Loe raamatut: «Чужой помады след»

1

«Дорогая Агата.

Если бы я только могла встретиться и поговорить с тобой, я бы испекла большой вкусный пирог с яблоками и ревенем, какой печёт моя мама, и пригласила бы тебя на чай. Я бы рассказала тебе все, что знаю, и тогда мы вместе разобрались бы в происходящем и смогли предотвратить надвигающуюся беду. Если честно, то я даже не представляю, что это за беда, но знаю точно, откуда она надвигается.

Началось все с того, что однажды, когда мой муж пришел домой, я заметила у него на шее след от губной помады. Чужой губной помады. Она точно не моя, я не пользуюсь помадой коричневых тонов – этот цвет делает меня старше лет на 10.

Мне не надо объяснять тебе, что это значит. Ты сама прошли через измену и расставание с любимым. Я до сих пор не могу понять, как смог он оставить тебя – замечательную, талантливую, любящую, красивую женщину?! Тебя невозможно не любить, а он (твой муж) променял тебя на эту… о которой мы все узнали только благодаря тебе. Она пришла и разрушила твоё счастье.

Как ты просила его не оставлять тебя! А он все равно ушел.

Теперь я нахожусь в подобном положений, с той только разницей, что я – никому не известная особа, поэтому моё исчезновение никто не заметит…

Что мне делать? Он возвращается домой с работы поздно. Рассказывает мне, что у него очень много работы, что он устал. Я звонила ему на работу. Его там вообще не было.

Жаловался, что предал друг и что его никто не понимает! Можно ли ему верить?

Недавно он набросился на меня из-за того, что суп был недостаточно горячим. Раньше был недосолен салат… черствый хлеб… не на своем месте стоял стул!

Упреки, упреки, упреки…

А вчера он разозлился на меня из-за носового платка, который показался ему плохо выглаженным! Он орал на меня так, как будто я – воплощение всех грехов мира. Он сказал, что больше так жить не может, что убьет меня…

Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что он – сильный, решительный, амбициозный – вполне способен на это.

Самое печальное, что я так люблю его и нашего сына.

Если бы мы могли поговорить, то я знаю: ты бы поняла меня, потому что тоже любила…

Послушай, может, мне отпустить его, отдать его ей, как это сделала ты? Он, в конце концов, получит то, что заслужил. Ведь она, похоже, совсем его не любит и не щадит. Иначе почему она так небрежна, что не стерла след своей помады с его шеи? А может, она специально оставила его?

Я представляю, как тяжело тебе было, когда ушёл твой Арчи. Ты даже сбежала на две недели от всего мира, симулировав свою смерть. Все и даже он сам поверили в это. Может, и мне так сделать? Тогда ему не пришлось бы брать грех на душу и убивать меня. Может, и ты, спрятавшись тогда в гостинице под именем его любовницы, сохранила себе жизнь?

А может, сделать вид, что я ничего не заметила? Выстирать рубашку и «стереть» из памяти это пятно от помады на его шее?

И пусть он убьет меня. Я знаю, что мама сумела бы вырастить моего сына, своего внука. Но я боюсь, что тогда моя смерть останется нерасследованной, потому что никто не будет знать, кто и за что убил меня. Кроме тебя в этом никто не сможет разобраться.

А ты бы разобралась, и это мог бы быть замечательный материал для твоей книги. Ты могла бы написать еще одну интересную историю о расследовании убийства. Кто бы расследовал его? Пуаро? Мисс Марпл?

Как жаль, но этого никогда не случится, потому что я вряд ли отправлю это письмо! Но надеюсь, что если со мной все-таки что-нибудь произойдёт, то его найдет мой сын, который разберется во всём. Он ещё очень маленький, но любит наблюдать, как время от времени, когда мне бывает грустно или просто выпадает немного свободного времени, я беру в руки одну из твоих книг и, читая, представляю, как беседую с тобой, такой талантливой, очаровательной и сильной женщиной. Мы сидим в беседке на берегу озера, пьем чай и много разговариваем о том о сем… Потом мы прогуливаемся по берегу, любуемся его красотой. И затем, когда огненный шар солнца прячется за горизонтом, а на озеро опускается облако тумана, мы идем спать.

