Loe raamatut: «Дорога – это вернуться после»

Font:

* * *

Биография

Меня зовут Березикова Татьяна Александровна. Я родилась в 1986 году в Приморском крае, и там же прошли первые годы моей жизни, близ мыса Безымянного и песчаных отмелей Тростниковой бухты, где высокое небо и колючий ветер, солёная вода и крикливые, прожорливые чайки. Позже моя семья переехала в Челябинск, где я живу и сейчас.

Меня всегда занимала таинственная связь между собой, миром вокруг и людьми, что обитают в нём. То, как эти люди совершают свой выбор, и отчего никогда не остаются им довольны, почему так мало счастливых и так много несчастных.

Такое любопытство никого ещё не доводило до добра. А меня привело на кафедру клинической психологии, где многомудрые профессора, оперируя известными сентенциями и теоретическими воззрениями известных психологов прошлого, почерпнутыми из старых толстенных книг, пытались объяснить мне хитрое устройство человеческой души.

Но постигать его всё равно пришлось на практике, совершив множество удивительно-простых, но сокровенно-таинственных открытий. Главным из них стало то, что никаких взрослых не существует, а все мы, по сути, дети. Кто-то больше, а кто-то меньше, но все одинаково верящие в чудо и ждущие любви. А как известно, все дети любят сказки, пусть даже и совсем не детские.

Мой путь как писателя начался со сказкотерапии, где сказки сочинялись о простом и сложном, а ещё о том, о чём словами не говорят. Сначала они писались для себя, а после и для клиентов. Но, однажды начав, так трудно остановиться! И сказочные истории разрастались сами собой, день ото дня, тихо и незаметно, как разрастается зачарованный лес.

В них психология перемежалась с волшебством, а правда – с надеждой, ветер – с огнём, грохот конских копыт – с шёпотом морских волн, а ещё – с развевающимися флагами, бесконечными дорогами и таинственно полуприкрытыми дверями.

Удивительная любовь к творчеству помогла мне сохранить в себе нерушимую частичку детства, а вместе с ней веру в то, что возможно почти всё, о чём смеешь мечтать. А как известно, мы сотканы из того, чего хотим сами.

Я думаю, что сказка – это всего лишь волшебный фонарь, освещающий человеческую душу. Но то, что человек способен разглядеть в этом свете, – вот это будет про него. Истории продолжают жить и видоизменяться вместе с теми, кто их читает. Теперь они ваши.

Посвящается Моне,
самому крошечному, но бесстрашному и преданному сердцу, бившемуся у моих ног

Предисловие

Говорят, древний лес есть почти в любой сказке или легенде. А может, это место, откуда эти сказки приходят? Сколько историй начинается там, сколько героев входят в лес совсем не теми, какими выходят оттуда!

Но, чтобы попасть в тёмный лес, нужно сначала переступить порог дома и выйти на дорогу. А дорога бежит вперёд и уводит за околицу детей, королей и рыцарей. И на ней случаются встречи и расставания, приключения и судьбоносные события, встречаются радость и горе, верность и предательство, друзья и враги, любовь и ненависть. А иногда там пересекаются Жизнь и Смерть, сходятся, как старые добрые друзья, которые знают друг друга не одну тысячу лет.

Всё, что когда-нибудь случится, такое настоящее, хрупкое и живое, останется с тобой на память. И то, что ты оставил там, откуда ушёл, и то, кем ты вернёшься обратно после того, как дойдёшь. Говорят, что путь и встречи на нём – это метафора инициации и взросления, а другие говорят, что это – дорога к себе и тот, кто пройдёт по ней, сможет узнать чуть больше.

А лес и его тайны, магия и сила – это всегда очень интересно, ведь этот лес берёт начало в душе человека. Это метафора подсознания, и ходить туда нужно с осторожностью, поскольку можно заблудиться, очароваться волшебной красотой и чудесами или встретиться со своими внутренними демонами и чудовищами, прячущимися в тени мрачных ельников и деревьев. Поэтому обязательно нужно брать с собой проводника и следовать его напутствиям.

