.
– Видимо, нет.
Надя придвинулась к Нельке, нащупала её ладошку и сжала. Разница чуть больше года возлагала на неё обязанность приглядывать за младшей сестрой и, если нужно, защищать.
– Представляю, как ей сложно с вами справляться, – продолжил Юрий Михайлович, ища взглядом поддержку у жены. – С вами двумя иногда на стенку хочется залезть, а там двадцать.
– Двадцать пять, – подсказала Вера.
– Тем более. Не заставляй меня за тебя краснеть.
– Не буду, – пообещала Нелька, но уже на следующий день нарушила данное отцу слово.
А причиной стала каша. Виталина Колесникова не дружила с Нелькой и с Серёжей не общалась, но Александра Константиновна рассаживала детей самостоятельно, без учёта их симпатий, за обедом они оказалась за одним столом. Нелька увлечённо выгрызала мякиш из хлебных ломтей, чтоб передать потом корки Серёже, огрызки складывала у тарелки, Вита лениво ковыряла ложкой в манной каше, пила из кружки какао, аккуратно и медленно, чтоб пенка не коснулась губ. Нелька тоже ненавидела эти пенки, а Серёжку – их потребителя, воспитательница отсадила куда подальше, через два стола. Корки предстояло передавать чуть ли ни контрабандой, через несколько рук.
Заметив, что за их столом тарелки с кашей практически нетронутые, Александра Константиновна замерла, сверхъестественным нюхом учуяв вероятность наказания.
– Кто у вас тут беззубая бабушка? – она приподняла пальцами кусок хлеба, выгрызенный в виде буквы «П».
Дети обернулись к их столу, начали похихикивать.
Нелька насупилась и спрятала пока ещё не обнаруженный точно такой же кусок, где-то внутри вспыхнула и начала разрастаться злость, приправленная острой обидой.