Утром, проснувшись, я чувствую, что меня все еще не покидает ощущение праздника от общения с тобой. Я знаю теперь, как мне надо поступить. Ты мне вчера об этом рассказала. Спасибо тебе, дорогая Агата.

Я бы написала тебе: «Береги себя», но это все равно не имеет уже никакого смысла. Я надеюсь, что мы встретимся с тобой в следующей жизни, а пока я буду писать тебе письма и читать твои замечательные книги, дорогая Агата Кристи!

Ольга.

28 июня 1957 года».

– Надя, что это?

Богдан доставал книги с полки и перелистывал каждую, прежде чем положить её в ящик.

Вот уже больше года они жили вместе в Надиной квартире, а теперь покидали её. Переезжали… Но обо всём по порядку…

2

С тех пор как Наде сделали пересадку костного мозга, прошло больше года. Болезнь отступала на удивление быстро. Это время осталось в памяти молодых людей как самое лучшее и самое светлое. Как только Надю выписали из больницы, они сняли квартиру подальше от радиации, но так близко к Чернобылю, чтобы Богдан мог ежедневно приезжать домой после работы. Они планировали построить свою новую жизнь так, чтобы в ней были только любовь и счастье, дружба и доверие и не было бы места ни предательству, ни ненависти, ни слезам. Истерзанное болезнью тело, исцарапанная испытаниями душа, возбужденный из-за напряжения разум сложились в пазл, позволивший выжить. Молодые люди поверили в чудо – и чудо произошло. Они не задавались вопросом, как это случилось, а радовались жизни, и им было совершенно безразлично, какие силы были вовлечены в исцеление.

Надежда со всей ответственностью относилась к предписанным врачами рекомендациям, но Богдан контролировал каждый прием лекарств и, как говорится, «кормил с ложечки». Не то чтобы он не доверял девушке, просто чувствовал, что теперь он и она – одно целое, и от того, как одна половинка будет заботиться о другой, зависит выздоровление всего организма.

И Надя, и Богдан, прошедшие через болезнь, боль и измену, по достоинству оценили шанс жить, возможность любить и быть вместе.

По окончании срока контракта молодые люди приехали в свой родной город и поселились в Надиной квартире. Первое время двери их жилья не закрывались. А если сказать точнее, постоянно открывались: то для Кости и его жены Тани, чтобы они могли следить за здоровьем девушки и принять срочные меры, если что-то пойдёт не так; то для Анны Павловны и Николая Никифоровича, чтобы приготовить, помыть, постирать, проверить; то для Нины и её мужа или для Надиных сотрудников из редакции; то для друзей Богдана, чтобы поддержать, развеселить, да и, что там говорить, просто выполнить свой долг.

Таким же неравнодушным коллективом отпраздновали появление новой семьи с очаровательной украинской фамилией Доля («Судьба» – укр. – Прим. авт.), как только у Нади отросли наконец волосы и можно было сделать элементарную свадебную прическу.

Богдан сделал Наде предложение ещё в больнице, как только она пришла в себя после операции. Они лежали тогда на сдвинутых медперсоналом кроватях, и Богдан держал девушку за руку. Вдруг дрогнул тонкий пальчик. И он услышал, нет, он не услышал, потому что голос любимой был слабее дыхания, он ощутил душой, как она произнесла:

– Я люблю тебя, Богдан…

– Я люблю тебя, Надя, – ответил он чуть громче.

Приподнялся на локте, повернулся к ней лицом и коснулся губами её полуприкрытых глаз, прохладных губ…

– Добро пожаловать домой, любимая. Будь моей женой.

Еле заметная улыбка слегка тронула бледные потрескавшиеся губы.

– Да… – успела вымолвить, засыпая для того, чтобы проснуться счастливой.

Но, приняв предложение, Надя позже поставила условие: хочу свадебную причёску. И Богдан терпеливо ждал. Ждал, но всячески старался ускорить процесс роста волос. Покупал для неё самые лучшие шампуни и кондиционеры, массажировал и втирал в кожу головы репейное масло, которое, как утверждают знатоки, способствует росту волос.