«Где же его взять, этого проводника?» – спросите вы.

Здесь всё просто – сказка. Она и есть этот проводник: доброе напутствие и мудрым советчик, строгое предостережение и утешение в печали, подсказка в беде и разгадка тайны, ответ на вопрос и верный путь. Иногда только сказочным языком возможно описать тонкие и незримые противоречия, что волнуют душу человека.

Сказка – это особый язык и тайна, которая общается с душой человека, врачует её, незаметно и незримо. На этом языке говорят наши чувства, мысли, воспоминания, желания, то живое, творческое и настоящее в нас из далёкого детства, когда всё казалось и простым, и понятным. И на этом языке можно поговорить со своей душой обо всём на свете. О добре, зле, любви, утратах, смерти и жизни, прощении и верном выборе, мечтах и желаниях.

Читайте добрые сказки и пишите свои, сочиняйте волшебные истории, ищите свою дорогу, открывайте истину, меняйте свою жизнь и чужие, разжигайте маяки и освещайте путь для тех, кому это сейчас нужней, будьте ярче, сильней и светлей! Пусть ваша сказка и ваши слова сделают мир лучше и добрей!

Первый сказочник

У каждой принцессы есть фрейлина, у каждой фрейлины есть принцесса. Хотя нет, не так!

Принцессами рождаются, а фрейлинами становятся – значит, фрейлин должно быть больше, чем принцесс. А может, это как с ворами: как только на площади вешают одного, так сразу же где-то рождается другой, и на свете их число остаётся неизменным. И как только где-то рождается принцесса, то и в огромном мире на одну фрейлину становится больше.

Интересно, а откуда берутся фрейлины? Детей вот находят в капусте, хотя мальчишки-пажи говорят, что детей приносят драконы. Но даже и младенцу ясно, что никакие драконы детей не приносят. Может, они их и утаскивают, и едят, но точно не приносят. Ничего эти мальчишки не знают! Хотя каждый из них уже мнит себя великим героем далёкой страны и победителем в каждой войне, прошлой или грядущей. А вот откуда берутся фрейлины, совсем не ясно.

Так или примерно так рассуждала маленькая принцесса одним летним погожим днём. Облокотившись о перила балкона и подперев кулаком щёку, она то задумчиво глядела в синее, без единого облачка небо, где с визгом носились ласточки, то опускала взгляд во двор, где двое мальчишек-оруженосцев в поводу отшагивали коней своих господ и вели бесконечные мальчишеские споры. А лучи жаркого августовского солнца мозаикой просвечивали сквозь листву розовых шипастых лоз, густо оплетавших камень стен и колонны, и бликами плясали на задумчивом личике малышки. А задуматься было о чём.

Жизнь состоит из мелочей и условностей, традиций и правил, и если задуматься, то чем выше твоё положение, тем их больше. И как только принцесса становится выше, чем крышка письменного стола, тут же рядом с ней появляется фрейлина-наставница. Как собственная тень – на шаг позади, но всегда рядом, – учит и воспитывает, шепчет и подсказывает – так нельзя, а так не принято, – следит за одеждой и манерами, а ещё рассказывает сказки.

Потому-то, как только листья на деревьях в седьмой раз из зелёных стали медными и осыпались на землю, с хрустом превращаясь в крошку и пыль под ногами, из далёкой северной страны привезли фрейлину.

Фрейлина и принцесса отличались, как ночь и день, свет и тень. Маленькая принцесса была похожа на оленёнка, наивного и любопытного, неловкого и большеглазого. А фрейлина была похожа на сову, серую неясыть. Большие серые глаза были как небо, готовое просыпаться снегом, волосы чёрными, как глухая полночь, кожа бледной, как пурга. Пожалуй, если бы в зимний день она встала посреди заснеженного сада, то растворилась бы в нём, слилась с небом, землёй, деревьями.

