Loe raamatut: «Перегрузка (испр. перезагрузка)», lehekülg 4
Станция «Достоевская». Почему раньше не приходила в голову духовное сродство Льва Николаевича Мышкина и Пьера Безухова? Оба мягкие и податливые, как глина, провинциально наивные, щедрые. А какая детская жажда любви! Талант одним своим существованием менять людей вокруг. Ах, Лизавета, как называл меня папа, не тех ты в жизни любила…
«Маяковская». «В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав». Только Владимиру Владимировичу удавалось рассыпать слова как разноцветные шарики, так, чтобы они, упруго отскакивая от земли, сталкивались друг с другом в полете, разворачивались вперед словесной чехардой. Не знаю более эротичного мужского слова, чем «Лилечка».
На «Пушкинской» выбежала из вагона, дав слезам долгожданную вольную. Целый час простояла перед Александром Сергеевичем как перед иконой. Бюст, покрытый черной глазурью, обнажил его эфиопское происхождение, как если бы с русского поэта стерли верхний слой белой краски. Его изящной рукой был запущен часовой механизм отечественной поэзии и эти колесики и шестеренки исправно тикают вот уже третий век.
"Поэтичность языка, легковесная химера, а в груди любовь и вера разгребают небеса" моя любимая песня Шевчука. Люблю поэзию русского рока, такого осеннего по тональности.
Читать русскую литературу это как отдаться всем писателям и поэтам, а потом всю жизнь вынашивать плод страстной любви. Невозможность остаться наедине с собой, всегда кто-то из них рядом, стоят, шепчут на ухо, наставляют.
На "Измайловской" тучный мужчина взял тетрадки с соседнего сиденья и грубо сунул мне в руки, тяжело втиснувшись рядом.
У меня никогда не получается собрать только что разобранную на части вещь. В детстве я даже проводила эксперимент, разбирала автоматическую ручку с переключателем стержней трех цветов. Раскладывала на столе пружинки, пластмассовые рычаги, толстые корпуса с резьбой, терпеливо и упрямо пыталась соединить их вместе, но закручиваться обратно обе части никак не хотели. Всегда приходилось дожидаться папу с работы.
Так и сейчас, тетрадки не впихивались обратно в сумку. Напрасно я раздвигала и перемещала ключи, кошелек и прочую мелочь, засунув по локоть внутрь свою узкую руку, разномастные обложки, с гендерными картинками сминались, но лезть обратно не хотели. Сумка стала похожа на двойной Биг Тейси, из которого во все стороны торчат ингредиенты.
У моих действий нашлись зрители. Пожилая женщина напротив характерно напрягала мышцы рук, как если бы уже помогала мне. Молодой мужчина ухмылялся недобро, видно у него не сложились в школе отношения с учителем литературы.
– Я двадцать шесть лет обучаю ваших детей и живу в метро. У меня нет сбережений и я бомж, – мысленно произнесла я.
В ответ лишь вежливые смешки.
– А ко дню учителя мой муж мне устроил сюрприз. Знаете, как в каждом втором американском сериале: уставший герой приходит домой, включает свет, а из-за дивана поднимаются его веселые друзья с шариками и тортом. Правда у меня их было только двое, зато оба голые, – продолжала я.