Поначалу Надя сопротивлялась, но Богдан правдами и неправдами каждый раз уговаривал девушку согласиться на процедуры.

– Ну ты только посмотри на меня, – смеялась Надя, – вся жирная, вонючая, а волосы – как пушок на одуванчике, да ещё и с завитушками.

– И ничего не как пушок. Смотри, уже можно маленький хвостик завязать, – аргументировал счастливый жених, – а завитушки твои – так просто прелесть какие милые…

Он был отчаянно влюблён в свою будущую жену. Ничего не изменилось в его отношении к ней с тех пор, как он просил судьбу взять его жизнь взамен её. Он готов был на это и теперь. Но судьба оказалась более чем благосклонна к ним. Она дала им возможность исправить все ошибки, которые они совершили в прошлом, и прожить свои жизни так, как им хочется. Судьба дала им ещё один шанс, и они не собирались упустить его.

3

 
– Сердце-е-е… как хорошо, что ты тако-о-ое-е-е,
Спасибо, сердце-е-е, что ты умеешь та-а-ак люби-и-иить!
 

Если бы мы могли увидеть эту странную древнюю старуху, напевающую во весь голос знаменитый утёсовский шансон, то подумали бы, что она не в своём уме. Одета – умора: белая в красный мелкий цветочек безрукавка и, наоборот, красные в белый цветочек капри, на шее – жёлтый легкий шарфик, на ногах – зелёные сандалии. Она пела, вальсируя и кружась. Лицо сияло радостью, а зеленые глаза, которые она время от времени закатывала от удовольствия, излучали такое тепло, что казались горячими. Растрёпанные редкие цвета снега волосы шевелились от движения.

– Ты хоть бы причесалась, если уж прилично одеться не можешь.

Холод в голосе и взгляде молодой особы, пренебрежительно уставившейся на веселившуюся старую женщину, выдавал нетерпение.

– Ты не понимаешь. Это стиль такой – «художественный беспорядок» называется. Он подходит к моему костюму и к моему настроению.

– Да уж, переливаешься всеми цветами радуги.

– Bom и я говорю: настроение у меня радужное. Я бы и тебе посоветовала сменить свое чёрное платье, ну, хотя бы на белое, для разнообразия. Знаешь, в некоторых странах цвет траура – белый.

– Обойдусь как-нибудь без твоих советов, – отрезала изысканная, как всегда, одетая в чёрное особа, устало опустившись на траву в тени березы. Оглянулась.

Очаровательный усеянный полевыми цветами луг жил своей жизнью. Нет, людей здесь не было, но весь он пел, стрекотал, жужжал, шелестел и даже квакал – видимо, неподалеку был пруд. Холодные голубые глаза уставились вдаль. Там темнел лес.

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку…» – доносилось оттуда…

– Глупые люди… Они часто спрашивают кукушку, сколько лет им жить осталось, – радужная старушенция присела рядом.

– Отодвинься. Пылаешь вся… Глупые? Я считала, что ты любить людей…

– Люблю. Но зачем же спрашивать о таком у птицы, которую отождествляешь с плохой матерью?

– А кукушка что, плохая мать?

– Она подбрасывает свои яйца в гнезда других птиц. И те вынуждены растить её кукушонка вместо своих птенцов.

– Она не плохая мать. Просто она так заботится о своих детях. Знает, что другие птицы сделают это лучше, чем она сама, – повела плечиком идеальная леди, обожающая черный.

– Да, я всегда знала, что у тебя особый взгляд на вещи. Тебя послушать, так как будто так и надо делать, – сверкнула зелеными глазами экстравагантная старуха.

– Кто знает… Может, и надо… Сами же люди на каждом углу кричат: «Все лучшее – детям».

– Ты считаешь, лучше оставить ребенка? Мать не должна так поступать.

– Почему же? – голубые глаза удивленно уставились на собеседницу.

– Как здесь хорошо, – промолвила вместо ответа старая женщина и с удовольствием растянулась на траве.