Её голос, да и она сама, казалось, напоминали тёмный зимний бесконечный вечер, вой ветра, стужу, которая, кажется, заползает в самую душу, и бескрайние поля, занесённые снегом, а на мили вокруг – ни души. Рядом с ней сердце само собой сжималось, и его сковывал страх навсегда остаться среди льда и мрака.

Принцесса много говорила, а фрейлина много молчала, но всё это время внимательно слушала и была настороже, как натянутая тетива, и даже её движения были резкими, и ничего не могло укрыться от неё или остаться незамеченным. А ещё по вечерам она рассказывала сказки, страшные и мрачные, жестокие и суровые, как и та страна, из которой она приехала. В них были тоска и непроглядная тьма зимней ночи, голодный вой волков в ледяном лесу, плач метели и холод. И принцесса боялась вечеров и её сказок.

А ещё фрейлина увещевала и напутствовала: не забредать далеко в лес, потому что в чаще, под его тёмным пологом, живут василиски, их взгляд смертелен, а кто пойдёт туда, обратно уже не вернётся; что высоко на скальных выступах и в горных пещерах гнездятся драконы, дыхание которых обращает человека в пепел в одно мгновение; что тролли ждут путников под мостом; что если в лунную ночь коснёшься сон-травы, то уже не проснёшься; что старуха в плаще может оказаться ведьмой, и если встретишься с ней взглядом или примешь что-то из её рук, то на тринадцатую ночь ноги сами принесут тебя к её дому и она заберёт твою жизнь. И ещё много, много всякого.

А ещё, когда принцесса не могла выучить урок или слишком много шалила, фрейлина говорила, что королевой ей никогда не стать, что королевство ей не доверят, что это будет великий позор всего рода, что её отправят в монастырь, а королевой станет её старшая сводная сестра, бастардка по рождению. Маленькая принцесса горько плакала от таких обидных и несправедливых слов, и ей уже вовсе не хотелось становиться королевой.

Зачем и кому вообще это нужно? Столько скучных правил и невыносимых запретов, неинтересных, бесконечных занятий и дел. А когда же просто жить? Ведь так славно лазить по деревьям в саду и бегать наперегонки с мальчишками, а после заглядывать в кузню и смотреть, как из-под молота рассыпаются красные и золотые искры, а раскалённый добела металл превращается в завитушки и лепестки, забегать на псарню и чувствовать, как в твои ладони тычутся десятки мокрых носов, и видеть множество доверчивых карих глаз. Одним словом, делать всё то, что есть жизнь.

«А королевы так не делают», – с досадой думала принцесса.

Уж лучше бы ей родится мальчишкой, тогда она, пожалуй, когда-нибудь стала бы рыцарем и, наверно, отправилась бы на какую-нибудь войну. А так с тоски же можно умереть: издавать указы да сидеть на официальных приёмах, ещё слушать послов разных королевств. Ну разве это жизнь? Да так от скуки скоро облысеешь!

Правда, в монастырь тоже не хотелось, к злобным монашкам и не менее злым детям: подкидышам и найдёнышам. А ещё было страшно, что от неё отвернутся или отрекутся родные – ведь позор – и она останется одна.

Сколько было правды в словах фрейлины, а сколько – лжи, сказать не взялась бы, пожалуй, и она сама, но, кажется, наставница искренне верила в то, что говорила. А вера и уверенность – начало всех начал, и умножают любое усилие вдесятеро, хотя и не идут ни в какое сравнение с доверием.

Однажды маленькая принцесса спросила:

– Фрейлина, фрейлина, ты знаешь так много сказок, но откуда появились все сказки? Кто их придумал? И почему они так не похожи одна на другую? Вот твои сказки страшные, а в библиотеке у нас много сказок добрых, со счастливым концом. – И девочка замерла в ожидании её слов.

Уж очень ей хотелось узнать эту тайну, а фрейлина отчего-то знала много всякого и на всё находила ответ.

Наставница задумалась, посмотрела на принцессу своими совиными глазами и сказала так:

– Сказки сочиняют сказочники, есть у них такой особый дар, может, даже волшебный, – она неопределённо пожала плечами. – Они знают и видят больше, чем обычные люди, а сердца их чувствуют всё намного острее. Оттого живут они вдали ото всех и, написав свои сказки, отправляют их в мир с перелётными птицами и вольным ветром.

– И что же, всё, что они пишут, чистая правда? – удивлённо ахнула принцесса.

– Всё, да не всё, – уклончиво отвечала фрейлина.

Но видя, что любопытную малышку ответ не устроил и дальше вопросов будет только больше, наставница добавила:

– Давай-ка я лучше расскажу тебе старую легенду о самом первом сказочнике.

Рассказчицей она была хорошей, и голос её звучал тихо, но завораживающе:

– Всё это случилось очень и очень давно. Так давно, что люди тогда были всё равно что дети и знали очень мало о мире, а мир был велик. И уж не знаю, кем был тот сказочник, может, и впрямь волшебником; и откуда пришёл, тоже никто не ведал. Но поселился он в лесу, где шумели вековые дубы, в высокой башне.

Дубы, большие и сильные, не достигали верхушками её окон, и сказочник мог видеть под собой целое море листьев, зелёных весной и летом, золотых осенью, а зимой – сплетённые кружевами заиндевевшие ветки.

А вот его самого никто никогда не видел, лишь в тёмно-синих сумерках ярко горел огонёк, в самом верхнем окошке башенки, словно маяк. Говорят, что по ночам сказки слетались ночевать под её острую крышу. Так это или нет, никто не знал, но оттуда они разлетались по свету.

Сказочник писал, сочинял и сплетал свои истории, и каждая из них была честной и правдивой, и были в них все ответы на любые вопросы и разгадки любой загадки, а ещё тайны и мудрые наставления. Но не для всех, а только для тех, кто умеет видеть не только то, что написано. Каждую сказку он записывал на специальной золотой бумаге и свиток этот отправлял с большим чёрным вороном. Ворон летел в самый большой город, в главную библиотеку, где мудрецы и книгочеи переписывали сей труд в книги, а глашатаи зачитывали да пересказывали его сказки на городских площадях. Так мудрость людей росла.

Но был и ещё один дар у нашего сказочника: слова его волшебным образом исполнялись, что бы он ни написал и ни придумал. Долгие годы писал он свои сказки, принося их из-за грани снов. Всё-всё, что увидел за ночь, он записывал верно и точно, все секреты, что открывала ему судьба. Но время шло, и захотелось сказочнику взглянуть на мир и на людей в нём. Тогда он переоделся в простой наряд бродяги и отправился в путь.

Много где он побывал, и много что повидал, но сказки его были правдивыми, а вовсе не добрыми, потому как быть добрым и быть честным – разные вещи. Он так долго жил вдали от людей, созерцая небо, и лес, и волшебные сны, что совсем не знал, как же живётся людям на свете и как им непросто приходится.

Сердце у него, как у всех сказочников, было добрым и мягким, и захотелось ему сделать этот мир хоть немного добрее.

Сказочник вернулся в свою башню, и сказки его изменились. Что бы он ни увидел во сне, как бы ни сложилась история, но только он брал перо и записывал так, как велело ему его чуткое сердце. Изменяя задуманный вселенной сюжет, придумывая счастливое завершение, чтоб не плакали ночью дети, чтобы на свете стало чуточку светлее.

Его чудеса и впрямь изменяли мир и дарили надежду людям, но боги судьбы знали, как всё должно было быть на самом деле, и лишили его слова магической силы. Говорят, что старый сказочник не умер, потому как был он не простой человек, а до сих пор ходит по свету и делится мудростью с теми, кто просит и кому нужней.

Фрейлина закончила говорить и, наконец, взглянула на юную принцессу. Личико той светилось воодушевлением, а это всегда сулило беспокойство.

– А как его можно узнать? – не унималось любознательное дитя.