– Слишком ярко. Слишком шумно, – любительница темноты и покоя перевернулась на живот, опустила голову на руки, – хорошо пахнет… Землёй… Ну, рассказывай, зачем позвала. Знаю, что задумала что-то. Скучно, что ли, стало?

– Это ты, дорогая моя, любишь покой, а мое дело – дать возможность Душе очиститься и приблизиться к совершенству. Это люди сами придумали себе сказку о том, что я им дана, как Дар великий, как Подарок драгоценный. Только сдается мне, что Подарок предполагает радость и удовольствие. А я что? А от меня одна боль и терзания. Потери, предательство, грехи. А все, что радует человека на Земле: поесть, выпить, секс – греховно и к возвышению не ведет. Хорош Подарочек, а?

– Ну зачем ты так? – голубоглазая очаровательница с интересом впилась глазами в старуху. – А радость любви? Счастье материнства? Благодать прощения, в конце концов…

– Так это после того, как плоть и душа задачу свою выполнят и мои уроки усвоят, если смогут, конечно. Каждому смертному – своя задача, по пределу его сил, не больше, не меньше – иначе смысла нет. Души-то у нас с тобой в подчинении разные, оттого и тяжесть испытания разная… Потерпеть надо, вынести, выстрадать и через это Душу очистить…

– Иногда, Жизнь, ты бываешь права, – Смерть тонким бледным пальчиком заправила за ухо и пригладила выбившуюся волосинку, обвела холодным взглядом луг, – красиво… И… Ты только не перестарайся, а то я тебя знаю, такое наворотить можешь. Сама же говоришь: «по пределу сил». А то после твоих задачек и вправду недолго мозгами тронуться.

– Тогда ты даром избавления явишься. Это люди тебя боятся, потому что не понимают, что подарок драгоценный – это ты. И кого жалеешь, то в младенчестве забираешь, помучиться недолго позволяешь, а уж кого испытать хочешь, так тому многие лета на Земле спину гнуть и слёзы лить… Не понимают они, глупые, что не я решения принимаю, а ты…

Смерть прикрыла глаза и улыбнулась от удовольствия. А бабулька, вдруг сверкнув своими зелеными глазами, неожиданно захохотала:

– Так что спешить мне надо, а то ещё попадет тебе вожжа под хвост, ха-ха-ха… придумают же, эти смертные, такое… а-ха-ха-ха… у них же хвоста нет.

– Да, в умении выдумывать им не откажешь… – сверкнула льдинками глаз, подняв голову, холодышка, а Жизнь продолжала:

– Да… так вот, сдаётся мне, что обе Души: и Надежды, и Богдана – достойны на возвышение. Столько испытаний я им организовала! И вот, смотри, справились же! Как считаешь?

– Возможно…

– Дашь шанс?

– Дам. Мне самой интересно. Много силы у обеих Душ. Большой потенциал. Но совершенно необязательно было меня сюда звать. Могла бы в зале Справедливости всё сказать. Не люблю я Землю…

– Зря ты так думаешь. Нам необходимо иногда спускаться сюда, к людям. Вдохнуть, почувствовать, ощутить… Иначе как же править? А потом, оглянись, неужели совсем не нравится?

Жизнь худой старческой рукой обвела окружность.

Собеседница, подняв бледное худощавое лицо, скользнула ледышками глаз по периметру.

Отсюда было рукой подать до тенистого леса. На нем задержался взгляд её, потом наткнулся на цветок цикория, качающий своей голубой головкой, – дул свежий непоседа-ветерок. Потянулась к нему изящной рукой, сорвала и вплела в волосы.

– Не перестарайся, – бросила сухо.

– О! Я буду осторожна… Обещаю… Но ты же знаешь: все зависит от них самих…

«… Сердце-е-е, тебе не хочется поко-о-о-о-я-а-а-а-а…»

4

В стране творилось непонятно что – грянули «лихие», или, как их ещё называли, «крутые» девяностые.