Воображение её так разыгралось, что встреча с необычным бродягой казалась вполне возможной, нужно было только внимательно смотреть во все глаза.

– Узнать? – фрейлина задумчиво поглядела в окно. – Говорят, что узнать его невозможно, облик его изменчив и непостоянен: то явится стариком-бродягой, а то юношей перекати-поле.

– Но откуда тогда известно, что это тот самый сказочник? Может, это просто разные бродяги и совершенно обычные люди? – разочарованно фыркнула принцесса.

– Нет, дитя, всё не так просто, – осадила её наставница. – Есть одна примета: если кто у него совета спросит или в доме своём приветит, для того у него найдутся слова. Такие слова, каких никто другой ведать не может, да такие, что, коли разгадаешь их секрет, сможешь судьбу свою переменить и даже жизнь заново начать, если до того не сложилось. Так и узнают его, но только уже после того, как время пройдёт, а слова его воплотятся в жизнь.

На том разговор о сказках и сказочниках закончился.

Сказки на то и сказки, чтобы в них всё складно сказывалось, небыль обращалась в быль, несчастье – в удачу, случай – в чудо, простак – в героя, а память – в легенду. Но от этого правда не превращается в пыль, её не становится меньше. Просто разглядеть её, спрятанную в пёстрых шелках выдумок и слов, ещё надо суметь, и смотреть-то надо в самую суть, и видеть не умом, но сердцем. Вот тогда-то детская сказка станет мудрым советчиком и добрым напутствием, строгим предостережением, утешением, опорой в печали да подсказкой в беде.

И сказка, рассказанная фрейлиной, была правдой. Был такой сказочник, и жил в башне, и сказки сочинял, и придуманные им истории разгоняли мрак. Но кое-что фрейлине было неведомо, она просто не могла этого знать. Пересказанное сто раз, некогда правдивое предание изменилось, обросло деталями и подробностями в угоду словоохотливому рассказчику, украшающему его на свой вкус, и неприглядная истина за нагромождением красивых слов потерялась и потускнела, стёрлись и выцвели краски прошлых событий.

А правда была такой. Сказочник этот сначала сказочником не был, а был обыкновенным юношей, каких много. Не глупым, но и не слишком умным, не красавцем, но и не уродом, не воином и не пахарем, да и удачливым его, пожалуй, никто бы не назвал, и судьбу его счастливой – тоже. Робкий и молчаливый, одним словом, мечтатель, не от мира сего. И было-то в нём примечательным лишь то, что приходился он родным сыном ведьме, могущественной и лютой. Многое ей было подвластно и ведомо, а сила и величие склонялись перед ней.

Только вот беда его в том и заключалась, что сыном-то он был нелюбимым и колдовского дара не принявшим, слабым отголоском звучал в нём материнский талант. Разве что подвластна ему была сила оживлять слова и истории, и то с оговоркой: если только той истории хоть кто-то поверит, если её пересказывать станут, и чем больше людей услышит, тем вернее она оживёт и в быль превратится, а до тех пор останется только призраком, эхом, пустым звуком и ветром.

Мать его род свой вела от великих колдунов прошлого. Из трёх сестёр она была младшей. У каждой был свой талант и свой дар, да свои способности, и, повзрослев, каждая получила в наследство по зеркалу. Старшая, самая мудрая, получила то зеркало, где отражалось грядущее, и ведала она, что случится и что ждёт впереди. Средняя, хитрая и изворотливая, получила то зеркало, о котором известно более прочих, – говорящее и ведающее всё обо всём. А знание – сила поистине великая. Третья, самая младшая, но зато и самая злая, получила зеркало, в котором отражались человеческие беды и страдания.

И каждая была подарком довольна, разумеется, кроме самой младшей. Что проку от такого наследства?

Какая безделица, ни для чего не сгодится, а смотреть в него – и вовсе с ума сойдёшь от уныния и тоски. Так и стояло это зеркало занавешенным в пыльном чулане.