Сложно понять, почему 90-е годы XX столетия называли «крутыми» или «лихими». Разве что корнем в этом слове является понятие «лихо» – беда. Пустые прилавки в магазинах, очереди за хлебом, молоком, колбасой с пяти-шести часов утра. Крупа, сахар, макароны, водка – по талонам и только по одному килограмму в руки на месяц. Бутербродное масло, от которого у детей появлялся ацетон в крови. Закрытые банки, в которых остались все сбережения людей. Порой эти сбережения собирались всю жизнь – люди отказывали себе в необходимом, чтобы отложить на чёрный день «копейку», а теперь непонятно, кому это все достанется.

Что же тут крутого? Безработица, безденежье, растерянность, страх – бардак, одним словом.

Сегодня до этого положения дело ещё не дошло, но подготовка к нему велась вовсю.

Но Богдан и Надя, сосредоточенные на выздоровлении, работе, приготовлениях к свадьбе, ничего этого не замечали.

Да и разве могут люди обращать внимание на какие-то «мелкие» бытовые проблемы, если они счастливы. Как говорится, «с милым и в шалаше – рай». Тем более что жили-то они совсем не в шалаше, а во вполне приличной, хоть и маленькой трехкомнатной квартире, называемой в простонародье хрущёвкой. Когда-то давно, по указанию Генерального секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва, давшего указание обеспечить жильём каждую семью Страны Советов, строили эти неудобные маленькие, с проходящими комнатами, типичные квартиры в трёх-, четырех-, пятиэтажных домах. Сами секретари коммунистической партии, конечно, жили в партийных благоустроенных квартирах, обслуживаемых специально обученными для этого горничными, поварами и нянями. Ещё им положены были благоустроенные дачи в красивом тихом месте за городом или на берегу Черного моря. Но народ был рад и своим положенным по закону квадратным метрам (на душу населения), с определенной долей сарказма называя неуютные квартиры «хрущёвками».

Свадьбу организовали тут же. Во время трапезы у Нади все время вырисовывались картины другого обеда – поминального – в этой квартире. Тогда она, разбитая параличом, грустная и несчастная, помогала на бабушкиных поминках. Тяжёлое было время…

Надя прислушалась к своим ощущениям. Нет, не чувствует она ни грусти, ни обиды. Она счастлива. И, наверное, это даже символично, что они с Богданом празднуют свою свадьбу здесь. Преемственность поколений, как говорится.

«Простите меня, пожалуйста, – она мысленно обратилась к своим прародителям, – простите за все, что я сделала не так. И спасибо. За то, что вырастили, спасибо за то, что любили, и за квартиру спасибо…»

Теперь Надя носила фамилию Доля, и всё, возможно, было бы хорошо, если бы они не начали воплощать в жизнь свою мечту – найти женщин, которые, как они считали, подарили им самый что ни на есть драгоценный подарок в мире – жизнь.

Что же в этом особенного?

Каждый человек пришёл в этот мир благодаря женщине. Самая искренняя и бескорыстная любовь на свете – любовь матери к своему ребенку. Самая жертвенная и спасительная. И Надя, и Богдан свято верили в это. И, слава богу, они не ошибались. Или почти не ошибались…

5

Как это неприятно, когда не можешь заснуть… Сначала кажется, что ты вот-вот провалишься в благодатную страну грёз и снов. Потом начинаешь понимать, что не тут-то было. В мозгу всё ещё «крутится пластинка» вчерашнего дня. И когда ты все ещё пытаешься нажать на «стоп», понимаешь, что кнопка не работает. Сломалась там, что ли, какая-то пружина? Что же это такое? Что нарушилось в этом простом механизме? Неужели это новость о том, что в редакции появится последнее слово техники – компьютеры, и все журналисты будут учиться ими пользоваться? Конечно, это очень упростит работу журналистов. Главное, поскорей разобраться в компьютерных кнопках и функциях.

Или это что-то другое? Может, то, что вот уже почти неделя, как задерживаются месячные? Или две? Надя прислушалась к себе. Нет, тишина… Но почему ей так тревожно? Как-то не так, как всегда. Ощущение чьего-то присутствия… И сон, который приснился ей недавно, все время не дает покоя. Чёрт, когда же это было?