Младшая ведьма считала себя удачей обделённой: и наследство-то досталось плохое, и сын-то бездарь и позор рода.

– Ведь за всю историю не случалось, чтоб уродился такой бездарный урод, – часто сетовала она, когда бывала в плохом настроении.

И едва сравнялось её сыну семнадцать вёсен, выставила она его за порог и в придачу всучила ему это треклятое зеркало. Так в раз и избавилась от двух вещей в своей жизни, что почитала она самыми никчёмными. И пошёл несчастный юноша куда глаза глядят, таща за плечами жуткий подарочек.

Надо сказать, с самого детства пугало его это зеркало, а дети ведь очень любопытны, и пролезут, и заглянут туда, куда нельзя и не следует. А страшное, оно и отталкивает, и притягивает, и нет-нет, да откинет, бывало, он покрывало и поглядит, а там такое, что и страшно, и тоскливо, и горе, и печаль. И чем чаще он туда глядел, тем задумчивее и тревожнее становился. И оттого осторожен и пуглив сделался он сверх всякой меры, и потому к людям не пошёл, чтобы беды и лиха избежать.

А шёл он кромкой леса, и сам не заметил, как забрёл в самую чащу. Дубы и ясени обступили его со всех сторон. Куда бы он ни шёл, не мог найти обратной дороги и, наверное, плутал бы долго, но, по счастью, вышел к заброшенной лесной хижине. Не бог весть что, и крыша местами прогнила, и стонут и скрипят половицы от единого шага, и ветер свистит в щелях, но и это сгодится.

Кто жил в этой хижине раньше, юноше было неизвестно, но вот чудеса – лепилась сбоку к неказистому домишке бревенчатая, словно сколоченная наспех, деревянная башенка, и поднималась она высоко над самыми кронами деревьев. Может, прошлый жилец был звездочёт, а может, предсказатель, может, просто боялся диких зверей, а может, лесной темноты. Несмотря на свою кособокость, была она уютнее и целее, чем хижина, в ней-то и поселился юноша вместе со своим зловещим зеркалом.

По счастью, в лесной лачуге имелась кое-какая утварь и даже какой-никакой инструмент, будто прошлый хозяин ушёл на время и однажды снова мог вернуться. Незадачливый юноша, может, и был невесть какой мастер и плотник, но сумел и крышу в хижине починить, и полы залатать, и дверь укрепить. Так, занимая нехитрыми насущными заботами свои дни, он обжился там, и стала лесная хижина ему родным домом, а лес – убежищем, дававшим пропитания вдоволь для непритязательного обитателя.

И всё бы хорошо, жить да радоваться, но единый взгляд, брошенный им на занавешенное зеркало, заставлял его содрогаться, а сердце – болезненно сжиматься. Всё, что он видел там, приводило разум и душу его в смятение, отчаяние, ужас и неизбывную печаль. А хуже всего было то, что ничем он не мог помочь и ничем не мог облегчить страдания тех несчастных, кого он там видел. Может, будь он великий маг, как его мать, он бы и придумал что-нибудь, а так… Ну что за глупый дар – оживлять слова!

Несчастный юноша так затосковал, что всё казалось ему лишённым радости и смысла. Мысли, одна мрачнее другой, роились в его голове, и, пожалуй, тоска съела бы его целиком, но однажды, размышляя о тщетности бытия, вконец измученный тягостными мыслями, он неожиданно подумал: «А что, если бы всё могло быть иначе, а не так?»

Эта мысль была как глоток воздуха для утопающего. И вот, чтобы не сойти с ума, стал он придумывать славный финал и доброе разрешение для тех событий, что видел в мрачном зеркале. А то, что получилось, записывал на бумагу, словно добрые сказки.

Герои их удачно избегали опасностей и козней врагов, ловко выходили живыми из огня и сухими поднимались с морского дна, не унывали в беде и всегда, всегда возвращались туда, где их ждут. А добрый сказочник думал, как было бы хорошо, если бы от его придуманных сказок людям там, в далёком непонятном мире, легче жилось и радостней дышалось.

Сказки его были странными на первый взгляд, но какая жизнь, такие и сказки, что видел, о том и писал. По ночам он сочинял да записывал свои выдумки и небылицы, а на рассвете отпускал их в мир в виде белых голубей. Они улетали и жили своей собственной жизнью, пели на разные голоса свои песни, и люди их подхватывали, пересказывали, учились мудрости и превращали их в быль.

Сказки его, как и всё живое, изменялись от времени и так же, как все события на свете, повторялись заново и звучали снова и снова, на новый лад. Дробясь отзвуками серебра и золота, света и искр, как ладно натянутые струны небес под рукой судьбы.

Но сколько бы он ни сочинил сказок, как бы ни старался, выводя букву за буквой, слово за словом, до судороги в пальцах, до рези в глазах, всю ночь напролёт, а боли и печали в мире всё не убывало. Зеркало, стоило лишь поднять скрывавшее его полотно, показывало ему истории одну печальней другой, и сердце доброго, но незадачливого сказочника разрывалось на части.

Спрятавшись от мира в густом лесу, запершись добровольно в своей башне, убегая от жестокости и печали, он совсем позабыл, что мир полнится и радостью и любовью. А ведь где-то там жили его добрые сказки, преображая мир, о котором он ничего не знал. Колдовское зеркало не могло, просто не способно было ему это показать, зеркалу была открыта лишь мрачная сторона жизни.

И ничего другого не осталось сказочнику, как пойти да и самому посмотреть, что творится да делается в неведомом ему мире, как и чем живут те, для кого он ночи напролёт сочинял свои истории и оживлял слова.

Сказочник взял в дорогу всего ничего, и всё его имущество поместилось в небольшой заплечный мешок. Он оставил в лесной хижине всё, что было в ней, когда он пришёл, и то, что успел скопить и прижить за годы, проведённые там, и страшное колдовское зеркало тоже осталось стоять в той деревянной ветхой башенке. Ни в чём он не нуждался, ведь всё, что ему потребовалось бы, уже было с ним, куда бы он ни отправился.

Может, и прошлый здешний обитатель вот точно так же бросил всё да и ушёл? Может, эта хижина для того и нужна – чтобы переждать грозу, отдохнуть, набраться сил, смелости и решимости и снова идти дальше? С этими мыслями он покинул своё убежище и больше уж туда не вернулся, а так и шагал только вперёд и никогда не оглядывался, встречал новый день улыбкой и для каждого, кто попросит, находил нужные слова, а дальше уж дело за тем, кто их услышал.

И так же, как и всегда, день за днём сочинял свои сказки и рассказывал их на постоялых дворах, в придорожных кабаках, у очагов в гостеприимных домах, на стоянках у костров. Сказки эти оседали в памяти и горели в сердцах тех, кто их слушал, и доброго волшебства не становилось меньше. От искр брошенных им слов разгорались новые всполохи и звучали серебром так же звонко и чисто.

Так чудо, пришедшее вместе с ним и через него, прижилось да и стало странствовать по свету, жить само по себе в чужих словах и голосах. Вот так всё и было на самом деле, а что когда-то было, снова может быть.

Но так или иначе, а все знания о мире человек усваивает в детстве в виде сказок, легенд и песен. А мир в тех преданиях, что рассказывала маленькой принцессе фрейлина-наставница, был полон угроз, опасности, беды и мрака. И принцесса не заметила, как любопытство и доверчивость сменились настороженностью и страхом, как беззаботность превратилась в тревогу, а когда-то широко открытые глаза теперь смотрели подозрительно и опасливо. Маленькая принцесса день ото дня и год от году становилась старше и однажды стала настоящей королевой, но навсегда сохранила знание, что мир велик и полон неизвестности.