Ещё с детства Надя привыкла обращать внимание на сны, которые снились ей, особенно если в них присутствовал смешной растрепанный старик, похожий на великого математика Альберта Эйнштейна. Это, конечно же, был не он, но девушка уже смирилась с его частым появлением в её снах и даже стала задумываться над их значением.

В этот раз он стоял возле огромного аквариума и кормил рыбок с загадочной улыбкой на морщинистом лице. Он оглянулся. Увидел Надю – и к-а-а-к хлопнет в ладони. А аквариум к-а-а-к взорвётся. И вылились рыбки с водой на пол.

А она кинулась спасать их. Но всех не могла ухватить, а поймала ладошками только маленькую пузатенькую красную рыбку-меченосца. Только «мечика» на хвосте у рыбки не было. Самочка, подумала Надя тогда. Она потом родит ещё много маленьких рыбёшек…

Да нет, не может быть… Хотя…

… Почему же Богдан не идёт спать?

Надя поднялась и направилась в другую комнату, которую они с мужем переоборудовали в кабинет. Там всё ещё пыхтел над своими прокурорскими делами её любимый. Надя медленно, на цыпочках подошла к проёму двери и увидела, что Богдан сидит, уставившись в какой-то документ.

– Что там, Богдаш?

Он вздрогнул, как от выстрела, и быстро накрыл документ какой-то папкой.

– Ты почему не спишь?

– А ты? Что там, милый?

– Да так, документ один…

– Это касается меня? Ты ещё никогда не прятал от меня свои бумаги. Что-то плохое?

– Не знаю, Надюш… Предчувствие какое-то нехорошее… Да, это касается тебя, вернее, нас. Я собирался показать тебе это завтра. Знаю, как легко испортить тебе ночь.

Он встал, подошёл к жене и, обняв, нежно коснулся губами её лба со всё ещё коротковатой чёлкой, потом чуть вздёрнутого носика и, наконец, припал долгим мягким поцелуем к губам.

– Почему ты не спишь? Уже скоро два часа ночи.

– Не знаю. Наверное, потому, что тебя нет рядом, – она нырнула пальцами в его густые темные волосы на затылке, – пойдём, думаю, что и у меня для тебя есть новость. Но тоже завтра… Вернее, уже сегодня… Но позже…

– Ты меня заинтриговала…

– Ты меня тоже…

Посмотрев друг на друга, они рассмеялись. Богдан подхватил Надю на руки, понёс в спальню и бережно опустил на кровать. Развязал поясок легкого шёлкового халатика. Разделся сам и накрыл её своим крепким горячим телом.

Он всегда любил её нежно и страстно. Так, как будто она была сделана из тончайшего стекла. Держал крепко, чтобы, не дай бог, не выскользнула из рук, но не сжимал, чтобы случайно не раздавить эту хрупкую красоту.

Ей нравилось в нем всё: и его страсть, и его нежность. Мускулистое тело, мягкие, чуть влажные губы. И то, что держал её по-мужски крепко, и то, что позволял быть свободной.

Так было всегда с того момента, как Надя вернулась в строй живых. Так было и сегодня. Они любили друг друга долго, не спеша и, о чудо, уснули, так и не выпустив друг друга из объятий.

Утром её разбудил будильник. Надя тут же открыла глаза. Богдана рядом не было.

– О боже! Проспала!

Впервые за то время, что они жили вместе, она проснулась позже мужа. Вскочив, кинулась на кухню. Но и там его не было. Зато на столе стояла тарелка с пышными ароматными оладьями, бережно завернутыми в полотенце, чтобы не остыли. Надя засунула руку под полотенце, схватила мягкую оладку.

– М-м-м, горячая ещё… вкуснотища.

Она закатила глаза от удовольствия.

И ещё была записка.

«Любимая, – гласил маленький белый листок бумаги, – ты так сладко спала… я не стал тебя будить. Это – завтрак (съесть все!). Не забудь принять витамины. Желаю удачного дня.

Твой навеки».

И смешная улыбающаяся рожица с цветочком в зубах.

Надя подхватила записку и поцеловала рожицу прямо в её улыбающийся рот. Знала, Богдан, прежде чем положить записку на стол, сделал то же самое.