Оттого-то на городских стенах и днём и ночью дежурили дозорные и лучники, оттого мост почти всегда был поднят, а городские ворота открывались лишь по большим праздникам. Королевство, укрытое за высокими каменными стенами, защищённое ими, словно панцирем, щетинилось сталью и железом копий, стрел и алебард, дышало сквозь бойницы стен и жерла пушек и жило в тревожном ожидании, затаив дыхание под удушливым бременем абсолютной безопасности.

Однажды в день празднования середины лета пришёл в город мудрый бродячий оракул, сказочник и предсказатель. Он шёл через весь город, держа путь прямо к замку. Не многие смогли бы узнать его, но были и те, кто умудрялся разгадать мудреца под неприметной личиной бедного странника. Нестриженная седая борода, серый плащ с капюшоном, стёртые сапоги да большая сумка за плечом, а в ней всё, что он имел в этом мире, и больше ничего ему не было нужно. О таких, как он, говорят «перекати-поле».

Иногда кто-нибудь обращался к нему с вопросом или просил совета и наставления. Бродяга не отказывал во внимании никому, но говорил он немного и почти всегда загадками. Полдела было получить его совет, его ещё нужно было разгадать, оттого задавать ему вопросы спешили не многие. Но тот, кто раскроет секрет слов, получит ключ к новой жизни.

Нищий путник подошёл к дворцовым воротам. Сегодня они были широко открыты. Два стражника, в блестящих на солнце латах, охраняли проход.

Странник поклонился им и сказал:

– Я всего лишь бродяга, иду по дорогам и не имею своего угла, но весь мир как дом мне, поскольку повсюду я гость. И коли уж сегодня я в гостях у вашей королевы, не будет ли ей угодно накормить меня похлёбкой.

Стражники слушали молча. Когда старик договорил, тот из воинов, что был совсем ещё юн, возмущённо ответил:

– Ах ты нищий попрошайка! Сколько в тебе дерзости, поди-ка ты…

Он не успел договорить, когда второй воин, по возрасту годившийся ему в отцы, не громко, но строго приказал:

– Замолчи! Разве не видишь, это мудрый человек. Проводи его на кухню и распорядись накормить его.

После чего посмотрел на странника и добавил, как будто извиняясь:

– Не сердись на него, отец, он ещё молод и многого не понимает.

– Молодость тороплива и слепа, – добродушно согласился мудрец.

Молодой стражник был явно обижен, но ослушаться приказа старшего не мог.

– Пойдём, – бросил он бродяге.

Они прошли сквозь ворота, а оттуда через сад – к калитке, густо заросшей плющом. За калиткой начинался двор, выходивший на зады замка с той стороны, где располагались хозяйственные помещения, кухня, конюшня, кузня и псарня. Стражник толкнул дверцу, и та легко поддалась. На заднем дворе было оживлённо: работа кипела, прачки развешивали бельё, в кузне ковали лошадь и звонко стучали молотки, а вокруг весело бегали и играли дети прислуги. Юный воин остановился посреди двора, заметив кухарку в белом чепце, он поманил её, и та подошла.

– Нэн, накорми его похлёбкой, – кивнул он на старика, – да пусть проваливает.

На этом воин посчитал свои обязанности выполненными и более не желал тратить время на никчёмного бродягу. Он развернулся и ушёл.

Кухарка провела нищего старика на кухню, весело щебеча о том да этом. Прошло совсем немного времени, а весть о том, что на кухне сидит бродячий оракул, облетела весь дворец. Туда сбежалась вся дворцовая прислуга. Если не спросить, так хоть послушать да и посмотреть, чтоб было о чём рассказать.

– Отчего во дворце так тихо? – спросила королева у камердинера.

Тот вытянулся в струнку.

– Всё дело в бродячем оракуле.

– В ком?! – переспросила королева недоумённо.

– В оракуле, – округлил глаза камердинер, не зная, как ещё объяснить.

Тут он увидел одну из горничных.

– Лэтти, Лэтти, расскажи королеве про того бродягу.

– Ой, а что рассказывать-то? – спохватилась Лэтти.

Она была не слишком-то умна.